Горькая брусника

До клиники, в которой работал Вадим, не менее пяти кварталов, но одна мысль забраться в железное горячее нутро маршрутки, отвращала от поездки напрочь. По пути я купила коробку конфет и баночку кофе.

Автостоянка перед зданием клиники пестрила множеством разноцветных машин. Я обогнула стоянку и вошла не то в сквер, не то в небольшой парк. Среди деревьев расположились корпуса Онкологического центра. У пробегающей мимо меня медсестры я поинтересовалась: «Подскажите, где находится хирургическое отделение?»

Она махнула рукой в сторону светлого трехэтажного здания. В регистратуре я узнала, где работал Веденин. Поднявшись на нужный мне этаж, подошла к дежурной медсестре.

– Ольга, – прочитала имя на бейджике, – вы не могли бы дать мне адрес Вадима Веденина.

– Как вы прошли на этаж и зачем вам адрес? – встрепенулась игрушечная медсестра.

Я небольшого роста, но эта кроха по сравнению со мной вообще пигалица. На первый взгляд ей не больше восемнадцати лет. А прошла я в отделение легко, никого не встретив по пути.

– Олечка, не сердитесь. Моя сестра была его невестой. Я хотела узнать, когда его будут хоронить и где?

– Завтра, но не в Краснодаре, его тело родители увезли домой в Кущевку. Вадим Николаевич оттуда родом. – Девушка опустила голову и стала перебирать бумаги на столе. На белый лист закапали слёзы.

– Оля, простите… – Я достала подношение. – Угостите меня чашечкой кофе и давайте поговорим. Нам, кажется, есть что обсудить.

Девушка подняла на меня заплаканные глаза.

– Как ваша фамилия?

– Зима.

– Алёна Зима – ваша сестра… – пробормотала медсестра и решительно добавила: – Необыкновенно красивая стерва.

– Была, – горько усмехнулась я. – Она умерла в тот же день, когда погиб Вадим.

– Ой, извините. – Оля закрыла рот руками.

– Так как насчет кофе, – напомнила я.

Медсестра ловко сгребла угощение и кивком пригласила меня в комнату рядом с медпостом.

– Скажите, Оля, каким человеком был Вадим? – я дождалась, пока закипит чайник, девушка нальёт в кружки кипяток и задала первый вопрос.

– О покойных плохо не говорят. – Медсестра опустила голову.

«Что-то здесь не так, – подумала я. – Она скорбит и злится одновременно. Неужели так расстроена гибелью доктора? Да и о моей сестре высказалась с неприязнью, будто ревнивица. Я смотрела на девушку и чувствовала: Оля мучается между выбором промолчать и высказать наболевшее.

– Оля, вы уже никому не навредите, а мне необходимо выяснить правду, – аккуратно нажала я на неё.

Медсестра отхлебнула горячий кофе, поморщилась, расправила складки на белоснежном накрахмаленном халатике.

– Послушайте…

– Настя, – подсказала я и пригубила напиток. От чашки пахло лекарствами, кофе показался мне ужасным на вкус. С трудом сделала ещё один глоток и поставила чашку на стол. В холле клиники я ощутила специфический запах любой больницы. Даже не знаю, как его описать: моющих средств, лекарств, йода и ещё чего-то еле уловимого, но сразу заставляющего думать о боли и беде.

– Послушайте, Настя, в сгоревшей машине Вадим находился один, никакой девушки не было.

– О-о-о, ты решила, что говорю об Алёне? Нет. Она погибла в Апшеронском районе, утонула в реке. – Слова застревали у меня в горле. Неужели я смирилась и окончательно поверила в её смерть. Всё-всё было не так в этой истории. – Оля, что случилось с Вадимом?

