Наши сны. Сборник рассказов

Вальдшнепиная тяга

Ранней весной я добирался к другу в деревню. Мы планировали пойти на охоту, на вальдшнепиную тягу. Бывает, и осенью иногда вспугнёшь из-под себя этого лесного кулика. Но весенняя охота на эту птицу – отдельная песня. В вечерних весенних сумерках, когда умолкают другие птицы, самцы вальдшнепов поднимаются над лесом и с призывными криками пролетают вдоль опушек и лесных дорог, призывая самок. Эта вечерняя тяга продолжается при звёздах, ненадолго смолкая ночью. Утром, почти по полной темноте, самцы возобновляют свои полёты, но только на несколько минут. Большинство горожан не подозревают о существовании этой весенней лесной песни.

Необъяснимая сила тянет меня в лес и держит в приятном волнении, когда я иду по заросшей дороге со своей старенькой двустволкой, ожидая хлопанья крыльев взлетающей птицы.

Деревня, в которой мой друг Дмитрий несколько лет назад купил себе дом, стоит посреди леса. Весной, в самую распутицу, до неё проезжают только мощные лесовозы, уазики и «шестьдесят шестые». Впрочем, и в остальные времена года случайные люди не стремятся посетить этот отдалённый уголок Нижегородской области. Леспромхозы ещё не успели добраться до местных лесов. Автомагистрали прошли в стороне, а на бывших колхозных полях ничего уже не выращивали по причине отсутствия в деревне молодых людей. Деревню уже давно населяли в основном старые бабки, не дождавшиеся полвека назад с последней войны с немцами своих мужей, да немного стариков, уцелевших и вернувшихся с этой страшной бойни. Цивилизация ещё не успела оставить свой безжалостный след в этих красивых местах. Именно по вышеуказанной причине мой друг и выбрал дом в этом глухом месте. По этой же причине я стремился забраться туда на выходные.

Проехав вначале километров сто на электричке, потом полчаса в автобусе, я вышел на конечной остановке в небольшой деревеньке с красивым названием Меньшиково. Название она это получила то ли от старого хозяина, то ли от своих размеров. Асфальт здесь заканчивался. Дальше мне предстояло пройти пешком. Деревня, куда я направлялся, называется Бочиха. Без сомнения, это имя она заслужила за своё местоположение.

Я пошёл по старой, едва заметной дороге, которая в два раза короче действующей наезженной, но главное – интересней, так как по ней почти никто не ходил. Много лет назад она была единственной, соединяющей эти деревни. Позже накатали новую, а эту люди забыли. Да так забыли, что даже первая попавшаяся на пути мне бабка не смогла объяснить, где эта старая дорога проходит. С настоящими слезами на глазах она принялась мне рассказывать, как неделю назад заблудилась на ней. Лишь поздно ночью вышла к Бочихе, где и заночевала. Ткнувшись в лес, ваш покорный слуга выбрал дорогу, которая двигалась в нужном направлении, но, пройдя с полчаса, вышел на вырубку, с которой не было другого выхода. Здраво рассудив, я вернулся в Меньшиково.

В крайней к лесу избе две старушки пилили дрова и топили баньку. Они-то мне подробно и объяснили, как выйти на нужную дорогу, по которой, по их словам, «теперича лишь одни охотники и ходють». С их помощью, с трудом, но удалось отыскать начало пути. Дорога действительно уже зарастала, как и говорил мне Дмитрий. Не успел я отойти от деревни и двухсот метров, как на первом же ручье вспугнул парочку рябчиков. Их громкое хлопанье крыльев приподняло мне настроение. Не отвлекаясь на этих куриных (весной охота на них запрещена), счастливый охотник продолжил свой путь. Лес был разнообразный. Участки соснового бора перемежались с дубами и плотными осинниками. В паре мест колея проходила по «гнилым» местам – заболоченным участкам около ручьёв. Мне приходилось вынимать из рюкзака «болотники», чтобы через них перебраться. Очевидно, эти два непроезжих места и решили судьбу этой дороги. В некоторых местах над ней коромыслами согнулись березы и осины. Под деревьями там лежали тетеревиные перья и помёт. Чёрные косачи отдыхали на этих «мостах». Прекрасный обзор позволял им взлететь задолго до приближения опасности.

