– Ясно, – кивнул Гуго. – Однако если герр Либехеншель хочет, чтобы я выяснил правду, он должен позволить мне допросить Хоффмана.
– Об этом вы вскоре сможете побеседовать с комендантом лично. У меня приказ проводить вас в траурный зал для освидетельствования тела, затем в кабинет, где оно было найдено, – ответил Фогт с каменно-равнодушным лицом.
3
Импровизированный траурный зал устроили в одной из палат.
Потрескивали свечи. От них над свежими цветами в воздух тянулись тонкие струйки дыма. В помещении висел мрачный церковный дух. Гуго с Фогтом задержались в дверях, и их тут же окутало едкое зловоние смерти.
Сигизмунд Браун покоился на стальной каталке, которую покрыли тканью, дабы замаскировать, насколько возможно, неподобающее ложе. В изголовье висели красные флаги с черной свастикой в белом круге – дань уважения его преданности великому рейху, и другие, черные с рунами, – в память о верной службе в СС.
В блеклом свете Гуго разглядел знаки отличия на мундире, в который одели покойника. Гордо поблескивала начищенная пряжка ремня, на груди заботливо приколоты железные кресты, сбоку серебрился нарядным позументом кортик. Из-под фуражки виднелись седые волосы, поредевшие на висках. Лицо чисто выбритое, щеки по-мертвецки впалые, губы под аккуратными темными усами тонкие, бескровные. Даже на смертном одре Браун производил впечатление рослого, крепкого мужчины. Ему было лет пятьдесят. Наверняка при жизни его считали даже привлекательным.
Тихонько войдя, Гуго снял шляпу и остановился в углу, позади людей, пришедших проститься. Под заколоченным окном, у самого тела сидела высокая женщина в серой форме хельферин[3 - Букв.: помощница (нем.), сотрудница женских вспомогательных частей СС.] СС. Казалось, она почти не дышала, словно статуя. Подчеркнуто прямые плечи придавали ей нечто генеральское, а крупные черты красивого лица наводили на мысль о валькириях. Единственным фривольным штрихом были светлые волосы, волнами ниспадавшие на белую шею: они возвращали ей толику женственности.
«Генеральша» почти не шевелилась, лишь комкала в ладонях форменные перчатки. Ее горе было очевидно и материально, оно расползалось по всей комнате. Другая служащая вспомогательного подразделения ладонью накрыла ее руки, чтобы та прекратила терзать перчатки. Только тогда она немного расслабилась, всхлипнула и вдруг сделалась хрупкой и беззащитной.
– Фрау Браун, – шепнул Фогт на ухо Гуго. – Брунгильда Браун. Служит в Биркенау.
– А вторая? – Гуго кивнул на ту, что помоложе.
Это была примечательная женщина. Красивая, но лицо изуродовано родимым пятном кофейного цвета от левого виска до подбородка. Она пыталась скрыть его волосами, но те были слишком коротки.
– Анита Куниг. Они с фрау Браун заведуют складом личных вещей и очень дружны. У нас, в Аушвице, быстро завязывается крепкая дружба. Понимаете, когда вдруг обнаруживаешь себя в anus mundi[4 - Задница мира (лат.).], жизненно необходимо как-то отвлечься, чтобы не утратить человеческий облик.
Anus mundi.
Тристан Фогт изящно дал ему понять, что мест хуже этого еще поискать. Гуго пристально посмотрел на офицера, в голове зароились вопросы, но лицо оберштурмфюрера вновь стало подчеркнуто бесстрастным, и он принялся вполголоса представлять остальных. При этом то один, то другой человек обращал на них взгляд, словно вдруг почувствовав, что говорят о нем.
Мужчина в штатском, сидевший справа от покойника, оказался доктором Карлом Клаубергом, бригаденфюрером и земляком Брауна. Низенький, редкие волосы, круглые очочки на крючковатом носу. Они вместе учились, один стал генетиком-педиатром, второй гинекологом.
– Браун был единственным другом Клауберга. – В шепоте Фогта сквозили нотки презрения. – Донельзя спесивый тип, половина персонала его не переваривает.
– И вы тоже, по-моему, – одними губами произнес Гуго.
Фогт протяжно вздохнул:
– Должен ли мне нравиться субъект, именующий досадным инцидентом убийство девушки, потому что она отказалась лечь с ним в постель?
– Понимаю. Как он попал в Аушвиц?
– После «инцидента» – объявился в Польше, по сути, удрал из Германии. Клауберг на короткой ноге с самим Гиммлером, и тот помог ему устроиться в наш лагерь.
