– Была тут одна, – проворчал Прохор. – Тебя спрашивала. Важное дело, говорит!
– А ты что? – улыбнулся я.
– А я ее прогнал, – заявил Прохор. – Знаю я эти важные дела!
И он презрительно сплюнул на песок дорожки.
– Ты идешь, или нет? Сам напросился на чай, а теперь о ерунде спрашиваешь. Луке Ивановичу спать давно пора, а он не ложится.
– Сейчас, – кивнул я. – Возьми пирожные!
– Беранже, – проворчал Прохор, принимая у меня картонку. – Дорогущие!
Отставной гвардеец умудрился изобразить тоном такую смесь одобрения и осуждения, что я уважительно хмыкнул.
– Держи, Потап! – я протянул медвежонку баранью ногу. – Приятного аппетита!
– Это что, сырое мясо? – заволновался Умник. – Как настоящему хищнику? Спасибо, Никита!
Медвежонок довольно заворчал, схватил ногу и скрылся в темноте сада.
Я пошел за ним.
– Ты куда? – окликнул меня Прохор.
– Сейчас, – не оборачиваясь, ответил я. – Хочу показать твоему барину одну любопытную штуку.
*****
Ледяной куб с мертвой змеей внутри так и лежал в шкафу. Холод обжег ладони, высасывая магическую энергию. Змея с ненавистью смотрела на меня пылающими рубинами глаз.
– Мерзкая штука! – прошамкал Живчик.
Я был с ним полностью согласен. Неприятная тварь – куда хуже любого демона.
Я завернул ледяной куб в покрывало, которое сдернул с кровати, и, шурша усыпавшими дорожку листьями, вернулся к особняку.
Прохор нетерпеливо переминался на пороге.
– Долго тебя ждать?
– Давай, показывай дорогу, – усмехнулся я.
Вслед за слугой я поднялся на второй этаж по темной скрипучей лестнице. Она привела нас в огромный, утонувший во мраке зал. Хозяева отчаянно экономили даже на освещении, к тому же, темнота позволяла скрывать бедность – съеденную молью ткань тяжелых штор, выцветшие от времени обои, трещины и пятна сырости на великолепных лепных потолках.
Вдоль стен едва угадывались очертания мебели – когда-то это был зал для торжественных приемов.
Умирающий особняк резко контрастировал с сияющей ночными огнями Столицей.
Я вспомнил высокие окна Императорского дворца и беззаботно танцевавшие в них черные тени.
С еле слышным скрипом отворилась высокая дверь. На вытертый паркет упала полоска слабого света.
Прохор пропустил меня вперед, и я оказался в небольшой столовой.
Первое, что привлекло мое внимание – лампа. С высокого потолка спускалась витая бронзовая цепь – тонкая, но прочная. На ней висел шар из тонкого стекла, который бережно поддерживали отлитые из бронзы дубовые ветви. Внутри шара вращались два элементаля – багрово-оранжевый элементаль Огня и ослепительно-белый элементаль Молнии.
Лампа то мягко вспыхивала дневным светом, то бросала на старинную мебель закатные блики – в зависимости от того, какой элементаль светился ярче.
Бесконечная череда переливов света завораживала.
– Это вы сделали? – спросил я сидевшего за столом хозяина, имея в виду лампу.
Артефакт настолько меня поразил, что я забыл о вежливости.
– Да, – ответил старый граф.
Он утопал в удобном глубоком кресле. Блики света падали на его лицо, освещая впалые щеки и отражаясь в глубине внимательных серых глаз.
Ноги графа были заботливо укутаны теплым клетчатым пледом.
Вознесенский был очень стар – старше Прохора. В нем чувствовались одновременно и уверенная сила опытного талантливого мага, и хрупкость, присущая старикам.
Внутренняя сила артефактора и его возраст боролись друг с другом, и возраст постепенно побеждал. Но еще не победил окончательно.
Я некстати подумал, что Вознесенский моложе меня.
– Присаживайтесь, Никита Васильевич, – пригласил граф. – Прохор рассказал мне о вас. Меня зовут Лука Иванович Вознесенский. Очень рад познакомиться.
– Здравствуйте, Лука Иванович, – кивнул я и присел на тяжелый стул.
– Спасибо, – усмехнулся Вознесенский. – Вот здоровье-то в последнее время и подводит.
– Ничего не подводит, – буркнул Прохор, стоя наготове рядом с хозяином. – Налить вам чаю, Лука Иванович?
– Налей, – кивнул артефактор. – И гостю тоже.
Прохор осторожно разлил крепкий горячий чай в чашки из тонкого китайского фарфора. Украшенные синим узором стенки чашек просвечивали насквозь – настолько тонким и хрупким был материал.
– Попробуйте, Никита Васильевич, – предложил Вознесенский.
Я сделал осторожный глоток – чай показался мне слишком горячим. Но он не обжигал, хотя я видел пар, который поднимался над чашкой.
– Сервиз – тоже артефакт, – усмехнулся Вознесенский моему удивлению. – Чай в чашке остается ровно таким, чтобы вам было приятно его пить.
– Как вы это сделали? – спросил я.
– Немного магии Льда, немного магии Огня, – задумчиво сказал Вознесенский. – И совсем чуть-чуть ментальной магии – чтобы угадать предпочтения гостя. Пришлось повозиться с тонким плетением магических нитей. Одна чашка разбилась…
