Оскал лавины

Пролог

Что ни говори, а знаком любому и каждому, побывавшему в небе, самый тряский на свете лифт, придуманный любителями «не на своих двоих», а с помощью современной техники подниматься наверх.

Он носит, несомненно, одну марку на авиационном языке – вертолет «Ми-8». Этакое пузатое подобие металлической стрекозы, без которой, мало где в горах обойдешься.

Размалеванный, конкретно сейчас, по самые винты пятнами грязно-зеленой камуфляжной краски, вертолет пока никуда не поднимается, а просто стоит на своей «домашней» площадке.

И словно от холода, приносимого с гор, пупырится из-под слоя своего камуфляжа, частыми строчками заклепочных швов крепежа.

По этому виду их щедрого, рассыпанного по всему корпусу многоточия, уже не кажется странным ответ на вопрос: почему не разбалтывается машина под полной нагрузкой еще на заводском выходном контроле?

Знать, надежны аккуратные шляпки заклепок, соединяющих алюминиевые листы корпуса. Раз терпит все перегрузки конструкция, сотрясаемая выхлопами тружеников внутреннего сгорания – двигателей и мощным вращением штанги ходового вала винта.

И даже, вибрируя как осиновый лист на ветру, стабильно – от начала до конца полета, своим остервенением машина только сулит в любую минуту рассыпаться на куски, но на самом деле держится и несет полагающуюся службу!

Но то – вертолет.

А вот долготерпению его неприхотливых пилотов летный состав воинской части уже не удивляется. Те основательно привыкли за годы службы к тряске и грохоту. Не то, что к остальному.

Например, любого, какого ни возьми, вертолетчика буквально коробит бесцеремонность иных пассажиров. От того и приходится наводить строгость, что называется, на полную катушку, едва найдут малейший повод для насмешек над «клиентами».

Сегодня от души разгулялся на «спиногрызах-нахлебниках» второй пилот – лейтенант Казанцев.

С грозным видом и весьма суровыми речами встретил он у сдвинутой вбок двери пограничный наряд.

– Вытирайте ноги, борт и без того перегружен, – раздаётся его гневный голос. – Да еще тут вы со своей пудовой грязью на сапожищах.

Эта винтокрылая машина «Ми-8» строгого не в меру лейтенанта – вроде новобранца.

Её совсем недавно перекрасили в армейский камуфляж из аэрофлотовской желто-синей расцветки. Но, несмотря на свой, вполне боевой вид, вертолет так и не сумел окончательно врасти в свою новую роль глубже, чем его экипаж, имевший в своем составе даже самодеятельного педагога вроде того же самого лейтенанта Казанцева.

В поношенных еще на гражданке – меховых летных куртках, бывшие аэрофлотовцы – сам обладатель двух мелких звёздочек по каждому погону и его командир – капитан Лукашов выглядят вполне бравыми и многоопытными «ассами».

Но, на деле, только внешне вполне освоились, в совершенно новой для себя, ипостаси. Тогда как за напускной строгостью неумело скрывают прежнюю – вполне мирную сущность.

И все же, именно эти гражданские штафирки, как начальство не раз замечало, летают ничуть не хуже других в подразделении вертолетного полка.

Хотя и такая оценка дорогого стоит.

Ведь дислоцируются они сами ни где-нибудь, а в столь отдаленном порту, куда не только «Макар телят не гонял», но и не так уж часто рискует добираться само их вертолетное командование. Потому умение управлять тряской винтокрылой машиной чаще всего доказывают лишь пассажирам, недалеко ушедшим в карьерном росте от этих недавних провинциалов.

А ведь с тех пор, как всю эскадрилью перевели сюда на Кавказ из еще большей глухомани – пустынной казахстанской глубинки, прошло достаточно много времени.

Впрочем, его пилоты провели вполне успешно. В основном совершая, как и в прежних «гражданских рейсах» – то грузовые, то пассажирские транспортные перевозки.

А вот теперь хорошо освоили и новую для себя обязанность – несение патрульной службы. О чём готовы они рапортовать без зазрения совести, хоть самому высшему своему командованию.

И еще ни разу не получал серьезных служебных нареканий ни сам экипаж, ни техническое состояние, призванной на военную службу, машины.