– Он не справился с управлением, машина упала с высокого обрыва и загорелась. – Медсестра сглотнула слюну, пытаясь остановить рыдание. – Его опознали по остаткам одежды и часам. Мобильный телефон Вадима валялся неподалеку, видимо вылетел в открытое окно во время падения. На автомобиле сохранился обгоревший номерной знак, поэтому полиция быстро установила: кому принадлежала машина.

– Ты не сказала, что за человек Веденин?

– Честно ответить?

– Желательно честно. – Я не могла поймать её взгляд. Оля всё время отводила глаза или смотрела в пол.

Две долгие минуты она теребила пуговицы на белоснежном халате. Потом решилась:

– Не знаю, как твоя сестра общалась с ним столько лет. Он был мерзким человеком, я любила и ненавидела его одновременно. Я не знала, что он несвободен. Вадим умеет преподнести себя… Что говорить в свое оправдание? Потеряла голову, не хотела видеть его подлости. Только у него я оказалась не одна. Узнала от твоей сестры. Полгода назад она пришла в клинику и высмеяла меня. Так обидно вдруг понять, что ты всего лишь временное развлечение. Пыталась поговорить с Ведениным.

Он отмахнулся: «У меня всё бабы временные».

Что я тогда пережила… Его смерть застала меня врасплох. Думала: уже перегорело, ан нет… Так тяжело. – Оля вздохнула и на гладком лбу прорезалась морщинка. – Он не стоит того…а вот тут болит. Глупое. Глупое сердце…– Девушка дотронулась до груди.

– Вадим гад и изменщик это я поняла, а какой он работник? – пыталась я получить от Ольги вразумительный ответ.

– Хороший хирург, но плохой товарищ. Не брезговал капать начальству на коллег. К креслу заведующего отделением рвался, как сумасшедший. Подставил главврача, но всё делал интеллигентно с улыбочкой, не подкопаешься. Когда одну из наших медсестер привлекли за воровство наркотических лекарств, он первый потребовал её уволить и отдать под суд. А я видела: Вадим часто шушукался с ней на лестнице. Я дура ревновала его к ней. Теперь подозреваю, он тоже замешан в краже. В общем, гнида наш Вадим Альбертович. Я себя простить не могу: всё осознавала, но если бы поманил, побежала. – Оля не удержалась и залилась слезами.

– Мне пора, – пробормотала я, испытывая неловкость: чувствовала себя так, будто заглянула в замочную скважину и подсмотрела чужую жизнь.

Девушка не обратила на мои слова никакого внимания. Я поднялась и тихо вышла из комнаты.

Только покинув здание хирургии, вдохнула полной грудью. В больнице мне казалось, что дышу безвкусным стерильным воздухом.

Мог Веденин купить квартиру Алёне? Где взял деньги? Вряд ли в больнице можно украсть много наркотиков… так мелочёвка. Что же получается в итоге: Вадим сгорел, сестра утонула. Могут ли эти смерти, связаны между собой? Скорее всего, нет. Или все-таки да? Я размышляла, стоя на ступеньках клиники. Между деревьев мелькнула громадная обезьяноподобная фигура Джанибека. Охраняет! Невольно поискала глазами лысину Колобка. Нет. Ну, так несерьёзно. Одного охранника для такой персоны как я, маловато

***

Я вернулась в дом, где жила Алёна. Поднимаясь по лестнице, увидела: из соседней квартиры на лестничную площадку выталкивают огромный древний шкаф. Пришлось сойти вниз и ждать, когда соседи с помощью грузчиков спустят во двор это жуткое произведение столярного искусства.

Эпопея с перемещением шкафа-чудовища затянулась. Я сбегала в магазин и купила булочку с кефиром. С этим нехитрым обедом уселась на лавочку у подъезда.

– Ты, чья будешь? – полюбопытствовала бабуля, сидящая на соседней лавочке.

– Зима, – представилась я любознательной старушке.

– Лето уже, какая тебе зима, – изумилась она.

– Зима – моя фамилия, – пояснила я собеседнице. – В квартире двенадцать живет моя сестра. «Или жила», – подумала я про себя.

