Замочная скважина

– Тебе плохо станет! – слабо сопротивлялась Катя. – Нельзя сразу так много есть! Живот заболит!

– Еда! Дай! – в ответном голосе сомнений не было. И Катя сдалась. Она высыпала на пол остатки сарделек и отошла в сторону. Пиршество закончилось через несколько секунд, после чего пес повернул к Кате морду.

– Хорошо! Пить! Спать!

Катя молча выполнила требования – поставила миску с водой на пол и кинула старое одеяло в угол. Пес тут же улегся, тяжело вздохнул и прикрыл глаза.

– Карабас спать, – провыло в голове у Кати и умолкло.

– Говорящий пес! У меня говорящий пес! И не зря его назвали Карабасом: аппетит у него такой же.

Последнее заставило Катю мучительно сморщиться: на сардельки нужны были деньги. Она бросила взгляд на спящую собаку. Впалые бока ритмично поднимались и опускались, и никакого намека на килограмм сарделек в недрах этого существа не наблюдалось. Что-нибудь придумаю, засыпая подумала девушка.

Через месяц Карабас расцвел и похорошел. Впалости на теле исчезли, бока приятно округлились, мосластые лапы стали еще внушительнее, шерсть пробилась на всех проплешинах и приобрела приятный серебристый оттенок. Тетя Соня, соседка по площадке, на глаз определила в Карабасе помесь овчарки и алабая, на что тот отреагировал уважительным взглядом в ее сторону и мысленным рыком в голове у Кати.

– Карабас! Еда! – но Катя уже привыкла к его попрошайничеству и лишь укоризненно подняла бровь в ответ.

С деньгами все тоже решилось само собой. Карабас мгновенно ухватил связь между демонстрацией своих способностей перед фотокамерой и походом в продуктовый магазин, поэтому нехватки финансов у них не наблюдалось. Он эстетично позировал на любом фоне, и фото с ним стали узнаваемы и востребованы в сети. Катина жизнь одномоментно наполнилась новыми заказами, новыми действиями и новым смыслом.

Внезапно она поняла, что впервые за долгие годы взрослой жизни она счастлива. Ей казалось, что серая будничная оболочка ее жизни наполнилась и заискрилась, превратившись в яркий надувной шар, рвущийся в небо. Она ощущала в себе горячую энергию, от которой хотелось бежать быстро-быстро и далеко-далеко, чтобы в груди жгло и рвало дыхание, мышцы ныли, а кровь кипела в каждой клетке. И она хватала в охапку Карабаса, тащила его на улицу и бежала сколько было сил, прислушиваясь к постукиванию собачьих когтей по асфальту. А потом они возвращались, и Карабас заискивающе заглядывал ей в глаза.

– Хорошая, – утыкался он лобастой головой ей в колени, и Катя зарывала пальцы в густой мех.

– Еда! – голос становился вкрадчивым и томным.

– Мерзавец! – хохотала в ответ Катя и доставала куриную грудку из холодильника.

Вечерами она обнимала лохматую одноухую башку Карабаса и прислушивалась к его мыслям. Они были простые и бесхитростные, как легкие перистые облака, тянущиеся по небу. Иногда возникали черно-белые образы, и веяло от них чистотой, прохладой и радостью.

– Катенька, да ты просто на глазах меняешься! Похорошела – слов нет! – заметила как-то тетя Соня при встрече. – Вот что с человеком общение делает. Одиночество еще никому на пользу не шло, особенно молодой красивой девушке! Тебе бы еще друга на двух ногах найти, – многозначительно закончила она и погрозила пальцем Карабасу. Тот молча показал ей верхний правый клык и подмигнул.

– Чертяка! – пробормотала тетя Соня и перекрестилась.

