Больной вопрос

Глава 1

У частного детектива Алексея Верещагина заболел зуб.

– Да ну, чушь какая-то! – простонал Алекс, держась за щёку. – Как может заболеть зуб у человека, который ежегодно проходит осмотр – самый дорогой, магический?

– Вообще-то в прошлом году ты этот осмотр пропустил, – безжалостно сказал Стас. – Ты работал над делом, и отложить никак было невозможно.

– Угу, – добавил Серж. – И в позапрошлом году тоже, помнится, тебя выдернули уже из приёмной доктора Марджашвили. Так что всё закономерно, дорогой папа.

– Хотя мы, разумеется, тебе сострадаем.

И близнецы переглянулись с чувством безграничного превосходства.

– Мы пошли заниматься, папочка, нам завтра рано утром в универ!

Чмокнув отца в щёку со здоровой стороны, Стас и Серж покинули столовую. Верещагин остался наедине с больным зубом.

Ненадолго.

С подоконника сказали:

– Ты, хозяин, доктору-то позвони, пока время ещё рабочее.

Алекс глянул на часы: половина восьмого. Ну да, придётся звонить Саше, то есть, доктору Александру Георгиевичу Марджашвили, и просить милости.

Экран коммуникатора долго оставался синим, играла музыка, но приходилось быть терпеливым. Верещагин и терпел, и дождался. На экране появилась физиономия столь необходимого врача, и его бас прогремел:

– Да быть не может! Русский Холмс сам разыскивает скоромного зубодёра?

Алекс поморщился.

– Саша, спасай. Прошу прощения за зубодёра и все прочие обиды, готов искупить и покаяться.

– Зуб болит? – безо всякого сочувствия спросил доктор.

– Ужасно! – вырвалось у бедняги сыщика.

– Какой?

– Справа внизу. Не знаю, шестой, седьмой? Сможешь меня завтра принять?

– Не-а, – ответил Александр. – Нет меня в Москве, и буду только через месяц. Стажировка в городе Люнденвике. Отличное место, знаешь ли, а эль какой!

И в доказательство он приподнял кружку, наполовину уже опустошённую.

– Тьфу ты… А что ж мне делать? То есть, я рад за тебя, и всякое такое, но зуб-то болит…

– У нас в клинике из тех, кого я мог бы рекомендовать, сейчас осталось двое врачей, но, насколько мне известно, там полная запись. На ближайшую неделю точно, – заговорил Марджашвили уже серьёзно. – Дай подумать…

Он положил коммуникатор на стол и заговорил с кем-то по соседству. Слов слышно не было, но Алекс различил несколько мужских голосов и пару женских. «Ну да, – начал он анализировать по привычке. – Не один же он на стажировку в Бритвальд отправился, значит, в пабе вместе с группой…». Но тут проклятый зуб стрельнул особенно болезненно, и Верещагин снова тихонько простонал.

– Значит, так, – вернулся к разговору Александр. – Там у тебя рядышком, в Пушкарёвом переулке, есть частный стоматологический кабинет. В нём принимает доктор Черняев, Олег Евгеньевич. Позвони прямо сейчас и запишись. Они обычно с двенадцати начинают, и до вечера на месте.

– Понял. На кого-то сослаться?

Фоном проговорил что-то женский голос, и Марджашвили рассмеялся.

– Она говорит, что лучше не надо. У Черняева медсестрой жена работает, может получиться неудобно. Всё, удачи!

И экран погас.

Верещагин вздохнул и начал искать номер коммуникатора доктора в Пушкарёвом переулке, а найдя, стал звонить. Ответили ему сразу: на экране появилась красивая брюнетка и приятным голосом сказала:

– Стоматология, добрый вечер.

– Добрый вечер. Вы сегодня до какого часа работаете? – спросил Алекс и затаил дыхание.

– До восьми, – женщина сочувственно улыбнулась. – Осталось десять минут, и у доктора пациент.

– А завтра?

– А вот завтра как раз есть время в начале приёма, на одиннадцать утра. Годится?

– Ну, хуже, чем было бы сегодня, но всё-таки хорошо, – он выдавил из себя улыбку, опасаясь, что она получится жалкой.

– Тогда я готова вас записать!

Алекс продиктовал свои данные и номер коммуникатора и распрощался. Отложив коммуникатор, тягостно вздохнул: зуб слегка утих, но не было никакой гарантии, что надолго.

– Аркадий! – позвал он.

