Последняя муза для Шопена
– Сука! Заткнись!
– Я сделала тебе предложение! Соглашайся, замарашка! Это самое лучшее что могло бы с тобой случиться в данной ситуации!
– Ты думаешь, что я готова продать своего собственного ребенка?! – мой голос дрожал от возмущения. – Ты даже не представляешь, что я чувствую к нему. Для меня это и правда частичка человека, которого я люблю!
Татьяна смотрела на меня свысока, словно я была чем-то неважным, не стоящим её внимания. Проклятая сука, реально считала, что я могу согласиться на ее гнусность. Я бы скорее удушила бы ее и села в тюрьму, чем продала нашего малыша.
– Лиза, ты уже взрослая женщина. Перестань быть наивной. Ты не способна предоставить этому ребенку то, что я могу. Ему будет лучше со мной. Подумай. Я не требую ответа прямо сейчас.
Гнев и беспомощность заполнили мою душу. Я чувствовала себя как в ловушке.
– Я не продам своего ребенка. Я лучше буду жить в подворотне и жрать помои, чем отдам его в твои руки!
– Ты да…можешь жить на помойке, но если ты любишь ребенка, то хотела бы ему иной судьбы. Не будь эгоисткой!
– Пошла ты на х*й!
Татьяна кивнула, как будто ожидая такого ответа.
– Как хочешь. Но помни, что у тебя нет другого выбора. И рано или поздно ты осознаешь, что я предлагаю, единственный путь к спасению.
Она вышла хлопнув дверью, оставив меня внутри смешения эмоций. Борьба за свою жизнь и жизнь будущего ребенка только начиналась, и я понимала, что придется идти через огонь и воду, чтобы сохранить свое право на материнство. Дрянь. Посмела прийти и предложить мне такое. Посмела говорить обо мне как о мерзком насекомом.
Глава 4
В палату вошла медсестра, принесла с собой запах химии, перекиси водорода или спирта. На лице ни капли доброжелательности. Кажется я вызывала в ней отвращение и презрение.
– Лиза, не будь наивной. Татьяна предложила тебе единственный выход из твоего положения. Подумай об этом. Ты не в состоянии обеспечить своему ребенку нормальную жизнь. Сколько тебе? Ты хотя бы совершеннолетняя?
– Какое вам дело что я могу? За собой смотрите и не лезьте ко мне!
– Еще и хамит. Тебе дело предложили! Другая счастлива бы была. Вон у тебя денег нет даже за палату заплатить. Чем ты ребёнка кормить будешь?!
Я почувствовала, как меня разрывает от ярости и бессилия, а еще от понимания, что она скорей всего права.
– Почему все думают, что они знают, что лучше для меня и моего ребенка?! – воскликнула я, чувствуя, как слезы наворачиваются в глаза.
Медсестра смотрела на меня свысока, как будто я была всего лишь малолетней идиоткой, неспособной принимать важные решения. – - Лиза, ты во взрослом мире. Твои романтические идеи о материнстве и любви не выживут в этой реальности.
– Я не позволю никому отобрать у меня моего ребенка! – ответила я, чувствуя, как растет решимость внутри. И желание содрать с ее головы белый колпак и хорошо оттаскать за патлы.
– Ты сделаешь только хуже. Послушай меня, отдай ребенка Татьяне Георгиевне, и у тебя появится шанс начать новую жизнь. Без лишних хлопот, – заявила медсестра и открыла окно, раздвинула шторы. – тебя выписали. Так что собирай свои манатки и уходи. Ах да…у тебя же нет даже лишней пары трусов.
– Идите к черту!
– Дура малолетняя!
Фыркнула она и выпорхнула из палаты, заставив меня побледнеть от ярости и ощутить как кружится голова и тошнота подступает к горлу.
Дверь в палату снова распахнулась, и я увидела Евгению Александровну. Её глаза выражали смесь любопытства и тревоги.
– Лиза, что произошло? – спросила она, прикасаясь к моему плечу. Я отвернулась, не желая показывать свои слезы, и начала собирать вещи. Да и какие вещи. У меня их особо и нет. Только кофта, куртка и те осенние, а скоро настанут морозы.
– Мне надо уйти. Я не могу здесь оставаться, – сказала я, стараясь не показывать и проглотить слезы. Женщина развернула меня к себе за плечо.
Её глаза на мгновение сузились, словно она читала мои мысли.
