Суворовец

– Главная задача наша – провести разведку боем! Этакий лихой рейд на Туртукай! Смекаешь?

Алексей молча кивнул. Еще бы не понять! Турецкий городок-крепость Туртукай с гарнизоном в четыре тысячи человек контролировал ближайшую переправу через Дунай. От Суворова и его войска требовалось лишь отвлечь внимание турок от действий главных сил.

– Человек, брат, а особенно – солдат, обладает свойствами, из которых одни для войны весьма пригодны, – опрокинув стопочку, продолжал генерал-майор. – Качества сии – решительность, храбрость, презрение к опасности. А еще – находчивость, сила воли, бодрость духа, умение подчиняться и повелевать. Вот чем русский солдат и ценен!

Наставительно подняв вверх указательный палец, Александр Васильевич передал стопку Епифану:

– Все ж, окромя того, есть еще и свойства, для воинских целей непригодные. Вялость, трусость, нерешительность! Стало быть, надобно что? Верно! Развивать качества первые и заглушать вторые.

Первейшее условие военного успеха – смелость и решительность во всяком случае. Но чтобы быть смелым и решительным, надобно не бояться опасности, а самый верный и прямой путь для этого – не выжидать ее, а идти ей навстречу.

Вообще-то, Суворов именно этого и держался, именно так и действовал, именно так воспитывал своих солдат. Отсюда и его приметы наступления – не только с точки зрения наивыгоднейшего образа действий, но и с точки зрения воспитания.

Между тем Александр Васильевич все не унимался, оседлав своего любимого конька. Значит, правду про него говорили – любит старик повитийствовать. Хотя какой старик? Лет сорок – сорок пять… Не молодой, да, но ведь и не старый еще! А уж бодрости – и тела, и духа – всем бы молодым так!

– Чтобы наступление было решительным, а только такое, Алексей, и приводит к положительным результатам, необходимо многое! Чтобы войска ничто не могло озадачить. Ни-че-го! Чтобы они были уверены в своей силе… и мысли бы не допускали, что могут быть побиты! Чтобы наступление заканчивалось бы непременно ударом. Вот как наш поиск на Туртукай, я думаю, сложится! Сложится, а?

– Всепременно, ваше превосходительство господин генерал-майор! – вытянулся Ляшин.

Капрал уж теперь окончательно понял, зачем его позвал командир. Не просто лясы поточить, отнюдь, а дать совершенно ясные указания к ближайшему боевому действу – рейду (или как в те времена говорили – «поиску») на Туртукай. Что ж… Не так далеко крепостица сия располагалась – верст десять, если напрямки.

Лагерь Астраханского полка – а с недавних пор и казаков – располагался неподалеку от православного монастыря Негоешти. Вполне добротной казалась обитель: кирпичные стены, ворота с башенкой, а во дворе – просторный храм, местные крестьяне именовали его иностранным словом «базилика».

Рядом с монастырскими стенами располагались бревенчатые хозяйственные постройки и совсем неподалеку деревня с одноименным названием, где встали постоем некоторые офицеры. Большинство же русских воинов в деревеньку не поместились – как и сам командир! Ну, на то его воля.

Жили в походных шатрах да палатках, варили на кострах нехитрую солдатскую пищу – кашу да щи, иногда разбавляемые раками да рыбой. Вот сейчас потянуло дымком…

– О! – улыбнулся Суворов. – Гречневую кашу варят. А пойти-ка потом, откушать.

– Откушайте, Александр Васильевич! Хоть и к нашему костерку…

– Да хоть и к вашему… Ну, ты ступай, Алексей, ступай. И наготове будьте!

Посмеявшись, генерал-майор шутливо погрозил Ляшину пальцем и, понизив голос, на полном серьезе добавил:

– Может, уже завтра в поиск и пойдем. Или – сегодняшней ночью уже. Чем неожиданней для врага удар – тем лучше. Как ты сказал-то? Пуля – дура, штык – молодец? Вот уж верно.

