Легенды Сэнгоку. Страж севера

– У вас на это не хватает времени? – спросила Сэйган, хотя, знала ответ. Вопрос был задан для того, чтобы поддержать, выбившегося из сил Наоэ.

– Определённо! – тяжело выдохнул Кагэцуна. – У нас постоянно, что-нибудь случается! Когда мы покончили с Харукагэ, возникли проблемы на севере, только мы их усмирили, появились союзники с Садо, с просьбой о помощи, покончили с Садо, помер старый сюго и тут началось! Боюсь подумать, что произойдёт дальше! Не иначе, как на нас нападут, скажем, Ходзё или Такеда!

– Успокойтесь Кагэцуна-сама. – Сэйган поднялась со своего места, зашла за спину Наоэ и опустив руки ему на плечи, начала разминать. – Расслабьтесь, вы слишком напряжены.

– Госпожа Сэйган, вам не следует… – Кагэцуна оцепенел от такого поступка женщины, но был не в силах отпрянуть. Подумать только, мать его господина и жена бывшего даймё, разминает ему плечи. Он и не мечтал о таком, хотя, грезил в своих потаённых мыслях.

– Каннон милосердна ко всем. – прервала его монахиня. – А вы заслужили хотя бы немного отдыха.

Наоэ попытался расслабиться. Напряжение сняло ещё то, что он и Сэйган остались одни. А значит, не поползёт никаких слухов, что знаменитому распутнику, Наоэ Кагэцуне, массирует плечи самая известная женщина в Этиго, да ещё и монахиня. Он всегда любил госпожу Тору, как её раньше называли, но она для него была под строжайшим запретом. Настолько, что даже за неподобающую мысль о ней, он ту же вспорол бы себе живот.

– Господин Наоэ! – послышался голос стражника, за закрытой сёдзи. Кагэцуна и Сэйган вздрогнули от неожиданности.

– Что тебе? – спросил Наоэ, с неохотой освобождаясь из рук женщины.

– Ещё два посетителя! – ответил тот.

– Приёмный день закончен! – нервно сообщил Кагэцуна.

– Они не к вам. Они к госпоже Сэйган. Это Кошин Кагэнобу и Ясуда Нагахидэ.

И Наоэ, и монахиня удивлённо переглянулись. Что нужно было этим двоим, да ещё и от матери даймё. Кагэнобу, ещё куда не шло, – он являлся её племянником, но Ясуда?

– И ещё. Они просят принять их по отдельности.

– Проси! – распорядилась Сэйган и заговорщицкими, кошачьими глазами, посмотрела на Кагэцуну.

– Я, пожалуй, пойду. – Наоэ понял намёк без слов. Нехотя поднялся, размяв затёкшие, от долгого сидения, суставы и юркнул за потайную дверь, что располагалась прямо за спиной женщины. Там он и устроился. Уже, по укоренившемуся обычаю, разговоры с подобными лицами, требовали дополнительных ушей. А у данных лиц, наверняка было что-то важное.

Вскоре вошёл Кагэнобу. Как всегда, напыщенный и гордый, хотя и одевался не очень броско, серая дзинбаори с родовым камоном, накинутая поверх коричневого косодэ и тёмно-зелёные хакама. Кошин сел перед Сэйган и низко поклонился, коснувшись лбом пола.

– Госпожа, – начал он, как всегда с ярких приветствий. – я рад видеть, что вы находитесь в добром здравии, а значит будете радовать нас ещё долго своим присутствием и снисходить до нас, ваших покорных слуг и вечных защитников! В знак моего к вам уважения и искренних, добрых намерений я преподношу вам щедрое пожертвование вашему храму, дабы вы и дальше процветали, и несли нам милость Каннон Милосердной! – Кагэнобу придвинул ближе к женщине, красивый и яркий свёрток из шёлковой ткани, принесённый с собой. Не трудно было догадаться, что в нём находиться золото, а это значит, что Кошин что-то хотел. То, что имело для него большое значение.

