Непристойные предложения

Он также знал, что не хочет становиться первяком.

Тогда что осталось? Бизнес? Хорошо, тогда остается вопрос Браганзы. Что делать бизнесмену, когда спрос настолько хорошо контролируется, что практически сходит на нет?

Или что ему делать вот в таких обстоятельствах, когда спроса как будто и нет, так как нет ничего такого, что пришельцы хотели бы получить от хилого, ничего не знающего человечества?

– Он найдет что-нибудь, что им нужно, – сказал Хебстер вслух.

Как? Как? Ну, хорошо, индейцы ведь продавали свои расшитые одеяла бледнолицым, получали за это деньги, зарабатывали на жизнь. И он будет настаивать, чтобы ему платили наличными, а не огненной водой. Если бы только он мог организовать встречу с пришельцем, то довольно быстро смог бы понять, в чем тот нуждается, чего хочет всем своим внеземным существом.

А затем, когда вокруг него повсюду материализовались бутылки в виде реторт, пробирок и воронок, он все понял! Они настойчиво формировали в его сознании вопросы. И их не удовлетворяли ответы, которые он пытался найти. Однако им нравились ответы. Им очень и очень нравились ответы. Если он заинтересован, всегда есть способ…

Он ощутил, как большая бутылка с яркими точками будто погладила ему мозг, и закричал.

– Нет! Не хочу! – объяснил он в отчаянии.

Пиннь!.. – начали точки-в-бутылке, и Хебстер схватился за свое тело. То, что его плоть не исчезла, несколько воодушевило его. Он чувствовал себя той девчонкой из греческой мифологии, которая молила Зевса дать ей узреть его во всей мощи его божества. Через пару мгновений после этой мольбы от любопытной женщины не осталось ничего, кроме маленькой кучки пепла.

Бутылки вращались в головокружительном ритме, залетали друг в друга и снова разделялись в странном замысловатом танце, излучая эмоции, которые весьма отдаленно можно сравнить с любопытством и отчасти с восторженным весельем.

Почему именно восторг? Хебстер был уверен, что уловил отголосок именно этого чувства, понимая, что алгоритмы мышления совершенно не совпадают. Он покопался в своей памяти, нашел то, что ему показалось соответствующим ситуации, но потом отбросил в сторону после тщательного изучения. Что же он пытался вспомнить, что пытались подсказать его сверхэффективные инстинкты успешного бизнесмена?

Танец ускорялся и усложнялся. Несколько бутылок проскользнуло под его ногами, и Хебстер видел, как они пульсировали и вращались в десяти футах под поверхностью земли, словно их присутствие сделало планету прозрачной и проницаемой. Совершенно не знакомый с тем, как обстоят дела у пришельцев, не зная и не переживая о том, танцуют ли они, совещаясь или совершая необходимый социальный ритуал, Хебстер все-таки почувствовал, что танец приближается к своей развязке. Между большими бутылками появились тонкие изогнутые зеленые молнии. Что-то взорвалось у его левого уха. Он в страхе потер лицо и отпрянул в сторону. Бутылки последовали за ним, не выпуская его за пределы сферы, которую они очертили вокруг него своими бешеными движениями.

Почему именно восторг? Там, в городе, пришельцы казались ужасно серьезными, когда практически без движения висели в воздухе, наблюдая за жизнью и делами человечества. Они были хладнокровными и аккуратными учеными, которые не демонстрировали ни малейшего намека на… на…

Значит, он что-то понял. Наконец-то он что-то понял. Но что делать с мыслью, если ее невозможно ни выразить, ни реализовать?

Пинньг!

Предыдущее предложение повторялось уже более настойчиво. Пинньг! Пинньг! Пинньг!

– Нет! – заорал он, попытался встать на ноги, и понял, что не может. – Я не хочу… Не хочу становиться первяком!

Раздался отстраненный, почти божественный хохот.

Он почувствовал, как что-то ужасное скребется в его мозгу, когда два или три пришельца залетели туда и начали вертеться. Со всей силы Хебстер зажмурил глаза и начал думать. Он был близок, очень близок… У него появилась мысль, но нужно было время, чтобы ее сформулировать. Немного времени, чтобы понять, что это за мысль и что же с ней делать.

