Книга Услышь нас, Боже - читать онлайн бесплатно, автор Малькольм Лаури. Cтраница 4
bannerbanner
Вы не авторизовались
Войти
Зарегистрироваться
Услышь нас, Боже
Услышь нас, Боже
Добавить В библиотекуАвторизуйтесь, чтобы добавить
Оценить:

Рейтинг: 5

Добавить отзывДобавить цитату
Абонемент 399.00 ₽
Купить
Электронная книга 319.00 ₽
Купить

Услышь нас, Боже

Шкипер рассказывает отличную историю о своем прошлом рейсе на этом маршруте: внизу все изнывает от зноя; вулканы вверху охлаждают горячие головы снегом. Шкипер гостеприимен и щедр, почти каждый день приглашает нас выпить с ним аперитив, и мы уже с нетерпением ждем этой приятственной интермедии и чуть ли не полагаем ее своим неотъемлемым правом.

Шкипер рассказывает еще одну историю: он нашел дивный средиземноморский островок и решил отдохнуть там с женой; все было прекрасно, хороший дешевый отель, замечательная еда, чистый пляж, море и никаких других отдыхающих! Какая удача! Но первой же ночью стало понятно, в чем тут подвох: крысы. Тысячи крыс, всю ночь лезущих в окна и двери.

Примроуз говорит мне: «Я загорала на палубе, и шкипер пригласил меня выпить на нижнем мостике. (Ты спал на своей верхней койке, как лев в берлоге.) Он человек дружелюбный, одинокий, веселый, грубоватый, жизнелюбивый и по-мальчишески непосредственный. Я упомянула о беспорядках во Франции, а он в ответ только смеется и говорит:

«Я не слушаю новости. Если станет совсем уж плохо, сбегу в Мексику».

Мы говорили о кошках. Я сказала, что Пью мяукает по-французски, и ему было приятно. Кошки ходят в лоток с песком, и мы обсуждаем их чистоплотность: он просит меня присмотреться, как Пью и Гризетта сперва роют ямки, делают свои дела, а потом все закапывают поглубже; он словно гордый отец, наблюдающий, как его чадо играет на пианино. Подмечает каждую мелочь и ждет от меня восхищения и похвалы».

Однако:

Над свободой каждого человека довлеет тень сотрудника иммиграционного ведомства с его переданным вам заранее маленьким (не всегда маленьким) бланком (с его пятерыми детьми, тревогами за жену, скудным жалованьем и боязнью лишиться работы, с аллергией, наследственным стоматитом и незавершенным романом) со списком вопросов, на которые вам никогда не ответить.


Сведения о пассажирах, следующих транзитом или прибывающих в зону Панамского канала на территории Республики Панама. Informacion requerida de los pasajeros en transito o con destino a la Zone del Canal or la Republica de Panama…



(Дальше идут оскорбления при содействии Карантинно-иммиграционной службы.)


Причина прибытия ______________________________

Сведения о болезнях и прививках __________________

Категория паспорта ______________________________

Особые отметки _________________________________

(Подпись) _______


История пребывания

Выехал в _______________________________________

Название судна ____________ Дата ________ (Подпись)


Вот так, потихонечку и исподволь, истинная свобода каждого путешественника теряется навсегда в его собственном мире.

Сапфировое море. Эх, стать бы летучей рыбой!

Черепаха сонно проплывает мимо, задевает о борт корабля, но – погружается в глубину… Надеюсь, она не ушиблась.

Киты плещутся за кормой, перед самым закатом.

Странно сидеть обновленным и в здравом уме в самом средоточии своей вчерашней агонии. Все-таки чудо свершилось.

Как чудны ночи, что подобны этой,Когда живешь предчувствием рассветаИ дышишь тонкой хрупкой свежей синью,Как будто никогда не знал унынья.

Знаю, вы думаете, это написал Теннисон, но нет, это я.