Обоих – и отца-командира, и капрала – ничуть не смущало, что в Туртукае – четыре тысячи человек плюс крепостная артиллерия, а у них-то – от силы – две! И что с того? Бьют-то врага не числом, а уменьем. Тем более – в крепости не регулярная армия, а наемники-левенды. Главное – решительность! Быстрота, натиск, удар. Удача, она смелых любит. Особенно на войне.

После беседы с отцом-командиром настроение у капрала поднялось, можно сказать – прямо до небес взлетело. Как все удачно нынче складывается – и ночная засада, и этот вот обнадеживающий разговор! Теперь еще бы в рейде-поиске не оплошать. Эх, тогда бы…

Что «тогда», молодой человек представлял себе весьма определенно: проявит себя, получит унтер-офицерский чин, а там и до офицера недалеко, тем более Алексей не из крепостных, не из приписных даже. Помор со свободного Севера, где отродясь никаких бояр-дворян-захребетников не было.

Так что на будущее перспективы имелись, и весьма неплохие. Что же касаемо сегодняшнего момента – прямо вот сейчас, то Ляшин получил от Александра Васильевича благословение устроить по случаю удачной засады небольшую пирушку. Тем более что и казачки-донцы что-то подобное соображали уже с утра: варили ушицу из местной белорыбицы, жарили на костре ягненка и даже смотались в Негоешти за водкой и брагой. Конечно, они не засаду отмечать собирались, а свое – и господина генерал-майора – на театр военных действий прибытие. О начальстве своем казачины отзывались весьма одобрительно – «лихой и нашего брата солдата жалует». К тому времени Суворов успел уже повоевать и в Польше, и в Финляндии – со шведами, приобретя репутацию командира решительного и даже в чем-то склонного к авантюрам. Таким же вот «немного авантюристом» был и главнокомандующий граф Петр Румянцев – достаточно вспомнить его рейды под Кольбергом во время войны с Пруссией. Однако сейчас Румянцев то ли постарел, то ли привык к осторожности и объявившегося словно снег на голову Суворова, как говорят, не жаловал.

Так оно было или не так – бог весть, это сейчас Алексея не шибко-то занимало. Гораздо больше интересовало другое – где бы раздобыть водки? Как успел доложить верный Прошка, донцы уже прошвырнулись по всем окрестностям, скупая вообще все, что можно было употребить в целях приятно-пьяного веселья. Если была водка – брали водку, не было – и брагой не брезговали и даже забродившим квасом. В монастырь заглянуть тоже не постеснялись – за кагором. И это при всем при том, что водка-то у них еще имелась и своя, казенная, в обозе.

– Ну, вот я и говорю! – Прохор возмущенно всплеснул руками. – Казенка есть, а они… Нам-то что теперь делать, коли волчины эти еще с утра рыскали? Теперь уж… шаром покати… Теперь уж… Эх!

– Экий ты питух, Проша, – пошевелив подброшенный в костер хворост, укорил парня Никодим Иваныч. Невысокого роста, с виду не очень сильный, но жилистый, в ловко пригнанном мундире с до блеска начищенными пуговицами, старый солдат производил впечатление человека бывалого, каким, собственно, и являлся. Прохора он опекал, учил уму-разуму.

– Донцы-то, оно понятно, прокатились… – пошевелив хворост, ветеран заглянул в котелок. – И тут уж мы до самого Букурешта ничего не сыщем. Ты воды-то принеси, Проша!

– До самого Букурешта! – округлив глаза, молодой потянулся за котелком. – Воды-то принесу, Никодим Иваныч. Вода, чай, не водка, искать не надобно.

– От и принеси, от и славно…

Проводив парня взглядом, старый солдат покачал головой и хитро прищурился:

– Ну, а ты, господин капрал, что скажешь?

Честно сказать, насчет водки Алексей пока ничего такого не придумал, а только еще начал подумывать. Впрочем, думать надобно было как можно быстрее – скоро и вечер уже. Эх, пирушка сейчас – самое дело! А что? Не так уж и часты на войне праздники.

