Драгун. За храбрость!

Глава 1. Турецкий кофе

– Отделение, смирно! Равнение на середину!

– Шаг, поворот, отмашка рук! Бум, бум! – били по плотно утрамбованной земле подошвы сапог.

Не дойдя пары шагов до взводного командира, Тимофей вскинул ладонь к козырьку каски, лихо прищёлкнул каблуком и сказал:

– Ваше благородие, первое отделение четвёртого взвода на утреннюю поверку построено! В строю двенадцать человек, незаконно отсутствующих нет. Докладывает младший унтер-офицер Гончаров!

Копорский козырнул, и Тимофей, подшагнув, встал слева от него.

– Здравствуйте, драгуны! – оглядев шеренги, хрипло выкрикнул подпоручик.

– Здравжелаемвашбродь! – рявкнула дюжина глоток.

– Во-ольно!

Ветерок дунул и колыхнул султаны на касках кавалеристов.

– Молодцы, вид бодрый, ремни на портупеях навохрены, сапоги блестят, орлы на налобниках медью горят! – улыбнувшись, произнёс подпоручик. – Отрадно видеть порядок в отделении.

– Рады стараться, вашблагородье! – вновь рявкнул строй. Даже молодой Емелька не подкачал. Дёрнулся, конечно, как у него это водится, кивнул каской, ну да во второй шеренге оно и не заметно.

– Что у отделения по распорядку? – Подпоручик покосился на стоявшего слева унтера.

– Лошадей обиходили, ваше благородие, сейчас утренняя поверка, потом лёгкий завтрак – и готовить патронный запас! – доложился Гончаров. – Велено тройной запас патронов заложить в эскадронный обоз. Перед вечерней зарёй осмотр оружия, амуниции и коней самим командиром эскадрона. После чего устранение выявленных недостатков и ночной отдых. Завтра велено подниматься до зари.

– Всё верно, – кивнув, согласился Копорский. – Вы уже и сами знаете, что войско генерала от инфантерии Булгакова Сергея Алексеевича после занятия Дербента готовится выступать на Баку. Главнокомандующим всеми кавказскими силами графом Гудовичем Иваном Васильевичем предписано прикрыть их со стороны Персии, а также от мятежных горных ханств, чем и доставить вспоможение всему основному войску. Сводный отряд генерал-майора Небольсина Петра Фёдоровича, куда входят и два наших эскадрона, уходит рано утром к восточным перевалам. Пришло время наказать шекинских и бакинских татар за их дерзость и коварство. Кровь их светлости князя Цицианова и нашего командира полковника Эристова должна быть отомщена. Наши войска пойдут вдоль Каспийского моря и закончат начатое ими. Вопросы у кого-нибудь есть?

Строй молчал. Вопросов к господам офицерам, как правило, никогда не было. Зачем, когда всё и так могли растолковать вполне доходчиво унтеры.

– Занимайся, Гончаров. И сам зайди ко мне на квартиру после обеда. Потом эскадронный смотр и всё прочее у нас, там уже некогда будет.

– Слушаюсь, ваше благородие! – отчеканил Тимофей, козырнув. Копорский отошёл, и он развёл шеренги на три шага. – Первая шеренга, кругом! Ружья и сабли к осмотру!

– Драгун Калюкин! – «Длинный Ваня», развернув мушкет казёнником вперёд, поднял крышку полки замка.

Тимофей достал свежую тряпицу и провёл ей внутри. Чисто. А теперь у затравочного отверстия. И тут чисто.

– Покажи ствол. – Он кивнул и, свернув конусом тряпицу, попробовал протолкнуть её кончик в затравник. Опять чисто. – Ну да, «длинный Ваня» – он у нас аккуратист, что, напротив, нельзя сказать про «мелкого Ваньку».

– Теперь штык!

Калюкин отстегнул клапан зацепленных на ремень ножен и начал его вытаскивать.

– Стой, хватит, и так всё вижу, – остановил его Гончаров. – Когда его точил?