Пинньг, пинньг, пинньг! Пинньг, пинньг, пинньг!

У него заболела голова, как будто из нее высасывали разум. Он пытался удержать его, как только мог. Но ничего не получалось.

Ну, хорошо. Он внезапно расслабился, бросив все попытки себя защитить. Но разум его кричал, и этот крик проник в глотку. Впервые в своей жизни, лишь частично понимая, кому он обращает свой отчаянный крик, Алджернон Хебстер просил о помощи.

– Я все сделаю! – попеременно кричал и думал он. – Экономить деньги, экономить время, экономить то, что вы только захотите сэкономить, кем бы вы ни были и кем бы себя ни называли… Я помогу вам экономить! Помогите мне, помогите мне! Мы все сделаем, но только быстрее. Вашу проблему можно решить – экономия. Сводный баланс … помогите…

Слова и безумные мысли сменяли друг друга и исчезали обратно, как сжимающиеся кольца пришельцев вокруг него. Он все кричал, пытаясь сконцентрироваться на умственных образах, когда неуклонно где-то внутри него игривые и веселые силы загоняли в угол его здравый ум.

Внезапно он перестал ощущать что-либо. Внезапно он получил те знания, о которых никогда не мог и мечтать, и в тысячи раз больше забыл. Внезапно он понял, что каждым нервом своего тела можно управлять по мановению мысли. Внезапно он…

Пинньг, пинньг, пинньг! Пинньг! Пинньг! ПИННЬГ! ПИННЬГ! ПИННЬГ! ПИННЬГ!

– … как-то так, – сказал кто-то.

– Что, например? – спросил кто-то еще.

– Ну, они даже лежать не могут нормально. А этот спит как человек. Они вращаются и стонут во сне, эти первяки, серьезно, как как закоренелые алкоголики… Раз уж мы заговорили о стонах – вот и наш герой.

Хебстер обнаружил себя на полевой армейской кровати. Голова просто раскалывалась. Страхи оставляли его, а если нет страхов, то значит и любой вред, любая боль была ему нипочем. Браганза с очень озабоченным и расстроенным видом стоял рядом с кроватью, разговаривая с другим человеком, который, по всей видимости, был доктором. Хебстер улыбнулся им обоим, подавив в себе искушение издать череду бессмысленных слогов.

– Привет, парни, – сказал он. – Вот и я. Крыша выправлена и надежно закреплена.

– Вы, что, хотите сказать, что вступили в контакт? – закричал Браганза. – Что общались с ними и не стали первяком?

Хебстер приподнялся на локте и увидел через открытый полог палатки Грету Сайденхайм, которая стояла по другую сторону от вооруженного охранника. Он помахал ей рукой, а она кивнула и широко улыбнулась в ответ.

– Нашли меня одиноко лежащего в пустыне, как бродягу, да?

– Нашли! – сплюнул Браганза. – Тебя, парень, притащили первяки. Впервые, понимаешь, это произошло впервые. Мы ждали, когда ты придешь в сознание с непоколебимой верой, что все с тобой будет нормально.

Президент корпорации потер лоб.

– Будет, Браганза, все обязательно будет. Только первяки, да? Им не помогали никакие пришельцы?

– Пришельцы? – Браганза сглотнул. – Что заставило тебя подумать… Что вообще дало тебе основание полагать, что… что пришельцы должны помочь первякам доставить тебя сюда?

– Хорошо, возможно, мне не следовало использовать слово «помощь». Но я думал, что в группе сопровождения моего бессознательного тела сюда было несколько пришельцев. Что-то вроде почетного караула, Браганза. Это было бы вежливо с их стороны, не думаете?

Агент Комиссии удивленно взглянул на доктора, который с интересом слушал их разговор.

– Можете выйти на минутку? – попросил Браганза.

Он проследовал за доктором и опустил полог палатки. Затем подошел к армейской кровати и начал нервно дергать себя за усы.

– Послушай, Хебстер, если ты и дальше будешь продолжать паясничать, я вспорю тебе живот, вытащу кишки и накормлю тебя ими! Что произошло?