Хмыкнув, молодой человек присел к костру, на расстеленный кусок обозной парусины, используемый когда как – и от дождя, и от солнца палящего – в качестве тента, и вот так – посидеть-поваляться. Сегодня вот день выдался облачный, нежаркий – вот и лежала себе парусина прямо в притоптанной траве, меж деревьями не натягивали. Да и не деревья тут росли, а какие-то кусты-переростки типа орешника да чернотала.

Кстати, парусину эту для тента именно Ляшин и приспособил, а глядя на него – и другие тоже.

– У казаков-то и казенная водка есть, – покусав губы, Алексей задумчиво посмотрел вдаль, на дымчато-голубую ленту Дуная, на расстилавшуюся за ней бескрайнюю степь, изредка перемежающуюся чахлыми зарослями. Турецкий берег. Где-то там – крепость Силистрия, где-то там – Туртукай. Отсюда не видать, но совсем рядом.

– Думаю, скоро на Туртукай выступим, – перехватив взгляд капрала, молвил старый солдат. – Не взаправду, а так. Турка напугать, отвлечь от переправы.

Ну да, примерно так главнокомандующий, граф Петр Румянцев, и хотел-рассчитывал. И Суворову то наказал. Громыхнуть, отвлечь, да и свалить обратно… Только так, да. А вот Александр Васильевич, похоже, несколько иное замыслил.

– Ты откуда, Никодим Иваныч, про Туртукай знаешь?

– Я не знаю – я рассуждаю, – опустившись на корточки, ветеран взял хворостину и прочертил на выжженной кострищем землице линию. – Это вот Дунай-река. Здесь – переправа, Силистрия. А тут вот – Туртукай. Четыре тысячи человек – тоже немало. Ежели их отвлечь – нашим-то сподручнее будет. Тут ничего и знать не надобно, и так все видать. Турок, к слову сказать – тоже с глазами. Тоже рассуждать умеет, хоть и нехристь, да.

Капрал покачал головой.

– Ну, это тебе сразу все понятно. Иным же… Вот, скажем – Прохору… да и мне! А про турок ты прав, прав, дружище. Ох, как прав. С другой стороны… – Молодой человек вдруг задумался, улыбнулся. – Коли турки так же считают, коль рассчитывают, что пошумим да уйдем, тогда… Ай, молодец Александр Василич! Ай, молодец.

– Тут вон Валахия, Добруджа, – ветеран все продолжал водить хворостиной. – А тут… – он неожиданно привстал и указал на синие далекие горы, не такие уж и высокие, к слову. – Там, за горушкой – Болгария. Румелия, по-турецки ежели.

– Ты это к чему, Никодим Иваныч? – насторожился Ляшин.

– К водке я все. К хмельному зелью…

– Да ну!

Алексей, конечно, рассчитывал, что старый солдат что-нибудь да придумает… Но не так, что вот уже сейчас, сразу. Хотя… А когда еще-то? Времени-то почитай что и не осталось!

– Казачины у валахов местных все хмельное скупили. Казенку нам вряд ли выдадут. А, Алексей?

– Вря-ад ли, – соглашаясь, капрал махнул рукой.

– Тогда остается кто? Болгары!

– Так там же турки! – ахнул молодой человек. – Да идти далеко… Горы вон… Сам знаешь, я верхом-то не очень. У нас, на Белом-то море – все на санях больше.

– Да знаю, – бросив хворостину в костер, Никодим Иваныч пригладил усы. – К чему нам и лошади-то? Чай, мы с тобой не драгуны да не конные егеря. На лодочке сплаваем, по протоке. А там эвон – рядом совсем. Третьего дня к обозным старик болгарин заезжал – торговал чем-то. У них и спросим. Может, что и рассказывал. Обозники у нас дюже любопытные. Не может такого быть, чтоб у болгарина не расспросили про то, где живет, да как там под турком? Православный ведь. Наш.