– Тут я, – ворчливо ответили с подоконника. – Ты ужинать будешь, хозяин?

– Думать об этом страшно! Мальчишек покорми…

– Уже сделано.

– Вот и хорошо. А скажи мне, Аркадий, нет ли в вашем загашнике какого средства, чтобы зубную боль прекратить?

Аркадий Феофилактович, домовой, хмыкнул негромко.

– Ты и сам знаешь, что надо к доктору идти. Но могу супругу попросить, на ночь она тебе боль утихомирит. Только…

– Да, Аркадий. Да!

– Только имей в виду, хозяин, что средство это одноразовое, и действовать будет до утра. Двенадцать часов, не более!

Разумеется, Верещагин согласился на всё, в очередной раз подумав о том, какое счастье, что когда-то в их доме поселился Аркадий Феофилактович. Он закрыл глаза и откинулся на спинку кресла: домовушка Мелания Афанасьевна не слишком любила показываться на глаза кому-нибудь, даже хозяину.

По паркету протопали ножки. Скрипнуло соседнее кресло, и больной щеки коснулась тёплая ладонь.

– Ну, вот и всё. До утра проспишь спокойно! – прошелестел голосок, и ощущение чьего-то присутствия пропало.

Верещагин открыл глаза.

Зуб не болел вовсе, даже воспоминаний об этом унизительном ощущении не осталось, и Алексей приободрился.

– А жизнь-то налаживается! – почти пропел он и потёр ладони. – Мелания, спасибо!

– Ужин сюда принести? – спросила домовушка.

– Ну, если близнецы поели, то можно и сюда…

После ужина – блинчиков с сёмгой и сметаной и чая с яблочным пирогом – Алекс понял, что глаза у него закрываются, и надо ложиться спать, пока снова не началось. Заглянул к сыновьям, пожелал им спокойной ночи и ушёл к себе. Заснул он в пяти сантиметрах над подушкой…

Через какое-то время погас свет и в комнатах близнецов, и всё затихло.

Пока все спят, надо рассказать о доме, где живут наши герои, да и о них самих.

Двухэтажный особнячок красного кирпича стоял на углу переулков Селивёрстова и Костянского, и с давних времён был разделён на два апартамента; Верещагины, начиная с Алексеева прадеда, купившего когда-то дом у прежнего владельца, занимали второй этаж, а первый сдавали. Арендаторы менялись, жили и работали разные люди, но вот уже года три там обосновалась небольшая контора со странным названием «Бюро расставаний»[1]. Владельцы её, Андрей и Елена, иной раз работали вместе с Алексеем; разные бывали заказы и у них, и у него. Но на сей раз речь у нас пойдёт не о «Бюро», поэтому вернёмся на второй этаж. Здесь жили Алексей и двое его сыновей, близнецы Станислав и Сергей, им недавно исполнилось восемнадцать, и они вот уже два месяца учились в московском университете. Правда, несмотря на абсолютную похожесть, факультеты близнецы выбрали разные: Стас поступил на юридический, а Серж – на химфак, с дальним прицелом на криминалистику. Бывшая жена Алекса, мать близнецов, погибла пять лет назад; впрочем, от детей и мужа она уехала намного раньше.[2] Мальчишки её практически и не помнили. Ну, и разумеется, нельзя не упомянуть двоих домовых, уже появившихся в этом повествовании, Аркадия Феофилактовича и его жену Меланию Афанасьевну. Правду скажем, вряд ли бы жизнь Алекса была так уж легка, если бы не Аркадий…

Утро началось в четверть девятого.

Включился больной зуб, как иной раз включается отбойный молоток под окном спальни, неотвратимо и неизбежно.

– Ладно, – пробормотал Верещагин. – Осталось потерпеть два с половиной часа, это ерунда.

Никакого расследования у него в работе сейчас не было, да и какое расследование, когда такие мерзкие ощущения? Но занять себя на время до похода к врачу было нужно, и Алекс решил разобраться в архиве. Конечно, он ничего не собирался выбрасывать, шутка ли, за пятнадцать лет дел накопилось! Но совсем не все папки были подписаны, и при необходимости найти нужную было бы совсем непросто.

– Аркадий! – позвал он негромко.

– Здесь я, – откликнулся домовой, как всегда, с подоконника.

– Открой мне кладовую, пожалуйста.

– А зачем? Нешто тебе окорока захотелось, или яблочка погрызть? – негодяй явственно хихикнул. – Завтрак сейчас Меланья принесёт, только кивни.