24 ноября. Идем вдоль побережья Сальвадора – впрочем, берег не виден – уже привычные сизые грозовые слоны и зубчатые громады заката, изменчивый свет на море, каждый блик как мерцание на экране в зале новейшего кинотеатра; на горизонте – старый добрый замызганный сухогруз, идет вровень с нами; вечером, внезапно, Венера…

Муки Мартина Трамбо сродни мучениям от непрестанно повторяющихся переживаний.

И непрестанная тревога заставляет его скитаться из края в край.

Никарагуанские закаты цвета недозрелых бананов и говяжьего бифштекса.

Харон в одиночестве смотрит в бинокль на запад. Гм…

Впереди – четыре шторма. Грозовые тучи, белоснежные сверху, становятся книзу все более темными, более плотными, и нависающий над горизонтом облачный фронт сгущается в черноту, резко обрываясь абсолютно прямой, четкой горизонталью над черным же морем. Между ними карандашной штриховкой – вертикальные линии дождя. С той стороны дует ветер, и ветер крепчает.

Я уже говорил, что на палубе полубака установили новый брашпиль, черный, промасленный и похожий на гигантскую вставную челюсть?

Маленький альбатрос восседает на мачте, чистит перья.

Слон маячит на горизонте.

Венера плывет в сиреневом облаке.

Машины поют «Марсельезу».

Венера в короне из света, будто луна…

Машины поют «Пляску Керри».

Примроуз… Примроуз…

25 ноября. Проходим вдоль побережья Коста-Рики. Целый день идет дождь. Чума на оба ваши дома, на все республики Центральной Америки с их коррупцией, с их дивной прелестью, с их диктаторами и mordidas, с их туристами и бестолковыми революциями, с их вулканами, с их историей и жарой!

Мерзость запустения, стоящая на святом месте[35].


Alarme

Le signal d’alarme consiste en 5 coups longs donnés par sonnerie et sifflet.

A ce signal:

– allez dans votre cabine

– couvrez-vous chaudement

– mettez votre gilet de sauvetage

– laissez-vous guider par le personnel et rendez-vous au Pont des Embarcations.

Côté à l’Abri du vent[36]


Abandon

Le signal d’abandon est donné par 6 coups brefs suivis d’un coup long.

A ce signal vous embarquerez dans le canot No. 1. Tribord ou 2. Babord

Selon la direction du vent[37].


Cie. Générale Transatlantique

Avis. S. S. Diderot[38] (Зловещее объявление в столовой)

Chacun est prié d’économiser l’eau attendu que nous ne pourrons pas nous en approvisionner avant Rotterdam.

Au cas où le gaspillage serait trop grand, nous serions obligés de rationner l’eau[39].


22 ноября 1947 г.

Первый/второй помощник

(Сэмюэль Тейлор Кольридж)

Для вашей безопасностиВаш спасательный жилет хранится здесь.Надевайте его, как обычный жилет.Проденьте руки в плечевые ремни.Обязательно – в плечевые ремни.Протяните ремни через грудьИ завяжите как можно крепче.(Уилдернесс Карлос Уилдернесс)[40]

(Для памяти) …Прошли Сан-Франциско, под горой Дьябло, дальше на юг – Монтерей и мыс Сен-Мартен, дальше – Сан-Педро, забыли мыс Фермина (sic), еще дальше на юг на глубине 404 морских саженей у Карлсбада 16 ноября, 1045 саженей за мысом Кольнет, в полдень 17 ноября – 965 саженей, все еще идем на юг вдоль Нижней Калифорнии, в полдень 18 ноября – мимо мыса Сан-Ласаро (?) против Ла-Паса вблизи Кабо-Фальсо (Ложный мыс – очень даже неплохо) – отличное название для романа: «Ложный мыс Горн», отличное, но удручающее, нет никаких Ложных мысов Горн? – и мыс Сан-Лукас, 1800 саженей, острова Лас-Трес-Мариас 19 ноября, в полдень 20 ноября – 2712 саженей, Мансанильо, темный ром, 21 ноября – Акапулько, порт Мальконадо, 2921 сажень – Акапулько! – залив Теуантепек в полдень 22 ноября, 1883 морские сажени, 23 ноября – после залива Теуантепек – против Сан-Хосе, 2166 саженей, 24 ноября прошли Сальвадор, 1850 саженей.