– Что произошло? – Хебстер засмеялся и медленно, осторожно потянулся, как будто боялся сломать кости рук. – Не думаю, что смогу когда-либо полностью ответить на этот вопрос. И есть какая-то часть моего рассудка, которая очень рада, что не смогу. Вот, что я помню совершенно точно. Меня посетила мысль. Я донес ее до заинтересованной стороны. Мы с этой стороной заключили предварительное соглашение от лица представителей, точные условия этого соглашения будут определены нашим руководством, а окончательный итог будет зависеть от принятия изложенных условий. Более того, мы… Хорошо, Браганза, хорошо! Я расскажу все, как есть. Опустите свой складной стул. Следует учитывать, что я только что пережил довольно тяжелое потрясение.

– Ничуть не тяжелее чем то, что предстоит пережить нашему миру, – зарычал представитель власти. – Пока ты наслаждался своим трехдневным отпуском, Демпси устроил полноценную повсеместную революцию. Он очень аккуратно ограничил все парадами и устным фейерверком из своих лозунгов, чтобы мы не применили спецвойска для разгона, однако очевидно, что скоро они начнут демонстрировать мускулы. Возможно, все произойдет завтра; он пока настраивает телевещание на весь мир, и, по мнению наших лучших экспертов, его девиз, произнесенный в прямом эфире, и будет сигналом к действию. Знаешь, какой у него лозунг? Он связан с Верусом, которому предъявлено обвинение в убийстве; они заявляют, что он станет мучеником.

– И вас всех тоже застали врасплох. Сколько агентов Специальной комиссии оказались на самом деле высшистами?

Браганза кивнул.

– Не очень много, но больше, чем мы ожидали. Больше, чем мы можем себе позволить. И он все сделает. Демпси пойдет до конца, если только ты не нашел какого-то решения. Смотри, Хебстер, – в его тяжелом голосе появились нотки мольбы, – не играй со мной больше. Не обижайся на мои угрозы, в них нет никакой личной неприязни, просто ужасное беспокойство за мир, за всех людей, за правительство, которое я поклялся защищать. Если ты все еще злишься на меня, я, Браганза, отпущу тебя на все четыре стороны, как только мы расхлебаем эту кашу. Но сначала расскажи, что мы имеем. Много жизней, да что там – вся история человечества зависит от того, что ты делал в пустыне.

Хебстер все ему рассказал. Он начал с описания инопланетной вальпургиевой ночи.

– Наблюдая за тем, как пришельцы влетают друг в друга и вылетают обратно в каком-то странном ритме, я вдруг понял, насколько они отличаются от тех глубокомысленных точек-в-бутылках, которые зависают над нашими оживленными городами, как сильно знакомое место влияет на поведение, и насколько трудно понять их по поведению в незнакомой компании. А потом я понял, что здесь не их дом.

– Это понятно. Ты узнал, из какой части галактики они сюда прилетели?

– Я вообще не об этом говорю. Только потому, что мы выделили это место (и многие другие места – в Гоби, Сахаре, Центральной Австралии) как резервацию для тех из нас, чей рассудок повредился из-за четкой, осознанной и непреклонной уверенности в нашем несовершенстве, мы не можем предполагать, что пришельцы, обитающие вокруг этих поселений первяков, тоже организовали здесь свои поселения.

– Чего? – Браганза быстро замотал головой и заморгал глазами.

– То есть мы сделали такое предположение, исходя из очень очевидного превосходства пришельцев над нами. Но это предположение, а значит и само превосходство, существует только в нашем понимании того, что означает термин «превосходство», а что – термин «неполноценность», а для пришельцев эти понятия заключаются совершенно в другом. И понятия эти могут оказаться совсем неприменимыми к тем пришельцам, которые живут… в резервации.

Агент Спецкомисии начал мерить палатку быстрыми шагами. Он колотил себя по открытой потной ладони огромным кулаком.

– Я начинаю понимать…

– Я тоже в ту минуту осознал, что начинаю что-то понимать. Предположения, которые не вписываются в алгоритмы мышления, поддерживаемые ими, уничтожили множество куда более талантливых бизнесменов, с которыми я не захотел бы оказаться даже за одним переговорным столом. Возьмем четырех брокеров, которые после краха рынка в тысяча двадцать девятом году…

– Хорошо, – быстро вмешался Браганза, ставя стул у кровати. – Что было дальше?