– Белобрысая вертихвостка, – сердито буркнула бабуля. – Там раньше Ерёмины проживали. Дед заболел и попал в больницу. У них с Митревной детей не имелось – помочь старикам было некому. Вот и продала Маша квартиру твоей сестре аферистке, чтобы собрать деньги деду на операцию. Только он всё равно помер, а Маше на старости лет пришлось переехать в хутор Прикубанский. Оставшихся денег едва хватило на хату в этом богом забытом месте. Ничего отольются кошке мышкины слёзки, – зло добавила пожилая женщина.

– Уже отлились, – пробурчала я. Кефир показался мне горьким, булка застревала в горле, – она утонула в реке.

– Ах ты, Господи! Прости меня девонька, ты ж ни при чем. Видишь, как быстро он наказал за грехи…

– Послушайте, – возмутилась я. – Алёна только купила квартиру, не она брала деньги за операцию. – Булку я засунула в пакет. Упаковку с недопитым кефиром отправила в урну.

Бабка уставилась на меня выцветшими голубыми глазами. Подбородок старухи мелко дрожал, морщинистое лицо перекосилось от гнева.

– Не она, а её дружок Вадим! Деда положили в отделение, где он работал. Хирург, – женщина покачала головой, – креста на нем нет. Знал, что старик умирает, но на чужое добро позарился. Оттяпал квартиру стервец.

Я похолодела, на душе сделалось мерзко.

– Извините, – выдавила я из себя и поплелась в подъезд.

Шкаф-чудовище уже громоздился возле входной двери дома, освободив мне путь наверх. Возле квартиры Алёны я упала, зацепившись ногой за сдвинутый с места толстый резиновый коврик. Бедная моя голова приложилась о дверную коробку так, что искры посыпались из глаз.

«Будет синяк», – расстроилась я и потерла ушибленный лоб.

Нагнувшись, стала поправлять коврик. Не тут-то было! Тяжелый уродливый коврик не хотел укладываться ровно.

«Интересно, зачем Алёна приобрела такую некрасивую вещь? Ей скорее место в гараже. А-а-а, чтобы не позарились воры», – решила я.

Приподняла коврик, проверяя, что же мешает ему лечь на место. Оказалось: под резиной сдвинулась толстая кафельная плитка. С трудом оттащив коврик в сторону, топнула по плитке. Белая пыль взметнулась из-под неё, но плитка не улеглась, как положено. Приподняла кафель и ахнула: в углублении плотно один к одному лежали маленькие пакетики. Точно как показывают в кино про наркоторговцев. Я приподняла ряд пакетиков, кто-то заранее сделал в цементе углубление, получился неплохой тайник. Плитка, тяжелый коврик сверху и никто ни за что не догадается о схроне. Я осмотрела площадку на этаже, везде уложен одинаковый кафель. Соседи, перетаскивая тяжелый шкаф, немного сдвинули и кафель, и коврик. Я взяла один пакетик, зачем-то понюхала его, будто знаю, какой наркотики имеют запах. Потом аккуратно поправила пакетики, вернула плитку на место, сверху водрузила резинового монстра. Оглядываясь вокруг, как воровка, вытерла похолодевшие руки носовым платком. Послышались шаркающие шаги. Я перегнулась через перила: бабушка, говорившая со мной у подъезда, поднималась по лестнице.

– Что стоишь у двери? Ключей нет? – Женщина подозрительно покосилась на меня и, тяжело подволакивая левую ногу, подошла к своей квартире.

– Страшно входить сюда без сестры, – почти искренне ответила я. – Симпатичная у вас лестничная площадка, – продолжила я, показывая рукой на кафель в чёрно-белую клетку.