– Ты неспроста посетил меня Дзюро. – выслушав Кагэнобу, обратилась к нему Сэйган, назвав его личным именем. – Раньше ты этого не делал. И уж тем более не подносил дары нашему храму. Что ты хочешь?

Прямой вопрос женщины поставил его в неловкое положение, ведь он намеревался ещё немного распаляться в комплиментах и пожеланиях. Что ж, придётся теперь тоже «бить в лоб».

– Я намеревался поговорить с вами об Уэда Масакагэ. – решившись, произнёс Кагэнобу. – Я хочу просить вас, чтобы вы повлияли на Кагэтору-сама и уговорили его казнить изменника. Таким людям не место в Этиго!

– Вот значит, как? – задумчиво проговорила монахиня. Глаза её блеснули кошачьей хитростью. – Значит, ты просишь меня, женщину, отошедшую от мирских дел, жрицу Милосердной Каннон, уговорить собственного сына убить человека? Не просто человека, а мужа моей дочери, отца моего внука и нашего общего родственника?

Кагэнобу растерялся. Слова застряли у него в глотке и он, совершенно по-детски, беспомощным взглядом, уставился на свою тётку.

– Я, я не это имел в виду. – заикаясь, выдавил он.

– Твою просьбу следует понимать, как-то по-другому? – возмутилась Сэйган. – Или ты пытаешься водить меня за нос?

– Нет, нет, госпожа! Я не пытаюсь вас обмануть!

– Выходит, ты просто хотел купить мою благосклонность?

– Вы всё перевернули с ног на голову! – Кагэнобу понял, что его откровенно отваживают, да ещё и в такой манере, будто он маленький мальчик. – Эти деньги, просто добровольное пожертвование и ничего более! Я нижайше прошу простить меня за столь некомпетентную просьбу! Моё почтение, – это всё, что я хотел выказать своим визитом! – он не хотел сориться с матерью своего господина и решил, что нужно поскорей удалиться, пока эта женщина ещё, что-нибудь на него не наговорила. Например, что он попытался нанять убийц для устранения Масакагэ.

– Прекрасно! – Сэйган, вдруг, мило и добродушно, прямо по-матерински, улыбнулась. – Я благодарю тебя за пожертвование Дзюро, и за то, что ты не забываешь о столь скромной и незначительной женщине, как я.

На этом, Кошин Кагэнобу откланялся, кляня себя за то, что дал победить себя женщине, пусть поединок был и словесным.

Следующим вошёл Ясуда. Этот был одет не так скромно, как предыдущий гость. Тёмно-синее хитатарэ4, украшенное по всему костюму родовыми гербами-камон – восемь малых кругов, вокруг одного большого. Волосы были убраны в длинный хвост на затылке, а на лоб ниспадали несколько прядей. Лицо продолговатое, чуть приподнятое, так, чтобы кончик прямого носа всегда смотрел вверх. Губы тонкие и узкие, практически никогда не растягивались в улыбке. Ясуда всегда выглядел так, будто он самый умный человек в Этиго, а может и во всей Хиномото. Но Сэйган видела его глаза. Хоть они и были небольшими и глубоко сидели в глазницах, в них читалось, что Нагахидэ честный, преданный и чувственный человек. А его надменность и чрезмерная гордость, ни что иное, как сплошная показушность, дабы ввести людей в заблуждение.

После обмена приветствиями Нагахидэ заговорил первый:

– Я не отниму у вас много времени госпожа Сэйган. Прошу вас, выслушайте меня до конца и только потом спрашивайте?

Монахиня с любопытством кивнула. Ясуда был таким серьёзным, что казалось, будто он чем-то озабочен, поэтому женщина решила его не перебивать.