– Думаю, не шибко-то весело православным под турком, – глянув на синюю дымку гор, горестно вздохнул Ляшин. – Опять же, сколько там турок? Даже вот в ближайшем селе?

– Мыслю, нет никого, – раскуривая трубку, ветеран неожиданно рассмеялся. – Что им в такой дыре делать? Староста есть и… Да и все левенды нынче где? Правильно – в Силистрии да в Туртукае!

Деревня называлась Тумраново. Не деревня даже, а так, хутор. Схоронившийся в предгорьях добротный двухэтажный дом – сверху деревянный, а снизу – каменный – хозпостройки, плетень, ограждавший стесненное горами подворье, у самых ворот – старый тенистый граб и смоковницы, а чуть дальше, в расщелине – небольшой виноградник, беседка, увитая деревянной лозой. Во дворе, у птичника – старая арба да груженная навозом телега…

– Здоров будь, парень!

Первым на пути попался мальчишка-пастушок, босоногий, в драной светлой рубахе и соломенной шляпе. К нему и обратился Алексей – без всяких там условностей, по-русски – языки-то похожи. Да и не таились особо – так, в зеленых мундирах, и шли.

– Нам бы Вязова, Денчо.

– Старика Денчо? – подросток ничуть не испугался, а если и удивился, то виду не подал. Правда – глаза выдали, блестели с явным любопытством. Еще бы! Уж тут сразу видно – русские.

– К старому Денчо – это вы правильно идете. Вот этот дом – его. И мельница на ручье – тоже его. И стадо.

Пастушок, естественно, говорил по-своему, по-болгарски – но все было понятно без перевода. Ну, или – почти все.

– И что вам от него надо?

– Врать не будем – водки купить.

– Что-что? – округлив глаза, мальчишка недоуменно потряс головой, но тут же понял. – А-а-а! Ра-кия! У него есть, да. Должна быть.

Говоря так, пастушок отрицательно покачал головой, по-болгарски это значило согласие. Да, мол, есть водка у старого Денчо Вязова, имеется.

– Вина прошлогоднего уже нет, – провожая гостей к дому, на ходу пояснял парнишка. – Что скисло, а что – янычары выпили. Наезжали по зиме еще, да.

– Янычары? – удивился дотоле молчавший Прохор. – Им же Аллах вино-то не дозволяет!

– А они сказали: на войне да в походе – можно! – мальчишка расхохотался. – Хорошие парни, веселые. Мне один нож подарил, вот!

Хвастаясь, пастушонок выхватил из-за пояса кривой кинжал. В лучах клонившегося к закату солнца хищно сверкнуло лезвие…

– Вот. Пришли. Сейчас я позову, сбегаю… Э-эй! Дед Денчо! Эгей!

Мальчишка унесся в дом – только пятки на крыльце сверкнули. Гости же остались пока в ожидании – осматривались.

Всего же в путь пустились трое – все те же: капрал Алексей Ляшин, бравый ветеран Никодим Иваныч, да с ними – молодой солдат Прохор Анцыферов, куда же без него? Уж конечно, официально ни у кого не отпрашивались, так, ротному намекнули – мол, за водкой пошли. В деревню. В какую именно – не уточнили.

Ротный – капитан – франт еще тот, из самого Петербурга за дуэли сосланный – перечить не стал, лишь ухмыльнулся:

– За водкой? Ну-ну, ищите. Коли после казачин хоть капля осталась. но чтоб к вечеру…

– Будем, будем, ваш-бродь! Самим же выпить охота, ага. И вас приглашаем…

– Водку сначала сыщите! Приглашают они…

Между тем на крыльце появилась девушка с кувшином на левом плече. Черноглазая, в белом, скрывающем волосы, платке, с миленьким личиком, она спустилась во двор, осторожно придерживая кувшин руками и с любопытством посматривая на гостей.

– Здравствуйте! – во весь рот улыбнулся Прохор.