После Акапулько: Б. Дульсе, Мальконадо, Морро Айука (?), Салина-Крус, Теуантепек, Ла-Пуэрта, Сакапулько – вошли в Гватемалу – Сан-Бенито, Чамперико, Сан-Хосе, в Сальвадоре – Акахутла, Ла-Либертад, Ла-Уньон – пересекаем залив Фонсека – Коринто, приближаемся к Коста-Рике…

Смерть в Жизни…

… альбатрос в полночь сидит, нахохлившись, на фок-мачте, огромный клюв с капитанского мостика кажется золотым в зыбком свете, словно третий фонарь. Наконец клюв сдвигается, так что с левого борта видны лишь хвостовые перья. Это была альбатросиха-мама. Она оставалась на месте всю ночь, а на грот-мачте, ближе к корме, сидели, прижавшись друг к другу, три ее птенца, три черных комочка… Альбатросиха-мама привела на борт свой маленький выводок, чтобы передохнуть.

Их красота и счастье.

Он благословляет их в сердце своем.

26 ноября. Утром стараниями команды одного из них изловили для Примроуз. Малыш-альбатрос с красными лапками, синим эмалевым клювом и мягкими рыжеватыми перьями сидит на кормовой палубе и шипит на всех нас. Потом, к моей радости, его отпускают…

Frère Jacques. Frère Jacques. Dormez-vous? Dormez-vous?

Побережье Панамы напоминает побережье Уэльса. Старина Харон не пришел посмотреть на птенца. После поимки маленького альбатроса еще один повод для радостного возбуждения – судно на горизонте, будто охваченное огнем; русский чартер, угольщик?

Жизнь в Смерти

Горящий корабль оказался стареньким чартерным сухогрузом: движется медленно, с натугой, пыхает дымом из труб, словно пустившийся в плавание Манчестер или погребальный костер на судне в «Юности» Конрада, с ним все в порядке; я даже немного досадую. Мне-то уже представлялась спасательная операция на море и героическое в ней участие.

И Жизнь-и-в-Смерти начинает вершить кару над Старым Мореходом.

Плохие новости: неожиданно выясняется, что в Кристобале у нас будут еще пассажиры, поэтому нас с Примроуз могут расселить по разным каютам…

Смерть в жизни.

Панамский канал. Факты и цифры

Длина канала – 81,6 км.

Минимальная глубина – 13,7 м.

Максимальная высота над уровнем моря – 26 м.

Среднее время прохождения судна – 8 часов.

Время проезда через зону канала по железной дороге – 1 час 25 мин.

Канал открыт для движения судов – август 1914 г.

Общая стоимость строительства – 543 000 000 долларов США.


(Боюсь, кто-нибудь заметит, как я записываю в тетрадь эти секретные сведения. Военная тайна для передачи врагу. Какому врагу?)

Идея для сцены в романе: пусть у супругов Трамбо будут те же тревоги, по примеру печального опыта другой супружеской пары во время последнего рейса, о котором рассказывал шкипер. Нежно любящие друг друга муж и жена боятся, что на Бальбоа их разведут по разным каютам. Решил все записать, чтобы отвлечься от мысли, что нечто подобное может произойти с нами. Не хочу даже думать о разлуке с Примроуз.

Приближаемся к Панамскому каналу.


Франсиско Писарро, по рождению португалец, жизнь свою начинал свинопасом…


Прошу прощения.