– Благодарю вас! – он вежливо поклонился и продолжил. – До моего визита у вас был господин Кагэнобу. Я знаю, о чём он просил вас и поэтому я здесь. Через несколько дней сюго огласит приговор Уэда Масакагэ и поэтому я прошу вас, не говорите господину о сегодняшней встрече с Кагэнобу-саном. Пусть Кагэтора-сама сам решит судьбу Масакагэ. Я не просто прошу, я умаляю вас!

– К чему такая забота о моём зяте? – полюбопытствовала Сэйган. – Или же вы печётесь о Дзюро? Если мой сын узнает о его просьбе он ни на шутку разозлиться.

– Не стану скрывать, я действительно хотел просить вас замолвить слово за господина Уэда, но поскольку Кагэнобу-сан опередил меня, и его просьба полностью противоположна моей, я прошу лишь умолчать об этих встречах.

– Ты не ответил мне на вопрос Нагахидэ. Почему тебя волнует судьба Масакагэ?

– Он единственный наследник Уэда-Нагао. – начал объяснять Ясуда. – И если Кагэтора-сама прикажет его казнить, то это лишь усугубит положение. Уэда восстанут снова, а мы больше не хотим резать на куски своих сородичей. С нас довольно кровопролития на собственной земле. Я говорю вам это от лица всего севера!

– Интересно! – удивилась Сэйган. – Впервые слышу подобные слова от самурая! Но, мне кажется, что это не совсем правда. Я никогда не поверю, что север, особенно в лице таких воинов как, Иробэ и Накадзё перестали хотеть утолять свою жажду крови. Звон метала и стоны умирающих врагов, – вот их музыка! А ты хочешь убедить меня в том, что они вдруг захотели мирной жизни, попивать сакэ у себя в замке и слушать пение хэйминов, сажающих рис в полях. Говори мне правду Нагахидэ!

Ясуда с уважением посмотрел на мать своего князя. Только сейчас он понял, у кого Кагэтора унаследовал свою прозорливость и твёрдый характер. Теперь, ему стало ясно, как этой женщине удалось выжить после смерти своего мужа, в самом сердце вражеской территории.

– Прошу прощенья! – Нагахидэ поклонился. – Мне очень понравился Масакагэ!

У Сэйган, от удивления расширились зрачки. А Наоэ едва не поперхнулся за потайной дверью, но успел прикрыть рот ладонью.

– Нет-нет, вы не так поняли! – запротестовал Ясуда, видя негодующий взгляд женщины. – Я не влюблён в него! Мне было поручено сопровождать его под арест, но так случилось, что за это время мы прониклись друг к другу уважением. Я не смог его убедить покориться Кагэторе-сама, но пообещал, что сделаю всё, что смогу для его освобождения. Он, разумеется, не надеется, что останется в живых и поэтому поручил мне позаботиться о его сестре и взять её в жёны.

– Так вот в чём дело? – улыбнулась Сэйган, краем уха услыхав облегчённый вздох Наоэ. – Обещания нужно исполнять Нагахидэ. Я считаю, что никто не встанет у тебя на пути, в осуществлении последней воли Масакагэ.

– Последней. – горестно повторил Ясуда.

– Не могу обещать тебе хороший исход. – произнесла Сэйган. – Скажу лишь, что мой сын никогда не поступал неблагоразумно. У него чутьё на хороших людей, он видит их сердцем. Поэтому, любое его решение будет правильно и справедливо. Ступай Нагахидэ. Обещаю, что этот разговор, с тобой и с Дзюро, не уйдёт дальше этой комнаты.

Ясуда поблагодарил и откланялся. Наоэ сразу же появился из своего укрытия.

– Занятно! – произнёс он, поглаживая наголо выбритый подбородок. – У нас тут небольшой сговор намечается!

– Они просто хотят достичь своей цели. – парировала Сэйган.

– За спиной своего даймё! – Кагэцуна недобро сощурился.

– Прошу вас, Наоэ-сан, я дала слово Нагахидэ, не делайте так, что оно оказалось пустым звуком! – взмолилась монахиня. – Я не считаю, что эта их просьба перерастёт в нечто большее.

