– Не, по шее не надо, ты мне лучше ещё кофейку дай, – что угодно, лишь бы не идти к себе.
– Чего ещё прикажете? – так, мимоходом.
– А ещё, пожалуй, стрельну у тебя Эл-Эмину, самое время раскумариться.
– А рюмочку не поднести? – сказала из коридора, слегка подзадоривая Светку (двери-то тонкие), а заодно подкидывая тему для будущей светской беседы.
– Это ты Жорику предложи, он не откажется.
Мара не ответила, ей стало стыдно, она совсем забыла о вчерашнем инциденте у ребят, забыла спросить Вика о самочувствии, но в её стиле мгновенно исправлять промахи:
– Витя, – Мара вернулась в комнату, – как ты после вчерашнего?
– Нормально, я уже и думать забыл, – Вик слегка приврал, шишка напоминала о себе при любом прикосновении, но больше ничего не беспокоило.
– Нет, я серьёзно. Голова не кружится?
– Мара, у военных и их детей не бывает сотрясения мозга, – Вик стеснялся, когда его жалели, он не принимал этого даже от Мары, только один человек не причинял ему дискомфорта данным чувством – мама.
– Ладно, пойду кофе ставить, – Мара свернула тему, понимая, что из Вика ничего не вытянешь.
Пока молчали, Мара сварила порцию и принесла в комнату, Вик с удовольствием закурил, сделал малюсенький глоток и, будто между прочим, сказал:
– Жора, как ни крути, пробитый алкаш, ну о чём с ним можно говорить…
– Куда это ты заворачиваешь? – Мара задала лишний вопрос, она вовсе не желала говорить на ту тему, которая неотвратимо следовала за прозвучавшим вопросом, но уже вырвалось.
– Понимаешь, наш Костя находит его интересным собеседником, – этим «наш», Вик не подначивал Мару, он искренен в своём отношении к друзьям.
– Витя, – Мара посмотрела на него настолько серьёзно, что бедняга чуть не опустил сигарету в кофе. – Если ты ревнуешь Костю к Жоре, то это верх глупости, а если тебя интересуют мои личные отношения, то поумерь любопытство.
Вик растерялся, сейчас он ассоциировался с анекдотичным революционным матросом, с трудом дозвонившимся до Смольного, но без всяких сожалений отправленным по верному адресу. Идти туда не хотелось, тем более требовалось объяснить Маре, что она неправа в своих предположениях. Вик вспомнил, как Костя однажды (бог знает по какому поводу) сказал ему, что переломить в споре агрессивного оппонента легче всего путём соглашения с ним по одной из позиций, с последующей подменой его доводов своими, ну а если аргументов не хватает – сиди, кури.
– Мара, конечно, меня интересуют твои отношения с Костей, и я, понимая неловкость ситуации, пытался выйти на эту тему через отношения Кости и Жоры, наверно, неуклюже, а оттого и двусмысленно, – Вик посмотрел на дымящуюся сигарету. – Пойми, здесь нет праздного любопытства, вы оба мои друзья, и мне обидно видеть вашу наигранную скрытность, – время крепко затянуться, выпустить тугую струю дыма и завершить в мажоре: – Чёрт возьми, если у меня есть повод порадоваться за вас, так скажите!
Завернул. Подобного спича от Вика никто и никогда не слышал. Мара с довольно глупым выражением лица принялась чесать затылок (эх, кто бы зеркальце принёс), потом ущипнула себя, получилось больно, но лицо поумнело по причине закрывшегося рта, для большей уверенности Мара ущипнула и Вика, тому не понравилось, но комментариев не вызвало, одним словом, чудо. Немой заговорил.
– Вить, извини, если обидела, – Мара сделала паузу, обдумывая, как закончить фразу. – Но ты торопишься.
– Мне вот что странно, я раньше не сомневался, что твоё внимание привлечёт лишь мужчина много старше тебя, из числа состоявшихся интеллектуалов, – во, млин, Демосфен. – То есть я считал, что ты найдёшь счастье в мезальянсе, и вдруг Костя, ровесник, а между вами словно притяжение какое-то.
– Ты знаешь, мне порой кажется, что он не ровесник, что ему тысяча лет, – больше, Мара, больше…
Неожиданно вернулась Ёлка, со следами почти растаявшего снега, румяная (от мороза) и добродушно настроенная:
– Привет, народ, я заколола последнюю пару, поэтому раньше обычного.
– Классно выглядишь, а снег тебе идёт, давай помогу шубку снять, – Вик продолжал удивлять, как настоящий джентльмен он помог девушке раздеться, после чего, направляясь к выходу, добавил: – Пока, девчонки, пойду собираться, может, вечерком забегу.