– Это единственное доброе дело Вадима. Раньше здесь был просто крашенный цементный пол. Дом старый и площадка со временем стала вся в выбоинах и ямках. Зайцевы уехали в отпуск. – Бабка кивнула на дверь соседей. – Вадим спросил меня: не могу ли я тоже куда-нибудь уехать на время, а он наведет порядок на площадке. Мол, положу новую плитку, а то стыдно перед людьми, да и опасно – можно ноги переломать. Я уехала к сестре в деревню. Когда вернулась, увидела эту красоту. Вряд ли белоручка сам укладывал плитку, но всё равно за это ему спасибо. – Бабуля подслеповато сощурилась, разглядывая ключи на связке, определила нужный и вставила в замочную скважину. – Только плохой он человек и сестра твоя не лучше, – добавила она напоследок и, окинув меня неодобрительным взглядом, вошла в свою квартиру.

Я минут пять тупо смотрела на её дверь, обитую серым потрескавшимся дерматином, потом сглотнула слюну. Под ложечкой неприятно засосало. Вот что искали в квартире! Значит, тайник сделал Вадим, но почему на площадке? А ведь он оказался прав, никто не подумал шарить вне квартиры и плиточку, скорее всего, несостоявшийся шурин укладывал сам.

Может, когда захочет, – усмехнулась я. – Так что же получается: Сестра не могла не знать, чем занимался её дружок. Откуда она взяла деньги на покупку квартиры? Как они получены? Если от продажи наркотиков и обмана хозяйки квартиры, то это грязные деньги. Стоп. Скорее всего, ни за какую операцию Вадим не платил, сестра отдала бабуле копейки, якобы остаток от платы. Они на пару провернули эту аферу. Кошмар! Не может быть! А если Веденин всё устроил сам? И откуда взялись наркотики?

Я осталась ночевать в квартире сестры потому, что в хозяйкиных апартаментах расположился мой партнер по танцам с очередной подружкой. Я не боялась, рассудив здраво: обыск уже сделали и ничего не нашли. Значит, больше не полезут, пока, во всяком случае.

Ночью мне приснился кошмар: наркоторговцы предлагали свой товар, высыпая круглые камешки, похожие на обтёсанную морем гальку, прямо на меня. Они уверяли: если лизать камешки языком, можно попасть в рай или войти в состояние нирваны. Камней становилось всё больше, стало трудно дышать. Я проснулась в ужасе и с силой сбросила с груди что-то тяжелое и пушистое. Кот, спавший на мне, протестующе замяукал. Жёлтыми огоньками сверкнули в полумраке его глаза. Чертыхнувшись, я выпроводила разбойника за дверь. Огромный жирный котяра соседской бабули повадился лазать через балкон в квартиру Алёны. Этот полосатый монстр имел наглость укладываться в кровать, а потом переползать на спящего человека. Сестра не раз жаловалась на беспардонного кота, теперь Пушистик заявился и ко мне.

В июле студенты уезжали на практику. Я свою практику договорилась пройти в родной станице. Спасибо тёте Гале, маминой сестре, она напишет всё, что надо. Тетя работала заведующей домом культуры в Павловской. Таким образом, у меня освобождались два месяца. Я могу поехать в Вереево и выяснить правду о смерти Алёны. Мне было больно узнать столько плохого о сестре. Я не считала её ангелом и знала, какая она бывает, но такого не предполагала. Но Алёна родной мне человек, а кровь, как известно, не водица. Не собираюсь сидеть, сложа руки, и ждать, что накопают сыщики.

***

– Давно она в таком состоянии? – спросила я отца.

Мама, как китайский болванчик, молча кивала головой на задаваемые мной вопросы. Её пустые глаза смотрели мимо меня куда-то в угол, на губах играла лёгкая улыбка, от которой у меня по коже пошли мурашки.

Папа пожал плечами. Под его глазами залегли тени, лицо приобрело землистый оттенок.

– Так выглядит она уже пять дней. Не верит в смерть Алёны. Уверяет, что мать всегда чувствует, что с её ребенком. Говорит: она жива.