– Впрочем, если бы кто и возмутился, что от того? – считает Лукашов. – Как ни крути, а нет здесь иного способа и иных специалистов, чтобы неустанно вести наблюдение сверху – с птичьего, что называется, полета.

Лишь их вертолёт – перекрашенный из гражданского состояния, в военный статус, выручает. Уже тем, что летает теперь на участке новоявленной границы.

Той, что совсем недавно, без особой демаркации, больше по бумаге карт, протянулась по кавказским хребтам. Между, недавно еще братскими, а теперь – абсолютно суверенными, несмотря на свою временную «безграничность», государствами СНГ.

– Столь суверенными государствами, – сетует экипаж. – Что соседям-пограничникам изо дня в день Всевышнего бы хвалить и не перехвалить за то, что не так уж и много «дыр» существует для нежелательных визитеров со стороны черноморского побережья.

И каждая – обозначенная тем или иным горным перевалом, у них – на строгом учете:

– Постоянно наблюдается экипажами, занятыми облетом госграницы.

– Случайный след? Какая иная примета передвижения людей по снежно-ледовым склонам? Или фигуры на дорогах в небо – каменистых языках морен, оставленных подвижками ледников? – все перемены, случившиеся внизу, тут же оказываются в поле зрения наблюдателей.

Строго по инструкции сообщив на базу о происшествии, патрульный вертолет тогда коршуном падает вниз. Тратя время лишь на розыск приемлемой, для высадки десанта, площадки.

После чего наступает черед браться за свое ремесло уже следопытам из тревожной группы.

– Там же кому больше повезет – бойцам-погранцам или, уходящим от них, нарушителям режима? – и это зависит от судьбы, а вовсе не от простых воздушных извозчиков.

…В нынешнем рейсе, как и в таком же прошлом, график дежурства опять свел у одного «Ми-8» давних приятелей – «полугражданского капитана-вертолетчика Лукашова и молодого «Ваньку-взводного» с погранотряда.

– Здорово, Юра! Опять мой второй пилот с вас стружку снимал? – всё это, в ответ на приветствие, заглянувшего в кабину лейтенанта Верозубова, пробасил Михаил Трофимович.

Подошедший командир был полной противоположностью своего строгого подчиненного офицера. И был готов в любой момент проявить простое человеческое участие.

Вот и теперь не стал рядиться под закоренелого «солдафона».

Заговорил на нормальном человеческом языке, без подспудного руководящего авторитета:

– Только сам не обижайся, лейтенант!

И дальше продолжил в том же духе.

– Да и бойцам своим – пограничникам своим передай от меня – то же самое, – услышал от него командир тревожной группы. – Что действуют мои ребята ради вашего собственного блага!

Тот улыбнулся с понимающим видом заговорщика:

– Да уж, как водится…

И шеф-пилот тоже непроизвольно растянул в улыбке обветренные губы. Кстати вспомнил он тот день, когда словно черная кошка пробежала между этими двумя лейтенантами.

Вчерашние мальчишки, сегодня напускающие на себя офицерский лоск из-за мелких звездочек на погонях, они будто сами искали повода для ссоры. И, тут как тут, он оказался под рукой.

…Первый их совместный вылет задерживался.

Виной тому было экстренное совещания у командира погранотряда. На грех, еще и машина с дозорной группой пришла на аэродром раньше обычного времени.

Словом, до прихода пилотов винтокрылого борта, пришлось изрядно намерзнуться на свежем ветре, дувшем с гор, пограничники, которых не укрывал от непогоды даже округлый бок, мертвой в ту пору, машины.

И когда появились чумазые механики в засаленных робах, чтобы подготовить «Ми-8» к вылету, лейтенант Верозубов, сам не зная почему, решился поддержать роптание своих людей.

Отыскав в своей саркастической душе едкую подковырку горожанина, бывавшего в деревне лишь на каникулах, он лихо прошелся по сельскохозяйственному ведомству.

Причем, отважился на довольно откровенную прямоту, о которой впоследствии немало жалел, получив неожиданный и должный отпор.

Тогда же, не отличив от чумазой технической обслуги настоящих пилотов, шедших следом в такой же, как и у механиков синей – потертой от времени, униформе, офицер раздраженно, под смех своих людей съязвил:

– И когда же, интересно, изволит полететь этот сарай?!