– Тогда почему бы тебе не прийти ко мне? Я же говорила готова помочь тебе. Плакать и расстраиваться нельзя. Это навредит малышу. Я как раз принесла твое письмо о выписке. Поехали я на машине. Отвезу тебя к себе домой и напою чаем с розовым вареньем.
– Хорошо, поеду к вам…только я хочу чтобы вы знали – я не прошу милостыни, – сказала я, стараясь сохранить хоть какую-то гордость.
Её улыбка стала ярче.
– Ты не попросишь у меня милостыню. Ты просто примешь мою помощь. И мы вместе справимся с любыми трудностями, хорошо?
По пути к новому дому, в машине Евгения Александровна рассказала мне о себе. О своей племяннице, о ее муже. О том, как ей грустно оставаться одной. Её доброта…мне с трудом верилось что есть такие люди. Где-то есть какая-то херня. Какой-то фак. Не может быть все хорошо. Не может.
Дом Евгении Александровны был уютным уголком тепла и спокойствия. Маленький, одноэтажный с собакой похожей на пятнистую черно белую корову. Она встретила нас радостным лаем и облизала мне руки.
Евгения провела меня в свободную комнату, где я смогла устроиться.
– Здесь ты можешь оставаться столько сколько будет нужно. Не беспокойся о прошлом, Лиза. Ты в безопасности, – сказала она, нежно кладя руку на моё плечо.
Посмотрим…я должна зализать раны и подумать о том, что делать дальше. Но мне так хочется верить, что в этом мире действительно есть добрые люди…Хочется немножко тепла в том адском холоде, который окутал меня с ног до головы.
Спустя три месяца…
Я сидела у окна в небольшой комнате, которую любезно предоставила мне Евгения Александровна. Очень скромный дом, в разы скромнее, чем роскошные хоромы в доме Шопена. К хорошему привыкаешь быстро. Волна ненависти к сучке Телке переполнила меня жгучим ядом. Все из-за нее…Хотя, глупо было бы рассчитывать, что она оставит меня. Ее ненависть ко мне так же велика, как и моя к ней, она просто прятала ее за лицемерными ужимками и корчила из себя ангела.
Но Евгении Александровне я была безмерно благодарна. Жизнь научила меня ценить если для тебя кто-то что-то делает, потому что не обязаны. В этом мире каждый сам за себя, и я привыкла выгрызать себе дорогу вперед в одиночку. Но я бы никогда не укусила протянутую руку помощи. Поэтому я была рада своему уголку…Это намного лучше улицы. Горячая еда, тепло, чистая одежда племянницы Евгении. Но я ощущала себя иждивенцем. Какой-то бомжихой, которая повисла на шее доброго человека, паразитом. Учеба накрылась медным тазом. Я не могла туда добираться, потому что жила теперь на другом конце города. Просить деньги на дорогу у женщины, которая меня приютила было бы верхом хамства. Я позвонила в институт и сообщила, что у меня сейчас временные трудности. Их особо не волновало буду я или нет лишь бы платили исправно…Шопен оплатил за целый год вперед. Мне пообещали, что переведут на заочное обучение. Думаю, это все еще благодаря связям Виктора.
Но жить так дальше нельзя… я должна что-то придумать. Вечером Евгения Александровна пришла с работы. Я приготовила яичницу и сварила картошки. Это все что я умела. Она села за стол, приговаривая какая я молодец…а мне было ужасно неловко. Она это почувствовала.
– Как учеба?
– Буду переводиться на заочный…
Ответила я, ковыряясь вилкой в тарелке.
– Лиза, я понимаю, что это трудно для тебя. Но мы должны найти баланс между твоими мечтами и реальностью, – сказала она, слегка улыбаясь.
– В твоей жизни произошли большие перемены. И по-прежнему уже не будет. Нужно идти вперед.
Я кивнула, сложив руки на животе. Мои мечты о музыке казались сейчас далекими и недостижимыми. Мои мечты и мечты Шопена. Это было больно осознавать с моими амбициями и надеждами на светлое будущее…но вот не стало дирижера моей жизни и теперь я сижу у разбитого корыта и не знаю, что мне дальше делать. Никто не станет играть для меня аккорды, а я сама теперь с выломанными пальцами и развороченой бездной в душе.
– Я не могу сидеть на шее у вас вечно. Мне нужно что-то делать…но я не знаю что, – сказала я и посмотрела женщине в глаза. Очень мерзко чувствовать себя обузой и ничтожеством. Но я ума не приложу чем мне заняться. Я, черт возьми, ни черта не умею. Только играть.