Отец зевнул и потер руками лоб. Я покосилась на маму и предположила:

– А может и правда Алёна жива?

– И ты туда же. Она что, голая исчезла! Вещи на месте – абсолютно все. Обрывки её купальника нашли водолазы, – рассердился отец. – Не поощряй бредни матери, ей нужно примириться со смертью дочери.

У меня закололо сердце, и я тихо спросила:

– А ты примирился?

Его лицо сморщилось, в глазах заблестели слёзы. Он усилием воли взял себя в руки.

– Нет, но надо жить…

Я поманила отца рукой, показывая, что нам нужно поговорить наедине. Мы вышли во двор и присели на лавочку под виноградной беседкой. Пьяняще пахло цветущей ночной фиалкой. На небе зажглись первые звёзды.

– Папа, покажи мне вещи Алёны и расскажи, как добраться в Вереево?

Отец посмотрел на меня повлажневшими глазами и насторожился. Достал из кармана пачку сигарет. Чуть дрогнувшей рукой вытащил одну сигарету и прикурил.

– Зачем тебе это нужно?

Я проводила взглядом улетающий вверх дымок.

– Хочу поехать в то село и попытаться выяснить, что произошло?

– Настя, не поступай так со мной и мамой. Пусть полиция разбирается. Они считают: это сделал маньяк, погубивший трёх других девушек. Я не хочу потерять ещё и тебя. – Его руки сжали лакированную поверхность доски. На руке обозначились вены. – Поверь, всё, что мог узнать, я узнал. У меня получится отговорить тебя?

Я покачала головой.

– Ты всегда была упёртой, – с досадой сказал отец.

– Пап, обещаю, я буду осторожна. Алёна физически не была сильной, поэтому не смогла оказать сопротивление. А меня не так-то легко вырубить.

– Ты сильная, ловкая, быстрая – это да. Но с мужчиной тебе не справиться, прошу тебя, Настя, не делай глупости.

– Папочка, вот увидишь, всё будет хорошо, – я не собиралась сдаваться.

ГЛАВА 3

Автобус натужно взревел мотором и наконец взобрался на гору. Сверху открылся чудесный вид на долину, поросшую лесом. Под горку старый трудяга пазик катил резво и весело. Всё больше пассажиров выходило на остановках. В салоне автобуса осталось семь человек. Я разглядывала в открытое окно далекие заснеженные вершины гор, подёрнутую дымкой сверкающую ленту реки, высокие холмы, похожие на зеленых ежей и чувствовала: ничего красивее не видела раньше.

– Девонька, а ты свою остановку не пропустила, – обратилась ко мне пожилая женщина в тёмном мешковатом платье, больше похожем на хламиду. Гладко зачёсанные волосы, лицо без косметики и какой-то благостный вид выдавали в ней истово верующего человека.

– Надеюсь, нет. Мне на автовокзале сказали: Вереево конечная. – Я заметила, что лицо тетки скривилось, будто она укусила лимон.

– А к кому едешь? Если не секрет, конечно.

– Ни к кому, просто так. Слышала места у вас больно красивые, турбаза имеется, а неподалеку курорт с ийодо-бромными водами. А про себя подумала: «Очень интересно, что она так волнуется?»

– Природа у нас и правда красивая… – женщина замялась, было видно она хочет выяснить у меня ещё что-то.

Я вздохнула. Придется немного удовлетворить любопытство собеседницы.

– Пишу курсовую по истории танца. Мне нужен покой и тишина.

– Не стоит останавливаться в нашем селе, – вмешалась в нашу беседу женщина в симпатичном брючном костюме голубого цвета. Ярко-фиолетовые волосы и алая помада заставляли задерживать на ней взгляд. – Хотя на турбазе безопасно, там ребята охраняют своих клиенток.

– Почему нельзя погостить в вашем селе? – удивилась я, строя из себя недалекую дурочку.

