Уродка: блуждая в потёмках истин

Вместо предисловия

Роман «Уродка: блуждая в потёмках истин» – прямое продолжение романов «Уродка» и «Уродка: и аз воздам», двух первых романов из задуманного автором фантастического цикла «Перевёрнутый мир».

«Перевёрнутый мир» – это мир далёкого будущего.

А ещё это очень страшный и безрадостный мир…

Всемирная ядерная катастрофа и последовавшая вслед за ней глобальная эпидемия уничтожили разом более девяносто девяти процентов человечества, и, как следствие этого, до основания разрушили развитую человеческую цивилизацию.

Ну, а потомки тех, кто смог всё же выжить во внезапно разразившейся катастрофе, разбросанные среди бесконечных лесов и топких болот, населённых превеликим множеством самых разнообразных животных-мутантов, в преобладающем большинстве своём смертельно опасных для человека, ведут отчаянную борьбу за существование. Они деградировали, опустились до уровня средневековья с его луками, арбалетами, прочим холодным оружием и почти ничего не ведают о своём великом прошлом. Так, разрозненные отрывочные сведения, в основном, на уровне слухов и легенд…

Один из таких «осколков» былой всемирной цивилизации – Федерация, объединяющая в единое целое несколько десятков посёлков и резерваций. В посёлках живут, так называемые, настоящие люди, а резервация же – мутанты, которых жители посёлков чаще называют уродами. Уроды совершенно бесправны и во всём должны беспрекословно подчиняться жителям посёлков, которые их всячески презирают и унижают. И лишь одно объединяет посельчан и жителей резерваций – ненависть к крысам. Ибо крысы, став разумными и создав свою собственную подземную цивилизацию, совершают набеги, как на посёлки, так и на территории резерваций. Грабят, убивают… а ещё крысы воруют маленьких детей для каких-то своих таинственных целей…

Главная героиня обоих романов – девушка Виктория, которая родилась и выросла в одной из резерваций. Потеряв в раннем детстве отца, она после одного из опустошительных крысиных набегов лишается ещё и матери.

И тяжело переживает эту утрату, не подозревая даже, что настоящие беды и невзгоды для неё, юной и исключительно наивной девочки из резервации, ещё только начинаются.

А после, пройдя через все мыслимые и немыслимые муки и страдания, и совершенно случайно завладев могущественным оружием древних, она овладевает наряду с этим и ещё одной великой тайной.

Тайной своего происхождения…

И понимает, что никакая она не мутантка.

Что именно жители резерваций, которые даже сами себя считают презренными уродами и низшими, по сравнению с жителями посёлков, существами, и есть истинные наследники той давней, исчезнувшей в огне и крови цивилизации. А настоящие мутанты живут в посёлках, хоть ошибочно считают именно себя настоящими людьми.

Этим заканчивается роман «Уродка», а в романе-продолжении: «Уродка: и аз воздам» Виктория, достигнув ещё большего могущества, вместе с этим, трагически одинока и, как это не парадоксально звучит, почти беспомощна. Беспомощна в том смысле, что совершенно не представляет даже, что делать ей с этим своим внезапно обретённым могуществом, и потому… не делает почти ничего. Просто пассивно и как бы со стороны наблюдает за тем, как продолжают унижать и даже убивать её сородичей люди из посёлков, как крысы совершают свои губительные набеги и на посёлки, и на резервации.

И лишь после того, как крысы сначала предпринимают попытку погубить саму Викторию, а после обманом заставляют мужчин из резервации напасть на ближайший посёлок, чтобы полностью его уничтожить и в результате… погибнуть самим, лишь после всего этого Виктория начинает действовать. Дабы воспрепятствовать крысам установить свою власть на территории Федерации, она разом уничтожает всю крысиную элиту вместе с могущественным оружием предков, которое эти крысиные предводители надеялись захватить и впоследствии использовать. Правда, у Виктории по-прежнему остаётся могущественный скафандр БАРС-4 (боевой армейский разведывательный скафандр) вместе с прилагающимся к нему смертоносным вооружением. Никуда не делись также приобретённые ей с помощью скафандра удивительные сверхчеловеческие способности.

А вместе с этим и реальная возможность диктовать свои собственные условия, как обитателям резерваций, так и высокомерным поселковым жителям.