– Только ради вас госпожа. – проникся Наоэ, мольбам женщины. – Но, мне вот интересно. Почему враги и друзья радеют о судьбе Масакагэ больше, чем его семья?

– Айя уверена в своём брате больше, чем кто-либо. – ответила Сэйган. – Они вместе росли на моих глазах, и мне кажется, что их связь намного крепче, чем моя с ними. Они даже понимают друг друга без слов. Хэйдзо5 ощущает боль сестры на расстоянии, так же, как и она его.

– Значит, госпожа Айя знает, какой приговор вынесет наш господин? – удивлённо спросил Наоэ.

– Не думаю. – Сэйган обратила свой взгляд вверх. – Но, она точно знает, что его решение будет правильным и она примет его как должное.

1-й день месяца Нагацуки (сентябрь). Касугаяма.

Масакагэ сидел один в просторной, практически ничем не обустроенной комнате, тускло освящённой лишь одним фонарём, стоящим у письменного столика, заваленного книгами и исписанными листами бумаги. В нише-токонома, расположился деревянный будда, которому Уэда молился по вечерам. Вот уже целый месяц, как Масакагэ проводил дни лишь с собой наедине. Никто не посещал его и даже не передавал послания. Разве что, пожилой слуга появлялся раз в день, наливал ему офуро, приносил еду и чистую одежду. Но, даже он, слуга, не произносил не единого слова, лишь кланялся и выполнял свою работу. За это время у Уэда было над чем поразмыслить и прийти к решению, что именно он скажет Кагэторе, перед тем, как он вынесет ему окончательный приговор. Он даже написал предсмертные стихи, на тот случай, если его казнят прямо на месте. Также, на столе лежало несколько посланий членам клана и жене с сыном.

Масакагэ придвинулся к столику, сложил каждое письмо и скрепил собственной печатью, аккуратно разложив их по столу. Через какое-то время вошёл тот самый, пожилой слуга, что прислуживал ему целый месяц. В течение часа, служка приводил смиренного от одиночества Масакагэ в порядок. Побрил, заросшее лицо, оставив тонкие усики над верхней губой и небольшую бородку, налил офуро, и хорошенько вымыв своего подопечного, помог облачиться ему чистые одежды. Тёмно-зелёное верхнее косодэ, поверх нижнего белого, синие хакама, белые носки-таби, а новые соломенные сандалии-варадзи, ждали у входа, у порога энгавы.

«Странно. – подумал Масакагэ. – Это обычная одежда, а не ритуальная белая. Значит, не на казнь поведут. Хотя, это всегда успеется.» Слуга же, сделав всё, что от него требовалось, удалился. «И что? – снова спросил у себя Уэда. – Я сам должен пойти навстречу своей судьбе, или всё же мне выделят проводника? Хорошо бы это был Нагахидэ.» Как бы в ответ на его мысли, у энгавы появился Ясуда. Заходить не стал, а позвал с улицы.

– Масакагэ-сан! Прошу вас следовать за мной! И поторопитесь, даймё ждёт!

Масакагэ вышел. Посмотрел на Нагахидэ, гордо вздернувшего подбородок и безучастно смотревшего куда-то в сторону.

– Вы сделали то, о чём я вас просил? – спокойно спросил Уэда, но в ожидании положительного ответа. Ясуда не ответил, но медленно опустил веки, в знак согласия. У Масакагэ камень с души упал. Он обул варадзи и последовал за Нагахидэ. Поведение Ясуды, конечно не сулило ничего хорошего, но Уэда было уже всё ровно. Его жена и сын находились под опекой даймё, а сестра выйдет замуж за достойного человека, если уже не вышла. А ему умирать не страшно. В конце концов, путь воина рано или поздно заканчивается лишь одним исходом.