– Сейчас начало июля, а в это время в Вереево небезопасно для такой молодой девушки, как ты, – поддержала товарок третья женщина в цветастом сарафане, из-за излишней полноты она смахивала на нарядную клумбу. Когда автобус потряхивало на выбоинах, пышные телеса пассажирки колыхались, и тогда аляповатые цветы на ткани двигались, как живые.

«Это они о маньяке», – поняла я, а вслух произнесла:

– Вы не могли бы сказать почему?

– Уже третий год пятнадцатого июля маньяк-колдун приносит в жертву одну девственницу, – объяснила мне «хламида», её глаза подозрительно заблестели.

– Я слышала, что в этом году уже пропала одна девушка. Значит, до следующего года мне ничего не грозит, – проявила я свою осведомленность в местных событиях.

– Ошибаешься, пропавшую ещё не нашли, и она могла просто утонуть в реке. До ведьминого шабаша десять дней и тебе действительно опасно находиться в это время в Вереево, – внесла свою лепту в общую беседу дама в сарафане.

Автобус подбросило на кочке, и мне показалось, что крупные ромашки на наряде толстухи качнули головками.

– У вас в селе совсем нет девушек? Почему именно мне нужно опасаться маньяка? – возмутилась я.

Пазик спускался по серпантину горной дороги, время от времени его подкидывало на ухабах и рытвинах так, что звенели оконные стекла.

– Потому что колдуны и ведьмы своих не трогают, только приезжих, – ехидным голосом сообщила «хламида». Её лицо просветлело, оживилось, в глазах загорелся неподдельный интерес.

«Боже! Да она счастлива, что присутствует при появлении будущей жертвы маньяка и будет очень разочарована, если я останусь в живых».

Прежде миловидное лицо женщины показалось мне неприятным и злым.

С первого сиденья к нам повернулся лысый мужчина в камуфляжной форме.

– Бабы, прекратите её пугать! А ты не верь про колдунов – это выдумки старух. Да, какой-то псих убивает девушек, милиция его ловит и поймает. Не ходи одна в безлюдных местах и будешь в безопасности.

– Не буду, – пообещала я. – К тому же нет причины меня убивать, я уже не девственница.

«Камуфляж» смущенно крякнул. Бабка с кошелкой, сидящая напротив меня, возмущённо заквохтала:

– Тьфу! Нашла чем хвастаться.

Я, конечно, соврала, чтобы обезопасить себя. Вдруг до маньяка дойдет слух о моей порочности. Пусть он исключит меня из кандидатур на роль жертвы. Как-то так получилось, что никто из знакомых парней и мужчин не покусился на мое целомудрие. Ну не везло мне, в школе почему-то нравились именно те мальчишки, которых я совершенно не интересовала, а липли те, кто и даром был не нужен. Ключевое слово нравились, не могу похвастаться, что была хоть в кого-то влюблена до беспамятства. Да я с детского сада всегда была к кому-то не равнодушна. Лёгкая влюбленность жила во мне неизменно, как инфекция, но из-за взрывного темперамента объекты обожания постоянно менялись. Многие мальчишки в школе даже не подозревали, что на короткое время становились героями моих грез. Кажется, мне нравится само состояние возвышенной влюблённости. Переходить к физическим контактам пока совсем не хочется, или просто я ещё ни разу по-настоящему не влюблялась. В институте меня, тем более, никто не заинтересовал: певуны и плясуны не мой тип мужчин. Честно говоря, даже не знаю: кто бы мог мне приглянуться. Я не привереда. Немного вредная, признаю, бываю взбалмошной и не серьёзной, это да, но не заносчивая. Чего нет, того нет.

– Вот она нынешняя молодежь, ни стыда, ни совести, – пробурчала пухленькая, круглолицая бабулька напротив, отрывая меня от мыслей о не востребованности у мужчин.

– Скажите, а где можно снять комнату в селе? – обратилась я к пышной даме в сарафане. Она больше других вызывала у меня доверие добродушным улыбчивым видом.