Весь день дул сильный северный ветер, да так, что даже в лесу деревья гнулись, и на землю летели обломанные ветки. В одном месте лесная тропа разделяла сосновые посадки с молодым березняком. С треском, ломая ветки, два петуха-глухаря скрылись в сосновой чаще. Решив, что с утра схожу, поищу ток, я не стал задерживаться. Вечером мы договорились идти на вальдшнепиную тягу, а Дмитрий ждать не любит. Через три часа моя дорога соединилась ещё с одной, что указывало на близкое появление жилья. Перескочив через ручей, дорожка выскочила на зарастающие с окраин березками и сосенками холмистые поля. На другом конце этих полей, на бугре виднелась деревенька.

Добравшись до нужного мне дома, я с радостью обнаружил хозяина ещё дома. Дмитрий – опытный охотник, и прекрасно знает повадки зверей и птиц. К тому же он – прекрасный рассказчик. Мне нравится сидеть у него за столом рядом с тёплой русской печкой, опрокинуть пару стопок водки и послушать интересные охотничьи байки, без которых, как известно, и охота не охота.

Сегодня он явно был не в настроении и постоянно ворчал по поводу северного ветра, который нам всё испортит. Около восьми вечера в избу пришёл сосед Александр. Мы пропустили для «сугрева» по пятьдесят грамм и вчетвером (четвёртым был старый Димин спаниель) отправились на тягу. Дмитрий сказал, что встать можно на пролесках и прямо с деревней, но здесь тетеревиный ток, а птицу по пустякам тревожить не стоит, да и идти из-за ветра нужно глубже в лес, в «вальдшнепиные угодья».

Тропинка бежала вдоль молодой поросли берез и сосен. Под ногами то шуршал галечник, то мягко прогибался мох. Ещё у деревни стали взлетать тетерева. Красивые расфуфыренные косачи с ярко-красными бровями и серенькие невзрачные тетёрки с хлопаньем поднимались в метрах сорока перед нами. Они прилетели сюда ночевать, чтобы утром красоваться на току в поле.

Мы шли около получаса. Стало быстро темнеть. По дороге Александр рассказал, что недавно в этих местах видел свежий медвежий след. Я про себя подумал, что не зря на всякий случай положил в нагрудный карман пулевой патрон, хоть это категорически и запрещено на весенней охоте. Носить с собой пули я стал после камчатской экспедиции. Там просто по-другому нельзя. Вдали от населённых пунктов, посреди величественных сопок, рядом с бескрайним океаном понимаешь, что ты только песчинка в этом мире. И если вдруг тебя задерёт ненормальный медведь (нормальный просто уйдёт: еды летом у него – прорва), то это будет так же естественно, как отлив, оставляющий на берегу старого умершего моржа.

Первым встал на место Саша. Это была большая поляна перед ручьём, заросшим ивняком. Мне было всё равно, где встать, но Дмитрий сказал, что раз я у него впервые, то он поищет специальное место. Несколько раз мне казалось, что более подходящей позиции не бывает, но, критически оглядевшись, он двигался дальше. Наконец мы вышли на большую поляну, расположенную под уклон. В верхней её части начиналась просека, около которой рос большой куст. Здесь Дмитрий удовлетворённо остановился:

– Вставай здесь. Погода – ни к чёрту, но у тебя тяга будет. Налетать будут с четырёх сторон. Встречаемся у Сани на поляне.

И он ушёл по просеке, скрипя снегом, небольшой кусок которого чудом не растаял посреди голого леса.

Я остался один на один с весенним лесом. Пятнадцатиминутное ожидание первой птицы показалось вечностью. После захода солнца ветер немного стих. В наступающих сумерках смолкло птичье многоголосье. Вдруг послышалось: «хоор, хоор, сиик». Вальдшнеп летел над деревьями. Выстрел. Промах. Через пару минут за спиной из просеки вылетел второй, и я свалил его. Багрянец еле освещал мою поляну. В воздухе периодически с хорканьем проносились вальдшнепы в красивом рыжем оперении, разглядеть которое, конечно, было уже нельзя. Опытный Дмитрий не ошибся. В общей сложности на меня вылетело шесть птиц, в то время как с Сашиной стороны был слышен всего один выстрел и один выстрел со стороны, куда ушёл Дима. Стало совсем темно. Тяга закончилась, лишь невдалеке ухал филин.