Евгения улыбнулась, видимо, чувствуя мое смущение и вот это ощущение беспомощности.
– Зато я знаю, что делать. У меня есть предложение. В нашей лаборатории при больнице нужны дополнительные руки, недавно уволилась девочка, вышла замуж и переехала в другой город. Я уверена, что ты справишься. Это будет не только возможность заработать, но и шанс приобрести новые навыки. В жизни многое пригодится она полна неожиданностей.
Как же я была ей благодарна. Захотелось завизжать от радости и броситься ей на шею. Но знакомить ее с моими демонами, наверное, не лучшее решение. Нужно быть сдержанной. Шопен учил меня подстраиваться под обстоятельства
«Ты должна быть как хамелеон, маленькая, должна перекрашиваться под тот цвет, который выгоден тебе на данный момент, потому что никто и никогда не станет перекрашиваться под тебя!»
– Спасибо, Евгения Александровна. Я готова попробовать, – сказала я, чувствуя, как внутри появляется какое-то тепло впервые с того дня как я узнала о смерти Виктора.
Глава 5
Мой первый день в лаборатории принес с собой не только новый опыт, но и некоторые трудности. На новом месте всегда найдется человек, который испаршивет тебе все. Одним своим видом и парой тупых словечек. Наташа лаборантка. Крашеная платиновая блондинка с красивой фигурой, пышным бюстом и стоячей челкой. Я ей явно не понравилась. Возможно, она не любила новых людей, особенно тех, кто врывается в её привычное пространство. А мне было насрать кого она любит. Я любила себя… а еще я очень хотела облегчить жизнь Евгении Александровне и принести хотя бы мизерную зарплату.
– Ты, наверное, думаешь, что можешь делать здесь что угодно? – насмешливо проговорила Наташа, глядя как я старательно протираю полки и переставляю колбы и пробирки в другое место.
– Я, наверное, думаю, что здесь можно делать то, что нужно и то, что тебе говорит начальство.
– Привыкла лизать задницу?
– Судишь по себе?
– Знаем мы что тебя с улицы подобрали…ни образования, ни хрена.
– То есть ты с образованием здесь намываешь приборы?
– Не твоего ума дело!
Но я старалась не реагировать, зная, что это всего лишь начало. На работе всегда найдутся те, кто будет противостоять. Шопен и этому меня учил. «Ты не сто долларов, чтоб всем нравится!». Работа с Раисой Михайловной, заведующей лаборатории, мне понравилась больше всего. Она расспрашивала меня о музыке, о моей прошлой жизни, но не навязчиво, а скорее с сочувствующим любопытством. Думаю, Евгения Александровна кое-что ей уже рассказала. Ближе к вечеру заведующая
заглянула в лабораторную и спросила, готова ли я взять на себя ночную смену за нее мне оплатят сверхурочные. Я согласилась, понимая, что это может быть шансом проявить себя. Взяв на себя эту ответственность, я надеялась, что смогу заслужить уважение как минимум тех, кто так открыто со мной не конфликтовал.
Работники разошлись ближе к восьми вечера.
Помещение лаборатории наполнилось тишиной, прерываемой лишь мягким жужжанием приборов. Ночные часы, казалось, придали этому пространству особенную атмосферу.
Наташа крашеная сучка оставила для меня нечто вроде испытания. Невымытые колбы и пробирки грозились превратить мою ночь в настоящий кошмар. Полная раковина стекла и железа и чего здесь только не было. Все их надо вымыть в специальном растворе, а потом продезинфицировать. Но, прежде чем приступить, я обнаружила, что перчаток, так необходимых в этой работе, нет. Я знала, что они были в шкафчике. До ухода смены мне девочки показали где все лежит и там была целая упаковка одноразовых медицинских перчаток… и я кажется знала кто их взял.
«Работай в перчатках, деточка. У нас тут бытовой сифилис ходит»…Прекрасно! Главное ничего не разбить.
Тяжело вздохнув, я принялась намывать колбы. Холодная вода обжигала мои руки, и я медленно, но тщательно выполаскивала стеклянные предметы. Несмотря на трудности, я решила не жаловаться, ведь здесь я не просто устраивалась на работу – я строила свое будущее.