В главной зале замка, в это время, вассалы вовсю рассуждали о последствиях приговора мятежнику Масакагэ. Большинство было уверено, что это будет сэппуку. Некоторые предполагали изгнание, и совсем малая толика настаивала на помиловании. Кагэтора не слушал пересуды своих вассалов, лишь изредка перебрасывался парой фраз с Усами Садамицу, сидящего с ним рядом. Справа от помоста расположились Сэйган-ин и Айя. Сына с сестрой князя не было, он был попечён кормилице, да и не к чему ему было присутствовать на приговоре собственного отца. Хоть ему и было четыре года, но он многое уже понимал.

Когда в дверном проёме показался Ясуда Нагахидэ, князь приказал всем замолчать. Вассалы утихли. Недобро смотря на прошедшего мимо них мятежника, а когда тот сел перед помостом, где восседал даймё, стали ждать. Ясуда устроился позади-слева, от своего пленника и они оба поклонились Кагэторе. Масакагэ был спокоен и невозмутим, выражая полное бесстрашие перед лицом правосудия. Аяй увидела по впалым щекам, как похудел её муж, и хотела поймать хоть косой его взгляд, но он на неё не смотрел. Слишком уж он был горд, чтобы подарить свой взгляд женщине, хоть и любимой, в окружении почти полусотни самураев Этиго.

– Хорошо ли с тобой обращались за этот месяц? – задал первый вопрос Кагэтора. Он знал ответ, но ему было нужно услышать Масакагэ. Его тон, голос и внутреннее состояние.

– Мне не на что жаловаться Кагэтора-сама. – ровно, не дрогнув, ответил пленник.

– Не наскучило ли тебе одиночество? Ведь целый месяц, это достаточно долгий срок? – снова спросил даймё. Взгляд его, грозный и пронзительный, был устремлён лишь на Масакагэ, словно не было никого вокруг. Тем, кто это видел, казалось, что князь убьет его, лишь посмотрев. Как это было несколько лет назад, с Куродо Хидэтадой, когда Кагэтора убил его одним только взглядом. Тогда, этот случай назвали божественной карой Бисямон-тэна, но вассалы знали, что это было не так, потому и побаивались грозного взгляда своего господина.

– Это даже идёт на пользу. – спокойно ответил Уэда. – Есть время поразмыслить, подумать о совершённых поступках и прийти к выводу.

– Вот как? – Кагэтора хмыкнул, но не улыбнулся. – И к какому выводу ты пришёл?

Масакагэ глянул на князя Нагао, выдерживая его взгляд. Без злости и без сожаления. Просто, как человек смотрит на другого человека.

– Я приму любое наказание, которое вы посчитаете справедливым для меня. – Уэда уважительно поклонился. – Отныне, моя судьба в ваших руках.

– Это всё? – спросил даймё.

– Да. – ответил Масакагэ. Он, почему-то, не чувствовал волнения, хотя оно присутствовало глубоко в сердце, когда он вошёл в зал. Сейчас же, его сердце успокоилось. Он сам, будто оказался в пустоте, и не было вокруг никого, ни Кагэторы, ни его вассалов. Лишь чистая, ничем не замутнённая пустота. Было ли это последствия взгляда князя Нагао, Масакагэ не знал, но это, внезапно нахлынувшее блаженство было ему по душе.

Кагэтора в свою очередь принял правой рукой у Усами короткий меч вакидзаси и положил его перед Масакагэ. Вассалы насторожились. Кошин Кагэнобу в предвкушении облизнул губы – это сэппуку. Ясуда, наблюдая из-за спины Масакагэ, поймал хитрую улыбку Садамицу и перевёл взгляд на короткий меч, положенный князем и тоже улыбнулся.

– Я наказываю тебя Уэда Масакагэ! – произнёс Кагэтора, так, чтоб все услышали. – Возьми свой малый меч, большой ждёт тебя у выхода из залы! Отныне, ты служишь мне и некому более, до тех пор, пока достойный человек из клана Уэсуги не займёт моё место!