Ничего другого, хотя бы немного похожего на упомянутое сельскохозяйственное подсобное строение рядом не было. Поэтому волей-неволей авиаторам приходилось принимать откровенное издевательство – на свой счет.

Чем не замедлил воспользоваться лейтенант Михаил Казанцев.

– Когда, говорите, сарай полетит? – задумчиво переспросил он.

И, блеснув из-под меховой офицерской шапки взглядом озорных глаз, выдал ответ, оказавшийся под стать вопросу.

– Вот загоним в него всю скотину, какая есть, – вертолётчик обвёл каждого из пограничников долгим взглядом. – Пересчитаем по головам.

Он выждал небольшую паузу:

– Тогда и в путь!

Старая избитая авиаторская шутка, оказавшаяся и теперь абсолютно к месту, попала точно в цель.

Теперь уже смеялись и солдаты, и механики, как отметил капитан Лукашов, сохранявший беспристрастное спокойствие.

Это неуставное веселье, однако, вогнало в краску, неосторожного на язык, пограничного офицера. И командир корабля тогда понял, что пора выручать незнакомого лейтенанта.

Поднявшись первым по приставной лесенке, он откатил дверь и, чтобы не накалять, и без того непростую, обстановку, примирительно предложил:

– Ладно вам, остряки!

Он благожелательно указал рукой:

– Поднимайтесь лучше на борт. Нечего зря мерзнуть.

…Перемирие, хотя и было достигнуто, но всё же, не без новых и новых, выпадов со стороны второго пилота. В отместку он ещё долго изголялся по адресу «зеленых фуражек». Продолжая с неменьшим остроумием заниматься этим и спустя довольно продолжительное время.

Вот и теперь, только, лично убедившись, что солдаты исправно поскребли сапогами по ребристым ступенькам лестницы, Казанцев впустил и их следом за командиром внутрь машины.

Потом задвинул на проем легкую дверцу с круглым стеклом, вделанного в неё, иллюминатора.

…Холостые обороты – самые противные и, абсолютно противопоказанные больным стоматитом и прочей зубной хворобой, сменились, наконец-то, повышенным режимом. И второй пилот, заняв свое место, совсем забыл о недавней распре.

Рядом с Казанцевым – позади штурмана-радиста примостился, перед широким обзорным стеклом фонаря кабины, и его оппонент – лейтенант-пограничник.

Шутки кончились.

Теперь в боевом полете стало не до острот и миролюбивых подначек. Так что, когда оторвались от площадки, лейтенант Верозубов сразу же вооружился мощным биноклем. Правда, скорее сделал это для солидности, а не по делу. Так как в самые первые минуты полета, интересы дозорной службы вовсе не требовали наблюдать сквозь оптику, как проплывают внизу зеленые кроны деревьев, редеющих по мере повышения высоты предгорья.

Ну, а что касается тряски, то и к ней, как и к шуточкам Казанцева, пограничник уже притерпелся. Считая их неизбежным злом:

– Вроде плохой погоды и службы не в столичном округе!

А потому просто следовало исправно выполнять всё «от корочки до корочки» положенное по Уставу.

Так полагает не только он.

Этот свод правил, написанный, как говорят знающие люди, кровью и потом тех, кто погорел на незнании его сути.

Потому сержант и весь остальной личный состав пограничного наряда тоже крайне дисциплинированно уставились вниз на, тряско проплывающую внизу территорию пограничной ответственности, со своих наблюдательных постов.

Расположившись на этих своих местах, так дружно, как, какие-нибудь, там – «Шерочка с Машерочкой», нашедшие фривольный интерес у круглых иллюминаторов основного отсека.

Новичкам – солдатам-первогодкам, даже эта наблюдательская рутина, похоже, в радость. Так и липнут к стеклам. С восторгом наблюдают на то, как зелень альпийских лугов сменяется внизу хаотичными языками каменных марен.

Затем показался ледник с торчащими из белой пелены покровного снега, черными скальными выступами.

– Каждому хочется первым заметить приметы нарушения границы, – вздыхают солдаты, мечтающие о «краткосрочном отпуске с выездом на Родину».