– Завтракать я не буду, не могу. Чаю вот выпил бы, без сахара только. А кладовую всё-таки открой, старые дела мне нужны.

– Понял, – и домовой исчез.

За разбором папок время прошло как-то незаметно. Алекс так увлёкся, что чуть было не пропустил момент, когда нужно было выходить. Спасибо всё тому же Аркадию, что напомнил вовремя. Идти до Пушкарёва переулка было семь минут: по Селивёрстову до Сретенки, по ней два квартала и повернуть направо.

Без трёх минут одиннадцать Верещагин стоял возле двери, возле которой блестела табличка «Стоматология доктора Черняева». Рядом висел колокольчик. Алекс дёрнул за шнурок, и где-то внутри раздался мелодичный звон. Подождав с минуту, он подёргал ещё раз, и всё повторилось.

– Хм, уже одиннадцать… Ладно, может, они там чем-то заняты, а дверь уже открыли?

И Алекс нажал на ручку.

Совсем небольшой тамбур ожидаемо заканчивался новой дверью, на сей раз из матового стекла, по которому золотом была выведена надпись «Стоматология», и чуть ниже нарисован зуб, испускающий лучи во все стороны.

– Богато, – хмыкнул Верещагин, оценив неземную красоту, и толкнул и эту дверь.

Дальше была приёмная – довольно просторная, с новеньким изогнутым рабочим столом для секретаря или медсестры; со стеклянными шкафами, на полках которых стояли какие-то флакончики, коробочки, контейнеры и жутковатые модели челюстей; с удобными креслами для ожидающих страдальцев. Но всё это Алекс едва заметил, потому что сразу понял отчего ему не открывали. Темноволосая женщина лежала на полу, и вокруг её головы по белоснежным плиткам расплывалась лужи крови.

Негромко выругавшись, Верещагин вытащил из кармана коммуникатор и набрал хорошо знакомый номер.

Глава 2

Бегут часы и в злейшее ненастье.

Через полчаса в стоматологической клинике кипела работа. Увы, ни доктор Черняев, ни его медсестра принять участие в этой работе уже не могли: самого доктора прибывшие оперативники из следственного отдела городской стражи по Устретенской слободе не обнаружили вовсе, ни в лечебном зале, ни в кабинете, небольшой кладовой. Ну, а медсестра и была той самой черноволосой женщиной, которую Алекс увидел в приёмной.

Сейчас Верещагин сидел в одном удобных кресел и ждал начальства, как и велели ему стражники. Начальство и прибыло – открылась входная дверь, и в тамбуре прозвучал громкий голос.

– Криминалисты здесь? И почему по сей момент мышей не ловят?

– Что бы я с теми мышами делал? – пробурчал молодой человек в белом комбинезоне, возившийся с телом медсестры. – Ты, майор, ноги обработай, чтобы отпечатков не оставлять, а то вон тут один уже прошёлся!

Алекс посмотрел на дверь: ну конечно, Никонов… Кого ж ещё ждать, как не начальника следственного отдела, ежели в его районе убийство обнаружено?

– Привет, Глеб, – сказал он. – Не думай, я от двери далеко не ходил, вот как сел в кресло, так и сижу.

Глеб Никонов, уже два года как получивший не только должность, но и майорское звание, расплылся в улыбке.

– Батюшки, да кого ж это я вижу? Да неужели это наше детективное светило, Шерлок Холмс московской выделки, сам лично господин Верещагин?

Второй криминалист, девушка, выглядевшая в белом комбинезоне тоненькой и голенастой, словно кузнечик, покосилась на Алекса и улыбнулась. Впрочем, ему было не до девушек: треклятый зуб, замолчавший было, снова напомнил о себе.

– Давай ты меня опросишь и отпустишь, а? – попросил он.

– Давай. А куда ты так торопишься? И как вообще тут оказался?

Тяжко вздохнул, Верещагин рассказал всё с начала…

Выслушав, Никонов покрутил головой.

– Да, вот это и называется – не повезло. Тогда так: сейчас ты иди и лечись…

– Так надо ещё найти, куда именно идти. Черняева-то мне рекомендовали.

– Погоди минутку… – Глеб вытащил коммуникатор и набрал номер; когда на экране появилась красивая зеленоглазая женщина в белой шапочке на рыжих кудрях, в его голосе появились вдруг воркующие нотки. – Драгоценная Мария Ксаверьевна! Не уделите ли мне минуту вашего времени?

– Здравствуйте, господин майор! Слушаю вас внимательно, но недолго, – улыбнулась красавица.