– Так вчера же вечером. – Тот пожал плечами. – Вместе же все обихаживали.

– Ладно, – проворчал Тимофей. – Погон правый подшей, чуть надорвался.

– Так точно, подошью, – заверил драгун. – Вот сейчас только перед самым построением ремнём его дёрнул, а нить-то, видать, сопрела.

К сабле вопросов не было, и Тимофей прошёл к следующему в шеренге.

– Драгун Кошелев, – пробасил артельный старшина.

«Старый воин, всегда всё в порядке, – думал, проверяя его оружие, мундир и амуницию, Гончаров. – Двое только старичков осталось во всём отделении: Кошелев Федот да Чанов Иван – он же “старый Ваня”».

– Драгун Блохин, – представился, улыбаясь, Лёнька. Лицо кавалериста аж светилось, не привык он ещё к тому, что его проверяет друг.

Опрятный, всё на месте, оружие в полном порядке вычищено и смазано, все прорехи в далеко уже не новом мундире аккуратно подшиты. Хорош!

– Сапог почисти, грязный, – проворчал Тимофей, хмуря брови. – В строю как-никак стоишь.

– Да ладно, где-е?! – протянул огорошенно Лёнька и бегло осмотрел свою обувку. – Вот только же её чистил! Ну ведь чисто! Ну ты чего?!

– Разговорчики! – прикрикнул унтер-офицер. – Левый сапог, выше каблука глянь, грязью теранул. Поправишь потом вне строя. – И пошёл дальше.

– Блин, вот зараза, – послышалось от Лёньки. – И когда только успел испачкаться?!

– Резцов Иван! – выкрикнул, стоя навытяжку перед отделенным командиром, третий в отделении Ваня – «мелкий».

А вот это их вечное «ходячее недоразумение». Вылинявший мундир сидел на драгуне мешком, все заплатки на нём топорщились. Оба погона были мятые. Даже надраенный медный налобник на каске смотрелся гораздо тускнее, чем у всех остальных. Ну вот как же так можно?

– Да чистил я мушкет, Тимофей Иванович, – оправдывался, шмыгая носом, Ванька. – А потом ещё сальцом его хорошо смазывал.

– И опять паклей с кострикой, – вздохнув, заметил Тимофей, выталкивая тряпичной скруткой из замка жирные катышки. – Ну сколько раз уже можно было говорить тебе, Резцов: пакля для ружейного обихода всегда очищенная должна быть, иначе в замке нагар станет набиваться. Затравка-то ведь очень быстро сгорает, и газы в ствол прорываются к основному пороховому заряду через тонкое отверстие. А вот кострика в этом замке вперемешку с салом хорошую копоть даёт. И так вон через каждые семь-восемь выстрелов затравочное отверстие приходится чистить, а у тебя оно и того чаще станет забиваться. Пока ты с протравником ковыряться будешь, воевать другим всем твоим товарищам придётся. А теперь смотри сам: ржа на гарде, вот-вот, прямо у самого основания, у обуха. Видишь? – Он ковырнул ногтем пятно на сабле. – А тебе ведь ещё Ефим Силович про это говорил, пока он отделенным командиром был. Наказывал, чтобы не упустил ты свой клинок. Смотри, Ванька, командир эскадрона, ежели такое увидит, кончает он тебя! Сам знаешь, наш капитан такое небрежение не терпит. Сходи к полковому оружейнику, пока не поздно. Двугривенный отдашь, зато потом спокойно жить станешь.

– Ваше благородие, разрешите! – Гончаров постучал в дверь и, услышав отклик, толкнул её. – Младший унтер-офицер… – начал он привычный доклад с порога.

– Заходи, Тимоха! – Одетый в длинный коричневый халат подпоручик махнул ему рукой. – Проходи, говорю. Каску на сундук клади, а сам к столу. Я только-только вот вечерний кофе собрался пить. Как раз хорошо, что ты подошёл. Гайяне́! – крикнул он, приоткрыв боковую дверь. – Гайяне-е!