Вдруг по моей спине побежали мурашки: что-то животное, несмотря ни на какие старания цивилизации, всё-таки живёт в нас. Лишь секундой позже до меня дошло, что позади в лесу заскрипел снег. Постеснявшись собственного испуга, я окликнул Диму, но в ответ была тишина. Пригляделся – на снегу посреди просеки появился габаритный предмет ростом мне по грудь. Я крикнул: «Кто это?» Предмет молчал. Судорожно расстегнув нагрудный карман, перепуганный охотник переломил ружьё и вставил пулевой патрон. Я не знал, кто это стоит, но и желания знакомиться у меня не было: в голове всплыл рассказ Саши о свежем медвежьем следе. Признаюсь честно: периодически оглядываясь, я побежал к месту встречи на Сашиной поляне.

Мужики меня уже ждали. Спаниель беспечно подбежал ко мне и, виляя хвостом, ткнулся мокрым носом в ягдташ. На моих компаньонов вылетело лишь по одному вальдшнепу, и они явно были разочарованы. Я не сразу рассказал, что кто-то напугал меня. Какое-то время мы говорили о слабой тяге из-за плохой погоды. Наконец поборов стеснение за собственный испуг, ваш покорный слуга поведал о случившемся. Дмитрий сказал, что когда уходил с моей поляны, видел след лосёнка, поэтому, скорее всего, это он и был. С утра он собирался пойти на утреннюю тягу, на мою поляну, а заодно – посмотреть и следы на просеке.

С утра пошёл дождь, первый в эту весну. Он разрушил и растопил последний снег. Нам так и не суждено было узнать, кто же стоял за моей спиной. Но это ведь совсем и неважно. За спиной у нас всегда стоит тот, кого мы больше ждём.

01.07.96

Кто останавливает дождь?

Эта история случилась со мной много лет назад на Камчатке. Тогда ни я, ни мои друзья особого внимания ей не придали. Большое всегда видится на расстоянии. Сегодня, травя у костра всякие охотничьи байки, я обязательно рассказываю и эту историю.

Заканчивался месяц нашего пребывания в бухте Анастасия, что на Тихоокеанском побережье, на самом севере полуострова Камчатка. Уже давно пришла пора перебрасываться ещё севернее – в бухту Дежнёва, чтобы соединиться с парнями из Казанского университета. Но «борта» (вертолёта) всё не было. Впрочем, ничего не было: ни связи, ни продуктов. Был только бесконечный непрекращающийся дождь. Он мелко и нудно моросил уже целую неделю. Напрасно я дважды в сутки выходил в эфир. «Пихта» (позывной инспекции в Корфе) не отвечала. Сплошная облачность и бесконечный дождь намертво глушили наши радиопризывы.

Погода в августе обхаживала нас жаркими солнечными деньками. За этот месяц мы наизусть выучили все окрестности, совершая суточные переходы в различные направления от палатки. Казалось, что курортная погода никогда не закончится, но однажды натянуло облачность, и пошел нудный мелкий дождь. Соседние сопки и противоположный берег потонули в тумане.

Продукты, что мы привезли с собой, давно закончились. Осталось лишь немного муки, из которой пекли лепёшки с голубикой, лапша и десяток патронов. Уже несколько дней в реку не заходила горбуша. Это печалило нас больше всего. Мы уже привыкли к вечернему чаепитию с красной икрой. Каждый вечер на ближайшем нерестилище удавалось отлавливать пару-тройку самок и прямо на месте сдоить в кружку икру, которую в лагере солили приготовленным тузлуком. «Малина» закончилась с приходом сентября. В ручье остались лишь лощавые рыбы, не пригодные для употребления.

Каждое утро я выходил на охоту, чтобы подстрелить пару уток. Потом мы варили их вместе с лапшой, это было и на завтрак, и на обед, и на ужин. Последние дни я начал экономить патроны и стрелять бакланов. Одним выстрелом со скалы можно было сбить двух или трёх. Местные охотники и рыбаки не едят бакланов, но это всё предрассудки. Если с него содрать целиком шкуру и жир, то вкус не хуже, чем у любой другой морской утки.

Мы собрали около палатки весь плавник, поэтому за дровами приходилось с каждым днём ходить всё дальше и дальше. Самое противное, что дождь пропитал всё влагой настолько, что вылезать из палатки не было никакого желания. Моржи, ради которых собственно наша группа и жила в бухте, давно её покинули, поэтому мы с нетерпением ждали вертолёта, чтобы переброситься в бухту Дежнёва.

Вечером 3 сентября с нами неожиданно связалось по рации судно «Конюшково». Оно как раз шло в нужную нам бухту забирать своего студента. В наступающих сумерках, под проливным дождём, за двадцать минут мы собрали весь свой нехитрый скарб и на присланном за нами мотоботе перебрались на судно. Единственное, что мы с собой не взяли, была наша железная печка, о чем нам пришлось впоследствии неоднократно пожалеть.