– В гостинице сейчас наверно мест нет, но у нас многие сдают комнаты приезжим. Через Вереево пролегает несколько туристических маршрутов: к озерам, в горы, к водопадам и дольменам, – ответила она, улыбаясь и сверкая парой золотых зубов.

– Ой, я читала о ваших дольменах. Три громадных сооружения в лесу, – вспомнила я.

– Точно. Рядом с селом три. А так намного больше. – И, помедлив, добавила: – И все-таки будь осторожна.

Автобус снова подбросило на ухабе, я чуть не прикусила язык. Бабуля порылась в кошелке, достала румяный поджаристый пирожок и впилась в него на удивление крепкими зубами. В салоне автобуса умопомрачительно запахло сдобой и ванилью. Я проследила взглядом за кулинарным изделием, чуть ли не заглядывая бабке в рот, и шумно сглотнула слюну. Совершенно не подумала взять с собой пару бутербродов, решив, что смогу перекусить в кафе автостанции или во время стоянки автобуса. Мне не повезло, водитель выбился из графика и сократил время стоянки. С раннего утра у меня во рту не было и маковой росинки, а время уже приближалось к одиннадцати. Почти обед! Бабуля поправила платок на голове и снова запустила руку в кошелку. Я заинтересованно замерла в ожидании.

– То не дольмены, а каменные могилы, – заявила вдруг бабка, копаясь в кошелке. – Святые места для живых не предназначенные. – Она выудила кружок домашней колбасы и смачно откусила приличный кусок.

Живот у меня предательски заурчал.

– Бред и суеверие, – возмутился «камуфляж».

– Сам ты бред, – огрызнулась бабка. – Я доподлинно знаю, у нас в Вереево живут две молодые ведьмы и колдун, а у самого леса старая ведьмачиха. В соседнем же хуторе древний колдун поселился. – Старушка бодро схрумкала колбасу и достала ещё один пирожок, вызвав у меня непроизвольный стон.

– Это ты про Фому говоришь, – догадался мужчина, – так он же травник – не мели чепуху, обзывая так лекаря. А кого ты в нашем селе нарекла колдуном?

Женщины тихо переговаривались между собой.

– Аглая и Варька настоящие ведьмы, а Леший их полюбовник, – ответила бабка, вытерла жирные пальцы носовым платком и снова стала шарить внутри кошелки. Её гладкие, полные совсем не старушечьи щеки подрагивали в такт движения автобуса.

«Неужели она не наелась», – промелькнуло у меня в голове.

Старушка выудила из недр лукошка детскую бутылочку с молоком и в три глотка выпила её. Меня разобрал смех. Бабка покосилась в мою сторону и пояснила:

– Козье молоко.

– Ну, Ленька-Леший может и околдовал кое-кого в деревне, допускаю, что и Варька-краса дорогу девкам перебежала. А что тихоня Аглая сделала? Почему ты её в колдуньи записала, – заинтересовался «камуфляж».

К моему большому облегчению старушка закончила трапезу и перестала изощрённо мучить меня.

– Люди видели: Варька с Агнешкой бегали по лесу и оборачивались в кошек.

– Бред, ну полный бред! Девки дурака валяли, а вы их сразу в ведьмы записали. Я ещё пойму, почему Феодору кличут колдуньей, она на сей персонаж и смахивает, но девчат так обозвать, – звонко засмеялся «камуфляж».

Спавший на заднем сиденье автобуса молодой подвыпивший мужчина проснулся и внёс свою лепту в разговор.

– Бабка Феодора точно колдовка. Я на спор мимо её хаты с дулей в кармане прошёл, так она сразу заявила мне: «Бездельник, будешь дули крутить – век не женишься». Всё сбылось, – гнусаво со всхлипом протянул он. – Прокляла ведьмачиха. Мне уже тридцатник, а я невесту так и не нашел.