– Убивец!.. – неслось ему вслед. – Убивец!..
По узким улицам сеновал бы и не прошел, места ему довольно нашлось только на центральных. Но других Люгоше и не нужно было – он прямо в сарае к королевскому дворцу и подъехал.
Шум при его прибытии большой поднялся, конечно. Король издали заслышал, на балкон вышел и спросил в изумлении:
– А это что такое в моем королевстве происходит?
– А это, ваше величество, тот самый лодырь Люгоша, о котором я вам зеркалил! – ответил гонец, что был гонцом не простым, а королевским нарочным, которого по пустякам никуда не отправляли. – Видите сами теперь, насколько серьезна проблема! Утверждает сей кознодей, что и власть теперь в вашем королевстве даже и не ваша, а некоего пестрого фазана, так вот!
Поглядел король на оживший сеновал, на свороченные дворцовые ворота, на зашибленного стражника, охающего со сломанной рукой, да велел позвать срочно камергера, да епископа, да воеводу, да волшебника придворного. А сам с балкона свесился, да крикнул:
– Люгоша, ты что ж это сколько народу у меня в городе подавил?!
– А чего они сеновалу под ноги лезли? – зевнул Люгоша. – Ничего, впредь умнее будут. Ты, что ли, король наш, который меня видеть хотел? Вот я приехал, встречай. Где там мой кафтан красный?
Королю такая дерзость не понравилась, конечно. Мужик простой, деревенщина, и этак вот запросто с владыкой всей Марюлии говорит. Батогов бы ему дать, а то и в бочку посадить. Было в Марюлии такое наказание для шалопутов – в бочку сажать тесную, да и оставлять в ней на сутки, а то и двое. Очень запоминалось.
Но был король тех земель хотя и не слишком умен, но и не сказать чтоб совсем уж глуп. Решил поначалу выяснить, кто Люгоша таков, откуда у него сила волшебная, да где у оной силы пределы очерчены – а там уж и решать, что с ним таким лучше делать.
– Ты, Люгоша, верно, с дороги-то утомился? – спросил он со все того же балкона. – Ты сейчас отдохни, перекуси, в бане попарься, а там уж и дела обсудим.
Отдохнуть и перекусить Люгоша всегда только рад был. В бане, правда, проку большого не видел, потому что для чего в нее ходить, если завтра все равно сызнова грязный станешь? Но остальное – это он с удовольствием.
Думал Люгоша, что его в палаты королевские поведут, но оказалось, что если гость особенно важный да почетный, то ему все прямо во двор выносят, так король объяснил. Люгоше то лестно показалось. Остался он отдыхать прямо на своем сеновале, а из окон на него придворные дивились.
Большой у короля дом-то оказался. До этого Люгоша думал, что наибольший дом на белом свете – это хоромы Кузельши-богатея, который в соседней деревне держит разом лавку и корчму, да еще и пиво бочками варит. Ан нет, королевские оказались на целый этаж выше, да с башенками, да с балконами, да с фонтаном во дворе.
Люгоша доселе фонтанов-то и не видал, толком и не знал, что это за зверь такой. Даже сошел с сеновала, сунул туда лицо, воды испил. Дюже далеко сунул, не удержался толком и немножко искупался.
Тут смех раздался задорный. Люгоша вверх глянул – а на балконе малой башенки девка стоит. Смотрит на него, покатывается. Хороша собой оказалась на удивление, Люгоша аж засмущался.
А еще приметил он на голове у девки украшение – венец серебряный. Даже на вид легкий, невесомый совсем, но ажурный такой, что только принцессе и носить. Видно, принцесса она и есть, единственная короля дочерь… Люгоша уж слыхивал про ее красоту, про то даже в их деревне рассказывали.
И так сразу понравилась ему принцесса, что он, недолго думая, приказал:
– Властью пестрого фазана, пусть королевская дочка в меня влюбится!
Негромко сказал, чтоб не услышали, кому не надо. А девка сразу ахнула, руки к сердцу прижала и смеяться-то вмиг прекратила. Так и подалась вперед, на Люгошу глядючи, а рот-то приоткрыт, а глаза-то блестят. Еще и губу прикусила, такая уж истома красавицу взяла.
– Ну и упырь, – покачал головой Дегатти. – В Мистерии за такое сразу десять лет Карцерики.