На море был шторм. Судно качало и бросало как щепку. Команда вечером, пока мы стояли на рейде в Анастасии, угощала нас всякими деликатесами. Как только мы вышли в открытый океан, стало ясно, что продукты впрок нам не пойдут. Всю ночь продолжалась болтанка. Рано утром я проснулся, когда мы уже стояли в бухте Дежнёва. Шторм не утихал, поэтому попасть на берег было не так просто. Бот, который нас доставил к берегу, перехлёстывали волны, разбивающиеся со злостью о скалы. Высаживаясь первыми из бота, я и Андрей Терехов, вместе со всеми вещами оказались в воде. Коля Малинин, пытаясь спасти спальные кули, тоже выпрыгнул за нами в воду.

На берегу нас ждали двое студентов Казанского университета, с которыми мы расстались, когда вертолёт высадил нас в бухте Анастасии, увозя их дальше, и студент Марийского университета, которого и пришло забирать «Конюшково». Эту тёплую встречу дополняла пара тысяч моржей, беспокойно поглядывавших на непрошеных гостей. Бот забрал своего пассажира, а мы остались стоять на берегу, мокрые до нитки, посреди груды сырых вещей, провожая взглядом уходящее судно, а сверху всё лил непрекращающийся дождь.

К нашему сожалению, в лагере у казанцев не оказалось печки. Они готовили пищу на костре. Зато их палатка имела спальный отсек, состоящий из натянутой внутри шерстяной двухместной палатки, оставленной здесь ранее жившими новосибирскими студентами.

Наш новый лагерь достоин отдельного описания. Палатка была вся штопаная-перештопанная. Сверху на ней лежал полиэтилен, не позволяющий протекать воде. На полиэтилен была натянута рыбацкая сеть, по краям которой для утяжеления висели тяжёлые стеклянные поплавки, благодаря чему даже сильный ветер не срывал эту гидроизоляцию. Внутри палатки был сколочен деревянный каркас, который тоже недавно ремонтировали, что не ускользнуло от нашего внимания. Как выяснилось, и порванная палатка, и поломанный каркас были следствием недавнего набега двух медведей. Дощатый настил, «спальное» отделение и «рабочие» сени, придавали жилью необходимый комфорт. На улице рядом с палаткой стоял сколоченный стол, пара скамеек, а по тропинке рядом нёсся ручей, образованный дождевым потоком.

Под непрекращающимся дождём трое нижегородцев развернули свою мокрую палатку. Чтобы её просушить, соорудили из половинки железной бочки печку, но сия конструкция сыпала таким количеством искр, что побывавшая в солёной воде ткань постоянно прожигалась. Мы спешно зашивали эти дырки. Новая напасть: вспыхнула палатка. Погасив огонь, обнаружили, что вход нашей палатки сгорел. Такая же участь постигла и один из трёх спальных кулей на оленьем меху. Развернув радиостанцию в остатках палатки, я попытался выйти на связь с базой в Корфе, чтобы сообщить, что мы перебросились самостоятельно, но попытки мои были тщетны, как впрочем, и в последующие дни.

Ребята с Казанского университета предложили нам не мучиться, а ложиться спать вместе с ними в тёплую двухместку. Мы были мокрые насквозь, уставшие, поэтому уговаривать нас не пришлось. Как известно – «в тесноте, да не в обиде». Усевшись за вечернюю трапезу впятером в «сенях» нашего нового жилища, по очереди стали делиться новостями. Влад и Дима (так звали «коренных» дежнёвцев) были рады нашему прибытию по ряду причин. Во-первых, они по нам соскучились. Во-вторых, они с нетерпением ожидали моего ружья, так как у них самих оружия не было, а местные медведи до того обнаглели, что не только порвали им палатку, но и повадились по ночам съедать оставляемые на улице супы и другие продукты. В-третьих, у них не было топора. Точнее – топор был, а не было топорища. Деревьев же толще пальца в бухте не водилось. В этом месте их рассказа мы засмеялись. Дело в том, что когда мы жили в Корфе, то купили топоры, к которым не было в магазине топорищ. Я, с нашей стороны, а Дима со стороны казанцев, сделали из поленьев к топорам топорища. Моё получилось страшное и неказистое, а у Димы – как на витрину. Андрей с Колей меня высмеяли, а Дмитрий сделал ещё пару: одно нам, а другое – им. Его красивое детище сломалось у нас в Анастасии уже на второй день, а моему страшному было всё нипочем. Как выяснилось, печальная судьба постигла и другие «произведения искусства». В-четвёртых, у них не было ножей. Они благополучно теряли их по очереди. Это походило на мистику, но в правоте их слов мы убедились впоследствии сами. Стоило нам найти клык или умершего моржа, как кто-нибудь из нас терял нож. Впоследствии апофеозом была пропажа ножовки, исчезнувшей почти на глазах.