Ночь становилась все более тихой, и я осталась одна среди лабораторных столов, микроскопов, разных приборов. Очередное испытание – мытье всего без перчаток – закончилось, и я принялась убирать в лаборатории. Никогда в своей жизни этого не делала…но думаю я справилась. Руки не из задницы. А вообще любая работа хороша. Деньги не пахнут. Сегодня мою пробирки, а завтра кто знает, что будет. На кусок хлеба заработаю все ж не на шее Евгении висеть.
В пересменке между мытьем приборов я прилегла на топчан, чтобы отдохнуть. Прикрыла глаза, чувствуя, как устала и как печет спину с непривычки. Лежа в темной пустоте, я обняла свой живот. Погладила ладонью. За пару месяцев появилась небольшая выпуклость над лобком довольно твердая, как мячик. Там живет мое сокровище.
– Ты знаешь, малыш, мы здесь вместе. Мы двигаемся вперед, несмотря на трудности, – прошептала я, разговаривая с будущим человечком. Впервые в жизни меня наполняло нежностью, теплом. При мысли о ребёнке становилось не так тоскливо, появлялось желание жить. Ради него.
С каждым словом я казалось, что мой маленький пузожитель откликается на звуки моего голоса.
Я наверное задремала, мне даже начало что-то сниться. Но вдруг меня встревожил какой-то шорох. Я медленно приоткрыла глаза, пытаясь проснуться, и в темной комнате что-то привлекло мое внимание. Как будто силуэт, стоящий возле двери.
Едва я привстала во мраке мелькнул облик мужчины. Сердце моё замерло, а потом начало бешено биться, словно хотело вырваться из груди. Я села на тапчан, трясясь от волнения, и мой взгляд терялся в темноте.
Вдруг мне показалось, что это Шопен. Он стоял у двери, и его образ казался реальным, как будто он вернулся из прошлого. Я вскочила с кровати и, не думая, бросилась за ним.
– Виктор! – всхлипнула я, но тень пронеслась мимо двери, словно призрак, мне показалось, что он прихрамывает. Я бежала по коридору, стремясь догнать его, но темнота поглощала контуры и лишала меня возможности понять, кто это был на самом деле.
Сердце колотилось в груди как бешеное, я задыхалась, мою грудную клетку раздирало словно когтями надежды и предвкушения, и вдруг, тень исчезла, оставив меня одну в темноте. Я стояла в коридоре, не в силах отдышаться, словно преследуемая кошмарам, а потом что есть силы бросилась к черному ходу, распахнула дверь…и там никого не оказалось. Только снежинки кружились в воздухе.
Сидя на ступеньках перед открытой дверью, я чувствовала, как по щекам катятся слезы. Темнота окружала меня со всех сторон, она пробиралась ко мне в душу, сжимала ее щупальцами адского одиночества и боль возвращалась, заставляя кусать губы до крови и рыдать навзрыд, вспоминая ЕГО лицо.
"Виктор", шептала я, словно обращаясь к призраку, который исчез в темных коридорах больницы. "Мне так тебя не хватает. Это так больно жить каждый день без тебя. Ты был моей опорой, только сейчас я понимаю. Что я дышала тобой, что я жила твоим именем, что я засыпала с мыслями о тебе и просыпалась в предвкушении нашей встречи. Ты ушел и я осталась одна…мне страшно жить без тебя, Чудовище! Я так сильно люблю тебя…так люблю тебя!".
Слезы катились по моим щекам, попадали в рот, стекали по подбородку. Я пыталась взять себя в руки, но не могла…ни хрена я не могла.
«Ты сильная, маленькая!»
«Ни хрена я не сильная без тебя! Вернись ко мне!»
Боль внутри меня казалась необъятной.
"Ты был моим всем, и теперь, без тебя, я теряюсь в этой темноте. Неужели это всё был сон? Или мне показалось?".
Я долго сидела в темноте, глядя на кружащиеся снежинки пока не почувствовала, как сильно замерзла. Закрыла дверь и вернулась в лабораторию. Прасковья Сергеевна из первого отделения патологии принесла снова грязные пробирки и я пошла их мыть.
* * *Утром я прошла в раздевалку и мне на глаза попался халат с биркой «Лазнева Наталья Романовна»…Мысль была мгновенной и меня пронизало предвкушением мести. Я схватила ее халат, скомкала его и отнесла в мусорный бак с отходами из столовой. Там как раз вчера подавали рыбу и кашу с маслом. Хорошенько утрамбовав его в мусорные отходы, я оставила край халата висеть из-под закрытой крышки.