– Я все еще не был ни в чем уверен; в голове у меня пронеслись несколько случайных мыслей, вдохновленных выбросом инопланетного неосязаемого адреналина, и, конечно, меня не покидало стойкое ощущение, что эти пришельцы не демонстрировали того пришельского поведения, к которому мы уже привыкли. Они напоминали мне что-то или кого-то. Я был точно уверен, что как только вспомню кого, то практически решу эту проблему. И я был прав.

– Как это ты был прав? Что ты там вспомнил?

– Можно сказать, что я пошел от обратного. Я вспомнил аналогию профессора Клаймбокера о бледнолицых, которые навязали огненную воду индейцам. Я всегда чувствовал, что в этой аналогии и кроется решение. И внезапно, вспоминая профессора Клаймбокера и наблюдая за этими могущественными созданиями, вертящимися друг вокруг друга, залетающими друг в друга и вылетающими обратно, я внезапно понял, что здесь не так. Не сама аналогия, а то, как мы ее воспринимаем. Мы взяли молоток за боек, а не за ручку. Бледнолицые дали огненную воду индейцам – все так, но и получил обратно не меньший подарок.

– Что же?

– Табак. Конечно, с табаком все в порядке, если им не злоупотреблять, однако, первые белые люди, которые начали курить табак, скорее всего, лишились чувства меры точно так же, как первые индейцы, попробовавшие алкоголь. У алкоголя и табака есть одно общее свойство – можно отравиться и заболеть, если принять в первый раз слишком много. Понимаешь, Браганза? Эти пришельцы в пустынной резервации больны. Они встретились с чем-то в нашей культуре, чего психологически не могут переварить, например… ну, я не знаю, что там такого выдающегося в нашем умственном пищеводе, от чего могут образоваться язвы и гастрит. Их отправили в пустыню на карантин, пока проблема не будет решена.

– Что-то, что они не могут переварить психологически… Что это может быть, Хебстер?

Предприниматель раздраженно пожал плечами.

– Не знаю. И не хочу знать. Возможно, они просто не могут забыть о проблеме, пока ее не решат, однако они не могут решить вставших перед ними загадок о жизни человечества, так как человечество по своей сути очень разное. Не следует думать, что они понимают нас, только потому, что мы не можем понять их.

– Это ведь не все, Хебстер. Как говорят в телевизоре: мы это можем, но ведь они могут все гораздо лучше.

– Тогда почему они посылают этих первяков с просьбами дать им самые странные приспособления и самые невообразимые безделушки?

– Они могут копировать все, что мы производим.

– Может, это оно и есть, – предположил Хебстер. – Они могут копировать, но могут ли проектировать и разрабатывать? Они демонстрируют все признаки того, что являются расой существ, которой никогда не приходилось что-то для себя создавать. Возможно, они довольно быстро эволюционировали в животных, имеющих власть над материей, поэтому им не приходилось проходить через различные стадии проектирования и создания различных вещей. Это, если говорить в наших терминах, огромное преимущество; но неминуемо влечет за собой ряд недостатков. Помимо всего прочего это означает сведенное к минимуму искусство в различных формах его проявления, отсутствие базовых инженерных знаний о самих вещах, не говоря уж о свойствах используемых и видоизменяемых материалов. Потом оказалось, что я полностью прав.

Музыка, например, не является производной теоретических гармоник или партитуры в голове дирижера или композитора. Все это уже более поздние стадии. Музыка, прежде и важнее всего, является производной физических свойств определенного инструмента: тростниковой дудки, обтянутого кожей барабана, глотки человека. Она производная от тех материальных предметов, с которыми раса, оперирующая только электронами, позитронами и мезоатомами никогда бы не столкнулась во время своих исследований и работы. Как только я это понял, я нашел еще одну ошибку в нашей аналогии – само предположение.

– Ты имеешь в виду предположение, что мы являемся неполноценными по сравнению с пришельцами?

– Да, Браганза. Они могут многое из того, что не можем мы, но можно сказать и обратное. Сколько у нас талантов, которыми не обладают они – тут можно строить только догадки, и мы будем пытаться это определить еще долгое время. Пусть теоретики переживают об этом через столетие, сейчас не об этом следует думать.

Браганза вертел пуговицу на своей зеленой жилетке и смотрел невидящими глазами поверх головы Хебстера.

