Хроники Нордланда: Старый Король

Книга шестая: Старый Король

Безмерно опасен, безумно прекрасен.

Дракон, «Мельница»

1.

Что ж, вот я и добралась до финала своей истории. Равноденственные шторма отбушевали, над нашими скалами ярко сияет весеннее солнце. К счастливому финалу движется и моя личная история. Возможно, наконец-то мне можно будет написать: «И с тех пор они жили долго и счастливо…». Кто знает? Я не вижу сейчас преград своему счастью, но прежде я не видела и избавления от несчастий, а оно пришло. Нет ничего в этом мире, что не могло бы произойти с нами – в любой момент, и особенно тогда, когда мы этого совершенно не ожидаем. У Судьбы, как было уже сказано, своеобразное чувство юмора! Нет, я не советую никому непременно верить и ждать вопреки всему. Так можно прождать всю жизнь и упустить массу возможностей – это тоже особенность своеобразного юмора судьбы. Нужно не ждать. Нужно быть готовым – всегда, ко всему. И не отчаиваться. Не говорить себе: все, я всего достиг (достигла) и ничего лучше или хуже у меня уже не будет. Не будет ничего тогда, когда первый ком земли ударится о крышку вашего гроба – вот тогда да, в земной вашей жизни все кончено и ничего не исправишь и не изменишь. Как говорил мой друг – умереть никогда не поздно, но пока есть силы и сердце бьется, будем сбивать масло – или, на худой конец, гадить в сливки. Я сейчас оглядываюсь назад и понимаю: моя история подошла к моменту, когда в счастливую развязку не верил вообще никто; погибнуть вместе с Островом собирались даже эльфы. Собственно, так оно и случилось: развязку нашей истории нельзя назвать счастливой. Прежний Остров погиб; Нордланд и его обитатели навеки стали другими. Кое-кто из моих друзей и знакомых по-прежнему злится и таит обиду, утверждая, что обойтись можно было и меньшими жертвами, можно было вообще обойтись без трагедии, с самого начала пойдя другим путем. Но я думаю иначе. Да простят меня все, кто лишился тогда дома и близких! Я сама лишилась почти всего, и мысль о тех, кто покинул меня навеки, до сих пор причиняет мне боль. Но боль необходима. Если бы Остров отделался легким испугом, или и вовсе ничего не заметил, он ничему не научился бы. И в свое время все равно нарвался бы на трагедию, пришел бы к ней своим беспечным и безрассудным путем. С нашей, личной точки зрения, так и ладно бы – пусть это случится с кем-то другим, главное – не с нами и не с теми, кто нам дорог! Но с точки зрения вечных, раз это все равно произойдет, так зачем делать выбор? «Нет лицеприятия у Бога», говорит апостол Павел, и он прав. Пусть люди делают выбор сами, и сами совершают свои ошибки, а так же сами и исправляют их. Чем отличается ребенок от взрослого?.. Тем, что взрослый осознает свои ошибки и способен видеть последствия своих поступков и отвечать за них. Может, людям пора уже взрослеть? Ведь война началась не с попустительства Стража, или Бога, или богов – кто во что верит. Война началась в головах людей, эльфов и драконов. И уже оттуда выплеснулась в реальный мир. Причем, мало кто из реальных зачинщиков хотел того, что случилось. Большинство рассчитывало на небольшую заварушку, либо вообще собиралось обойтись без конфликта… Только вот реальность все расставила по местам. Я уже как-то говорила, что мы никогда не знаем ВСЕГО. Никто, как бы ни был умен, искушен и информирован, не видит всех камней своего сада; всегда есть что-то скрытое, неожиданное, просто незамеченное. Особенно, когда дело касается людей, их намерений и поступков. Нет абсолютно искренних и открытых людей. Каждый что-то скрывает и в чем-то лжет – порой только самому себе, а такую ложь не распознать самому проницательному знатоку человеческих душ! Кто-то лжет, кто-то заблуждается, кто-то не верит в реальность опасности, кто-то эту опасность просто не видит, поглощенный своей целью. И в итоге выходит то, что выходит… Увы. Раз за разом, из века в век – все идет по одному и тому же сценарию. Как было бы прекрасно, если бы старые сказки не были доброй ложью, и мог бы появиться герой, который нашел бы источник зла и уничтожил его, навеки избавив мир от этой кармы! Но героев полно, а источник зла не уничтожить, потому, что… это мы сами. И опять я вернулась к старому доброму тезису: «Цель оправдывает средства». Боже, сколько зла совершено ради прекрасных целей! Сколько крови пролито! Средства затрачены, но цель – не достигнута по сей день. Чтобы построить царство божие, доминиканцы и иезуиты переходят все границы мыслимого зла, совершая порой запредельно дикие вещи. Но продвинулись ли они к своей цели хоть на дюйм?! Нет! И никогда не достичь этой цели такими средствами. Запуганные, озлобленные, люди ожесточаются и все меньше готовы для этого самого «царства божия». Сдается мне, в итоге они вообще утратят всякую веру и лишатся всякого страха. И что тогда будет, даже представлять не хочу. Я не христианка в том смысле, в котором понимают это люди, но идеи христианства мне близки и многие я разделяю. И мне будет жаль видеть, как, опошленные и извращенные клиром, идеи эти станут людям противны и не нужны.