Уильям Патерсон, основатель знаменитого Английского банка – по рождению, напротив, шотландец – начинал свою жизнь бродячим торговцем, исходил всю Англию вдоль и поперек с коробом за плечами, а потом вдохновился мемуарами Лайонела Уэйфера, британского хирурга, пересекшего Панамский перешеек на пути в Перу в компании с неким Уильямом Дампиром, капером и автором книг по мореходству, и прожившего несколько лет – как позднее Уильям Блэкстон – среди местных индейцев, которые всячески его привечали и однажды вернули с порога почти верной смерти. И тогда у него, то есть у Уильяма Патерсона, родилась благородная идея – несомненно, отчасти из желания отблагодарить добрых индейцев за гостеприимство, оказанное ими писателю, которым он так восхищался, – идея захватить Гавану и завладеть Панамским перешейком, тем самым уже навсегда закрепив за Великобританией право владения ключами к вселенной, как выражались в те времена, имея в виду, что обладатель пресловутых ключей повелевает двумя океанами и диктует свои законы в мире торговли.


Как бы мы ни жалели этого Патерсона – всетаки человек самостоятельно выбился в люди и пошел в гору, – надо отметить, что восхождение его было недолгим.


(Также не могу не отметить, что почти всю информацию для данных заметок я почерпнул из занимательной книги, одолженной нам третьим помощником капитана: «Водный мост» Хелен Николей, вышедший в свет… и т. д., и т. п. Упоминаю об этом лишь потому, что, как ни странно, никогда раньше не читал книг о Панамском канале.)


Вы, наверное, тоже. Вероятно, есть более солидные, академические работы на эту тему. Их можно найти в Токио, в Москве – наверняка в Акапулько – и даже в Глазго или в библиотеке ЮНЕСКО, но книга мисс Николей отличается редким, почти домашним уютом. За что ей моя искренняя благодарность.


Итак, нам известно, что в Бристоле Уильям Патерсон сел на корабль и отправился на Багамские острова и в Вест-Индию, где завел тесную дружбу как с туземцами, так и с буканьерами: первых он обучал богословию, от вторых узнавал все, что можно, о странном регионе, куда забросила его судьба.


(Например, что вблизи Дарьенского залива нет высоких гор, а значит, там будет несложно прорыть судоходный канал.)


Разработав подробный план, пишет Хелен Николей, Патерсон вернулся в Англию, надеясь заинтересовать короля строительством канала в Панаме, однако быстро разочаровался в собственном проекте и основал Английский банк, хотя вскоре вышел из совета директоров – возможно, предполагает мисс Николей, потому что его многочисленные новаторские идеи пришлись не по нраву другим, более консервативным руководителям, – собрал 900 000 фунтов стерлингов и, видимо, во внезапном приливе патриотизма, учредил Шотландскую компанию, потому что в те времена Шотландия и Англия не были единой державой, как нынче.


В 1698 году Уильям Патерсон и еще 1000 колонистов отбыли в экспедицию, впоследствии получившую название Дарьенской, и высадились в этих краях, прославленных Бальбоа и Педрариасом – и на другой манер Китсом, – где Патерсон, без сомнения, опять завел тесную дружбу как с туземцами, так и с буканьерами: первых, как водится, обучал богословию, от вторых узнавал все, что можно, о странном регионе, куда судьба забросила его – еще одного странника в золотом царстве – и где его спутники основали колонию и назвали ее Каледонией, чтобы привнести в чужой край нечто привычное и родное (как позже назвали Новой Каледонией ту территорию, что ныне носит название Британской Колумбии), а свой город они нарекли Новым Эдинбургом. Но испанцы, возможно не одобрявшие богословия, повели себя недружелюбно, а индейцы, которым, возможно, не нравилось название Новый Эдинбург – вкупе с неодобрением богословия, – проявили себя с самой что ни на есть отвратительной стороны.