Но Катя совсем не думала о мужчинах. Человек стремится к отношениям от одиночества, а Катя не ощущала себя одинокой. Она не расставалась с Карабасом ни на минуту, и даже приучилась мысленно разговаривать с ним, используя его небогатый словарный запас. Ели они всегда вместе – Катя опускалась на пол и брала еду из тарелки прямо руками. Она слизывала с пальцев остатки пищи, шумно чавкала, рвала мясо зубами, и впервые в жизни еда приносила ей не только насыщение, но и наслаждение. Ночами они тоже не разлучались. Карабас не любил спать на диване: ему было жарко, и Катерина стелила на пол тонкий матрас, ложилась на бок и прижималась к теплому мохнатому телу. Карабас всегда долго ерзал, укладывая свою большую голову и длинные лапы, потом успокаивался, шумно вздыхал и засыпал. Ночью Кате снилось, как она мчится по бесконечному полю, грудью разрезая плотный воздух перед собой, а густая трава приятно холодит ступни. И она просыпалась от того, что ноги ее подергивались и тело вздрагивало.

В магазине она теперь покупала только мясо и мясные изделия. Овощи, фрукты и особенно хлеб вызывали у нее необъяснимое отвращение: ей казалось, что все это пахнет кислым и испорченным. Но при этом она вдруг с удовольствием стала есть творог, который всегда терпеть не могла. Весь ее новый рацион Карабас принял с одобрением, и по вечерам после съеденных сосисок, они вдвоем набрасывались на белую зернистую массу, тщательно, до крох подчищая миски. Белковый рацион и постоянные пробежки сделали фигуру Катерины тонкой и поджарой. Она ловила себя на мысли, что, пробежав десять километров, не ощущает усталости. Бег вызывал у нее почти физическое удовольствие, заставляя кровь бурлить пузырьками энергии. Даже после пробежки она не останавливалась, а прыгала и крутилась на месте, словно заведенная движением своего тела. Однажды у подъезда она снова наткнулась на соседа, погруженного в очередной релакс. Карабас крутился где-то в кустах, и заплывшие глазки Николая победно сверкнули, когда он увидел девушку одну. Преградив ей дорогу, он причмокнул и плотоядно улыбнулся.

– Ах, ты, сучка, смотри-ка, как жопу накачала! Прям вкусняшка, хоть кусай, – пробормотал он и попробовал ущипнуть Катерину за зад. Тут случилось такое, чего Катя от себя не ожидала. Она ловко увернулась, оскалилась, схватила Николая за руку и впилась в нее зубами. Треск прокусываемой кожи и вкус крови вызвали неведомый ей ранее трепет.

– Аааааааа! – заорал сосед и попытался выдернуть руку. Катя ощутила движение, но челюсти не разжала, отчего на руке мужчины вспухли полосы, наполненные кровью. От этого Николай заорал еще громче, закатил глаза и грохнулся в обморок.

– Чего он? – Катя обернулась. Карабас стоял рядом и внимательно разглядывал тело.

– Ничего. Плохой, – мысленно ответила ему девушка.

Карабас вечерами стал смотреть телевизор. Особенно ему нравились комедии. В самые смешные моменты, он ложился на пол, закрывал лапами нос и громко фыркал. Потом поворачивался к хозяйке, сидящей рядом, и толкал ее носом, призывая в соучастники веселья. Сардельки он обожал по-прежнему, но теперь требовал их вареными и порезанными на куски. Катя, наоборот, телевизор не смотрела, она почти все время спала. Возиться для себя с сардельками ей не хотелось, и она поглощала их сырыми. Быстро поев, она снова ложилась на матрас рядом с Карабасом, утыкаясь лицом в густой мех. Дни их стали тянуться долго и вяло, от прогулки до прогулки.

Тетя Соня, встретив как-то девушку с собакой в подъезде, окинула ее странным взглядом.

– Ты б, девка, лучше с людьми общалась, может тогда мыться чаще станешь. Совсем уже со своей собакой с ума сошла, – неодобрительно покачала она головой.

Дома Катерина долго смотрелась в зеркало, мучительно припоминая, когда в последний раз принимала душ. При мысли, что ей придется залезть в ванну и намочить голову, ее охватывал страх. В итоге, она судорожно плеснула воды в лицо и пригладила лохматые волосы. Ну и хватит, подумала она, и ей стало легче дышать. Карабас тут же подбежал, встал на задние лапы, упершись передними в комод, и тоже вгляделся в зеркало. Вероятно, увиденное ему понравилось – он негромко гавкнул и завилял хвостом.