Глава 6
Дни тянутся как века, и я понимаю, что моя беременность – это не только радость и чудо, но и испытание, которое ставит меня перед сложными выборами. Врачи взволнованно говорят мне о возможной угрозе преждевременных родов, и каждый визит к ним становится для меня как дыхание на краю обрыва. Чертовые, проклятые деньги. Все неизменно упирается в них. В каждую копейку, которую приходится экономить. Я к этому не привыкла и мне адски тяжело это делать. Останавливаться возле вкусной еды, возле красной икры, рыбы, колбас и понимать, что нет, блядь. Не могу я это купить…только самые дешевые сосиски и за них спасибо.
Врачи советуют витамины, УЗИ, покой. Время становится измеряемым в ударах маленького сердца внутри меня. Эволюция жизни влечет за собой невероятные трудности. Я становлюсь восприимчивой к каждому движению, каждому болевому сигналу, который наводит страх в моей душе. Мне жутко потерять еще и ребенка Шопена. Как будто окончательно утратить связь с ним. Для меня этот малыш, словно спасение. Я безумно люблю его и хочу чтобы он родился…Только я не знаю что смогу ему дать. Пока что не знаю. И меня это дико пугает.
Евгения Александровна, моя последняя опора, предлагает мне отстраниться от проблем, уйти в декретный отпуск. Но каждый мой внутренний инстинкт кричит, что я не могу позволить себе отступить. Пусть это и копейки, но они нам нужны, моя зарплата тоже вклад, и я помогаю своей спасительнице чем могу. Сесть ей на шею и свесить ноги мне не хочется, и я не посмею. Моя жизнь, жизнь моего малыша – это часть чего-то большего, чего-то, что я не готова потерять.
Так я продолжаю борьбу, не следуя рекомендациям врачей и игнорируя усталость. Для меня работа – это как будто единственный путь сохранить крошечный мир внутри меня. Бережно ношу свой груз ответственности, готовясь к тому моменту, когда этот маленький человек покажет свое лицо миру. Я уверена он будет похож на Шопена. У него будут его глаза, его улыбка, его шарм и его острый ум. Я ведь жду мальчика. Я жду сына. У таких, как Шопен рождаются сыновья, я в этом была уверена, когда шла на скрининг.
Ничего. Соберу немного денег. На приданое после родов должно хватить. Я справлюсь. Люди и не с такими проблемами жили дальше.
– Девочка моя, – Евгения ставила передо мной чашку с чаем и колотила для меня сахар серебряной ложечкой, – и в голод вынашивали, и в войну рожали. Сейчас вон все есть у вас. Справишься и я помогу. У людей хуже ситуация бывает. Все хорошо будет…Вот увидишь.
Только хорошо бывает у кого угодно только не у меня.
В тот день возвращение домой обещало стать таким же обыденным, как и любой другой. Но судьба, кажется, имела свои паршивые жуткие планы. Когда я приближалась к дому Евгении Александровны, вдалеке заметила, что к её дому мчатся машины скорой помощи и пожарные. Неожиданное бурное чувство тревоги охватило меня, словно предвестие чего-то ужасного.
Я прибежала к дому, сердце в груди замерло, застыло, пропуская удары, увидела полыхающие пламя и облака дыма, поднимающиеся в небо. В тот момент меня сковал ужас – дом, который был моим временным убежищем, полностью сгорел. Пожарные и медики суетились вокруг, но все попытки спасти что-то были напрасны. Я в отчаянии застонала, обхватывая живот одной рукой, а другой хватаясь за волосы и сильно сжимая их от отчаяния.
Меня наполнило предчувствием необратимости, адским ощущением что случилось нечто ужасное.
В мгновение ока мои мечты о стабильности и защите рухнули, словно карточный дом. Место, где я нашла временное убежище, превратилось в разрушенные обломки и пепел.
Я стояла там, охваченная огромной пустотой, поглощая взглядом беспощадный огонь, который пожрал все, что было мне сейчас так дорого. Сердце болело от потери, и в тот момент я поняла, что вновь оказалась на краю неизвестности. Мой путь был определен лишь моментом, и я, снова оставшись без крыши над головой, чувствовала себя беззащитной перед жестокостью судьбы.