У всех без исключения слова застряли в горле. Такого, точно некто не ожидал. Минимум помилование, но без всяких привилегий. А тут, мятежнику вручают его собственный меч со знаками отличия клана Уэда-Нагао, что соответственно передавался по наследству. А это значит, что Масакагэ не только помилован, но и восстановлен во всех своих правах, да и к тому же не как независимый кокудзин, а как непосредственный вассал князя. И самое главное, его родственник.

– К-как? – выдавливал из себя слова, обескураженный Кошин Кагэнобу. – Разве это наказание? Такой приговор лучше любой награды!

– Мы не согласны! – закричал Окума Томохидэ. Его сосед, как в зале, так и по владениям, Шода Садатака, поддержал. Эти двое больше всех надеялись на печальный исход для Масакагэ, так как были первыми кандидатами на земли Уэда.

– Объяснитесь господин! – произнёс Хондзё Ёшихидэ, хозяин Точио. Он не был настроен против решения князя и был всегда ему лояльным, но с тем, что Масакагэ во время своего восстания напал на его замок, побил людей и пожог деревни, Ёшихидэ не собирался мириться.

– Из всех, здесь присутствующих, я нахожу лишь претензии Ёшихидэ обоснованными! – громко произнёс Кагэтора, недовольно оглядев вассалов. – Кагэнобу! – обратился он к своему двоюродному брату. – Разве, кроме вашей давней и глупой вражды, у тебя есть, что предъявить Уэда?

– Он поднял восстание! – выкрикнул Кошин.

– Твой клан тоже, изначально был против моего отца, но был повержен, прощён и подчинён! – парировал даймё.

Несомненно, эти слова обидели Кагэнобу, но, по крайней мере, заставили замолчать. Кагэтора не стал больше спрашивать мнения других, а подрезал все вопросы на корню:

– Я не сомневаюсь, у других тоже найдётся масса деяний, совершённых против моего отца и клана Нагао. Ведь так Окума?

Томохидэ опустил глаза, не смея смотреть на князя, да и претензии его, испарились сами собой.

– Тебе же Ёшихидэ я отвечу. – продолжал Кагэтора, но уже на тон ниже. – Масакагэ совершил ошибку. Большую ошибку. Но разве я не должен дать ему шанс всё исправить. Позволить ему объединиться с нами и вместе восстановить мир и порядок в Этиго. Ты, как никто другой знает, что оступившийся имеет одну попытку на искупление, потому как сам учил меня этому.

– Тогда почему вы называете это помилование наказанием? – снова спросил Хондзё, начиная понемногу смягчаться.

– Все вы знаете, что Уэда поклялись служить только Уэсуги и никому другому. Разве для них не наказание, нарушить свою клятву и присягнуть другому клану. Масакагэ сказал, что отдаёт свою жизнь мне, значит, я волен распоряжаться ею на своё усмотрение. И, я считаю, что такое наказание для него и его клана, вполне благоразумно. – Кагэтора заметил, что вассалы перестали роптать, но по-прежнему переглядывались меж собой. Объяснения их даймё не вполне их утешило, но, по крайней мере они нашли его уместным. Князь продолжил. – Что же касается Точио, то Масакагэ исправит свою ошибку и поможет с его восстановлением. Ведь так? – этот вопрос уже адресовался Уэда.

– Клянусь честью! – Масакагэ низко поклонился. Ему, откровенно не верилось, что Кагэтора сможет вот так, превратить его наказание в самую настоящую награду. Пусть это разниться с его идеалами про вассальную преданность и нарушение клятвы, но это явный шанс на какое-то будущее. К тому же, как сказал Кагэтора, это лишь временное наказание, до тех пор, пока он не восстановит клан Уэсуги. Как он это сделает, Масакагэ не представлял. Но если князь верен своей клятве и будет стремиться к этому, то клан Уэда безоговорочно ему поможет, а если нет…

Масакагэ, краем глаза, покосился на то место, где сидела Айя, но её там уже не было. Уэда позволил себе немного улыбнуться. Он знал, – его любимая жена уже ждёт его на выходе из замка.