Часть первая: Ведьма Пустошей

Глава первая: «Наяда»

– Неделю я вам дам, не переживай. – Гарет придирчиво изучал в самом большом зеркале своих покоев свое отражение. Бригантина, которую подарили Гэбриэлу Птицы, Гарету в целом понравилась, но он не был бы самим собой, если бы не превратил свою собственную в произведение искусства, одним из первых оценив именно этот ее потенциал: возможность в ней не только защищаться, но и блистать. В последнее время он становился законодателем нордландских мод и иконой стиля, очень этим гордился и стремился соответствовать. Тонкие стальные пластины его бригантины прятались под дорогим бархатом цвета сочного индиго, украшенным заклепками белого золота и мелкими эльфийскими алмазами. Рукавов у бригантины не было вовсе; надевалась она поверх стеганого толстого лентнера кремового цвета. Даже Гэбриэл вынужден был признать: шикарно смотрится, да.

– А алмазы-то к чему? – Спросил он, по своему обыкновению ерничая над модными пристрастиями брата. – Чтобы каждый захотел их содрать?

– Именно для этого. – Подмигнул Гарет. – Чтобы не все враги убегали от меня с криками ужаса, а, движимые жадностью, набирались бы храбрости и все-таки нападали. А то с кем воевать-то?

– Хвастун. – Фыркнул Гэбриэл, бросая в брата катушкой ниток, которую Гарет ловко поймал. Портной, колдовавший над бригантиной, вздохнул, провожая дорогую катушку скорбным взглядом, но перечить герцогам не посмел.

– По-моему, – заметил Гарет, придирчиво глядя на себя, – вот здесь немного косо.

– Да, ваше высочество. – Согласился портной, делая пометки маленьким обмылком. – Я исправлю сегодня же.

– Когда готово будет?

– Через три дня, ваше высочество.

– Хорошо. – Кивнул Гарет, с тщеславной искоркой в синих глазах оглядывая себя напоследок. Он был уверен, что как только он появится на людях в новом наряде, все кинутся заказывать себе такие же. Только не у всех будет возможность такой иметь.

Гэбриэл, читавший брата, как открытую книгу, усмехнулся. Но ему тоже нравился Гарет в новом наряде, и он думал точно так же, что теперь это станет последним криком моды в Нордланде.

– Всего неделю? – Вернулся он к прежнему разговору.

– Этого и то много. – С искренним сожалением заметил брат. – Жаль, конечно, но сам видишь, что творится. Наверстаете еще.

– Наверстаем… – Вздохнул Гэбриэл. Он уже получил от Алисы порцию упреков. Феечка заявила, что войны постоянно случаются, а медовый месяц бывает один раз в жизни. И они опять повздорили… Гэбриэла передернуло. Он, как всегда, не сдержался и наорал на нее. И теперь Алиса, бледна, покорна и горда, со своими девушками в саду собирала ромашку и календулу для сушки, а он вот: сидел у брата.

– А что, Алискин лютует? – Усмехнулся Гарет, снимая незавершенные обновки. Гэбриэл с кислым лицом пожал плечами.

– М-да, не повезло вам. – Согласился Гарет с легким вздохом. – Да и мне, признаться, тоже. Королева не говорит ни да, ни нет, стерва. Я же ее как облупленную, вижу: задумала что-то дорогая тетушка. Мы ей теперь не нужны. Или она так думает, что одно и то же. Ты, по ее задумке, в Ивеллоне сгинешь, а я… Меня тоже куда-то надо сплавить.

– Она не посмеет что-то против нас замутить. – Нахмурился Гэбриэл.