Введение

Столичный посёлок или, как его чаще всего называют, просто Столица, меня, честно говоря, немного разочаровал. И даже не немного, а довольно-таки значительно.

Не то, чтобы я ожидала увидеть тут нечто особенное, но…

Судя по многочисленным (по большей части совершенно непроверенным и даже искажённым) слухам и россказням, должна же Столица хоть чем-либо отличаться от всех остальных посёлков Федерации. Ну, хотя бы, высотой зданий или шириной улиц, в конце концов.

Ничего подобного я так и не увидела. Улицы, как улицы, чуть пошире, разумеется, нежели в резервациях, но вполне обычного поселкового типа. Да и дома чаще всего были одноэтажными, хоть и двухэтажные тоже встречались среди них изредка, и, чем ближе подходила я к центральной части столичного поселения, тем всё в большем количестве встречались именно двухэтажные особняки. Но, ни единого трёхэтажного здания я так и не смогла обнаружить, а ведь, ежели верить всем этим слухам и сплетням, в Столице и пятиэтажные дома не считались столь уж большой редкостью.

Впрочем, дома, окружающие центральную площадь можно было (с большой натяжкой, правда) отнести к трёхэтажным. Два полноценных этажа плюс сверху, под излишне высокой крышей, некое подобие третьей чердачной надстройки.

И только одно полноценное трёхэтажное здание на площади возвышалось над всеми своими приземистыми соседями… и именно в нём, по моим сведениям, располагался Сенат. Скорее всего, загадочный Высший тайный совет, тоже должен был находиться в этом же строении, хоть полной уверенности у меня не было. Да и дело у меня было именно к господам сенаторам, и ни к кому другому.

Всё то время, пока я неторопливо шествовала по столичным улицам по направлению к центральной площади, местных жителей мне почти не встречалось. Вернее, я могла их наблюдать, но лишь издали, ибо при моём приближении люди разбегались в разные стороны и прятались, не в страхе даже, а прямо-таки в паническом ужасе. Их, впрочем, можно было понять, ибо жутковатое зрелище представляла я, наверное, в своём неуязвимом и вооружённым до зубов скафандре. Особенно для тех, кто не имел возможности лицезреть меня ранее в подобном облачении.

Жандармы и стражники, дежурящие подле здания Сената, завидев меня, выходящую на площадь, тоже испуганно засуетились, но разбегаться в паническом ужасе всё же не рискнули.

И их можно было понять.

Подпускать посторонних к зданию Сената было строжайше запрещено (даже обычных жителей посёлков это касалось, не говоря уже о нас, презренных уродах из резерваций). Но, с другой стороны, возможностей воспрепятствовать мне подойти вплотную к этому зданию (и даже войти при желании внутрь) у доблестных защитников Сената не было ни малейших.

Разве что принять заведомо неравный бой и погибнуть в нём с честью?

Вот только погибать, ни стражникам, ни, тем более, жандармам, больно уж не хотелось. Как, впрочем, и терять свои весьма почётные и, главное, хорошо оплачиваемые должности.

Тупиковую ситуацию внезапно разрешил один из сенаторов. Наверное, узрев меня ещё издали (а возможно, кто-то из стражников успел сбегать и доложить?), он торопливо вышел на широкое мраморное крыльцо и, перво-наперво, приказал стражникам и жандармам пропустить нежданную гостью (меня, то есть) поближе, на что те согласились с превеликим облегчением, торопливо ретировавшись далеко на задний план. Потом сенатор, выждав, пока я подойду вплотную к зданию, сделал приветственный жест, и тут только я его узнала. Ну, конечно же, это был тот самый расфуфыренный франт, которого я оставила в живых во время памятной кровавой бойни на тракте. Впрочем, сейчас он был одет, как и полагается сенатору, находящемуся при исполнении обязанностей: в длинную чёрную мантию и такого же цвета головной убор причудливой формы.

Сенатор этот, надо отдать ему должное, во время нашей прошлой встречи держался весьма хладнокровно и с немалым даже достоинством, что, впрочем, его никоем образом не уберегло бы от гибели, учитывая взвинченное моё тогдашнее состояние. Оставила я этого франта в живых лишь благодаря Лике, бывшей моей подруге. Ведь именно её увозил господин сенатор из посёлка, впрочём, безо всякого даже насилия или принуждения.