– Больше не будем проводить с ними научных экспериментов, да?

– Что ж, пока мы этого не можем себе позволить, и нам следует принять эту слегка неприятную ситуацию. Пусть нас утешает то, что им придется делать то же самое. Разве это не понятно? Здесь нет никакой неадекватности. У нас недостаточно фактов, и мы не можем получить достаточную базу обычными исследовательскими способами, так как это таит в себе психологическую опасность для обеих рас. Наука, мой мыслями устремленный в будущее друг, – это целый комплекс переплетенных теорий, каждая из которых основана на наблюдениях.

Вспомним, что задолго до того, как появилась навигация, торговцы плавали вдоль морских берегов или по рекам и ничего не знали о различных течениях, воздействующих на их ветхие суденышки. Они узнали, что в некоторой степени зависят от луны и звезд, но не пытались связать все эти отрывочные знания в более масштабные теории. Когда же этих отрывочных знаний накопилось достаточно много и люди научились отделять свои предрассудки от фактических наблюдений, то получили науку – навигацию, и теперь уже могли проводить эксперименты, зная, что не утонут.

Торговец не заинтересован в теориях. Он заинтересован только в продаже того, что блестит, в обмен на то, что блестит еще больше. По ходу дела он безболезненно, сам того не осознавая, получает крупицы знаний, которые постепенно уменьшают границы неведомого. Наконец, однажды он получает достаточно знаний, чтобы сформировать предварительное понимание предмета, рабочей гипотезы. А затем, какой-нибудь Клаймбокер будущего, работающий с пришельцами, уже будет иметь иммунитет к внезапному и необъяснимому ментальному расстройству, сможет сформулировать емкие и точные закономерности, руководствуясь уже несколькими очевидно здравыми гипотезами.

– Я подозревал что-то подобное, раз ты вышел оттуда живым, Хебстер! Итак, их теоретики и наши теоретики должны отойти в сторону, а на их место заступить торговцы. Но как нам выйти на связь с их торговцами, и есть ли у них вообще такие зверушки?

Президент корпорации встал с кровати и начал одеваться.

– У них есть существа, способные на такое. Скорее, не совет директоров, а пришелец, ориентированный на деловые отношения. Как только я понял, что точки-в-бутылках ведут себя по сравнению с их уравновешенными научными коллегами так, как наши высокоинтеллектуальные первяки, я понял, что мне нужна помощь. Мне нужен был кто-то, с кем я мог бы поделиться своими мыслями, кто-то на другой стороне, который так же, как и я, поставил все, чтобы найти рабочее и приемлемое решение. Где-то в их мире должен был быть пришелец, которого заботили отчеты о прибыли и убытках, который хотел, чтобы средства, вложенные во время, персонал, материалы и энергию, с лихвой бы окупались. Я понял, что с ним я могу говорить о делах. Простой подход: что у вас есть из того, что нужно нам, и какую минимальную часть из того, что есть у нас, вы готовы взять взамен. Без каких-либо попыток понять полностью несовместимые философии. Среди их экспедиции наверняка должно было быть такое существо. Поэтому я закрыл глаза и послал ему, я очень надеялся, что именно это и сделал, телепатический крик о помощи. И у меня все получилось.

Конечно, все могло кончиться полным провалом, если бы он сам не искал отчаянно именно такой крик. Он поспешил на помощь, как армейская кавалерия, обращая в бегство толпу полубезумных краснокожих. Он сгреб мой растекшийся разум и засунул его в глубины бессознательного, а затем поднял меня вверх в некий призрачный корабль. И вот я лежал три дня в межзвездной версии гроба Мухаммеда, подвешенного между небом и землей, и он договаривался со мной, иногда консультируясь со штаб-квартирой, сообщая о ходе наших переговоров.

Мы торговались по мелочам, точно так же, как я работаю с первяками: сначала составили список того, что мы можем друг другу предложить, сравнили его со списком того, что мы хотим; каждый из нас хотел получить чуть больше, чем отдать, если, конечно, руководствоваться нашей терминологией. Покупка и продажа – это, по сути, простые процессы. Думаю, что наши торги мало чем отличались от торгов пары финикийских мореплавателей с раскрашенными в синие цвета жителями ранней Британии.