Дни летели, наступила зима, и дороги затянуло белым настом. Утром температура опускалась до минус двадцати, и даже металлическая дверь в подъезд примораживалась, покрываясь молочной пленкой инея. Но Катерина холода почти не ощущала, напротив, одежда сковывала ее, заставляла потеть и страдать, и она выскакивала на улицу в легкой футболке и коротких шортах, с наслаждением ощущая мятный холодок мороза оголенной кожей. Они мчались с Карабасом привычным маршрутом, но теперь Карабас отставал, ложился на землю и тяжело дышал, высунув язык. И Кате приходилось бегать вокруг него, чтобы кипящая энергия не копилась внутри, причиняя почти физическое неудобство.

– Бегать! Бегать! – подталкивала его Катя мыслями.

– Я устал. Давай отдохнем, – Карабас клал голову на вытянутые лапы и закрывал глаза. Потом он медленно поднимался и неспешно трусил в сторону дома. Шерсть его снова потускнела и поредела, бока запали. Он стал припадать на передние лапы, и попеременно поджимал то одну, то другую. Аппетит тоже изменился – теперь он ел мало, только жадно выпивал всю воду из миски. Вечером он ложился мордой к лицу Кати, долго разглядывал ее и засыпал, обхватывая девушку передними лапами за шею. Во сне он постанывал, глаза его дергались под натянутыми веками, а зубы и розовые десны оголялись от негромкого рычания. Катя мгновенно просыпалась, чутко водя головой из стороны в сторону, но тут же успокаивалась, расслаблялась и снова засыпала. Сон ее стал легким и невесомым, с постоянными пробуждениями от любого звука. Карабас же спал глубоко и тяжело, и обрубок уха, раньше крутящийся даже во сне, теперь был вялым и неподвижным.

Однажды Катя проснулась от жуткого голода. Она тихо встала, чтобы не разбудить Карабаса, и пошла на кухню. Холодильник был пуст, и Катя вспомнила, что уже почти две недели не ходила в магазин. Она медленно опустилась на пол, растерянно осматриваясь. От мысли, что ей придется пойти за покупками, ее замутило. Сухой корм, вспомнила она, и бросилась к полкам. Там действительно стоял сухой корм Карабаса, который тот почти не ел. Катя щедро насыпала в тарелку спрессованные шарики и залила их водой. Шарики тут же набухли и раскисли. Катерина попробовала кусочек, осторожно подцепив его пальцем. Вкусно! Она принялась засовывать в рот коричневое месиво. Легкий шелест привлек ее внимание – на пороге стоял Карабас и с печальным пониманием смотрел как она ест.

– Еда! – она послала ему мысленный сигнал, но Карабас тяжело вздохнул и ушел обратно в комнату.

А потом Катя заболела. Все тело горело и чесалось так, что хотелось содрать кожу. Суставы выворачивало, мышцы ныли, в горле было сухо и горько. Мысли туманились, плавились, и от этого Кате казалось, что реальность вокруг тоже плавится и меняется. Где-то в далекой мутной глубине памяти мелькнуло слово «грипп», и Катя сделала попытку встать, чтобы добраться до аптечки. Но ноги не слушались, предательски дрожали и подгибались, а затем и вовсе разъехались, и она упала, больно стукнувшись коленками. Она то впадала в странное забытье, когда ей казалось, что она бежит по длинной каменистой дороге, то чувства возвращались, и ей хотелось пить так, что язык высыхал и вываливался изо рта. В один из таких моментов она очнулась и увидела рядом миску с водой. Ей хватило сил поднять голову и хлебнуть теплой стоялой воды. Карабас, с благодарностью подумала она, но силы тут же закончились и навалилось забытье.