– Вау, что с нашим скромником? – Ёлка удивлённо посмотрела на Мару.
4
Косте нравилось учиться, конечно, на первом курсе избыток впечатлений – одно сравнение с приснопамятным школьным диктатом чего стоило – но по-настоящему заводило ощущение причастности среди таких же людей, способных к выражению мыслей и эмоций в законченной форме, способных реализовать своё стремление и однажды доказавших это. Пройдя творческий конкурс, они получили первое реальное подтверждение заявленных претензий на исключительность, дальше – отсев, дальше – сброс, но пока на равных.
Косте нравилось общаться с сокурсниками, именно с сокурсниками, так как старшие студенты концентрировались на себе любимых, не обязательно используя личные местоимения, но обязательно выделяя (лучше курсивом) собственную значимость (через отношение, понимание), а к последнему курсу и значительность. На первом же полагалось претендовать только на заметность, а это сближало; среди прочего ещё не потеряна привычка бессистемно читать других авторов, подготавливая гремучую закваску для интересной беседы. Впрочем, подгружала одна неприятность: после любого литературно-философского диспута оставался досадный осадок соперничества, от неуёмного желания казаться лучше, образованнее, мудрее. Это напряжение утомляло, а порой и изматывало, не неся никому особой радости, лишь обиды и упрёки (садисты и мазохисты не в счёт), а Костя искал открытой и умной беседы, как без менторства, так и без тупизма. В общем, начав складываться, отношения постепенно развалились, заменившись внимательным отношением к учёбе, успешность которой вызвала очередной виток соперничества через зависть и раздражение. Повезло, что благодаря Вику у Кости теперь новые друзья и знакомые.
В отличие от мужской половины сокурсников, девушкам Костя нравился, хотя, по собственному мнению, ничего для этого не делал. Ничего и не требовалось: умный, обаятельный, молодой, красивый, материально обеспеченный – кому что, и всё в одном. Знай он, какие разборки (среди девушек) уже прошли и какие ещё предстоят, спрятаться бы под густым покровом скромности и созерцательности, но, предпочитая расцвеченный мир, тянулся в сторону жизнелюбия, в сторону безболезненных рикошетов улыбок.
Костя учился на отделении прозы, курс состоял из двух семинаров (говоря проще – из двух учебных групп), возглавляемых известными литературными персонами. Девушки присутствовали на обоих семинарах, но числом, меньшим юношей, не утруждавших себя тщетным джентльменством. Сложившиеся обстоятельства потребовали вмешательства, причём достаточно яркого, способного уравнять, а при необходимости и перебороть любого из противоположного лагеря (Костя – посередине, лучший вариант существования и поддержания равновесия), таким вмешательством оказалась Яна. Произошло это не сразу, поскольку она не готовилась к лидерству, по жизни предпочитая разделять ответственность, но, как часто повторялось в истории, свободный выбор диктуется отнюдь не собственной волей, а является лишь закамуфлированной формой определённого марионеточного действа, в центре которого суть избранности. Яну «активировали» посредством Кости, который ей понравился. Дальше просто – чувство потребовало выхода (подавление подобных эмоций не работает, особенно при нулевом опыте), а значит, придётся вылезать из своей тёплой уютной норки и демонстрировать лучшее – данное богом.
Костя её заметил, заметили и другие. К настоящему моменту Яна, при всей природной хрупкости и привитой домашности, приобрела имидж жёсткой и сильной натуры, достойной опасения – за ум, за умение ставить на место, балансируя на грани дерзости и остроумия, а особами женского пола – за читаемое стремление покорить Костю. Но ответного чувства не возникло, впрочем, Яне следует отдать должное, окажись Костя не совсем тем, кем он был, и её успех не подлежал сомнению, а так – небольшое приключение в бесконечной череде взаимоувязанных событий.
Студенты неторопливо расселись по местам, достали свои конспекты, какие-то книги, журналы и, наконец, увидели вошедшего преподавателя. Тот выглядел взъерошено и возбуждённо, не дав себе труда поздороваться с учениками (или пациентами?), сразу обозначил переход к терапии:
– Логика обучения предполагает периодическую проверку пройденного материала, чем мы и займёмся наиподробнейшим образом.
– Кирилл Мефодьевич, можно вопрос, пока не началось, – Костя предложил партию.
– Если вопрос по сути материала, то можно, если нет, то я сам задам тебе вопрос, а за ответ поставлю оценку, итак… – преподаватель применил старый защитный приём, в половине случаев приносящий успех.