Девушка тоже улыбнулась, да, пройдя к птичнику, вылила воду из кувшина в корыто. Иль не вода то была, а какое-то зелье?

Из-за птичника вдруг появились двое парней лет по двадцати с виду. Русоволосые, с бородками, в одинаковых барашковых шапках. Судя по одежде – работники. Эти, в отличие от девчонки, не улыбались, смотрели настороженно. Девушка тоже спрятала улыбку, согнулась:

– Цыпа-цыпа-цыпа!

Куриц кормила, ага. А потом как-то быстро подхватила опустевший кувшин да ушла. Скрылись из виду и парни. Вообще со двора ушли, куда-то подались к винограднику.

– Как бы они это… за турками не послали! – поглядывая на обезлюдевший двор, всерьез забеспокоился Прохор.

Опытный Никодим Иваныч лишь махнул рукой и негромко присвистнул:

– Да если и так – что с того? Покуда до ближайшего села доберутся, пока там… А мы ведь, чай, сюда не с ночевкой! Зелья хмельного купим – и поминай, как звали. Прощай!

– Так-то оно так…

Парень не закончил фразу – на галерейке, опоясывавшей весь второй – деревянный – этаж, появилась щуплая фигурка подростка:

– Эгей! Заходите. Денчо-дед откушать просит. Заодно и о цене сговоритесь, ага.

Переглянувшись, друзья поднялись по старой скрипучей лестнице на галерею и, сняв треуголки, вошли в дом, сразу же перекрестившись на висевшую в красном углу икону.

В просторной горнице за столом, на лавках сидели двое – седой, но еще вполне крепкий старик в длинной льняной рубахе с кожаным поясом и в подбитом кроличьим мехом полукафтанчике – жупане, и – напротив старика – красивая молодая женщина с темными как смоль волосами, перевязанными широкой зеленой лентой с серебристой арабской вязью. Одета она была вовсе не так, как та давешняя девчонка с кувшином. Богато и… не по-здешнему, что ли. Скорей, по-турецки: узорчатый полукафтан ярко-бирюзового цвета, с широкими рукавами, из-под которого выглядывали рукава белой шелковой рубашки с глубоким вырезом, отрывающим ложбинку высокой груди. Тонкий, украшенный серебром, кожаный пояс, кисейные штаны, мягкие турецкие туфли. Золотые браслеты, унизанные перстнями пальцы, тонкие и длинные, как у пианистки. На левом запястье – татуировка с изящной арабской вязью. Смуглая красавица с тонкими чертами лица и пронзительным взглядом.

Откуда она здесь? Каким ветром занесло в этот край? Таким утонченным фифам место, скорей, в гареме какого-нибудь паши. А румяна, румяна! И накрашенные ногти, и тоненькая ниточка бровей – искусно, искусно… Положительно, очень, очень красивая женщина. Необычно, не по-деревенски красивая. Интересно, сколько ей лет? С виду – так и не скажешь. Не девочка уже, да, не так уж и молода. Лет, наверное тридцать… Да, где-то около того.

Алексей и сам не замечал, что не отрывает от красавицы глаз. А та – заметила. Улыбнулась – уголками рта. Подняв глаза, ожгла синим взглядом.

– Я – Денчо Вязов, – указав на лавки, кивнул гостям старик. – А это невестка моя, Мария.

Красавица холодно опустила ресницы – длинные, пушистые, явно накрашенные… Вот ведь, да… И этак – оп! – снова стрельнула глазищами! Словно стрелу пустила. Ляшину прямо в сердце. Нет, не то чтобы капрал был записным бабником, но… От мирских удовольствий молодой человек никогда не отказывался, коли была к тому возможность. Однако здесь ведь не веселый дом?! Чего же тогда она так смотрит?

– Откушайте, чем Бог послал, – хозяин предложил сыр, кисель, пироги, отварное мясо и еще какие-то яства. Мясо – и это в пятницу, в пост! Гости все же отказываться не стали – невежливо.