Послышался отклик, и вскоре появилась закутанная во всё яркое немолодая армянка.

– Гайяне, ещё на одну персону накрой. Друг ко мне пожаловал, друг. – Он показал на стоявшего посреди комнаты Гончарова. – Энкер, энкер, джан энкер. Гайяне, мэк кофе[1].

Армянка о чём-то переспросила его на своём языке, и Копорский, разведя беспомощно руками, опять повторил ту же самую фразу.

– Никак не выучу их язык, – проговорил он с досадой и приставил к столу массивный стул. Наконец до армянки, как видно, дошёл смысл того, чего от неё хотели, и она, кивнув, удалилась.

– Присаживайся сюда, Тимофей. – Подпоручик показал на стул, а сам занял место на кушетке. – Это вот сама хозяйка квартиры была, сейчас она всё нам сюда принесёт. Ты сам-то как, кофе пьёшь? А то, может, тебе лучше чай попросить?

– Да мне всё равно, Пётр Сергеевич. – Тимка пожал плечами. – Что вы, то и я.

– Ну-ну, – проговорил тот и улыбнулся. – Тут кофе хороший, турецкий готовят, да и за квартирование недорого берут, всего-то три с половиной рубля в месяц уходит. В Тифлисе чуть ли не вдвое дороже было. Две комнаты, стол богатый, тепло, чисто. Чего ещё служивому человеку надо? Раны почти зажили, хромоты-то не видно было со стороны?

– Нет, Пётр Сергеевич, вообще ровно шли, – ответил, покачав головой, Тимофей. – Только вот не рановато вам в поход? Я-то ведь хорошо помню, какая там серьёзная рана была.

– Ещё бы тебе не помнить, – ухмыльнувшись, заметил Копорский. – Твоя заслуга, Тимоха, что у меня тут нога, а не обрубок культи. Спасибо тебе, братец, должник я теперь твой. За то, что не бросил, не оставил там, в яме, а вынес на себе.

– Да как же можно бросить-то, Пётр Сергеевич? – проговорил негромко Гончаров. – Свои же мы с вами, сколько вон пережили вместе. Как же это оставить-то можно было?

Повисшую неловкую паузу разрядил приход хозяйки. Она поставила на стол серджеп[2]: медный конический сосуд с отогнутым носиком и длинной ручкой – и ещё две маленькие чашки. Пришедшая с ней молодая девушка выставила сюда же блюдо с пахлавой и сладким суджухом. Девица, прикрывшись платком, сразу же выскочила из комнаты, хозяйка же, поставив на небольшие медные блюдечки глиняные чашки, с достоинством поклонилась и, выйдя, плотно прикрыла за собой дверь.

– Как тебе молодка? – подмигнув, задал вопрос Тимофею подпоручик. – Хороша?

– Да я и не разглядел, вашбродь. Всё время ведь платком прикрывалась.

– Ну да, скромная, – со вздохом согласился Копорский. – Тут, на Кавказе, девиц в большой строгости держат. Пару раз пробовал было с ней заговорить, как пуля из комнаты вылетала, теперь вообще уже одна ко мне не заходит. Вот только с мамкой или вместе со старшей сестрой. Ну та уж бабища так бабища, небось, обеими руками её никак не обхватишь. А эта-то вон какая стройная, прямо как козочка. Эх-х… – Он вздохнул мечтательно и тряхнул головой. – Ну что, давай-ка будем кофе пить?

Налив в свою чашечку из турки, повернул её ручкой к Гончарову.

– Лей давай, не стесняйся.

– Какой густо-ой, – протянул Тимофей, глядя на чёрную струйку, и, вдохнув крепкий аромат, непроизвольно прикрыл глаза.

Три года уже не пил этот напиток, с другой стороны, как же он отличался от такого привычного порошкового суррогата из двадцать первого века. Это был действительно самый что ни на есть настоящий, натуральный кофе.

– Суджух бери, – посоветовал Копорский. – Там грецкий орех и корица, как раз вот к этому питию.

