Падал густой снег. Снежинки вихрились под фонарями, заметая все и вся, глуша звуки. Площадка для переклички, скорее всего, уже опустела. Заключенные разбрелись по баракам, охранники – по казармам. Остались только караульные в будках по периметру лагеря. Гуго стало их жалко.
У крыльца его поджидал Фогт. Свой зонтик он не открывал, и снег запорошил его с ног до головы, скрыв даже череп и раскинувшего крылья орла на фуражке. Фогт вдумчиво докуривал сигарету, пожевывая промокший фильтр, и обозревал окрестности, словно перед ним был прекраснейший в мире пейзаж.
– Ну как? Нашли что-нибудь интересное, герр Фишер? – Тусклые серые глаза стрельнули в Гуго из сумрака.
– До вскрытия рано говорить. – Гуго зябко поднял воротник. – Одно мне ясно. Тот кусочек яблока не застрял в трахее. Он мог выскочить…
– Но чтобы это доказать, необходимо провести вскрытие, – закончил за него Фогт, протягивая серебряный портсигар, блеснувший в косом луче прожектора. – Должен предупредить. Фрау Браун пользуется в лагере немалым влиянием. Ее отец – группенфюрер СС.
Гуго взял сигарету, раскурил и твердо сказал:
– Я обязан провести вскрытие, нравится это фрау Браун или нет. Трупы похожи на снег. Посмотришь – вроде все чисто и бело, но стоит копнуть поглубже, натыкаешься на такую грязь…
– Вы правы, снег даже самое темное превращает в светлое. – Меланхоличный взгляд Фогта скользнул по алее.
Заснеженный Аушвиц напоминал затерянную в горах деревню. В одних местах фонари совершенно разгоняли ночь, в других, наоборот, тени собирались в дегтярные лужи, но в целом вид был сказочным.
– А если Браун не подавился, то почему он умер? – полюбопытствовал Фогт.
– Это-то я и должен выяснить, – пожал плечами Гуго.
– Значит, вы склоняетесь к версии о насильственной смерти?
– Скажем так, есть у меня предчувствие…
Гуго глубоко затянулся, потом выдохнул дым через ноздри. Снежинки, гонимые ветром, жалили лицо. Перед глазами возникла ледяная кожа трупа. Гуго подумал о людях, пришедших проститься с доктором, о его вдове, медсестрах-немках и перепуганной еврейке. Бетания Ассулин, медленно вытирающая кровь с лодыжки, застряла у него в голове.
– Кстати, а что сталось с той заключенной? – Гуго махнул рукой, указывая на дверь за спиной.
Фогт бросил окурок и затоптал его носком начищенного сапога. Почему-то Гуго при этом почувствовал неприязнь. Наверное, хруст снега под подошвой напомнил о растоптанной головке младенца.
– Она всего лишь еврейка, – проронил Фогт. – Знаете, на вашем месте я бы не стал чересчур интересоваться евреями. Выставите себя в дурном свете. Вас ведь вызвали, чтобы расследовать смерть Брауна?
– Разумеется, герр Фогт.
Вместе с последней затяжкой Гуго проглотил и свою досаду. Он припомнил наставления Небе, стукнул кончиком трости по земле, желая избавиться от раздражения, сжал набалдашник в ладони. Оглядел заколоченные окна десятого блока и стену, отделявшую его от одиннадцатого. В соседствующих зданиях было что-то неприятное. Они словно два угрюмых лица с сердитыми глазами, злыми ртами и заскорузлой кирпичной кожей. Внутри происходило нечто, о чем Фогт не имел права и не желал рассказывать. То, в чем лучше было не копаться. Оставить грязь под покровом снега.
– Теперь я хотел бы повидаться с комендантом, – произнес Гуго со вздохом.
– Разумное решение, – усмехнулся Фогт, оттаивая, и сделал знак шоферу, все еще сидевшему в «лоханке».
6
Поездка выдалась короткой.
За запотевшим стеклом промелькнули ровные ряды бараков под скатными крышами. Старые деревья тянули к небу голые заснеженные ветви. «Кюбельваген» остановился. Они вошли в какое-то здание, и Фогт проводил Гуго до кабинета. Тот постучал, прокручивая в голове все, что разузнал о коменданте в Берлине.
Артур Либехеншель занимал эту должность всего полтора месяца, сменив на посту Рудольфа Хёсса, переведенного в Главное административно-хозяйственное управление СС. В Берлине ходили всякие слухи о его переводе, в частности весьма непристойные, о связи с некой интернированной австриячкой, – пятно, которое необходимо было поскорее смыть.
Либехеншель, который занял освободившееся место, работал в концлагерях с момента вступления в отряд «Мертвая голова». Его характеризовали как мягкого, но весьма целеустремленного человека, что и позволило бывшему шарфюреру дослужиться до должности коменданта Аушвица.