– Кушайте, кушайте, – покивал старик. – Так, говорите, Матвей-обозник путь обсказал?

– Он. Поклон передал и… – вспомнив, капрал достал из подсумка серебряную монетку. – Вот. В прошлый раз, говорит, обсчитался.

– Что ж, – старый Денчо довольно хмыкнул. – Всегда приятно с честным человеком дела иметь. Вы ему так и передайте.

– Передадим. Что с водкой?

Не желая возвращаться домой в темноте, Ляшин действовал решительно, сразу взяв быка за рога.

Хозяин понимающе ухмыльнулся:

– Есть ракия, да. По обычной цене брать будете? Что так удивились? Да уж не первые вы здесь у меня. Так что насчет цены?

Старик говорил по-русски, временами сбиваясь на местный говор, но в общем-то, все было вполне понятно.

– Цена? А какая обычная?

– Если в штофах брать будете – одна цена. Если в бурдюках – дешевле.

– Пожалуй, в бурдюках возьмем… Никодим Иваныч, готовь деньги.

Откушав, спустились на первый этаж, хозяин лично разлил в бурдюки ракию, черпая из большого кувшина…

– Попробуете?

– Ну, если только чуть-чуть…

Крепкая – градусов тридцать – водка обожгла горло. Сливовая. Или – на абрикосах, персиках… Впрочем, какая разница? Главное, что хмельное.

– Ну что? Два бурдюка берете?

– Берем! Пожалуй, еще и третий захватим. Никодим Иваныч, с деньгами как?

– На третий хватит, но впритык.

Деньгами по молчаливому согласию заведовал опытный ветеран. У Ляшина денежки никогда не залеживались – транжира был по жизни, что же касаемо Прохора, так тот и вообще редко когда монетку в руках держал. Так что – Никодим Иваныч, ага.

Деньги у друзей имелись – трофейные. То есть не вообще деньги, а вещи – оружие богатое или, там, золото-серебро. Что в бою досталось – то маркитантам да на девок гулящих ушло. И вот теперь – на пропой. Тоже хорошее дело! А что? Один раз живем! Тем более на войне-то. Сегодня жив, а завтра – поминай, как звали.

Сторговавшись, гости довольно простились с хозяином и, прихватив с собой бурдюки с ракией, тронулись в обратный путь. Пора уже было – за синими горами садилось оранжево-золотистое солнце. Красиво – не оторвать глаз.

Ляшин чуть поотстал от своих, остановился у смоковниц, полюбоваться… И тут же услыхал позади чьи-то легкие шаги…

– Господин офицер, – позвал нежный голос. Алексей знал, чей…

– Да, Мария? Чем могу служить столь очаровательной госпоже?

Вспыхнули синие очи, тут же прикрытые пышными трепетными ресницами. Изогнулись в улыбке губы:

– У меня есть к вам одно важное дело… Если бы вы могли…

– Да, могу! Правда, увы, не так долго.

– О! – красавица негромко засмеялась. – Я не буду вас утомлять до утра. Просто поговорим… Недолго. Вон, видите беседку?

– Ага!

– Предупредите своих людей и приходите. Я буду ждать. Je vais attendre!

Ляшин не стал переспрашивать, просто ему показалось, что он вдруг услыхал французскую речь!

– Нет, вам не показалось, мон шер, – красавица словно подслушала мысли. – Мой первый муж, Ибрагим-бей, был урожденный француз из Марселя. О, он называл меня ma gracieuse Marie – моя изящная Мари.

– Я понимаю. Немного, да. Je parle un peu.

– Тре бьен! Так я буду ждать. Дело быстрое, но… очень для меня важное. Предупредите своих людей, что немного задержитесь.