Рядом с бригаденфюрером сидел ассистент покойного Осмунд Беккер: высокий, голубоглазый, со смоляными волосами. Молодой генетик, только-только получивший диплом. Он разбился в лепешку, чтобы из Гамбурга его направили в Аушвиц, так как считал, что именно тут ему откроется путь к блестящей карьере. И вновь Гуго подивился тому, что все эти люди рассматривают работу в концентрационном лагере как перспективу профессионального роста.
Беккер нервно озирался. Его взгляд метался от медсестер к Аните Куниг и обратно. Даже вдова не оставалась обделенной. Похоже, жизнь и красота занимали Осмунда больше, нежели мертвец. Что же, его сложно было в этом винить.
Поодаль от других сидели три женщины – по словам Фогта, медсестры, работавшие под началом Брауна.
Ближняя – Бетси Энгель, та самая, которая сообщила эсэсовцам о Берте Хоффмане. Небольшого росточка, с томными кукольными глазами, тщательно накрашенными губами, похожими на переспелые ягоды, что так и просятся в рот. На обтянутую халатом грудь спадали каштановые кудри. Похоже, все в ней призвано было притягивать взгляды и всеобщее внимание. Между прочим, единственным развлечением для офицеров в этом богом забытом месте был лагерный бордель, устроенный в блоке № 24.
– Мы называем его «кукольным домиком», – шепотом рассказывал Фогт. – Там есть настоящие красотки, но здесь, конечно, все глаза обращены на Бетси.
– А две другие?
Фогт указал взглядом на медсестру с кудрявыми, медно-рыжими стрижеными волосами:
– Адель Краузе из Ирзее, работала с Брауном еще до Аушвица.
Третьей была Бетания Ассулин. Еврейка. Она сидела, сложив руки на животе, на плече – нарукавная повязка. Медсестра подняла глаза, и Гуго приметил в мутных радужках проблеск страха. Волосы цвета воронова крыла окаймляли красивое бледное лицо. От самоуверенности Бетси и свежести Адель оно отличалось какой-то скрытой червоточиной. Были ли тому виной темные круги под глазами, болезненно заострившиеся скулы или затаенный ужас, но девушку словно поглощала некая тень. Вдруг она нагнулась и вытерла платком капельку крови, стекавшую по лодыжке.
– По-моему, ей нехорошо, – не сдержался Гуго.
– Это же еврейка, – коротко ответил Фогт; его глаза превратились в две узкие стальные прорези.
– Ну да. И этой еврейке явно нездоровится.
– Поверьте, – проникновенно сказал Фогт, – здесь ей лучше, чем в Биркенау. Думаю, вам пора представиться. Что скажете?
Оберштурмфюрер кивнул на людей, не сводивших с них глаз. Только Бетания Ассулин сидела потупившись.
– Здравствуйте, – произнес Гуго, сжимая в руках свою шляпу; чутье сыщика заставило его посмотреть на вдову. – Меня зовут Гуго Фишер. Полагаю, вы знаете, для чего я здесь.
– Я думала, что после церемонии смогу отправить гроб в Берлин. – В горестном голосе Брунгильды Браун отчетливо прозвучало негодование. – Вместо этого нам велели сидеть здесь и ждать вас.
– С отправкой придется повременить по меньшей мере сутки, – извиняющимся тоном сказал Гуго. – Я должен освидетельствовать тело. Мне говорили, у вас есть хороший патологоанатом?
– Да, мой еврей, – громко ответил Клауберг. – Или хоть еврей герра Менгеле. Одним словом, найдем.
– А без этого никак? – Вдова вскочила на ноги – в ее глазах плескалась ненависть, вся арийская красота испарилась, обратившись суровой ледяной маской, которую подчеркивала серая форма. – Мне даже не разрешили попрощаться с мужем дома, – бросила она презрительно. – И я не допущу, чтобы к нему прикасалась еврейская крыса!
– Брунгильда… – Анита Куниг мягко взяла ее за руку.
– Не трогай меня! – вырвалась та.
Гуго смущенно прокашлялся.
– Фрау Браун, я обязан выяснить, от чего именно умер ваш муж. Собственно, именно за этим меня и вызвали. Это моя работа. Обещаю закончить самое позднее завтра к вечеру, но обойтись без вскрытия никак нельзя. Может быть, удастся найти патологоанатома-немца, если вам так будет легче?
– А не получится! – Гнусавый хохот Клауберга заставил Гуго внутренне поморщиться. – Здесь все патологоанатомы – жиды.
– Я хочу немедленно поговорить с комендантом! – не унималась вдова.
Она дрожащими руками натянула кожаные перчатки и коснулась локтя Аниты, чтобы та шла за ней.
– Я не позволю еврею проводить вскрытие! Придется вам ограничиться простым осмотром тела. Он должен как можно скорее упокоиться в семейном склепе и получить все заслуженные почести!
– Я подожду вас снаружи, – сказал следователю Фогт и сделал знак присутствующим.