Утром Катя открыла глаза. Неяркий свет узкой полоской едва проникал сквозь задернутые шторы. Тело затекло, и она с наслаждением потянулась, вытянув сначала ноги, а потом руки. Нещадно зачесалась спина, и Катя принялась ожесточенно тереть это место. Приятный запах еды погнал ее в кухню. Рассыпанный сухой корм лежал на полу, и она жадно принялась подбирать его. Зубы с хрустом дробили сухие кусочки, и рот наполнялся вязкой слюной. Она подобрала все и покрутилась вокруг себя, в надежде найти еще. Заслышав шум, Катя обернулась. В проеме кухни стояла обнаженная невысокая девушка. Черные длинные волосы спутанными прядями спадали на узкие плечи, круглые близко посаженные глаза и длинный нос, под которым прятались узкие бледные губы, придавали ей сходство с совенком. Небольшими почти детскими ручками она прикрывала маленькие торчащие груди. Катя разглядывала девушку, стараясь понять связь между ее появлением и своими желаниями. Еда! Мысль сформировалась в голове сама собой, и сразу стало понятно, что девушка появилась рядом, чтобы найти еду. Но девушка развернулась и скрылась в комнате. Катя побежала за ней. В какой-то момент у нее мелькнула мысль, что бегать стало проще и быстрее, чем раньше.

Девушка рассматривала вещи в шкафу. Она доставала одежду, прикидывала ее на себя и горестно вздыхала. Наконец, нашла подходящие спортивные брюки, футболку и стеганую куртку. В прихожей дело пошло быстрее – теплые Катины ботинки оказались ей впору.

– Пошли, – обернулась она к Кате, и та с готовностью последовала за девушкой. В голове ее не было сомнений и мыслей. Она хотела есть, и этого было достаточно, чтобы следовать за тем, кто мог найти еду.

Тетя Соня тяжело поднималась по лестнице, когда на встречу ей выскочила соседская собака.

– Вот ведь отродье! – проворчала тетя Соня и подняла голову, ожидая увидеть Катю, но вместо нее увидела незнакомку. Сова, чисто сова – тут же про себя определила тетя Соня. А собака забегала вокруг, запрыгала и стала лаять.

– Цыц, окаянный, чего разгавкался, – приструнила его женщина и с интересом окинула взглядом девушку. Вещи-то Катькины, снова определила она.

– Здравствуйте! Вы, наверно, тетя Соня? Мне Катя про вас рассказывала. Она срочно уехала, а меня просила Карабаса забрать на время. Я ее подруга. И ключи от квартиры вам оставить, – девушка протянула ключи.

– Ой, да конечно! – улыбнулась тетя Соня. – Вот и хорошо, что поехала. Ей отвлечься надо! А то с этим кобелем совсем с ума сошла!

Проверить надо квартирку-то, подумала она, может и не подруга вовсе, может стащила чего.

Девушка потянула собаку за загривок и легко побежала вниз по лестнице. Они вышли на улицу и долго шли в сторону старого моста, потом миновали покосившиеся дачные домики и, наконец, пришли к тому месту, где когда-то Катя встретила Карабаса. Девушка повернулась и присела на корточки. Круглые карие глаза уставились прямо на Катю.

– Послушай, ты должен остаться здесь и ждать. Наступит момент и появиться человек, который тебя услышит. Так всегда бывает, поверь. И ты пойдешь с ним. Пройдет время, и ты сможешь вернуть себя… Понимаешь?

Девушка резко встала и отвернулась. Большая лохматая собака с оторванным ухом вскочила и тревожно забегала кругами. Но тут вдалеке вспорхнула птица, и собака тут же отвлеклась, бросилась в сторону, с интересом обнюхивая примятую траву. Она убегала все дальше и дальше, ведомая чужими призывными запахами. Так она добежала до небольшого озера. Оно было покрыто льдом, и лишь у самого берега откуда-то из-под земли пробивался журчащий ручеек. Замерзшая гладь отражала безмятежное небо, и собака склонилась над поверхностью. Ледяная пленка показала ей крупную собачью голову с оторванным ухом.

– Карабас! – с удовлетворением подумала собака, сунула нос в ручей и принялась жадно лакать.