Никонов заговорил серьёзно.

– Мария Ксаверьевна, тут вот приятель мой хороший, у него большая и срочная неприятность с зубами. Не могли бы вы посмотреть и помочь?

– Ну-у… Если ваш приятель будет у меня не позднее, чем через полчаса, то сразу и посмотрю. Если не успеет – только завтра в четыре. Адрес помните?

– Милютинский переулок, дом одиннадцать, – отрапортовал Глеб.

– Правильно. Жду.

Экран погас, и Верещагин быстро закивал.

– Всё понял, уже бегу. Фамилия её как?

Никонов хмыкнул.

– Недзвецкая её фамилия. Польские чары тебя не оставляют. Но особо не старайся, Машенька давно и прочно замужем.

– Спасибо, Глеб. Если хочешь, приходи ужинать, там и поговорим обо всём, – сказал Алекс уже на выходе.

Дверь за ним захлопнулась, и майор пробормотал себе под нос:

– Интересно, это была угроза или доброе пожелание? Ладно, покойники ждать не любят. Что у нас, ребята?

До нужного ему дома в Милютинском переулке Алекс добежал за десять минут. Тут его посетило некоторое ощущение déjà vu: неширокий московский переулок с двухэтажными особнячками, деревянная дверь, возле которой блестящая табличка «Стоматология»… Он тряхнул головой, чтобы избавиться от лишних мыслей, отдышался и вошёл в точно такой же тамбур. В приёмной возле стола секретаря стояла прекрасная рыжеволосая Мария Ксаверьевна и о чём-то беседовала с медсестрой. Она посмотрела на вошедшего и улыбнулась.

– Прекрасно! Вы дошли даже быстрее, так что у нас с вами будет на двенадцать минут больше.

– На общение с вами я готов потратить двенадцать лет и даже столетий! – шутливо ответил Алекс, но треклятый зуб снова подвёл его, заболел в эту самую минуту.

Пациент совсем некуртуазно схватился за щёку и охнул.

– Ай-ай-ай! Так, паспорт у вас с собой? Давайте его Танечке, она пока заполнит карту, а мы с вами пойдём и посмотрим, что там у вас происходит…

Через два часа совершенно счастливый Верещагин шёл по Мясницкой улице в сторону Бульварного кольца и что-то немелодично мурлыкал себе под нос.

Зуб не болел. Более того, доктор Недзвецкая пообещала, что болеть больше и не будет, если только завершить лечение. Новая встреча была назначена через неделю, и это время можно было провести, как угодно, не переходя на строго ограниченное меню из манной каши и картофельного пюре.

Увидев нездешней красоты стены чайного магазина Перлова, он решил, что надо купить хорошего кофе. Конечно, Аркадий будет ворчать, что покупать надо зелёные зёрна, а уж он-то знает, как этот самый кофе жарить… Ну, и пускай поворчит – за годы совместной жизни Алекс научился относиться философски к некоторым особенностям характера домового.

Войдя в магазин, он долго и придирчиво обнюхивал разные сорта, открывая крышки на изящных стеклянных банках, потом советовался с продавщицей, но наконец сам себе кивнул глубокомысленно и попросил взвесить по двести граммов «Копи Лювак», «Блэк Маунтин» и, для сравнения, свежеобжаренную «Арабику». Забрав бумажные пакеты, он вышел и наткнулся на человека, стоящего перед дверью магазина и глядящего на фасад.

– Влад? – изумлённо спросил Верещагин. – Ты не в Бритвальде?

Ну да, перед ним стоял Владимир Суржиков, тот самый актёр, который несколько лет назад был помощником частного детектива…

– Алекс, ты? – Суржиков схватил его за плечи. – Вот Тьма, а я как раз думал, звонить тебе или прямо так и зайти?

– Ну и зашёл бы, считай, домой, не в чужую квартиру!

Какое-то время они обменивались бессвязными вопросами, пока, наконец, Алексу не надоело, что их толкают проходящие по узкому тротуару.

– Так, – сказал он, снова хлопая Влада по плечу. – Пошли. Время обедать, как раз Аркадий нас и покормит, и о новостях поговорим. Рассказывай, почему ты не в Люнденвике, ты ж там в сериале снимался?

– В сериале перерыв в съёмках до конца января, в театре начнут репетиции новой постановки через неделю после Перелома года, – ответил Суржиков. – А я подумал-подумал, и решил в Москву съездить.