– Она не посмеет?.. Отец считает, что она на все способна, и я ему верю. Другой причины для этих проволочек я не вижу. Она передумала, Младший. От задницы отлегло, она задружилась с иоаннитами и почувствовала себя неуязвимой… Типа, все-все, я в домике! – Гарет, фыркнув, сложил руки над головой в имитацию крыши.

– Она не посмеет. – Повторил Гэбриэл так уверенно, что Гарет с подозрением глянул на него. Чуть прищурился:

– Ну-ка, ну-ка… Откуда такая уверенность?

– Оттуда. – Лаконично бросил Гэбриэл. – Смотри, Седрик и Юна…

Гарет, уже переодевшийся, подошел к окошку, глянул вниз: и в самом деле, Седрик и подруга Алисы стояли у солнечных часов и что-то говорили, о диво, непривычно серьезно.

– Не судьба Габи стать герцогиней Анвалонской… – Констатировал герцог Элодисский. – А жаль, черт возьми. Какой выгодный марьяж намечался! У них был бы союз на вроде дяди Вильяма и тети Алисы.

– Да ну. – Усомнился Гэбриэл. – Седрик не каблук…

– Так и дядя Вильям не каблук. – Фыркнул Гарет. – Это самая большая ошибка: считать его каблуком, глядя, как он с женой обращается. Он просто ее любит. Но если что, если дядя Вильям сказал: «Ша, жена!» – тетя Алиса, как миленькая, притихает и становится ниже травы, тише воды.

– Серьезно? – Удивился Гэбриэл, мысленно представив в такой ситуации себя и свою Алису. М-м-да…

– Более, чем. Хотя… Юна, вроде, не дурочка. – Гарет усмехнулся, глядя, как Юна смотрит на своего высокого визави, чуть запрокинув голову. Взгляд девушки яснее всяких слов говорил обо всех ее чувствах: Седрик ей безумно нравился, и предстоящая разлука казалась ей концом света. А если он просто заговаривает ей зубы, а на самом деле просто пофлиртовал с нею и свалит, забыв о ней навсегда? Анвалон так далеко! В то же время ей не хотелось выдавать свои чувства и признаваться Седрику в своих сомнениях, и она старалась «держать лицо», что тоже ясно читалось сейчас в ее отчаянном взгляде.

– Мое Солнышко с дурой дружить не стало бы. – Заявил Гэбриэл с такой святой верой в Алису, что Гарет даже не стал ерничать или дразнить его. Алиса была идолом и божеством Гэбриэла, и что бы Гарет порой не думал об их отношениях, как бы ни хотелось ему кое-что подкорректировать, он держался и не лез. В очень большой степени это была заслуга его высочества: принц Элодисский постоянно внушал Гарету, который порой жаловался ему на Алису, слишком уж натягивающую вожжи семейной колесницы, «а Гэйб этого не заслуживает! Она вообще, что ли, не понимает, скольким ему обязана и кто он такой?!», что в семейную жизнь двух людей нельзя вмешиваться даже близким, даже любя. «Во-первых, Гари, – говорил он, – мы не знаем всего. Что между ними происходит в самые интимные моменты их близости, что они говорят друг другу, как ведут себя, что чувствуют. Это самое сокровенное в жизни семьи, двух людей, и никому не дано это понять и оценить со стороны. А во-вторых, ты легко можешь превратиться из любимого родственника во врага, и что будет с Гэйбом, если ему придется метаться меж двух огней: тобой и любимой женой?». Гарет был достаточно разумен, чтобы понимать правоту отца, и держал себя в руках. Но порой так хотелось хотя бы высказаться!.. Гэйб с этой девчонки пылинки сдувает, ноги ей целует, сделал ее герцогиней, подобрав не будем уточнять, где, обвешал такими драгоценностями, что даже королева с лица сошла. И что?.. А ничего хорошего! Алиса чем дальше, тем больше претензий имеет и предъявляет к своему супругу. Да, она прелестна, безупречна, фея, в конце концов. Но и Гэбриэл не у сороки из под хвоста выпал! Не успели пожениться, как он уже во всем опять виноват.

Вот он бы… И Гарет вновь и вновь думал о Марии. С одной стороны, Младший болван, что выбрал из них обеих Алису. С другой – что сейчас было бы с ним, с Гаретом, если бы он постоянно видел бы их вместе и вынужден был бы изображать любящего родственника в то самое время, как вся его сущность бредила Марией и обожала ее? После того их поцелуя и короткого объяснения в Тополиной Роще прошло десять дней. В течение которых он ни разу не был в Роще и не видел Марию. Но не было мгновения, когда он не был бы с нею. Даже не думая о ней, он всегда ощущал ее присутствие в сердце. Девушка, которую ему не дано любить и не судьба разлюбить.