И именно Лика заслонила собой сенатора, когда, услышав из его уст весть о гибели Ника, я уже готова была прикончить этого донельзя уверенного в себе субъекта.

Теперь, стоя на высоком каменном крыльце, господин сенатор с любопытством и безо всякого волнения, тем более, страха, меня рассматривал. Впрочем, увидеть хоть что-либо сквозь затемнённое лицевое стекло шлема он вряд ли рассчитывал.

Я же, ответно всматриваясь в холёную и почти ничего не выражающую физиономию этой высокопоставленной особы, подумала вдруг, что, забрав Лику с собой (добровольно или с принуждением, не имело значения!), господин сенатор спас ей тогда жизнь. Потому как вряд ли выжила бы Лика во время кровавых событий, развернувшихся чуть позже в посёлке. Разумеется, напавшие на посёлок уроды, даже одурманенные ядовитым крысиным зельем, не тронули бы свою соотечественницу, но вот крысы её не пощадили бы, это как пить дать!

– Ну, здравствуй, Виктория! – выдержав эффектную паузу, проговорил сенатор, не двигаясь с места. – Ты не поверишь, но мне очень приятно лицезреть тебя живой и невредимой, несмотря на все подлые крысиные происки, направленные на твою погибель!

Надо же, и об этом господин сенатор был уже хорошо осведомлён! Интересно откуда, ежели сама я никому не рассказывала о двух неудачных попытках покушения, предпринятых в последнее время новой крысиной аристократией во главе с Уигуин, дабы окончательно рассчитаться со мной за своё недавнее поражение?

Или, может, у господина сенатора и среди крыс имеются свои тайные осведомители?

Моё молчание господин сенатор, разумеется, воспринял по-своему.

– Ты всё же не веришь, что я рад тебя видеть! – вздохнул он. – Впрочем, это и не удивительно, после всех тех попыток, которые мы отчаянно предпринимали с целью твоего захвата или хотя бы ликвидации. Но после того, как ты спасла нас всех, столь эффектно уничтожив крысиную элиту в тот самый момент, когда эти подлые твари как никогда близки были к окончательной победе…

Не договорив, сенатор замолчал, в ожидании моего ответа, и я, разумеется, не обманула его ожиданий.

– Но ведь, одновременно с этим, я уничтожила и всё оружие древних, которым вы так мечтали завладеть, – медленно произнесла я. – Мечтали ведь, разве не так?

– Было такое! – почти весело согласился со мной сенатор. – Впрочем, ну его, это оружие! Без него, как-то спокойнее…

– Вот именно! – сказала я. – Так что, уничтожив крысиную верхушку и избавив тем самым ваши посёлки от нависшей над ними опасности, теперь именно я представляю для вашей власти самую серьёзную угрозу! Я это к тому, что вряд ли вы, господин сенатор, слишком уж рады видеть меня живой, а тем более, невредимой. Наверное, куда сильнее обрадовало бы вас известие о моей внезапной кончине, и вы ведь по-прежнему будете стараться всячески её ускорить, хотя бы и с помощью крыс.

Сенатор ответил не сразу. Некоторое время он лишь молча вглядывался в чёрное лицевое стекло скафандра, словно пытаясь хоть что-либо сквозь него рассмотреть.

– А не могла бы ты убрать с лица это чёртово стёклышко, – неожиданно попросил он. – А то ты меня видишь, а я тебя нет! Несправедливо как-то…

Я ничего на это не ответила, и тогда сенатор неожиданно добавил:

– Знаешь, как хочется взглянуть на твоё лицо, особенно после всех тех слухов, которые ходят в резервациях…

– Слухов? – притворно удивилась я. – И что же это за слухи?

– Ну… – сенатор как-то неопределённо пожал плечами. – Разные. К примеру, о неземной красоте рыжеволосой девы-освободительницы!

– Ну, что вы, господин сенатор! – не без сарказма возразила я. – Какая красота может быть у презренной уродки?!

– Не скажи! – сенатор задумчиво покрутил головой. – Вот Лика, на мой взгляд, очень даже хороша собой! Кстати, она тебя частенько вспоминает!

Самым удивительным было то, что сообщение это ни капельки меня не взволновало. Должно было, кажется, хоть что-то шевельнуть в душе, тем более, что Лика – это частичка той, прежней моей жизни. Единственная, кстати, оставшаяся в живых частичка…

Но, наверное, душа моя выгорела дотла за эти последние несколько месяцев…

– Ты её вспоминаешь?