Но тут история становится трагической – эпидемия лихорадки; погибли несколько сотен человек, в том числе жена и сынишка самого Патерсона. Пока Панама и Картахена собирали морские и сухопутные силы для изгнания неугодных жителей Новой Каледонии, английский король – отчасти чтобы задобрить Испанию, отчасти чтобы потрафить британским купцам – запретил губернаторам Виргинии, Новой Англии, Ямайки, Барбадоса и Нью-Йорка оказывать помощь Дарьенской колонии.


В конце концов Патерсон впал в отчаяние, и поселенцам пришлось бросить колонию – и, как пишет мисс Николей, «посреди океана полумертвые, разуверившиеся колонисты прошли мимо судна, идущего им на помощь», а те, кто прибыл следом за ними, уже через десять месяцев тоже отказались от бесплодной борьбы. На сегодняшний день от великой мечты остались лишь два названия на карте: Каледонский залив и Пуэрто-Эскосес. И больше века никто даже не заикался о Панамском канале.


Меж тем над миром уже занималась заря новой великой эпохи. Век просвещения. Руссо, Вольтер, Адам Смит, электричество, сэр Исаак Нью-тон, Галлей, Линней, Гершель, Уайтфилд, Сведенборг, Пристли, кислород, вакцинация, дешевая почта, конные трамваи и крах Компании Южных морей. Англия с ее планами развивать американские колонии и последующими попытками их усмирить. Петр I и Екатерина II в России, Фридрих II в Пруссии, три Людовика, Великая французская революция и диктатура Наполеона. Англия воюет с Францией. Франция воюет с Испанией. Франция и Германия бьются за Эльзас. Испания воюет с Португалией. Швеция нападает на Данию. Россия – на Оттоманскую империю. Франция воюет с Россией. Англия, Франция, Голландия и Германия воюют с Испанией – после чего громят Наполеона, – а затем Англия почти непрестанно воюет с Испанией и в 1780 году отправляет две отдельные флотилии к Панамскому перешейку, одну – против испанских колоний на восточной его стороне, вторую – для захвата земель рядом с озером Никарагуа и рекой Сан-Хуан на западе, и эта вторая флотилия идет под командованием Горацио Нельсона. И хотя Горацио Нельсон был убежден, что озеро Никарагуа является ключевой точкой для всей ситуации, этаким Гибралтаром, который, если бы остался за Англией, разделил бы испанскую Америку на две части, нам теперь трудно поверить, что столько людей, живших в век просвещения


и торжества разума, могли быть так чертовски глупы, так свирепо невежественны, не учились на прошлых ошибках и продолжали творить те же самые кровавые зверства. Но именно так все и было, о чем и написано в весьма увлекательной книге авторства мисс Хелен Николей, которую мне одолжил третий помощник. Так что мне было приятно прочесть – хотя я сам англичанин, а вернее, шотландец, и потому отношусь с тайной симпатией к старине Патерсону, основавшему Английский банк, – так вот, мне было приятно прочесть, что в 1846 году США заключили договор с Новой Гранадой, согласно которому получили эксклюзивное право на транзит по территории Панамского перешейка от границ Коста-Рики до Дарьенского залива, а взамен обязались обеспечивать нейтральный статус любого канала, который может быть здесь построен, и защищать его от нападений извне, что особенно радостно для меня, поскольку один из моих собственных предков – раньше я об этом не говорил, а теперь пришлось к слову – тоже вынашивал план строительства Панамского канала, причем этот план был принят весьма благосклонно на обеде, данном в честь де Лессепса в Нью-Йорке в 1884 году.

Подходим к Бальбоа под полной луной, против сильного отливного течения, облака, словно кости, вынутые из макрели, и зловещие скалы – убийственно инопланетные закаты для отчужденных скитальцев.