Хотя основная роль здесь принадлежала не солдатам срочной службы, по сути – профанам в этом деле, а настоящим профессионалам – тем, кто по штатному расписанию сидит в носовой части вертолёта – перед гнутым триплексом остекления.

Да еще и видеокамеры, вынесенные на наружные крепежные кронштейны, время от времени ворочают своими объективами.

По команде второго пилота они исправно записывают, для последующего разбора на заставе, самые спорные участки местности, что на его взгляд, только добавляет серьезности пограничникам, чувствующим над собой этот «дамоклов меч» неподкупного электронного контролера.

Такого неподкупного доносчика по своей прямой принадлежности, какой, на самом деле, безошибочно «засечет» любую оплошку. Превратив ее в сущее «должностное преступление». Во что, однако, самим «зеленым фуражкам», до поры, до времени, так не хочется верить.

…Назначенный на сегодня контрольный маршрут облета – короче обычного. Потому, что наступил лавиноопасный сезон. Так что вертолёту с дозорной группой на борту, нет особой нужды кружить там, где не только человек, но и, как утверждают специалисты:

– Сам чёрт шею сломит!

«Вертушка» лишь прошлась в отдалении от скал, чтобы для лишней верности убедиться в плотности снежных шапок, нависших над, давным-давно налаженными подходами к перевальным седловинам.

И вновь, но уже без прежнего, как при наборе высоты, остервенения сотрясаясь всем корпусом, патрульный вертолет пошел вниз по ущелью. Туда, где с гораздо большей вероятностью можно было ждать проникновения чужаков.

…Грохот от пролетевшего «Ми-8» долго еще стоит над ущельем.

Перекатываясь многократным эхом от рева двигателей, он напоминает всему живому о нежеланном для них визите, давно улетевшей прочь, железной птицы.

– Пора уже выходить из укрытия под скалой, – знают невольные свидетели его полёта.

Каждому из них так и хочется стянуть с чернобородых лиц марлевые маскировочные повязки. Да только никто из дюжины людей, спрятавшихся от воздушных наблюдателей, не решается сделать это первым.

На каждом из, этих, умело затаившихся в снегу контрабандистов, пока еще не истрепанные и только что, на подходе к снегам одетые, белоснежные маскхалаты.

Даже автоматные стволы «Калашниковых», что торчат над, круглыми в сборку, капюшонами и те обмотаны бинтами, чтобы не выдало невзначай чернение металла его хозяев пролетевшим наблюдателям с пограничного вертолета.

– А вот теперь пора! – громко сказал, первым, наконец, сдирая с лица маску, старший человек в группе тайных покорителей границы.

Коренастый бородач с хищно изогнутым как у беркута хрящеватым носом и суровым блеском, чуть выпученных от недосыпания, глаз, он одним своим видом внушает уважение и страх подчиненным.

В подтверждении ко всему, только что им сказанному, суровый детина резко махнул рукой, указывая для остальных нужное направление:

– Вперед! Наверх. Да, быстрее!

Дважды повторять приказание не понадобилось.

Цепочка людей, выйдя на снег, хотя и растянулась по ложу ледника, но – довольно быстро, уходила от своего временного пристанища по, присыпанным снежной порошей, камням.

Вытаявшие из тела вечного обитателя здешних мест – ледника они помогают движению, не давая путникам проваливаться. Потом пришлось ступить и на, сплошь заснеженное, ледовое поле, убелённое сейчас толстым слоем гигантского, пушистого сугроба.

…Не успевший еще покрыться корочкой, подтаявшего на солнце, наста, этот свежий снег похож повадками на живое существо. Будто пена, обволакивает он собой ноги восходителей.

И тем, обутым по-разному, приходится приноравливаться к своей особой тактике движения. Влияет, на которую именно обувь. У одних это – дорогие горные ботинки, так называемые, трикони со стальными шипами по всей подошве. У других – как у их проводника, в обычные туристские «вибрамы». Правда, с прочно привязанными к ним брезентовыми ремнями, остроклювыми «кошками», отштампованными из легкого, но прочного титана.

Первые из отряда, сменяя, время от времени, друг друга, с трудом торят тропу. Делая главную работу. Но не меньше усилий вожак требует и от тех, кто замыкает вереницу.