– Не-е, не хочу я сладким вкус перебивать, – отказался, покачав головой, Тимофей и сделал маленький глоток.

– Странный ты, Гончаров, – откинувшись, промолвил Копорский. – Я тебе это уже и в сарае, и в яме, когда у горцев сидели, говорил. Вроде с виду самый что ни на есть обычный парень, а нет-нет да вылетит какое-нибудь эдакое словечко, ещё и такое, которое и сам не слыхал, или в кадетском корпусе от приходящих университетских оно проскакивало. Помнишь, про государственное устройство и сословность как мы с тобой спорили? Даже ведь переубедил ты меня по многим вопросам. Смотрел я твой формуляр рекрутский, специально его у полкового писаря запрашивал. Ну вот скажи мне на милость, какой из тебя заводской крестьянин? А навыки лекарские у тебя откуда? Опять на поместное горнозаводское училище сошлёшься?

Тимофей молчал. Да и что мог ответить? Будь что будет, и он опять сделал маленький глоток.

– Кофе тоже, небось, в своём волостном Верхоторе учили правильно пить? – спросил, усмехнувшись, подпоручик. – Ладно, не хочешь ничего отвечать, и не нужно. Мне достаточно того, что ты, Тимофей, честный русский солдат, присяги не изменил, командиру своему жизнь спас. Да и честь мою сохранил, на себя вон удары кнута принял. Я с тобой последний кус лепёшки по-братски делил, одной дерюжкой на гнилой соломе прикрывался. Поэтому всё. – Он стукнул ладошкой по столу. – Для меня ты есть Тимофей Гончаров, младший унтер-офицер Нарвского драгунского полка, честный русский воин, и на этом мы закроем эту скользкую тему. Только и ты уж осторожнее будь. За своим языком смотри и лишнего про государственное устройство и про конституцию более не болтай. Вернее, совсем даже о таких и близких вещах не распространяйся. Это тебе понятно?

– Так точно, понятно, – глухо проговорил Тимофей. – Есть не болтать! Я уж грешным делом думал тогда, Пётр Сергеевич, что не выбраться нам из плена живыми, вот и… – Молодой драгун вздохнул и отставил в сторону пустую чашку.

– Ещё наливай, – предложил, указывая на турку, Копорский. – Давай, давай, не стесняйся. Там как раз на каждого по одной ещё будет. – И видя, что гость медлит, сам подлил ему из медной посудины.

– Да уж, удачно получилось, ещё бы немного – и всё, и сгнили бы в этой яме. Я бы патента подпоручика своего не дождался, ну а ты – унтерского чина и Аннинской медали. – Он кивнул на грудь драгуна.

– С повышением в чинах вас, Пётр Сергеевич! – воскликнул, вскакивая, Тимофей. – Виноват, сразу не смог поздравить. К вам ведь и не допускали ни в какую в госпиталь, я, как ходить только начал, пару раз пробовал было прорваться, да какой уж там, взашей гнали!

– Сядь, чего вскочил, – велел, усмехнувшись, Копорский. – Сядь, да сядь ты уже! Ну да, из первого кадетского корпуса я прапорщиком выпустился, мог бы, конечно, и чином выше, да что уж там говорить, были за мной грешки. И ладно, у нас из учебной роты семеро аж портупей-прапорщиками или фанен-юнкерами в войска выходили. Ничего, война, Тимофей, всё выправила. Война, она ведь такая, кого-то вверх двигает, а кого и вниз, в землю. Нда-а. Не забыл, кстати, там, в горах, должок за нами остался? – Он посмотрел на Гончарова. – Надо бы с Бахтияра и Гахраман-бека за всё спросить, и за мучения наши, и за унижения. Да и сабли ведь наши у татар остались. Что же это за такое – русские клинки да басурмане теперь на поясе таскают? Не дело это! Я уже у нашего полковника спрашивал вчера, обещал он отряд к тем аулам отрядить и наказать мятежников. Так что наведаемся в гости, заберём своё. – И подмигнул драгуну.