В тот вечер праздничный ужин был на славу. Нас поразило изобилие различных продуктов. Казанцы угостили нас даже сигаретами, хотя сами не курили. Мы помнили, что запасов они брали меньше нашего, а вертолёт к ним тоже не прилетал. Немного поводив нас за нос, они сообщили причину своего благополучия. Как выяснилось, парни нашли в пятнадцати километрах вглубь побережья корякский «контейнер», откуда и пополнили свои запасы. Корякским «контейнером» в тех местах называют железные ящики, которые устанавливаются с вертолётов на пути проходящих оленеводческих бригад. Запас продуктов, спичек, сигарет в них ежегодно пополняется. Нашедшему сию кладовую не грозит голодная смерть.

Пока мы обменивались новостями, сварился ужин. Я достал из рюкзака специально припасённую для этой встречи последнюю бутылку водки. Мы разлили на пятерых сразу всё, чтобы хоть как-то согреться. Подняли свой единственный тост. Он был не за встречу и звучал так: «Господи, дай нам завтра хотя бы полдня сухой солнечной погоды, чтобы просушиться самим и просушить вещи!» Это было нашим самым заветным желанием в этот момент. После этого мы, сырые, залезли в «спальный» отсек палатки. Я поставил в голове заряженное на всякий случай пулями ружьё. Вскоре все уснули.

В пять утра нас поднял голос Коли Малинина:

– Вставайте! Солнце!

Сквозь двойную палатку ничего не было видно вообще, поэтому мы послали его «в баню». Тогда он стал вытаскивать нас за ноги. Каково же было наше удивление, когда мы вылезли и не обнаружили на небе ни одного облачка. Мощный ветер прогнал все облака и продолжал неистово дуть. Мы разделись, достали сырые вещи из рюкзаков и палатки. Тундра вокруг лагеря стала походить на цыганский табор после тотальной стирки. Солнце и ветер за несколько часов сделали своё дело. Одежда и вещи высохли. Нам даже удалось сходить на ознакомительную экскурсию по окрестностям. К обеду ветер нагнал тучи. В час дня снова пошёл дождь. Он продолжался ещё неделю. Нам он был уже не страшен. Я не представляю, что бы мы делали, если бы не просушились и не подготовили лагерь. Небо услышало нашу просьбу.

Конечно, каждый волен по-своему рассудить этот случай…

18.05.97

Прыжок

В бухте Дежнёва, что расположена на самом севере Камчатки, стояла отличная осенняя погода. Северный ветер принёс антициклон. Солнце отражалось в снежных шапках самых высоких сопок и играло на волнах грозного Тихого океана. Тундра к концу первой декады сентября стала пёстрой от всевозможных красок. Яркие жёлтые, оранжевые, красные, бордовые и коричневые цвета разбавили тёмно-зелёные, серые, салатные и изумрудные тона. Как на персидском ковре, природа разбросала белые пятна пушицы рядом с голубыми пятнами ягод гонобобеля и асфальтово-чёрными шикши. Только цвет прибойки не изменился: её составляли здесь красно-бурые, тёмно-серые и зеленоватые камни из яшмы и яшмовидных кварцитов, что характерно для корякских фьордов.

Вот таким прекрасным сентябрьским утром трое студентов биофака: я, Влад и Андрей, живущие здесь ради наблюдения за моржами, разглядывали из своего лагеря в шестидесятикратную подзорную трубу моторную лодку, спешащую к берегу. Из нашего лагеря просматривалась практически вся бухта и большая часть её побережья. Гости в бухте Дежнёва бывали не просто редко, а очень редко. Да и откуда им было взяться здесь, на краю света? В появившейся из-за мыса лодке к нам, похоже, плыли соседи – рыбаки из бригады, стоящей десятью километрами севернее. Так как плавсредства у нас не было, то осваивать местность приходилось по суше. Ещё неделю назад мы увидели с соседнего хребта в стороне, откуда сейчас плыли люди, реку и деревянные постройки.