(Мартин был настолько подавлен мыслью о вероятной разлуке с женой, что на какое-то время, как порою случается перед лицом настоящего бедствия, утратил всякое чувство меры и на миг как будто вправду забыл, что важнее: потенциальная катастрофа самой разлуки или то обстоятельство, что, не имея возможности купить у стюарда бутылку «Мартеля», он теперь мог рассчитывать только на выпивку, которой его угостит шкипер, – причем в выпивке он нуждался особенно остро и считал себя вправе ее получить, поскольку шкипер был еще и представителем предавшей его компании. Примроуз возвращается с мостика без новостей, и перспектива промочить горло отодвигается в неопределенную даль, потому что командир ведет свое судно против сильного отливного течения, под сгустившимися облаками, похожими на кости макрели, в гавань Бальбоа; и хотя было ясно, что под грузом такой ответственности сам шкипер тоже не станет пьянствовать – это предположение оказалось ошибочным, – Мартина все равно возмущало, что их не пригласили на аперитив; чуть погодя Мартин в сердцах выпил холодной воды, и произошло нечто весьма странное, его чувства по поводу недостижимого алкоголя снова преобразились в печаль: еще чуть погодя выпитая вода ударила в голову Мартину Трамбо, словно некое волшебство превратило ее в крепкий напиток… Тем не менее, когда корабль уже стал на якорь неподалеку от берега Бальбоа в россыпи ночных огней, а шкипер закончил рыбачить с кормы и наверняка завалился спать, потому что назавтра ему предстоит ни свет ни заря вести судно через канал, Мартин еще долго и тщетно ждал приглашения, – ждал, хотя принял за ужином по меньшей мере две кварты вина и, по идее, его страсти по выпивке должны бы отчасти уняться. Но нет: он по-прежнему напряженно прислушивался во взбудораженном ожидании, что шкипер все-таки постучит в дверь их каюты и тем самым избавит его от страданий. Боже правый, неужели бедняга стюард вот так же ждал чаевых? С той же гложущей душу тревогой, с какой мексиканцы, наверное, ждут la mordida, сиречь взятки? Мартина охватило желание немедленно спуститься вниз и дать чаевые стюарду, даже если придется выдернуть его из постели, и…)

Мистер Харон вышел с биноклем на палубу и глядел в темноту, в направлении канала…

27 ноября. Просыпаемся до рассвета – небо по-прежнему серое, луна еще светит, – разбуженные вторым помощником: в столовой нас ожидают сотрудники иммиграционного ведомства, им надо проверить наши документы, прежде чем судно войдет в Панаму. Полусонные, одеваемся впопыхах – я сам зол и встревожен, но до такой степени ненавижу всех вместе взятых иммиграционных служителей, что совсем их не боюсь, – и спускаемся вниз. Капитан muy correcto[41] в белой парадной форме, при черных с золотом эполетах и т. д., пьет бренди с представителями властей. Все формальности – за тем исключением, что выпить нам не предлагают, – занимают не больше пяти минут, и мы выходим на палубу. Надо сделать из этого потешную сценку с Мартином. Ха-ха. Digarillas парят над Бальбоа, раскинув крылья. За корпусом «Генри Такера» пароходной компании Луккенбаха уже брезжит рассвет.

В семь утра идем между бакенами, у седьмого расходимся на встречных курсах с пароходом «Партения» из Глазго; изумрудные пальмы, справа мигает огнями прибрежная гостиница на сваях; густая зелень с обеих сторон; слева – остров, плоский, как блин, заболоченная земля, изумрудные джунгли, как салат из цикория, снова пальмы, в просветах между стволами виднеются белые домики и, кажется, очень хороший пляж, бакены словно миниатюрные Эйфелевы башни – зеленый фонарь прямо по курсу обозначает вход в первый écloue (шлюз) – действительно замечательный пляж под салатом с цикорием слева, сразу за поворотом; мы приближаемся к первому бакену, справа – Бальбоа, пальмы и сооружения, похожие на загородные клубы, поля для гольфа; слева джунгли становятся гуще – 20 или 30 фрегатов парят в вышине, – справа тянется пристань, к ней подходит баркас, 20 негров с парусиновыми мешками поднимаются на борт по веревочной лестнице.

