– Нет, нет, алкоголь здесь не причем, поверь мне. Еще раз тебе говорю, нет, я утверждаю, это не Амелия Агостини! Стоял на своем Бредли.
– Мне кажется, вам нужно прийти в себя, пойдемте, я провожу вас, – сказал официант, подхватив Бредли Адингтона под руки.
– Ты ведешь меня к этим чертям? Чтобы я еще раз взглянул на их нечестивое отродье и от злости размозжил им голову? Прохрипел Бредли.
– Нет, я веду вас туда, где вы сможете отдохнуть и прийти в себя,– заверил Бредли молодой человек.
– Это, что правда? Воззрившись, как сфинкс на паренька, остановившись, сказал Бредли.
– Правда, что вам нужно прийти в себя или… – не договорив, произнес паренек.
– У меня появились в коем веке какие-то покровители? Сказал Бредли. – Странно, я всегда думал, что на этом свете ни кому нет дела до меня.
– Вы не очень почтенно о себе думаете, мистер Адингтон,– попытался заверить его паренек.
– Отчего же? Спросил Бредли.
– Вы, просто видно не помните, сколько добра сделали людям,– сказал паренек.
– Добра? Никогда не думал об этом, – ответил, задумавшись Бредли.
– Все верно, тот, кто добр на самом деле, никогда не кичится этим, – ответил паренек.
– Надо же, не думал, что в таком юном пареньке может быть философский склад ума.
– Ну, это преувеличение! Ответил паренек со скромностью.
– Отнюдь! Прогремел Бредли.
– Интересно, чего же такого хорошего я сделал тебе? Спросил Бредли у юноши.
– А вы не помните? Однажды вы не дали управляющему уволить меня из этого ресторана и вообще, просили его относиться ко всем людям с уважением. А однажды вы расплатились за ужин одной весьма почтенной старушки, у которой не хватило денег и её, хотели с позором вышвырнуть на улицу.
– Надо же? Усмехнулся Бредли.
– А еще, вы всегда даете хорошие чаевые официантам, особенно тем, кто расторопен и старателен в работе.
Бредли Адингтон ничего не ответил на это, лишь слегка поморщился.
– Ладно, веди меня туда, куда хотел, а то я передумаю и тогда непременно отправлюсь в эту богадельню, – указав рукой на ресторан, сказал Бредли. – И непременно начищу морду этому дьяволу в человеческом обличии.
– Вы имеете в виду Эдварда Валкера?
– Кого же еще? Здесь еще кто-то есть, кого следует проучить, как его?
Паренек лишь усмехнулся в ответ, и снова взяв Бредли под руки, повел в другую сторону, подальше от ресторана.
Прошло полтора часа после того, как я побывала на приеме высокопоставленных лиц в одном из ресторанов Лондона. Именно столько времени мне понадобилось для того, чтобы добраться до небольшого и укромного поместья, что находилось на окраине Лондона.
Сейчас я сидела напротив зеркала и снимала с себя все атрибуты своей ненастоящей внешности, а точнее: огромную шляпу, что закрывала все это время большую часть моего лица; парик с темно русыми волосами в виде легких колец до плеч. Накладные ресницы, брови; стерла платком губную помаду, а затем сняла, как бы это выглядело не ужасающе, реалистичную маску из эластичного латексного материала цвета человеческой кожи с пустыми глазницами. В зеркале передо мной появилось страшно изуродованное женское лицо. О прежней хозяйке на нем напоминало только большие светлые глаза, в которых сейчас стояла одна боль от перенесенных мук и маленький, чуть вздернутый вверх нос, все остальное, почти, было изощрено ужасными шрамами, в виде рубцов и такое лицо я носила вот уже несколько лет.
Это была непросто человеческая мука, это была настоящая изнывающая боль, которая сопровождала меня каждый день, как, только просыпаясь, я видела свое отражение в зеркале.
Бредли, – подумала я. Он единственный, кто догадался, что под внешностью той женщине, что была на приеме с Эдвардом Валкером, скрывается другая женщина. Она была не со своим, а с чужим лицом и это лицо было моим.
Да, мне удалось раскрыть настоящее имя этой женщины. Это была Урсула Абрамс. Женщина, что когда-то отбывала срок за мошенничество и хищение денег в особо крупном размере, но затем удивительным образом сбежала из тюрьмы, из которой, как, казалось бы, сбежать было невозможно, по крайней мере, так гласила статистика, до этого случая, такого не наблюдалось.
Я узнала об этом, еще находясь в клинике, куда и привез меня после похищения, Эдвар Валкер. Там меня изуродовали, до неузнаваемости и все для того, чтобы завладеть всем, что я имела на тот момент. Сделано это было мошенническим путем. Так, они сделали мое лицо Урсуле Абрамс и в последствие, она вместо меня уже играла роль невесты Эдварда Валкера, реализуя в жизни его изощренный план. Об этом я узнала, когда однажды ночью добыв ключ у спящего охранника от кабинета хирурга, что сотворил со мной подобное, осторожно прокралась в его кабинет и там обнаружила документы о пациентах.
Урсула Абрамс, надо заметить, до этого момента была весьма красивой женщиной. Об этом свидетельствовали её фотографии в личном деле. Именно из этих документов я узнала, кто теперь ходит с моим лицом.
Больше всего мне хотелось узнать, почему именно со мной поступили таким жестоким и нечеловеческим образом? Почему изуродовали? Ведь могли сделать пластическую операцию, просто изменив до неузнаваемости мою внешность, но как оказалось инициатором такого изощренного метода со мной, как позже выяснилось, выступил сам Эдвард Валкер, но об этом я поведаю чуть позже.