На лямках из репшнура они тащат за собой, собранную из проволочных «усов», хитроумную волокушу. Это сооружение, наподобие колхозной бороны, надежно засыпает снегом, предательски черневшую для наблюдений со «стрекозы», цепочку следов, оставленных в гигантском сугробе их небольшим отрядом.

После чего на, вновь девственно-нетронутом белом полотне ледникового поля уже ничто не выдает передвижение каравана.

… Шли долго, пока не оказались неподалеку от нужного перевала.

Там и самым смелым стало не по себе от вида снежных шапок, угрюмо нависших с соседних вершин.

Лишь один, как ни в чем, ни бывало, двинулся вперед. Это был проводник. Тот, кто до сей поры, шел в самой середине вереницы. Тем самым экономил, в отличие от других, собственные силы.

Провожая его, вожак не поскупился на пожелание удачи.

– Давай, Таймураз, лови удачу! – хлопнул его по плечу чернобородый. – Иди во славу Аллаха!

Гортанное пожелание успешного завершения дела, искренне прозвучавшее и от других контрабандистов, заставило обернуться к ним того, кого только что сообщники назвали Таймуразом.

Простой взгляд, брошенный на его лицо, вызвал непроизвольный вздох у путников, пока остававшихся под перевалом.

Особенно у тех, кто еще не привык к виду, изувеченного шрамами лица, на котором даже черные солнцезащитные очки не скрывали глубокую впадину на месте одного, глубоко выжженного огнем, глаза.

На пожелания Таймураз ответил всем вместе. Он просто поднял вверх руку, затянутую в шерстяную перчатку:

– Все будет как надо! Ждите…

Вскоре его, горбатая от объемистого рюкзака, белая фигура исчезла из виду, растворившись в белизне снега, покрывавшего гору от подножия до вершины.

И лишь тогда люди из пешего каравана, оставшиеся под опасным перевалом, занялись нужным делом.

Они, не теряя более времени, принялись интенсивно рыть в глубоком снегу окоп-пещеру. Сооружение, годившееся им, как для временной стоянки, так и в качестве временного укрытия при возможном возвращении воздушного пограничного патруля.

– Сколько раз идем вместе, а все никак не привыкну к шайтану одноглазому! – пробурчал старший, в одиночестве глядя на перевал, куда ушел один из его людей. – Со смертью, видно, побратался!

Его поддержал другой ветеран их походов через границу:

– Не боится идти в самый оскал.

Задрав белый рукав своего маскировочного халата и никуда не торопясь, прикидывая оставшееся до темноты время, он глянул на циферблат роскошного золотого хронометра…

…Точно также поступил и другой бородач, стоявший на другой – противоположной – черноморской стороне этого горного хребта.

Но гадал тот уже совершенно о другом:

– О том, когда и ему освободят путь. Позволят сойтись с теми, кто зарывался в ту минуту в снежный покров ледника.

Зато этим – другим, не нужно прятаться. Никакими пограничниками в их Причерноморье пока даже и не «пахло». В Республике, отколовшейся от империи, такие как они – контрабандисты вовсе не были, на самом деле, нежелательными персонами.

И даже наоборот – негласно поощрялись за связь с воюющими единоверцами.

Однако следовало тоже принять меры предосторожности.

По приказу вожака, его спутники принялись сгружать на снег пузатые, прикрученные друг на друга в виде мыльниц, снежные грузовые сани – акьи. Полюбившиеся сначала спасателям, а затем и просто любителям зимних походов, на этот раз они исполняли роль иную.

Санями-контейнерами были навьючены десяток приземистых, здешней породы лошадей, с трудом добравшихся до перевала.

Закончив свою операцию по разгрузке каравана, ездовые столь резво погнали животных обратно по своим следам, что очень быстро скрылись из вида. Как сон или призраки исчезли они в ущелье, ведущем из мрачной снежной тишины к морскому теплому побережью.

К городу-курорту с его криками чаек, ярким светом в окнах спальных корпусов. И, конечно же – обязательным ароматом свежего кофе в павильончиках на морской набережной.

Ну а здесь, в высокогорье было не до отдыха.