– Ну и правильно! А что ставить будут, классику, как ты любишь?

– Классику, такую махровую, что даже не знаю, как зритель примет, – засмеялся Влад. – «Зависеть от каприза Барона старого, от печени маркиза, От тех и от других? О нет! Благодарю! Ты слышишь? Ни за что! Тебе я говорю!»

– Что-то знакомое… – нахмурился Верещагин. – Нет. не вспомню! Отвык я от цитат без тебя.

– «Сирано», друг мой. Эдмон Ростан.

– И что, ты играешь Сирано?

– Ну что ты, мой удел теперь – возрастные роли. Граф де Гиш, король Лир, Клавдий…

За болтовнёй они неспешным шагом пересекли площадь Мясницкие ворота и свернули в Уланский переулок. Суржиков рассказывал о жизни в Люнденвике, о детективном сериале, в котором снимается вот уже третий сезон в главной роли сыщика городской стражи, о театре… Алекс слушал и вспоминал. Влад слегка похудел, сбрил усы и приобрёл некую выправку, был похож теперь на отставного военного.

– А где ты жить собираешься?

– Да не знаю пока. С одной стороны, мне Илларион Певцов[3] квартиру свою на Петровке оставил в наследство. С другой… После его смерти я уехал почти сразу, сорок дней отметили и уехал. В квартире той всё осталось, как при Илларионе Николаевиче, никто не разбирался. Я только на охрану её поставил и всё.

– Старые афиши и программки, засаленный халат, картины на стенах и надколотая чашка в буфете, – кивнул Алекс. – Пыль и тлен. Ну, вот и разберёшься, пока здесь будешь. А так вообще комната твоя свободна, так что, если хочешь – живи.

Суржиков остановился и внимательно посмотрел на друга.

– Не помешаю?

– С ума сошёл?

– Тогда ладно, спасибо.

– Ты вещи где оставил?

– Да гостиница какая-то на Мясницкой, оплатил номер на пару ночей и бросил чемодан.

– Вот после обеда и сходим, – кивнул Алекс. – Можно бы и сейчас вернуться, но есть охота! Я со вчера с зубом маялся, поверишь, завтракать не смог.

– Не поверю, – заржал Влад. – Ты – и не смог?

Аркадий Феофилактович, увидев, кто стоит на пороге, всплеснул руками и воскликнул:

– Батюшки-светы, Владимир Иванович! А похудел, а помолодел как! Хозяин, что ж ты не предупредил, я бы парадный обед подал! У нас даже пирогов нету!

– Не горюй, Аркадий, – Верещагин с трудом сдерживал смех. – Владимир Иванович у нас жить будет, месяца два – так точно. Успеет и пирогов твоих снова попробовать, и прочих яств.

– Да? Точно? – спросил домовой недоверчиво.

– Точно, – кивнул Суржиков.

– Тогда я комнату приберу, а вы идите руки мыть и за стол, Меланья подаст.

И домовой исчез.

– Меланья – это кто? – прошептал Влад.

– Жена Аркадия, – так же тихо пояснил Алекс. – Пошли. Она дама суровая, к обеду опаздывать нельзя.

Когда были съедены и борщ с пампушками, и отбивные, и даже последний маринованный огурчик исчез, перемолотый отличными зубами Суржикова, хозяин дома откинулся на спинку стула и сказал:

– Ну вот, а ты хотел в гостиницу…

С подоконника тихонько фыркнули.

Глава 3

К вечеру все дела были переделаны. Комната, где когда-то жил Суржиков, сверкала чистотой и пахла свежестью, в вазе стояли хризантемы, а на столике у кровати лежала недочитанная три года назад книга. Близнецы, вернувшись из университета, завопили:

– О, дядя Володя! Вы нам нужны!

– Зачем? – слегка оторопел он, а Алекс хмыкнул.

Он-то знал, что его сыновья не остаются далеко ни от одной стороны жизни универа.

– У нас в студенческом театре собрались ставить ту самую пьесу[4], нужны рекомендации и комментарии!

– Да? – спросил Суржиков осторожно. – И кого вы играете?

– Ведьм, конечно, – с чувством глубокого удовлетворения ответил Серж.

– «Зло есть добро, добро есть зло?»

– «Летим, вскочив на помело!»

– Но их, вроде бы, должно быть три?

– Ой, ну будет третьей кто-то из девчонок, натаскаем! – махнул рукой Стас. – Ладно, нам заниматься надо. Пап, мы ужинать не будем. у нас встреча в клубе.