– Нет! – ответила я вполне искренне. – Ни разу за всё это время не вспомнила. Не до того как-то мне было.

– Понимаю, – почти сочувственно произнёс сенатор. – Так как насчёт убрать стёклышко?

По обе стороны от сенатора в сплошной кирпичной стене виднелись небольшие округлые отверстия. Возможно, для вентиляции, но очень уж они подходили для прицельных выстрелов из арбалетов. А на таком ничтожном расстоянии даже предпринятое ускорение вряд ли смогло бы мне помочь избежать губительных стрел.

– Так, может, всё же позволишь себя лицезреть?

– Позволю! – проговорила я почти весело. – Если уж вы так настаиваете, господин сенатор, то почему бы и нет!

Разумеется, лицевой щиток я убирать не стала (не полная же я идиотка!). Просто нажала пальцем в нужную точку, и чёрное лицевое стекло сделалось вдруг совершенно прозрачным.

– Ну вот, я и выполнила настоятельную вашу просьбу!

На лицах людей из посёлка почти невозможно разобрать хоть какие-либо признаки эмоций, но всё же мне показалось, что на продолговатой холёной физиономии господина сенатора промелькнуло некая тень разочарования. Впрочем, это могло быть всего лишь следствием созерцания моей, вполне заурядной внешности.

– Ну, что теперь скажете о неземной красоте рыжеволосой девы?

– Красота – весьма расплывчатое и довольно-таки неопределённое философское понятие! – уклончиво и, вместе с тем, задумчиво произнёс сенатор. – Значительно более обширное и разнообразное, нежели мы ранее могли себе представить. А ты сама разве так не считаешь, Вика?

Была «Виктория», а теперь уже просто «Вика»! И всё на «ты» ко мне обращается, а ведь я ему вежливо «выкаю»! И вовсе не потому, что он – человек посёлка, тем более, сенатор, а я – выходка из резервации. А значит, низшее существо… обычная уродка, следуя их паршивой терминологии!

– Я считаю, что «Виктория» всё же звучит намного лучше, нежели просто «Вика»! – с трудом сдерживаясь, произнесла я. – И, кстати, ежели вам не трудно, господин сенатор, постарайтесь обращаться ко мне на «вы»! Это не просьба, а, скорее, предупреждение!

Сенатор ответил не сразу. Некоторое время он задумчиво смотрел на меня, даже не задумчиво, а как-то оценивающе, что ли. Потом вздохнул и неожиданно улыбнулся.

– Вы совершенно правы, Виктория! – произнёс он неожиданно мягко. – А я прошу прощение за бестактность! И, кстати, позвольте представиться! Моё имя – Квентин!

Ответить я не успела, ибо как раз в это время из здания вывалило ещё несколько сенаторов. Точнее, семеро, а значит теперь передо мной стояло восемь представителей верховной власти всей Федерации.

Восемь из двенадцати, ибо, по моим вполне достоверным сведениям всего в Сенат Федерации входило одиннадцать сенаторов и один архиепископ. Кстати, архиепископ этот тоже находился среди столпившихся на крыльце сенаторов, и его пурпурная мантия резко выделялась на фоне их угольно-чёрных одеяний. Как и увесистый крест на груди, отсвечивающийся червонным золотом.

Впрочем, кроме Сената имелся в Столице ещё и какой-то Высший тайный совет, а вот о нём-то я ничегошеньки не знала. Знала только, что он существует и, кажется, некоторые из сенаторов входят в его состав.

Некоторые, это значит – не все. И туда же входят ещё наиболее влиятельные лица, которые сенаторами не являются. По занимаемой должности влиятельные, либо по своим финансовым возможностям…

А сенаторы всё смотрели и смотрели на меня, вернее, на моё лицо, обрамлённое пышной копной ярко-рыжих волос. И это зрелище до того потрясло их, что я сочла за лучшее вновь возвратить лицевому стеклу привычную черноту. Нечего этим господам меня рассматривать, как некую диковинную экзотику!

Хотя…

В последнее время многие из уродов перестали брить головы, так что отросшие волосы на голове у жителя резервации – не такая уж и экзотика!