Глава 2. Кровь на скалах

Русская колонна вытягивалась из Елисаветполя через Карабахские ворота. Первой выехала казачья сотня из полка Агеева, затем пошли мушкетёрские роты Троицкого полка. Два эскадрона нарвских драгун ехали при штабе генерала Небольсина. Уже поднявшись на восточную возвышенность, Тимофей оглянулся. Авангард из пятнадцатого егерского полка только-только выступал из крепости, перед ним катились на передках пять единорогов и шёл приличный обоз.

– Ополчение, как обычно, ещё не выступило, – проворчал следовавший через два ряда впереди капитан Огнев. – А чего им спешить, отоспятся, плова натрескаются, потом опять на коврах полежат, а там уж и обед. Хорошо, если после полудня выйдут на тракт.

– Да толку-то от них, Сергей Иванович, – хмыкнул штабс-капитан Кравцов. – Хороши они только лишь аулы кверху дном переворачивать. Те это ещё вояки! Одна гянжинская сотня Васифа только лишь боевая, а все грузинские, которые из Тифлиса, только и горазды грозный вид принимать. Ну а как только какое горячее дело, так сразу за русские штыки прячутся.

– Да это понятно, грузины, что с них взять, – проворчал командир эскадрона. – Однако, Павел Семёнович, на кого-то ведь нужно в этом краю опираться. Коли с французами в Европе всерьёз сцепились, теперь и не дождёшься сюда хороших подкреплений. Все регулярные полки сейчас вон на запад гонят.

– Господин подпоручик, – обратился он, обернувшись, к Копорскому. – Берите свой взвод и выдвигайтесь авангардом перед главными силами. Там дозорная казачья сотня уже вперёд ушла, да и земли пока ещё наши. Так что спокойно пока будет, потом уже по Шекинскому ханству серьёзно сторожиться станем. Будете чередоваться с фланкёрами из первого эскадрона, день они в авангарде, день вы.

– Слушаюсь, господин капитан, – сказал подпоручик и козырнул. – Четвёртый взвод, колонной по двое, с левой стороны – аллюр рысью! За мной! – И дал шенкелей коню.

Три дюжины всадников обошли по обочине колонну Троицкого полка и прорысили дальше.

– Гончаров, твоё отделение в головной дозор идёт! – распорядился подпоручик. – Второе и третье со мной!

Тимоха козырнул и дал шенкелей Чайке. Дюжина всадников обогнала взводную колонну и скрылась за поворотом дороги.

– Как тебе Тимоха, Демьян Ерофеевич, справляется?! – Копорский кивнул вслед отъехавшим. – Чего среди драгун-то наших говорят, не рано ему ещё командовать?

Плужин догнал командира взвода и пристроился с правого бока.

– Молодой, конечно, он, вашблагородие, но ничего, толк будет, – уверенно проговорил старый унтер. – Горячится, само собой, много, суетится, но так уж всегда бывает попервой, когда ты на командирство встаёшь. Ребята хорошо о нём отзываются, труса он никогда не праздновал, нос и раньше, да и сейчас не задирает, хотя ведь грамотный шибко и у вахмистров завсегда на хорошем счету был. Хоть у старого Луки Куприяновича, а хоть и нового Ефима Силовича. Да и эскадронные господа офицеры к нему шибко благоволят. Да вы и сами, небось, про то знаете.

– Ну да, есть такое, – подтвердил подпоручик. – Ты уж тоже по-свойски ему подсказывай, Ерофеевич, учи командирской науке. Всё-таки самый опытный из унтеров у нас во взводе остался, как Сошников на повышение в эскадронные вахмистры перешёл.

– Да и так уже, Пётр Сергеевич, – сказал унтер и усмехнулся. – Учу, поправляю, эдак незаметно, чтобы начальственную важность перед рядовыми ему не умалять. Ничего, в поход вот сейчас сходим, небось, притрётся, всю горячность и суету ненужную он с него, как рашпилем, снимет. Живой бы только оставался, молодой ведь шибко, горячий, лезет уж больно вперёд, а командиру, ему холодной головой больше нужно думать. Ваше благородие, поговаривают, что у Нухи большие силы горцев собираются. Неужто штурмовать её нам придётся? Пушки-то с собой только лишь одни полевые везём.