– А что Анвалонец говорит о вашей помолвке? – Поинтересовался Гэбриэл, когда портной со всеми своими причиндалами убрался из покоев герцога Элодисского.

– Да ты сам слышал. Ничего нового.

– А о королеве?

– Что она кошка старая и хитрая. Но он ее знает и не боится.

– Отец считает, что ее следует бояться…

– Да, я тоже так думаю.

– Не парься об этом. – Заявил Гэбриэл. – Она разрешит помолвку. Завтра же. А может, и сегодня.

– Так откуда уверенность такая? – Повернулся к брату Гарет. – Я могу знать?

– Я просто знаю, и все. – Ответил Гэбриэл, бестрепетно встречая взгляд брата-близнеца. Гарет уже успел узнать этот его взгляд и не любил его. В эти моменты он ощущал, что Гэбриэл смотрит на него с позиции непоколебимого превосходства. «Я сказал. – Говорил этот его взгляд. – А ты понял и смирился». Впрочем, любил-не любил, а противопоставить этой уверенности брата Гарет уже ничего не мог. И, как он подозревал уже, – никто не мог. Даже безграничное терпение, с которым Гэбриэл сносил капризы Алисы, продолжая любить ее, шло не от слабости, а от силы, силы, пределов которой измерить никто в окружении Гэбриэла не мог – даже его брат-близнец. «Да, – подумалось Гарету, – тетка тоже не сможет его осадить. Только убить… если посмеет».

Даже ее брату не приходило в голову, что Изабелла как раз всерьез размышляет об этом. То, что одну из ее позорных тайн знают Драйвер и Братство Красной Скалы, ее волновало мало – она тоже знала о них вещи не менее позорные. Но мысль, что это узнает брат, искренне пугала и мучила ее. Странно, но Изабелла лучше бы узнала, что брат умер, чем оказалась бы разоблаченной в его глазах. Этот парадокс испытывали многие в Нордланде, даже те, кто искренне ненавидел принца Элодисского и желал ему смерти – все они в то же самое время сознавали его превосходство и не хотели бы пасть в его глазах. И королева не была исключением. Да, наверное, она любила брата. Своей странной, извращенной любовью, но любила. И внутри нее шел отчаянный разлад. Племянники и их растущая популярность пугали ее куда больше, чем все остальное, и, заручившись поддержкой Ордена, Изабелла уже могла бы рискнуть и избавиться от соперников в лице Гарета и Гэбриэла. К тому же, последний пугал и бесил ее сам по себе. Сказать-то он, положим, никому в самом деле не скажет… Но уже то, что он сам знает, да еще и неприкрыто осуждает ее, Изабеллу бесило страшно. С другой стороны, она понимала, что гибели сыновей брат не переживет. А не будет его – и останется только ненадежная поддержка иоаннитов, которая может прекратиться, случись что с Дезире. И Изабелла злилась, размышляя, прикидывая так и эдак, и не в состоянии принять окончательное решение. Единственное, что она решила твердо – браку Гарета и Софии не быть! Герцог Анвалонский страшный противник. Если он захочет, чтобы его зять стал королем, он сделает его королем, и большинство норвежцев будет на его стороне, а значит, у Изабеллы не будет ни единого шанса. Не так давно она готова была рискнуть даже этим, ибо положение было совсем отчаянным, но теперь, когда все изменилось, и чаша весов склонилась на сторону Хлорингов, в таком радикальном средстве уже не было нужды. Да и потом, сомнительная невеста-бастардка, о темном происхождении которой знает или догадывается каждый второй на Острове, годилась на безрыбье, когда катастрофа была на носу и казалась неизбежной, но зачем она была теперь, когда к услугам Гарета Хлоринга были лучшие невесты Европы? И Изабелла ломала голову над создавшейся проблемой и так, и эдак, прикидывая, как не позволить Гарету жениться на Софии и не поссориться при этом с Анвалонцем, который один стоил всех остальных союзников Хлорингов и короны. И, так как задача перед Изабеллой стояла трудная, почти невозможная, она и маялась так, не зная, как быть. И почему проклятые мальчишки не погибли в Междуречье?! Ведь все шло к тому, все! И ей не пришлось бы ничего выдумывать и мучиться так… Она имела бы полное право забрать к себе племянницу и устроить все так, как нужно было ей и королевству.