Глава 4
Все еще глядя на свое отвратительное отражение в зеркале, я вспомнила тот день, когда буквально за месяц до своей смерти, отец вдруг обнаружил в компании огромный ущерб. Как выяснилось, тогда баснословные суммы были переведены на швейцарский счет на одно подставное лицо. Когда отец начал разбираться в этом, то понял, кто пытался все это время обанкротить компанию.
Отец со скандалом тогда выгнал Эдварда Валкера, узнав о его мошеннических делах в компании, а после все еще отчаянно корил себя за то, что был так слеп, в особенности, что настаивал на моем замужестве.
После того как умер отец, спустя несколько дней, ночью, на меня напали в собственном доме.
Это были несколько человек, все они были в черной одежде и в масках.
И случилось это, когда я выходила из своей комнаты. В тот момент, кто-то сзади скрутил мне руки и закрыл крепко рот рукой, чтобы я не проронила ни слова. А дальше, меня повели вниз по лестнице, к выходу. Я заметила, как наши люди из охраны лежат в разных частях дома, будучи уже неподвижными. Преступники умело расправились с ними.
Меня вывели на улицу и уже хотели посадить в автомобиль, как тут им на встречу выбежал друг отца – мистер Томас Эдисон, он приехал незадолго до смерти моего отца, чтобы попрощаться с лучшим другом, но после, задержался по неотложным делам.
– Стойте! Кто вы? Закричал он. – Немедленно отпустите ее! В тот момент мистер Эдисон бросился мне на помощь, но мгновение и я увидела, как кто-то из преступников, подбежав к нему, всадил нож ему в грудь.
– Нет! Нет! Закричала я в отчаянии, увидев, как
Мистер Эдисон, схватившись за рукоятку ножа, сделал несколько шагов мне навстречу, но преступники, потащили меня к машине, а как только усадили в нее, накрыли мой рот платком со специфическим запахом, после чего я потеряла сознание.
Когда я очнулась, то увидела, что лежу на операционном столе, и на меня внимательно смотрят глаза человека в белом халате с медицинскими инструментами в руках. Я попыталасьтогда пошевелиться, но обнаружила, что меня крепко связали. Вскоре мне на лицо опустили кислородную маску. Несколько тяжелых вдохов вместе с отчаянием и ужасом и я снова забылась.
Когда же я очнулась, то потрогав свое лицо, обнаружила, что оно все забинтовано. В комнате, где меня поселили, не было ни одного зеркала. Лишь большое окно в пол, со вставленными в нем стальными решетками.
Я подошла к двери, но и тут меня ждало разочарование. Я была заперта, а за дверью были слышны звуки голосов и шаги охранников. Временами я начинала чувствовать невыносимую боль, словно по установленному времени процедур ко мне тут же приходила медсестра и ставила укол обезболивающего, после чего боль утихала и я засыпала.
Не помню, сколько прошло времени, с тех пор как меня похитили, затем сделали операцию на лице, а после, долгое время держали в заточении. Все это время я была в палате одна, наедине со своими мыслями и чувствами.
Иногда мне казалось, что я тихо и медленно схожу с ума. Мне не с кем было поговорить, ко мне никто не заходил, кроме врача и медсестры, но они жестко игнорировали любые мои вопросы, лишь, молча, выполняя свое дело: осматривали мое лицо, вернее то, что с ним сотворили, ставили обезболивающее и молча, уходили. Я не знала, что со мной будет завтра и проснусь ли я вообще, ведь меня могли усыпить в любую минуту и сделать так, чтобы я никогда больше не проснулась. Меня мучило то, что сделали с моим лицом, то как я теперь выгляжу. И самое тяжелое и мучительное, что было для меня на тот момент это то, что я не знала, кто и зачем сотворил со мной такое?
Как я и говорила, полная изоляция от внешнего мира, тогда, казалось, тихо и медленно начинала сводить меня с ума. Из-за этого я порой впадала в полное отчаяния и начинала вести себя как буйно помешанная, бросалась на окно и кричала во все горло – Выпустите меня отсюда! То подбегала к двери и со всей силы пыталась выломать ее и выбраться наружу. Но, как только я начинала это делать, ко мне в палату сразу приходил доктор и медсестра. Они тут же пытались усмирить меня и, скрутив мне руки, ставили укол, после чего мое тело слабело, и я снова уносилась в забытье.
С тех пор я осунулась, стала очень худой и почти ничего не ела. Был ли это бойкот? Нет, я чувствовала, что не смогу выбраться отсюда, эта палата была для меня как палата для сумасшедших одиночек. Я чувствовала себя в ней как в психушке или как подопытным кроликом, загнанным в угол и ожидавшим своей участи. Временами на меня нападала такая апатия, что я даже не хотела жить. Из-за того, что я почти ничего не ела мне начали ставить капельницу с витаминами, намертво привязав при этом к кровати, так, что я даже не могла пошевелиться. Вдобавок к этому, меня продолжали пичкать успокоительными, которые, казалось окончательно сломили мою волю и стойкость. Так я начала все чаще теряться во времени, не понимая, какой сегодня день, год и месяц, а так же кто я и где нахожусь.
Однажды я очнулась и почувствовала какие-то странные ощущения. Словно с моего лица спала какая-то тяжелая, сдавливающая все это время маска. Потрогав лицо, я почувствовала, что на нем больше нет бинтов. Они сняли их, и сделали это, пока я была в забытьи и находилась под большой долей снотворного.