Со склона впереди скатилось несколько камней, и конь подпоручика шарахнулся в сторону.

– Тпру-у! Куда?! – прокричал тот, осаживая его. – Всё, всё, всё, спокойно, Буян, – успокаивал он его и потрепал за гриву. – Вот ведь не успел ещё жеребца как следует объездить, не свыклись мы с ним пока. Ну вот, во-от, молодец, а теперь вперёд, Буян! – И отпустив поводья, повёл взвод дальше. – О чём это мы там говорили, Ерофеевич? О Нухе? Приказ будет – и без пушек на штурм пойдём. Осадные орудия в Шекинские горы не больно-то и затащишь. Да ладно, у Селим-хана там крепость не чета Гянджинской, не думаю я, что он большой бой захочет нам давать. Небось, опять попробует миром договориться, а новый главнокомандующий такому только и рад будет. Вон Шемаха за этот год второй раз уже под нашу руку перебегает. Как только власть и сила русского наместника на Кавказе слабеет, всегда все эти местные князьки-ханы норовят в стан врагов перебежать. По мне, так меньше власти им нужно давать, нам же самим спокойнее тогда будет. Да это уже не нам, конечно, решать. Граф Гудович – генерал опытный, ещё при императрице Екатерине Алексеевне по этим горам на персов хаживал.

Колонна подъехала к горной реке. Стоявшие тут и оглядывавшие окрестности три драгуна из отделения Гончарова, увидев, что взвод полностью переправился, развернули своих коней и поскакали вдогон за отделением.

– Ждём колонну здесь, – приказал Копорский. – Лошадей никому не рассёдлывать! Второму отделению быть верхом, третьему спешиться. Ружья из бушматов долой! Река тут хоть и небольшая, а всё же переправа есть переправа.

Генерал Небольсин войско не гнал. В первые три дня, как обычно, вылезли неполадки в обозе и у артиллеристов, всё в итоге поправили, и после этого скорость движения колонны заметно возросла. Вскоре войско вступило на земли Шекинского ханства, дозоры увеличили, а на стоянках выставлялись многочисленные караулы. Столкновений пока не было, но то казаки, то драгуны из выездных отрядов замечали мелькание людей на горных склонах.

– Две сотни шагов до татарина было! – сидя у костра, возбуждённо рассказывал Лёнька. – От валуна к расщелине перебегал, на мушке у меня был. Палец так и просил крючок выжать, так ведь приказ – первыми кровь не проливать. – Ушё-ёл. – И он огорчённо махнул рукой.

– Ну да, для твоего штуцера это так себе, – согласился Герасим. – Плёвое дело! А вот гладким стволом не каждый за две сотни шагов попадёт. Тут, в горах, совсем другой прицел, чем на равнине. Я и сам сегодня пару шапок бараньих за камнями приметил. Следят татары за нами, но на рожон не лезут.

Послышались шаги, и к костру подволокли сухое дерево два молодых Ивана.

– Чуть было егеря лесину не отобрали! – воскликнул сопровождавший их Кошелев. – Ладно, на шум унтер ихний выскочил, признал во мне старослужащего и усмирил своих. А то орут: «Наше дерево, наше!» Драться лезут. Мелкие все, но шебутные, гоно́ристые.

– Ну вот, Федот Васильевич, видишь, как хорошо, что на охрану Ва́нек вызвался, – заметил Гончаров. – Теперь-то нам на всю ночь этих дров хватит. Емеля, Аникей, топор у Калюкина возьмите. Дерево поруби́те на поленья, чтобы удобнее подбрасывать было. Мирон, а котёл не пора ли снимать?

– Не-ет, Тимофей Иванович, рано, – ответил, покачав головой, кашевар. – Едва ли час прошёл, как я крупу засыпал. Пущай ещё хоть маненько попарится.