– Конечно, по теме, более того, вопрос затрагивает и некоторые аспекты вашей вступительной речи, – Костя не испугался, разрешив себе лёгкий выпад.
– Речи? Костя, это не речь, а приглашение на аутодафе, – последнее слово во избежание обвинений в подражательстве.
– Пусть так, но я рискну показаться еретиком и спрошу, – одинокий комарик вместо тучи гнуса, замени Костя «еретика» на «Цинцината». – Вы согласны с тем, что логика обучения предполагает обучение, в первую очередь, самой логике?
– Это очевидно, хотя и не реализуется. Да, здесь есть конфликт.
Далее – обмен мнениями. Стороны согласились, что логику, как предмет, как научную дисциплину, следует преподавать чуть ли не с первого класса школы, понятно, что встают проблемы методического характера, но это не снимает потребности в действенном универсальном инструменте, упрощающем и облегчающем процесс как получения, так и применения знаний. Алфавит (так между собой студенты называли Кирилла Мефодьевича) пошёл дальше, назвав большой ошибкой признание логики предметом исключительно философским, подлежащим изучению только в соответствующих вузах. Понеслось. Костя, в развитие идей их прогрессивного преподавателя, назвал бесполезным занятием изучение логики в привязке только к философии, либо к математике, либо к иной другой науке (в том смысле, что глупо искать крупицы всеобщей истины в её частных проявлениях) и выдвинул императив о том, что логика есть всеобщее метаполе науки. А значит, логика – это наднаука, протонаука, на которую опирается любое систематизированное знание, постигаемое человечеством по мере той необходимости, что ставится самим историческим процессом (кроме «историческим», ещё и «кармическим», но об этом Костя предпочёл здесь умолчать).
«Стоп, стоп, стоп – эдак мы всю физику к… сведём», – Алфавиту, к месту, припомнился этот старый анекдот.
– Костя, в своей категоричности ты, похоже, готов не заметить и возможные исключения, ведь нельзя же отказаться от опыта, в смысле эксперимента, наблюдения и даже чувственного восприятия.
– Кирилл Мефодьевич, я вовсе не категоричен, но что касается эксперимента, то его подготовка и предсказание результата определяется логикой, а итог лишь укрепляет доказательную базу. Наблюдение и, в большей степени, чувственное видение – я понял намёк в сторону Ньютона, Менделеева и подобных историй – принято считать случайным фактором, хотя логика позволяет оперировать и этим понятием, но не всё сразу, – или обозначать как исключение, подтверждающее правило.
– Тогда докажи, как исключение подтверждает правило, – задание несложное, но для студента первого курса непрофильного вуза обязано вызвать затруднение.
– Хорошо, – аудитория отреагировала полной тишиной, все слышали «спорное» высказывание, но мало кто пытался его обосновать, полагая аксиоматичным и принимая на веру, к числу немногих пытавшихся относилась и Яна, имевшая собственное решение, а потому готовая, при возможности, подключиться к дискуссии. – Для начала одно противоречие.
– Пожалуйста, пожалуйста, – Алфавит пребывал в благодушном настроении, от былой нервозности – ни следа.
– Все мы знаем о линейной логике, – в классическом понимании речь о формальной логике, – когда всякая отдельная причинно-следственная связь считается законченной, то есть достаточной для описания некоего формализованного аспекта, даже если эта связь является элементом более сложной конструкции. В упрощённом, бытовом варианте данный подход мы именуем здравым смыслом. Так вот, исходя из этой логики, утверждение, что исключение подтверждает правило – ложно. Поскольку если есть правило, то исключение ничего не доказывает, а лишь опрокидывает само существование правила.
– Ну вот, ты сам себя ниспровергаешь, хотя при этом прав, – выпад позволил один из тех пытавшихся (но не Яна), который удовлетворился подобным объяснением (ещё и потому, что пришёл к нему самостоятельно, путём перебора отдельных ситуаций, не связывая их) и, более того, в своём повседневном общении с людьми насмехавшийся над теми, кто не к месту применял данную формулу.
– Я же предупредил, что начну с противоречия, для затравки, зная, что некоторые думают аналогично. Наконец, о главном. Очевидно, что существует и нелинейная логика, или, по-другому, интегральная, объединяющая и описывающая взаимодействие (в самом широком смысле) причинно-следственных связей, – в традиции это называют диалектической логикой. Для большей чёткости заменим «правило» «законом», а «исключение» «нарушением закона». Теперь определим закон как необходимую форму существования чего-либо требующего упорядочения по жёстким критериям, достаточность которых обеспечивает его, закона, устойчивость.