Ибо Изабелла свято верила в то, что «государство – это она», и что только под ее правлением Нордланд имеет шанс на процветание и покой.

Городок Милония находился на крайнем юге Нордланда, южнее Элиота, на месте впадения в море крайней правой протоки разбившегося в дельте на протоки Фьяллара. Это был небольшой портовый городок, в порт которого заходили только те, кто шел из Далвегана в Ашфилдскую бухту и не хотел подниматься в Элиот – таких было немного, – да местные рыбаки и охотники на морского зверя. И контрабандисты – как и города Ашфилдской бухты, Милония была излюбленным притоном контрабандистов. Именно с местными контрабандистами связались друзья Ворона, промышлявшие тем же в Сайской бухте, и именно местные обещали полукровкам не безвозмездную помощь. Ворон привез посылку – груз мелких, но очень ценных товаров, в основном, эльфийских: украшения, зеркальца, шелковые панно, рамки, шкатулки и прочие мелочи. Многие были работой полукровок из Денна, но торговцы и контрабандисты все равно выдавали их за эльфийские вещи. Спрос на них, чем дальше от эльфийского побережья, тем был все больше и больше, и цена взлетала до небес. При всей ненависти к эльфам, все, что имело какую-то связь с ними, ценилось необычайно высоко. Особенно ценились эльфийские изделия в Элиоте, городе богатом, помпезном, очень спесивом. Эльфы там никогда не бывали, и легальные эльфийские товары стоили нереально дорого.

Узнав об этом, Манул сильно втянула в себя воздух, глаза заблестели.

– Ворон, – вкрадчиво заговорила она, – а не создать ли нам корпорацию? У тебя – связь с эльфами, у меня – побережье, возможность ходить по морю и все такое? А? Ты подумай, это золотое дно!

– Я подумаю. – Уклончиво ответил Ворон. Двое Кошек и один из Птиц, Дрозд, отправились с местными проводниками на последнюю из ферм, находившуюся среди дюн южного побережья. Если дети еще там, они успели. Если нет – будут пытаться на быстроходной посудине контрабандистов догнать «Наяду». Остальные ждали их в портовом кабаке, месте, где собирались все маргиналы, куда не заглядывала стража, и где можно было раздобыть как какую-нибудь редкостную вещицу, так и нож в брюхо. Прямо под полом стоявшего на сваях большого приземистого строения плескалась соленая океанская вода, которая поглощала неосторожных надежно и почти всегда навечно. Как оно водится в таких заведениях, здесь было грязновато, но зато шумно и весело. В очаге на вертеле поджаривалась туша теленка, от которой слуги ловко срезали готовые куски и разносили постояльцам, пахло дымом, жареным мясом, перегаром, мышами, крепким мужским потом и бог его знает, чем еще, – обычный запах дешевого постоялого двора. Музыка была под стать: веселая, даже какая-то разухабистая, немного навязчивая. Женщин было мало, и все – шлюхи. Среди них ни одной сколько-нибудь свежей и красивой, все потасканные, полупьяные или пьяные в стельку, с небрежно замазанными свинцовыми белилами синяками под глазами, в несвежей одежде, которая считалась здесь развратной, – в юбках с открытыми икрами и блузках с глубокими декольте, – и простоволосые, что себе позволяли в Нордланде, да и по всей Европе только гулящие. Впрочем, сальные и жидковатые космы местных девок только пьяного в хлам и могли соблазнить. Те, кто потрезвее, жадно поглядывали на Манул, Сову и Зяблика. Последняя привела к столу Вепря. Тот чувствовал себя еще плохо, но уже ходил, даже не опираясь на свою подругу, но Зяблик все равно поддерживала своего парня.

После того, как Вепрь прикрыл собой Конфетку, обожаемую всеми без исключения Птицами, его приняла в свое суровое сердце даже Сова, и так же, как и Зяблик, и сама Конфетка, сидела подле его постели, пока он оправлялся от довольно тяжелой раны.

Вепрь особенно сильно хотел, чтобы они обогнали «Наяду» и встретили здесь. Дальше, чем ближе к Найнпорту, тем больше была вероятность встретить кого-то, кто его узнает и вспомнит. Здесь, в Милонии, Вепрь был всего один раз, лет пять назад, и не думал, что кто-то его признает. Хотя они тогда славно покуролесили здесь…До сих пор вспоминать противно. Хорошо, что большинство полукровок для людей, как и эльфы, на одно лицо.