Перед лодкой разлетались гаги и утки, собравшиеся тысячами в этой огромной бухте. Когда люди причалили к косе, лежащие поодаль моржи беспокойно приподняли головы и стронулись с лежбища в прибойку, но, немного погодя, успокоившись, грузно стали выбираться обратно на галечник. Их коричневые и розовые тела снова заполнили побережье. На озере, что было отделено от моря тоненькой косой, поднялась большая стая горбоносых турпанов. Эти чёрные птицы устремились в бухту плотной массой. Они летели над руслом узенькой протоки, которая соединяла озеро с океаном, повторяя все её изгибы и повороты. Их чёрные тела и крылья слились в единую массу. Сверху казалось, что это асфальтовая дорога несётся в бескрайние водные просторы.

Вскоре два рыбака с карабинами наперевес поднялись к палатке. Представившись Александром и Алексеем, они вынули из мешка две кеты, пару гольцов. Покурив, рыбаки перешли к делу. Их интересовали медведи. Алексей был на путине впервые. За всё лето ему не представился случай застрелить «косолапого». Скоро должно было прийти судно, чтобы их забрать вместе с заготовленной икрой и рыбой, поэтому они решили не откладывать вопрос с добычей зверя в долгий ящик. Около их рыбацкой базы медведи не водились. Многолетняя традиция по уничтожению тундровых гигантов привела к оскудению запасов. Попасть к рыбакам от нас можно было только по морю, либо – перевалив через хребет, выходящий на их сторону практически отвесной пропастью. Видимо, по этой причине медведи, водившиеся в изобилии около нашего лагеря, не попадались около рыбацких построек. В поисках зверя рыбаки и приплыли в нашу часть бухты. Мы обрадовались свежим людям, но идти на охоту наотрез отказались. Нам было жаль медведей, хотя те не так давно разграбили наш лагерь.

Гости, выпив чай, начали осматривать тундру в подзорную трубу. Долго ждать не пришлось. Они быстро заметили «косолапого», и, взяв направление, отправились за добычей. Тем временем мы обнаружили на побережье мёртвого старого моржа. В нашу обязанность входило вырубать клыки у всех павших зверей и сдавать государству. У морского гиганта был один хороший и один обломанный клык. Повозившись пару часов, мы достали оба. Целый был длиной 74 см. При разделке Андрей потерял нож, который клал во время работы рядом с собой. Полчаса потратив на бесполезные поиски, мы, оставив инструменты и «белое золото» в приметном месте около старых китовых позвонков, отправились собирать грибы. За этим занятием пролетела ещё пара часов. Наша компания уже занималась обедом около палатки, когда услышала сухие выстрелы карабинов. Стреляли пять раз с небольшими перерывами.

Когда появились Александр с Алексеем, уже начало смеркаться. Они принесли шкуру некрупного медведя и немного мяса. Сегодня утром мы видели этого зверя. Он, лёжа на спине, как цирковой медведь, крутил лапами старую газету. Наша «бригада» неодобрительно посмотрела на то, что когда-то было хозяином тундры. Рыбаки почувствовали неловкость и стали собираться к себе на базу. Уже стемнело, да и погода захмурилась. Поднялся ветер, небо стало затягивать облаками. Видимо, природа тоже не одобряла бесполезное убийство «косолапого». Рыбаков мы никуда не отпустили. Накормили их жареными грибами, достали оленьи кули и уложили спать. Оно на Руси известно: утро вечера мудренее.

Следующий день море по-прежнему штормило. Я, узнав радиочастоты, попытался связаться с оставшимся на базе рыбаком по рации, но частоты наших радиостанций были фиксированными и не совпадали, поэтому ничего не получилось. Всё утро, сидя у костра, мы расспрашивали рыбаков о Камчатке. Чай сменялся сигаретами. В обед, несмотря на плохую погоду, рыбаки стали собираться к себе. Они навесили на лодку мотор «Вихрь», проверили запасной мотор «Ветерок» и, забрав свои вещи и оружие, поплыли обратно. Наши уговоры остаться не подействовали. Казалось полным самоубийством выходить в такую погоду в море на их маленькой лодке. Мы ещё вчера заметили у рыбаков три огромных ярких пластиковых японских поплавка с короткими верёвками, заканчивающимися удавочными петлями. Рыбаки берут их на случай, если лодка перевернётся в море. Вода – +2 градуса по Цельсию. Продержаться в ней долго невозможно. Вот и набрасывают рыбаки петли-удавки от этих буёв себе на шею, чтобы их тела могли выловить и похоронить в земле.