Гуго открыл дверь. Артур Либехеншель сидел за столом красного дерева. Теплый свет настольной лампы обрисовывал удлиненное лицо, глаза навыкате, худощавую фигуру. Зачесанные назад волосы делали его похожим скорее на дельца, нежели на руководителя концентрационного лагеря.
– Хайль Гитлер! – отсалютовал Гуго.
– Хайль Гитлер! – эхом отозвался Либехеншель.
В кабинете оказалось тепло, Гуго расстегнул пальто. Под ногами растекалась лужица растаявшего снега.
– Прошу прощения, герр комендант.
– Ничего, не беспокойтесь. – Либехеншель ободряюще улыбнулся и жестом пригласил сесть.
Гуго легонько отряхнул шляпу и устроился поудобнее в кресле, подавляя досаду на несвежую одежду и влажность, от которой боль в суставах усиливалась.
– Гуго Фишер… – произнес комендант. – Лучший криминолог рейха. Слыхал, за границей готовы на все, лишь бы переманить вас к себе, даже Гарвардский университет предложил такие условия, какие мало кто отверг бы. Ваша преданность Германии делает вам честь.
– Вы мне льстите, герр Либехеншель.
– Отнюдь нет, это все есть в вашем деле. – Комендант похлопал ладонью по папке, извлеченной из-под груды бумаг, открыл ее и начал читать вслух: – «Окончил университет Фридриха Вильгельма по специальности „психология“, работал в Гейдельбергском университете, вернулся в Берлин, получил докторскую степень и опубликовал руководство по криминологии. Три года сотрудничает с управлением уголовной полиции рейха, печатает статьи в журнале „Криминалистика“, светоче для каждого уважающего себя криминалиста. Год назад без отрыва от службы поступил на медицинский факультет». Артур Небе отзывается о вас как об ученом с блестящим умом и отличными перспективами. Удивительная квалификация для столь молодого человека. Сколько первитина вы приняли, чтобы добраться сюда?
Либехеншель проговорил все это единым духом, хохотнув на последнем предложении, где намекнул на метамфетамин, прием которого помог Гуго добиться всего, чего он достиг потом и кровью всего за несколько лет.
Гуго невозмутимо смотрел в лицо коменданту. Зачем Либехеншель попросил Небе прислать лучшего криминолога? Почему руководитель Аушвица хотел, чтобы смерть доктора Брауна расследовал сторонний детектив?
– Гадаете, почему вас вызвали, да? – опередил комендант его вопрос.
– Не стану отрицать, герр Либехеншель, – с облегчением ответил Гуго.
Добродушно улыбнувшись, комендант встал и подошел к небольшой рождественской елке. Рядом на стене висел план Аушвица: Штаммлаг Аушвиц I, Аушвиц-Биркенау, какие-то подлагеря, а также Моновиц-Буна – уже не просто концлагерь, а настоящий индустриальный колосс, где заключенные работали круглосуточно.
– Поведайте немного сами о себе. – Комендант налил две чашки кофе, предложил одну Гуго. – Вы вступили в партию всего три года назад, отчего так?
Либехеншель зачем-то тянул кота за хвост. Гуго пожал плечами, собираясь с мыслями.
Он вступил в партию ради преференций и возможности сотрудничать с РСХА. Подростком он симпатизировал Гитлеру. В те времена человек, позже превратившийся в фюрера, был обычным солдатом и ездил по стране, выступая перед простыми людьми, безработными, униженными Великой войной. Когда французы, карая Германию, оккупировали Рур, Гуго было тринадцать. Он почувствовал, как в жилах вскипела кровь. Отец тогда смирил его гнев, указав на недопустимые моменты в риторике новой партии, на акты насилия, при помощи которых она прокладывает себе путь. Но с приходом Гитлера к власти вступление в партию стало единственным способом нормально жить – в том числе и для отца Гуго. Для самого же Гуго это был пропуск к сотрудничеству с уголовной полицией, окончательно подмятой центральным управлением СС.
Он посмотрел на коменданта, прикидывая, о чем лучше умолчать, но Либехеншель сам вывел его из затруднения:
– Что же, лучше поздно, чем никогда. Семья?
– Пока не женат. – Гуго отхлебнул кофе, чувствуя себя чуть увереннее.
Кофе был хорош. Его аромат заставлял забыть и о снеге, и о сырой одежде, перебил даже вонь горелого мяса.
– Иначе, герр Либехеншель, я не успел бы достичь всего, о чем вы прочитали в моем деле. А почему вы спрашиваете?
– Потому что сейчас Германии как никогда требуются дети. Дети людей с блестящим умом вроде вашего и чистой арийской кровью, без генетических изъянов… – Комендант покосился на его трость.