– Я так поняла, что внутрь здания меня никто приглашать не собирается? – не спросила даже, просто констатировала я вполне очевидный факт. – Что ж, можем потолковать и здесь…

– Мы как раз собирались пригласить тебя внутрь, – поспешно проговорил архиепископ. – Но если ты предпочитаешь провести наши переговоры на крыльце…

– Переговоры? – сделала вид, что весьма удивилась я. – Но я не собираюсь вести с вами никаких переговоров! Ультиматум, вот более подходящее слово! И именно его я собираюсь вам сейчас предъявить, многоуважаемые господа сенаторы!

Я замолчала в ожидании хоть какого-либо ответа, но никто мне так ничего и не ответил. Пришлось продолжать самой.

– Словом, я требую полного равноправия жителей посёлков и резерваций! – медленно, почти по слогам произнесла я. – Вернее, бывших резерваций, ибо оскорбительное это слово должно теперь навсегда исчезнуть из нашего общего лексикона!

– То есть, резервации теперь тоже должны будут именоваться посёлками? – вроде и почтительно, но со скрытой язвительностью в голосе поинтересовался один из сенаторов, толстяк с одутловатой багровой физиономией.

– А их жители – настоящими людьми?! – тут же подхватил его худощавый (а скорее, даже тощий) сосед. – Ты это предлагаешь?

Язвить изволите, господа сенаторы? Что ж, наверное, это единственное, что вам ещё остаётся!

– Ну, до уровня посёлков бывшие резервации, вроде как, недотягивают пока, – не менее язвительно за толстяка произнесла я. – Так что назовём их для разнообразия – поселениями.

И, после недолгого молчания, добавила насмешливо:

– Что же касается определения «настоящий» и «ненастоящий» человек, то вам, господа сенаторы, в отличие от ваших невежественных соотечественников-посельчан, должно быть хорошо известно, кого из находящихся здесь, перед зданием Сената, на самом деле можно отнести к категории «настоящий человек», а чьи многоуважаемые предки в далёком прошлом подверглись значительной мутации, то есть, превратились в уродов, по вашему же меткому определению…

После этого на площади воцарилось полное и абсолютное молчание. Сенаторы лишь молча переглядывались между собой, а потом, выйдя вперёд, слово взял архиепископ. Ну, правильно, как же без него!

– Я внимательно выслушал тебя, дочь моя… – начал, было, архиепископ, но я его тотчас же перебила.

– Какая же я вам дочь, ваше преосвященство? Вы – от Бога, мы – от дьявола… ведь именно об этом вы всё время в ваших храмах вещаете, разве не так?! И давайте лучше вернёмся к ультиматуму! Короче, принимаете вы его или нет?

– А ежели – нет?! – почти с истерикой выкрикнул толстяк. – Что тогда?

– Тогда я просто объявлю вам войну! Всем вам, людям посёлков! И поверьте, мало никому не покажется!

Вот в это они, кажется, поверили сразу. А посему, боязливо косясь на моё вооружение (а я специально полностью свой боевой скафандр укомплектовала!), принялись между собой о чём-то активно и возмущённо переговариваться шёпотом. Вообще-то, активизировав резонансные усилители звука в скафандре, я могла бы все эти их перешёптывания прослушать, но почему-то не стала этого делать. Ничего, пускай наговорятся всласть… деваться-то им всё равно некуда…

– Итак? – после довольно-таки продолжительного молчания, поинтересовалась я. – Каков будет ваш ответ, многоуважаемые господа сенаторы? Да или нет?

– Да! – дрожащим, но не от страха, а, скорее, от скрытой ярости, голосом выкрикнул архиепископ и, помолчав немного, добавил почти угрожающе: – Господь нас рассудит!

– Нисколько в этом не сомневаюсь! – кивнула я головой – А теперь детали! То есть то, что вы должны сделать незамедлительно! Во-первых, на ближайших же службах во всех поселковых храмах объявить об этом нашей общем и, главное, добровольном… добровольном, я повторяю, решении! Чтобы каждый житель посёлка твёрдо уяснил, что за нанесение побоев, увечий, тем более, за убийства любого из жителей поселения, он будет отвечать по всей строгости закона! То есть, так же, как за убийство жителя посёлка…

Сенаторы переглянулись и вновь какое-то время яростно перешёптывались между собой.