Они исчезли в комнате Сержа. Алекс поймал взгляд Суржикова и молча развел руками.

От входной двери можно было почуять запах пирогов и ещё чего-то трудно определимого, но очень вкусного.

Собственно, пришедший в начале девятого Глеб Никонов в первую очередь эти ароматы и услышал, и выдохнул, расслабился, даже прислонился на секунду к оштукатуренной стене. Потом сам себе кивнул и поднялся по лестнице.

– Ну, наконец-то, – ворчанием встретил его Аркадий Феофилактович. – А вот простынет ужин, что делать будешь?

– В твоих руках, Аркадий, даже кусок кирпича превратится в божественное блюдо! – Никонов снова потянул носом. – Пироги, да? И вы меня ждали?

– Да как же тебя не ждать, ежели хозяин предупредил? Давай, руки мой и за стол!

Увидев Суржикова, Глеб отреагировал довольно вяло: всё его существо было устремлено вперёд, в столовую, где звенело столовое серебро и исходили паром тарелки с едой. Когда же съедены были и баранина с гречневой кашей, и чай с пирогами, он наконец очнулся.

– Влад, а ты откуда взялся? Я имею в виду – на минуточку, или снова тут будешь жить и работать?

– Скорее на минуточку, – ответил Суржиков лаконично. – Каникулы в съёмках и в театре.

– Ясно. Ну что, голуби мои, поговорим об убийстве в Пушкарёвом переулке?

– Рассказывай, – кивнул Алекс. – В лечебном зале был второй труп, самого доктора Черняева?

– А вот и нет, – ответил Глеб, и вволю насладился изумлением слушателей. – Не было там ни трупа, ни самого доктора.

– Куда ж он делся?

– Тебе как рассказывать, коротко или по порядку? Тогда слушай. Значит, пришли они в свою мини-клинику за час до начала приёма, в десять утра. Что-то там доделывали, писали-считали, амулеты проверяли, и вдруг медсестра – кстати, звали её Рузанна – обнаружила, что обезболивающий амулет не работает. А без него, сами понимаете…

– Да уж, – прочувствованно подтвердил Верещагин.

– Ну вот. Черняев решил, пока время есть, дойти до ближайшего артефактора, на Мясницкой как раз есть небольшая, но весьма авторитетная лавочка. И пошёл. Вот только когда он переходил бульвар, попал под экипаж.

– Да ладно! – не поверил Суржиков. – Это ещё постараться надо.

– Значит, он и постарался. Он говорит, задумался, а может, на красотку какую-нибудь засмотрелся, неизвестно. Но – попал. И, поскольку очень неудачно ударился головой о край тротуара, потерял сознание. Пришёл в себя в скорой помощи.

– Ты с ним говорил? – спросил Алекс.

– И с ним, и с врачом в Склифе, куда его привезли, – кивнул Никонов. – По временя всё совпадает.

– А как ты на него вышел?

– Да очень просто: Черняев пришёл в себя, и, когда коллеги-травматологи выпустили его из своих цепких лапок, кинулся звонить жене. Ну, а попал на меня…

– Он всё ещё в Склифе?

– До завтра его оставили. Если никаких показаний не будет, завтра выпишут.

Алекс медленно кивнул.

– Странная история.

– Да ладно, какая история с убийством не кажется странной? Если не говорить о ссоре на кухне между мужем и женой? – хохотнул Глеб. – Да и то… Для нормального разумного существа любое убийство – странно.

– И что говорит доктор по поводу смерти жены? – спросил Владимир.

– Как водится, горюет и недоумевает. Не может даже предположить, что послужило причиной. Поговорить с ним толком мне медики не дали, так что завтра я его встречу из Склифа, отвезу домой и побеседую всласть. Ты со мной? – он требовательно посмотрел на Алекса.

– Если начальство твоё возражать не станет, то с тобой.

– Я согласовал заранее твоё участие.

– Отлично, – обрадовался Суржиков. – А я в театр съезжу, да и займусь квартирой. В порядок её приведу и вообще, подумаю, что с ней делать. – тут он зевнул и смутился. – Извините, ребята. Что-то вдруг силы кончились. Вообще странно – обычно в это время я только на сцену выхожу…

– Не начинай рассуждать, – со смешком перебил его Алекс. – Иди и ложись, раз силы кончились. А то знаю я тебя, станешь философствовать, потом тебя потянет из Ростана или из Шекспира цитировать, и всё, сон улетел до трёх ночи.