– А этот… бизнес… Пришелец ничего не говорил о возможности взять все, что им нужно…

– Силой? Нет, Браганза, он ни разу ничего об этом не упомянул. Может, они слишком цивилизованны для такого безобразия. Лично я считаю, что во многом это связано с тем, что они совершенно не представляют, чего от нас можно получить. Мы представляем для них фантастическую загадку – раса живых существ, который использует материю для видоизменения другой материи, для формирования объектов, которые, несмотря на то, что предназначены примерно для одних и тех же функций, неимоверно отличаются друг от друга. Можно сказать, что мы спрашиваем, «как», наблюдая за их деятельностью, а они, наблюдая за нашей, хотят знать, «зачем». Их исследователи испытывают к нам еще большее влечение, чем мы к ним. Насколько я понял, другие разумные существа, которые встречались им ранее, мало чем отличаются от них, так как эволюционировали примерно одинаково. Каждый раз, когда какой-нибудь из их исследователей приближался к ответу на вопрос, почему мы носим разные цветастые одежды, даже в тех климатических условиях, где эта одежда вовсе не нужна, он выходил за грань и падал в омут безрассудства.

И конечно именно этого боялся мой оппонент. Я не знаю его ранг, он может быть простым бухгалтером или коммерческим управляющим экспедиции, однако если экспедиция и дальше будет убыточной, я думаю, что вина возляжет на него. И я понял, что его занятие не только не давало ему возможность участвовать в исследованиях, после которых его лишившиеся спокойствия товарищи должны были улетать в психиатрические лечебницы, организованные в наших пустынях. Однако и те, кто сумел сохранить рассудок, постоянно демонстрировали ему свое презрение. Понимаете, они чувствовали, что их задача и является основополагающей в этой экспедиции. А он просто представитель владельца судна. Думаете, их волнует, что ему нужно подготовить отчет, чтобы показать, насколько успешна экспедиция в плане показателей балансовой ведомости… – вздохнул Хебстер.

– Хорошо, у вас получилось сойтись хотя бы на этой почве, – улыбнулся Браганза. – Может, торговцы, которые используют такой простой, топорный подход и будут ответом. Вы, конечно же, дали нам столько информации, сколько мы не смогли получить за годы хорошо финансируемых исследований. Хебстер, я хочу, чтобы вы вышли в эфир с этой только что рассказанной мне историей и показали пару инопланетных первяков нашим телезрителям.

– Угу. Лучше вы расскажете. Вы еще сохранили престиж и уважение. А я отправлю сообщение моему приятелю-пришельцу по частному каналу, который он открыл для меня, и он пришлет пару точек-в-бутылках, до безумия любящих людей, чтобы те приняли участие в телепередаче. Мне нужно вернуться в Нью-Йорк и дать задание всем заняться по-настоящему энциклопедической работой.

– Энциклопедической?

Руководитель предприятия затянул ремень и поправил галстук.

– Ну, а как еще можно назвать первый выпуск «Межзведного каталога Хебстера» по всей деятельности и доступным творениям человечества? (Цены предоставляются по запросу, могут меняться без предварительного уведомления).

Я писал эту повесть в течение пяти или шести лет и закончил только в 1951 году. Сначала главным действующим лицом был Браганза, его отношение к жизни и взгляды и стали основной причиной того, почему я вообще решил писать на эту тему. Хебстер, с которым я полностью не согласен и которого терпеть не могу, был второстепенным, комичным, назойливым персонажем, которого я ввел в сюжет для придания сатирического оттенка.

Однако сюжет не складывался. Я писал и переписывал его, а он рассыпался в прах. Наконец, я решил, что есть в этой истории что-то, во что я совершенно не верю, поэтому отложил всю затею в долгий ящик, надеясь, что мой разум так или иначе все домыслит.

Затем в 1951 году я нашел рукопись, перечитал ее и начал думать, а как все будет выглядеть с точки зрения человека, который раздражает меня, которого я просто ненавижу – Алджернона Хебстера, лицемерного бизнесмена.

И все, как я понял, сработало на славу. Получалось, я мог думать, чувствовать и обосновывать суждения по-хебстеровски. Он был неотъемлемой частью меня. Я закончил все за два дня и две ночи, почти не сомкнув глаз.