– А за убийство жителя посёлка бывшие уроды тоже будут нести ответственность? – не проговорил даже, выкрикнул с вызовом толстяк. – Или теперь им будет дозволено нас истреблять, не щадя ни малых, ни старых, как это произошло совсем недавно в Северном посёлке. В бывшем Северном посёлке, – тут же поправился он.

У них все посёлки в честь сторон света названы, зато у каждой резервации своё конкретное имечко имеется. И почти всегда уничижительное. Гнилой распадок, к примеру, или Смрадная топь…

– В гибели Северного посёлка виновата ваша занюханная секретная агентура, вовремя не разгадавшая коварные замыслы крыс! – вполне резонно возразила я. – А то, что Северный – бывший, это совершенно верно! Именно «бывший посёлок», ибо я объявляю его главным поселением, вернее, Столицей всех бывших резерваций, а ныне – поселений!

– Ну, это уж слишком! – внезапно выкрикнул один из сенаторов, весь какой-то искривленный и даже с небольшим горбом. – Она просто издевается над нами, это порождение дьявола, эта уродливая тварь, бог весть что о себе возомнившая!

«Вот же сволочь какая! – с внезапной яростью подумалось мне. – Интересно, сколько жителей резерваций ты лично замучил до смерти, мерзкая гадина?!»

Имелись у меня некоторые сведения об этом горбуне-садисте. О том, к примеру, что просто обожал он собственноручно пытать высоких, хорошо сложенных мужчин из резервации, по тем или иным причинам попавшим в лапы их долбанной Службы безопасности. А иногда и вовсе безо всякой причины там очутившимся.

А уж ежели оказывалась в его тощих искривленных ручонках молодая девушка-уродка…

И тут…

«Убей их! – как и тогда, на тракте, вдруг зазвучало в моём подсознании всё тот же холодный повелительный голос из далёкого прошлого. И вновь мы слились воедино: я и властный этот «голос», и снова я невольно почувствовала себя неотъемлемой частью великой империи, сражаться за интересы которой и было непосредственной и даже единственной моей обязанностью. – Убей их всех, ибо все они – наши враги!»

Трудно, почти невозможно было противиться повелительному этому голосу, но я сдерживалась из последних сил.

– Ну, так каким же будет ваш ответ, господа сенаторы?

Господа сенаторы так ничего мне и не ответили. Они словно ожидали чего-то, только вот я никак не могла понять, чего именно.

– Или то «да», которое произнёс архиепископ – и есть ваше общее мнение?

– Предлагаю пройти внутрь, дочь моя! – неожиданно вежливо произнёс архиепископ. – Там, в зале заседаний, мы и обсудим все детали нашего будущего мирного соглашения.

– И именно добровольного, – немного помолчав, многозначительно прибавил он.

Я ничего не ответила.

Возможно, в предложении архиепископа и не таилось никакой ловушки, но я всё же предпочла бы оставаться наружи. Пуганая ворона, как говорится, и куста боится…

Эта старинная пословица, пришедшая к нам из невероятно далёких времён, означала, что человек, которого уже неоднократно пытались убить, имеет право подозревать в этих недобрых намерениях даже тех, кто, вроде бы, ничего подобного против него не замышляет. Хорошая пословица и как нельзя к месту, хоть совершенно непонятно, причём тут какая-то ворона? Не существует таких тварей в нашем мире, а если и существовали ранее, то неизвестно даже, что из себя представлять могли…

А может, и существуют, только не в нашей местности?

Но, тем не менее…

Беспечно шагать по коридору и вдруг провалиться в искусно замаскированную бетонную яму-ловушку, узкую и сходящуюся внизу клином… в яму, из которой даже моему почти неуязвимому скафандру выбраться будет потом весьма и весьма проблематично. А если ещё на мою голову сверху сразу же обрушится вязкий и быстро застывающий бетонный раствор, что тогда прикажете предпринять?

В крайнем случае, я могла бы тогда просто привести в действие самоуничтожающее устройство, разрушительная сила которого обратила бы в пыль и прах не только меня со скафандром и этим вычурным строением, но и значительную часть Столицы… впрочем, меня подобный вариант развития событий совершенно даже не устраивал. Погибну я, погибнет всё руководство этой долбанной Федерации… и кому от всего этого лучше станет? Крысам, разве что?