– Ну ладно, сам гляди, – сказал, пожав плечами, командир отделения. – Только чтобы не подгорела. Так, первую треть ночи отделение будет Хребтов караулить, вторую и третью Чанов Иван и Вотолин Аникей сторожат. Две бурки ваши, ребята, сами их там друг другу передавайте. Артельным на завтра Блохин у нас заступит. Аникей, ты его пораньше, главное, растолкай, чтобы он воду успел вскипятить. Будет брыкаться, на лицо холодной плесни, он тогда мигом вскочит.

– Я ему плесну, я плесну! – проворчал друг. – Ты меня, Аникей, лучше нежно и ласково буди, я тогда точно быстрее встану. Не слушай господина младшего унтер-офицера, он тебя дурному научит.

Дымы от костров стелились по распадку, со всех сторон над лагерем нависали скалистые горы. Понизу тянуло холодом, и камни, нагретые за день, быстро отдали своё тепло. Поужинав, солдаты мостились на подстилку и, укрывшись шинелью или старой, ещё екатерининской, епанчой, жались друг к другу. Слышались лишь окрики часовых да стук камней под ногами обходных караулов.

Тимофей пару раз вставал за ночь, перестилал войлок и, убедившись, что караульные бдят, снова ложился. Уже под утро оглушительно грохнули два выстрела. Раздался вой, и следом ещё ударило несколько.

– Тревога! – разнеслось по лагерю. – Горцы прут!

– Эскадрон, ко мне! Батальон, становись! Взвод, слева от меня стройся! Штыки на ружья надеть! – слышались команды офицеров.

Похватав из пирамиды мушкеты, Тимофей с драгунами кинулся на голос своего капитана. По пути растолкав метавшихся пехотинцев, отделение заскочило в строй.

– Первый взвод, к коням, усилить там караул! – скомандовал Огнев. – Остальные на месте, проверить ружья! К бою готовься!

Более выстрелов не было слышно. Постепенно прекратилась суета и бестолковое метание, стихли крики, и над лагерем повисла напряжённая тишина. Все подразделения русского отряда стояли в полной боевой готовности.

– И чего, и сколько теперь тут стоймя нам торчать? – проворчал вполголоса Герасим. – Если там враг, так бить его, а коли пустая тревога, так и доспать можно.

– Доспишь ты, как же, – хмыкнул Чанов. – Вон уже с бакинской стороны небо светлеть начинает. Ещё часик вот так постоим, и видать всё вокруг будет. Похоже, потому и не распускают строй их благородия.

К капитану подбежал вестовой и быстро затараторил.

– Коноводам и нестроевым выйти из строя! Подать коней! – разнеслась команда капитана.

Три дюжины драгун выскочили из шеренг и бросились туда, где был походный загон.

– Ну что, Рябой, поспал? – подколол товарища Чанов. – Сейчас мы до самой ночи дорогу проверять будем, помяни моё слово.

Нестроевые с коноводами подвели животных, и Огнев распорядился их седлать. Не прошло и десяти минут, как весь эскадрон стоял в походном строю.

– Эскадрон, за мной, в походную колонну по четверо! Быть готовым к бою! Идём проверять Бакинский тракт! Фланкёры, головным дозором вперёд марш!

– Четвёртый взвод, слева по двое вперёд! – крикнул Копорский. – Третье отделение, дистанция от нас две сотни шагов, марш, марш!

Дюжина драгун отделилась от взводной колонны и на ускоренном аллюре ускакала вперёд по дороге. Обойдя краем эскадрон, Копорский повёл остальных своих людей следом. Проезжая через лагерь, драгуны, приподнявшись на стременах, глядели, как мушкетёры Троицкого полка укладывают в ряд тела и покрывают их с головой шинелями или плащами.

– Дюжина целая, братцы! – воскликнул Мирон. – Ну десяток-то точно будет. А вон рядом два неприкрытых бородатых лежит. С наших-то кровищи сколько натекло! Ужасть! Как же это так-то?!