Далее, выгруженную прямо на камни, поклажу предстояло тащить уже на себе до самого верха перевала.

– Лишь там – на его седловине тюки примут другие носильщики контрабанды, – нисколько не сомневается главный купец из этих приёмщиков недозволенного товара. – Но случится это лишь только после того, как сработает взрывник.

Так что от него – одноглазого проводника Таймураза и зависело сейчас – очистится ли путь наверх от снежных масс, грозящих сейчас спуском лавины?

…В пору развитого туризма и горнолыжного спорта проблемы такой перед восходителями не стояло вовсе.

Пара залпов фугасными снарядами из обычного зенитного орудия легко очищали белую пену наверху горы.

– В два счета снимали, – по горделивому уверению инструкторов альпинизма. – Всю опасность для путешественников и горнолыжников, инициировав взрывами мощных артиллерийских фугасов сход вниз с вершины тысячетонного сугроба.

И тогда уже никакая лавина не могла бы помешать движению через перевал плановых туристов и альпинистов со здешних турбаз и альплагерей:

– Их, после похода тогда ждали внизу счастливые деньки купания в море, и знакомства с южными пляжами.

Но то – в прошлом…

Теперь за хребтом идет война.

Граница закрыта. А через автомобильные таможенные посты-переходы даже откровенный психопат не сунется перевозить то, чем набиты сейчас до отказа эти самые «пеналы» из, гофрированных продольными полосами, алюминиевых листов.

Такому особому товару один путь – там, где самые внимательные пограничники не ожидают появления чужаков.

…Таймураз шел наверх без остановки.

Торопился как можно быстрее уйти от подножья перевала, пересечь скорее предательские щели кулуаров:

– Где никак нельзя было спрятаться при возможном возвращении вертолета.

– И такое иногда бывало, – помнит Таймураз. – Когда ставило на грань срыва все им досконально продуманное.

И лишь его, какое-то, чуть ли не волчье чутьё опасности, да запоздалая удача стороной проносили беду.

Плотно набитый рюкзак за спиной опытного восходителя весит немало, но без него нельзя.

Потому, что хотя и сковывает движения, но заботит его иное:

– Хватило бы груза на осуществление задуманного!

Внимательно глядя единственным глазом на то место, куда, по его опыту, только и следует ставить ногу, Таймураз поочередно, один за другим, врубает ботинки, в образующиеся снежные ступени.

Лишь привязанные на них стальные «кошки» позволяют не скользить на обманчивой поверхности наста, а уверенно идти наверх.

И сегодня – всё как всегда.

Помогает и то, что он хорошо ориентируется в знакомых местах, точно знает каждый метр предполагаемого пути. Глубокий снег, мешавший поначалу – в самом низу, теперь вовсе не в тягость. Уже не приходится с таким трудом порой вытягивать ноги из пушистого снежного месива, сменившегося плотным настом.

Ещё выше поднявшись в гору, он встретил желанный, куда более крепкий – уже фирновый путь. По нему, цепляясь острыми зубами «кошек», можно было идти совсем легко и уверенно.

Что и делает Таймураз.

До самого последнего шага на седловину перевала не позволяет себе расслабиться и потратить даже несколько минут драгоценного времени на передышку.

Знает по опыту бывалого альпиниста:

– Чуть поползет вниз, подрезанное цепочкой следов, поле слежавшегося снега – уже не миновать лавины.

В подобной ситуации выручает восходителя лишь преимущество в скорости над естеством природы.

Но и тогда Таймураз не любит даже вспоминать, как уходят из-под ног в пустоту пласты и комья сырого, тяжелого снега:

– Особенно такого снега, как здесь – напитавшегося теплом дыхания долины.

Перевальное седло, столь часто хоженое и в былые годы, теперь стало родным для этого, поднявшегося на него человека.

Вновь, в который раз встретило его запахами с побережья, напоенными, кажущейся терпкой зеленью пальм и моря.

Недолгий – лишь на десяток минут привал все же понадобился уставшему Таймуразу.

Восстанавливая дыхание, он внимательно, пусть и единственным своим оставшимся глазом огляделся по сторонам. Выбирая лучшее место для лучшей закладки пакетов с самодельными взрывными устройствами.