– Препятствуете любви, островные чернокнижники? – хмыкнул Бельзедор.
И так уж королевская дочерь в Люгошу втюрилась, что сразу к батюшке побежала, да и с порога заявила: выдай, мол, меня за того грязного мужика, что на самоходном сеновале приехал. Жить без него ни минуточки больше не желаю.
У короля-то челюсть сразу и отвисла. И у камергера отвисла, и у воеводы, и у епископа, и у волшебника. И страшно всем сразу стало, потому что чудеса с неживой всякой природой – это одно, а когда колдун заставляет думать как ему угодно – это пугает.
А ну как сейчас не только принцесса, но и король тоже Люгошу полюбит и трон свой охоткой подарит?
– Государь, он не из наших, – зашептал волшебник, который на Люгошу украдкой успел взглянуть. – Это либо пришлый магиоз, либо колдун с дареной силой.
– И что посоветуешь?
– Для начала – не сердить, а лучше – спровадить. И сообщить в Кустодиан.
– Это все понятно, но с дочкой-то моей что делать? – поморщился король. – Расколдовать сумеешь?
Волшебник замялся. Был-то он не из сильных. Марюлия – страна небогатая, размером невеликая, ничем особо не славная. В волшебниках тут состоял бакалавр, да и то король ворчал иногда, что дорого обходится.
– Расколдовать-то… – пробормотал чародей. – Время потребуется, государь. И с коллегами посовещаться.
– Вот что скажу, – вмешался воевода. – Вы, ваше величество, принцессу-то заприте от греха, а я там выпровожу гостюшку…
– Вежливо! – вскинул палец король.
– Вежливо, знамо дело. Куда уж вежливей. А как выпроводим, так и покумекаем.
– Поддерживаю, – кивнул волшебник.
Принцессу Маайшу заманили в светлицу и там заперли. Обещали, что туда к ней и суженый явится, но когда щелкнул в двери замок, то девица сразу и поняла, что обманули ее. А была она от сердечной истомы не в себе, связно мыслить не умела, так что зашлась диким криком, принялась на стены бросаться.
Ну а воевода тем временем к Люгоше вышел, да поклонился вежественно. В Марюлии-то воеводой служил не облом какой, из тех, что только и умеют маршировать, да саблей размахивать. Нет, был то человек хоть и бравый, но культурный и обходительный, а кроме того придерживающийся редкого среди воевод убеждения, что лучшая война – та, которой удалось избежать.
И потому с Люгошей заговорил он ласково, да сказал, что король просил кланяться, да прислал бутылку лучшего вина, но сам он покуда присоединиться не может, так и пусть Люгоша пока с ним выпьет, с воеводой.
– А что, тоже дело! – потер руки лодырь. – Только я вина не пью, не по мне оно. Дурной становлюсь, в голове кружится. Я лучше, вон, шанег поем, да взваром грушевым запью!
Воевода на миг запнулся, но потом растянул губы в улыбке и принялся лично Люгоше взвару подливать, да шаньги подкладывать. А тот и горазд пить-есть, это у него всегда ладно получалось.
– А что ж, Люгоша, где ж ты чудеса этакие творить выучился? – спросил воевода. – Или секрет?
– Да не, то мне пестрый фазан пособляет, – простодушно ответил лодырь. – Вот что я велю, то он и сделает.
– А ежели с тобой беда какая случится – защитит тебя фазан? Вот коли тебя саблей посечь – помрешь?
– Властью пестрого фазана, пусть меня никакое оружие не берет! – воскликнул Люгоша. – Вот, секи теперь, коли не веришь.
Воевода пристально на Люгошу посмотрел, но к сабле не потянулся. А лодырь широко зевнул, слопал еще шаньгу, и спросил:
– Ты вот скажи лучше, воевода, отдаст король за меня дочку в жены?
По лицу воеводы пробежала тень, улыбка стала будто неживой, и очередная кружка взвара в руке замерла. Но Люгоша с того не обеспокоился – не очень ему нравился королевский взвар. Оно и слово-то одно, что королевский, а так невкусный вовсе, даже с горчинкой.
Да и в сон что-то тянуло все сильнее. Люгоша зевнул широко, да повторил:
– Что, воевода, гож я в женихи? А то ты не подумай, я принцессе хорошим мужем буду…
– Да уж лучше и не сыскать… – недобро протянул воевода.