Пламя вспыхивает, высоко поднимаясь к небесам, как языки огня, танцующие на могиле моей надежды на какое-то будущее для нас с ребенком. Пожарники тщетно борются с агрессивным огнем, а в ушах у меня гудит только страшное молчание, словно весь мир замер. Мой дом, который так недавно был символом безопасности, теперь превратился в ад, поглощенный пламенем.
Я стою, не в силах отвести взгляд от огненного шоу. Но тут внутри меня что-то замирает, словно холодный леденящий поток воздуха замораживает мои внутренности до костей. Медики выносят носилки с черным пакетом. Я подбегаю, охваченная наваждением, надеясь, что это просто кошмар, и вот-вот я проснусь. Что…такого не может быть.
Но кошмар становится реальностью, когда я узнаю, что в этом черном пакете – тело Евгении Александровны. Шатаясь пячусь назад отрицательно качая головой. Мой ангел-хранитель, ушла из этого мира в огненном аду. Я замираю от ужаса, чувствуя, как горе обрушивается на меня, словно буран, разрывая все внутри. До мяса, до крови. Как будто дежавю. Как будто на меня снова обрушился апокалипсис. Мое отчаяние меня задушило.
Слезы не приходят. Я стою там, немая, неспособная осознать еще одну утрату. Ее добрые слова, забота, безграничная доброта – все это теперь погребено под облаками дыма и пепла. Ее большое сердце больше не бьется. И я, оставшись одна среди разрушенных обломков своей жизни, чувствую, как горе сжимает мое сердце, лишая воздуха и света.
Мне остается только вернуться обратно в лабораторию. Мне некуда идти…Там уже знают. На меня кто-то смотрит с сочувствием, кто-то со злорадством.
– Кажется чье-то царство скоро закончится! – шепчет мне сзади в раздевалке Наташа. Обрачиваюсь и шиплю ей в ответ.
– А кто-то всегда был на дне и тявкал как шавка.
– Ты охренела?
– Да. И уже давно. А что? Завидуешь что сама так не можешь?
– Сучка!
– Да! Сочту за комплимент!
– Ты здесь ненадолго.
– Зато ты до самой пенсии.
Я осталась в лаборатории на ночь. После трагедии, которая поглотила мой дом и человека, который был для меня как родная мать, мне не было, куда идти. Вернувшись на работу, я обратилась к Раисе Сергеевне, с просьбой о том, чтобы она разрешила мне переночевать здесь. Она согласилась, и я благодарно кивнула, зная, что это единственный приют, который у меня теперь есть.
– Можешь оставаться в комнате возле ординаторской на какое-то время. Там должна была быть кладовая, но пока еще не привезли инвентарь и возможно не так скоро привезут. Короче пока живи. А там посмотрим.
– Спасибо вам огромное!
Она сжала мою руку.
– Я соболезную тебе. Женечка была прекрасным человеком. Такой светлой и доброй души я никогда не встречала. Бог забирает самых лучших…
* * *Циферблат часов на стене светится в темноте и стрелки медленно ползут вперед. Все вокруг засыпает, а мир внутри меня погружен в огромную пустоту. Я лежу на тесном диване, гладя свой беременный живот, словно пытаюсь передать малышу, что все будет в порядке. Но слова теряют смысл, когда в груди только пустота и боль. Я снова осталась одна…
Мысли клубятся в моей голове, как грозовые облака. Я слышу раскаты грома и буквально чувствую. Как накатывают волны сомнений и адского ужаса, паники. Куда идти дальше? Как строить свою жизнь, когда все, что было, теперь превратилось в пепел и дым? На мгновение я закрываю глаза, пытаясь уйти от боли, но в темноте перед глазами возникает лишь образ пламени, пожирающего все на своем пути.
Ночь протекает медленно, за окном мокрый снег, оставляет за собой лишь следы холода и темноты. В этой тишине мои мысли словно эхо отражаются от пустоты. Я не знаю. Что мне делать дальше. Я пришла в тупик. Это конец.
Очередной день в лаборатории, еще одно утро встречено с встревоженным сердцем. Серые стены и заснеженные и покрытые инеем старые окна больницы стали моим временным приютом, но не более того. Внутри меня теперь водоворот чувств – горя, утраты и беспомощности.
Я думаю о будущем, которое кажется пустым. Зарплата в лаборатории не позволяет мне даже рассмотреть вариант аренды квартиры. Я не потяну даже гостинку. А если и потяну у меня не останется на еду. Я никогда в жизни не знала, что такое нищета…что такое когда тебе не хватает даже на хлеб.