Кивнув, молодой человек бросился за своими. Едва ведь не споткнулся, чуть не упал. Синие очи свели его с ума. И очень быстро! Может быть, потому что так вдруг захотелось окунуться в эту зовущую синеву, нырнуть с головой, пропасть…

Ощущая в груди некое сладостное томление, Ляшин нагнал своих:

– Никодим Иваныч, я тут это… чуть задержусь. Вы ждите у лодки. Я быстро, ага…

Солдатушки переглянулись. Алексей, не дожидаясь ответа, махнул им рукой да, ускоряя шаг, зашагал обратно. За синими дымчатыми горами торчал оранжевый краешек солнца. Еще час-другой – и стемнеет, следовало спешить.

Спешить… Зачем? Что такого важного хотела сказать красавица-синеглазка, вдова турецкого бея?

Красавица ожидала в беседке, увитой виноградной лозой. Как и обещала. Возлежала на широкой лавке, в шелковых полупрозрачных шальварах и изумрудно-голубом лифе, бесстыдно оголив пупок. Хотя голый живот для восточной женщины как раз не стыдно, куда стыднее, скажем, открытое лицо или не покрытые ничем волосы, тем более так вот распущенные, разлетевшиеся по голым атласно-смуглым плечам. Томно улыбаясь, Мари курила кальян, стоявший на небольшом столике, пахло сладковатым дымом и было совсем не похоже, что эта женщина собиралась сообщить гостю что-то действительно важное. Нет, вовсе не в этом здесь было дело. Отнюдь!

Ну, а что такого? Захотела женщина немного развлечься. Почему бы и нет, она ведь не замужняя, а полноправная вдова, которую никто не осудит и камнями не забьет. Кому ей изменять-то? Верно – некому. Ах, какая цыпочка, ах…

Одно лишь смущало – слишком уж все как-то быстро, молниеносно даже…

– Садитесь, месье. Да-да, вот сюда… рядом… Курили когда-нибудь кальян?

– Н-нет…

– Так покурите! Думаю, вами понравится… Ну же, смелей!

И вот тут молодой человек вдруг ощутил какой-то подвох! Пока еще смутно, без всяких особых подозрений… Как-то слишком громко произнесла красотка последнюю фразу, как-то уж слишком томно закусила губу. Словно не ханум, не вдова бея, а какая-нибудь девица из лупанария – обиталища веселых и легкодоступных дев.

Впрочем, это все – пустое… Захотела красотка повеселиться – и хорошо. А вот слова, слова… И в самом деле – зачем так громко-то? Иль показалось? Да нет, не показалось – Ляшин разведчиком был не из последних, привык любую мелочь проверять, иначе б… Вот и сейчас проверил. Повел плечами, невзначай поправив висевший на боку тесак. Тяжеловат, да, но в бою получше шпаги будет, да и деревья можно для костерка порубить…

Вроде бы обычный для солдата жест, но красавица вздрогнула… и взгляд ее вильнул… Явно куда-то глянула… или на кого-то, кто стоял где-то за беседкою… прятался в кустах?

Сейчас дева должна бы как-то отвлечь… Как? Ну да – вот так, как же еще-то? Привстав, выгнулась, томно облизав губы, потянулась так, что грудь едва не выскользнула из-под лифа. Сверкнул в пупке какой-то синеватый камень – сапфир?

– Куда бы повесить этот чертов тесак?

– Да вот…

– Да хоть на тот куст…

– Нет-нет, стой… Эх…

Не слушая, капрал бросился из беседки, на ходу обнажая клинок… И тут же услыхал за воротами крики:

– Эй, господин капрал! Не нужна ли помощь?

Свои! Никодим Иваныч и Прохор. В руках у ветерана – пистолет, тот самый, ляшинский, трофейный, Прохор же размахивал ятаганом. Смотри, не порежься – ага!

Из кустов тут же выскочили двое – похоже, те самые парни, которых Алексей уже видел недавно. Работники. Между прочим, с кинжалами… На капрала парни не кинулись, видать, побоялись – опрометью бросились прочь, так, что только пятки сверкали!

– Стрелять, Алексей? – подбегая, закричал ветеран.

Ляшин махнул рукой:

– Не надо. Да и бежать за ними – поздно уже.