«Орион»: американский линкор устаревшего типа и подводная лодка.

Прохладный путь по каналу – справа илистые равнины, лодка, вытащенная на берег, полосатые столбы непонятного предназначения, затем нечто невинное вроде ольховой рощи в родном краю: чуть в глубине – 1 000 000 загородных клубов или борделей; маяк точно шахматная фигура, на илистых отмелях – белые цапли и гигантские дренажные трубы на фоне того же салата с цикорием. Теперь канал напоминает узкий, неспешный ручей с размытыми берегами.

Ласточки щебечут на наших мачтах, носятся вокруг наших мачт и антенн, резвятся, толкутся на марсе грот-мачты – и даже один большехвостый гракл.

Огромные фрегаты – digarillas, – обычные здесь, как стервятники в Мексике. Странное ощущение суши и птичьи трели.

Шлюзы.

Первый шлюз: Мирафлорес, 1913 г. Гигантские металлические ворота, очень высокие, но, кажется, слишком узкие – кораблю не пройти, – однако же мы проходим. Развлекаю Примроуз пересказом глупой истории из «Панча», о деревенской парочке, впервые попавшей в лондонское метро. «Нет, Марта, ты как хошь, а я в это темное гузно не полезу!»

Поднимаемся на 16,5 метров в двухкамерном шлюзе.

1000 птиц, предвещающих беды.

Второй шлюз: Педро-Мигель; 1913 г.

Опускаемся на 9,5 метров во втором, однокамерном шлюзе (символично) за 10 минут.

В салат из цикория добавляются алые акации и огненные фламбояны. Hombres кричат, несомненно, хотят la mordida.

Разрез Кулебра.

Самая черная страница в истории канала, ужас, крах, коллапс, самоубийства, убийства, лихорадка – на разрезе Кулебра. А теперь мы скользим по узкому каналу, роскошные джунгли как стена с двух сторон, потеряешься здесь, и уже через минуту-другую – либо смерть, либо очень своеобразная новая жизнь: обезьяны, птицы, орхидеи, зловещий хор джунглей. Жарко, как в турецких банях в аду. Джунгли приходится вырубать ежедневно.

Мемориальная доска на скале.

Аппаратура как для туманных горнов, водопады вдали. Вечный страх писателя, делающего заметки: как бы меня не приняли за шпиона. Водолазные поплавки. Золотые флаги, землечерпалки, одиночные станции наблюдения, в каждой сидит человек, смотрит в бинокль – высоченные тонкие башни; «Много банановых деревьев, – говорит Харон с его гортанным турецким смешком. – Когда-то здесь было полно аллигаторов, но не теперь».


РОБЕРТ ХАРОН

Консул Норвегии

Остров Таити, острова Общества


Американская землечерпалка «Тускада». Пытаюсь представить себе жизнь на таком судне в Панаме. Мутная вода. Вдоль Панамского канала тянутся джунгли, по камням носятся игуаны, кричат попугаи, поезд – такой же, как дома, в Англии, – громыхает по берегу. Какие-то кактусы, похожие издали на жимолость.

Корабль: «Ламантин» – Лондон.

Еще одно судно из Лондона, все идут встречным курсом, быстро, как по течению. (Бергсон.)

Эти грубые лондонские паршивцы, мои соотечественники, угощают французов малиной! Я изрядно пристыжен. Все равно не люблю лондонцев, поскольку сам – ливерпулец. Вот сейчас не люблю. «Вежливость – не пустая формальность, но утверждение истинного бытия человека». Взять для примера тех же мексиканцев… Прямо хоть плачь, думал Мартин. От стыда, хотя, по идее, плакать стоило бы от радости. (Если б малиной угостили его.)