– Вы в городе особо-то не мелькайте. – Говорил Джек Кривая Пятка, главарь местных маргиналов, по слухам, приятель и давний соратник самого Серого Дюка. – Чельфяков, прошу прощения, здесь очень не любят.

– А что, здесь их много? – Поинтересовалась, не сдержавшись, Сова.

– Вообще-то, совсем нету. – Спокойно ответил Кривая Пятка. – Лет пять назад здесь из Найнпорта чельфяки побывали, и такую память после себя оставили, что больше и не надо для ненависти-то.

– Что они такого натворили? – Недоверчиво спросил Ворон.

– Как вам сказать? – Джек почесал в затылке. – Проще бы спросить: что они забыли натворить? Да нет, как будто ничего не забыли. На рынке куролесили, палатки опрокидывали, пару сожгли, торговок раздевали догола и гоняли, вставив в зад, простите, хвост из соломы. Которых помоложе, так и насиловали. Мальчиков, которых поймали, тоже того… нескольких человек, мужчин, которые вступиться пытались поначалу, убили или искалечили. Меринами сделали, проще говоря. Те до сих пор тем, кого просто убили, завидуют. Товар, который понравился, забрали, а который не понравился, либо попортили и побросали, либо, снова простите, обоссали, гогоча погано. Либо сожгли. Да, чуть не забыл: фогта, бургомистра местного, поймали, обвязали просмоленной ветошью и того, подожгли и бежать пустили по площади. Дочка у него была красивая… Он отказался сказать, где она. Опять позабыл: с нее все и началось. Она на рынке одного из чельфяков энтих отшила… Забыл, как он назвался-то…

Вепрь похолодел. Его и так во время рассказа бросало то в жар, то в холод, он сидел, опустив глаза в кружку с пивом, ни жив, ни мертв. Да, так все и было. Он тогда страшно гордился собой, придурок. Считал, что примерно наказал поганый городишко, жители которого решили, будто Хозяин им здесь не указ.

– Я не верю, – возмущенно произнесла Зяблик, – что полукровки так могут поступать. Мы наполовину эльфы! А эльфы никого не насилуют, не издеваются и не уродуют! Если надо, эльфы убивают, чисто и быстро! И только врагов! И мы такие!

– А вот сходи на рынок, сударыня, и расскажи это тамошним. – Усмехнулся Джек, откровенно заглядывая при этом в ворот ее рубашки, как обычно, расстегнутый. – Поглядим, как они тебя примут-то. – Он перевел взгляд на Вепря – тот смотрел так тяжело и угрожающе, что Джек крякнул. Не то, чтобы испугался… Но глаза из ворота девчонки вынул.

Манул сидела, вольно откинувшись на стуле с высокой деревянной спинкой, слушала вполуха. Ей было скучно. Хотелось развлечься: подраться, потом, может, секс… А может, и нет. Мужиков круче Вепря, или хотя бы похожих на него, Манул здесь не видела. Даже Ворон ему во многом, как считала Кошка, уступал.

– Я все равно не верю! – Пылала гневом Зяблик. – Понятно?! Мы – квэнни, мы не такие, по крови, от природы… Да скажите же ему!

– А толку? – Хмыкнул Ворон, поглядывая на Вепря. – Правды не изменить. Либо это правда, либо преувеличение… в любом случае, твое возмущение ничего не изменит. Не парься.

– А ты что молчишь?! – напустилась Зяблик на Вепря, и тот застыл внутри. – Ты ведь…

– Ну, наконец-то! – Ворон заметил вошедшего в зал Дрозда. – Какие вести?

Вепрь слегка расслабился: его глупая девчонка не успела ляпнуть что-нибудь вроде: «Ты ведь там был», или: «Ты ведь тоже служил у Драйвера!». И что она надеялась услышать в ответ? Чего Вепрь не делал никогда, даже служа Хозяину, так это не врал. Отважный и по-своему гордый, он ничего и никого не боялся, и потому не унижался до лжи. А вот теперь соврать хотелось, как никогда.

– Ферма цела, все на месте. – Дрозд первым делом отобрал у Ворона и осушил большую кружку пива. – Охраны нет, но мы не сунулись. Может, и правда колдунство какое. Три бабы, один старик, и куча пацанвы, от трех до пятнадцати. И ничего не боятся. Точно, колдунство какое охраняет.

– И как будем действовать? – Поинтересовался Ворон. Манул, состроив глазки какому-то бородатому морскому волку, произнесла небрежно:

– Как и собирались. Захватим корабль, пока этот ваш, как его…