Если страшен был крик «татары идут» для Руси, то там имели время собраться и изготовиться к бою, у казаков же этот крик означал немедленный бой. Часто успевали только поседлать и дрались уже в улицах, среди пламени пылающего казачьего городка. Тут некогда было думать о женщинах, о детях, о стариках. И потому в это тревожное, боевое время на Дону не было и стариков дряхлых.
Каждый казак, когда чувствовал, что за ранами, болезнями и старостью он становится плохим помощником в боях и походах, шел в ближайший монастырь Никольский, близ Шацких ворот, или Борщевский-Троицкий и там проводил остаток своих дней, или налагал на себя обет идти на поклонение пешком тысячи верст и шел в далекие Соловки на Белое море. И там, рассказывая про свои походы и про свои победы, он говорил, что лил кровь и провел всю свою жизнь на войне для того, «чтобы басурманская вера над нами не посмеялась, чтоб государевой вотчины пяди не поступитъся».
Сильна была в те времена вера басурманская. Татары были могущественной державой, а за ними стояло грозное турецкое государство. И напор этих двух государств на государство русское сдерживали одни казаки. Да мало того, что сдерживали, они еще и подавались поотепенно вперед, приближаясь к низовью Дона, приближаясь к морю Азовскому.
В то время, когда так, мало-помалу, из пришлых людей создавалось военное братство, ставшее защитой Руси от неожиданных набегов татарских, и на Руси произошли большие перемены.
Русские стали собираться в середине своей земли, у небольшого города Москвы. В Москве появился целый ряд умных князей, которые, постепенно усиливаясь, подчинили себе и другие города русские, сбросили с себя татарскую неволю. Московский князь Иоанн III Васильевич, освободившись от татарского ига, широко раздвинул русские земли.
3. Первые набеги казаков
В проворстве, ловкости и воинской хитрости казаки превосходили своих врагов – татар. Во время походов они выработали свой способ действий, называвшийся татарским словом, лава. И никто не мог соперничать тогда с казаками в лаве. В разведках и поисках, казак шел незаметный даже для зоркого татарского глаза. Он шел в траве с травою ровен: высокий ковыль, кустарник, овраг, забор – все способствовало всаднику-невидимке. От татар научились казаки и переправам через широкие реки. Они связывали вместе несколько пуков камыша, делали из него плотик, называвшийся салою, привязывали его веревкой к шее или хвосту лошади, складывали на плотик седло и вьюк, а сам казак хватался рукою за гриву и плыл через реку вплавь.
Во время общей тревоги казаки собирались по 5–6 городков вместе, укреплялись и отсиживались в них. И, где бы неприятель ни появился, везде смелым натиском встречали его казаки. Станичные есаулы, схватив знамя, во весь дух неслись по улицам, сзывая на бой атаманов-молодцов. Вестовая пушка или колокол били тревогу. Старики и жены казачьи перегоняли стада и табуны на острова реки и скрывали их в камышах или за болотами. Лодки приковывали к пристаням цепями или затопляли их, имущество закапывали в землю. Отбив врага, казаки не оставались у него в долгу и готовились в новый поход. На походе просто, даже бедно одетые донцы того времени отличались умом и храбростью. Не раз говорили они азиатам и русским знатным людям, боярам, про себя: зипуны-то у нас серые, да умы бархатные.
И по мере того, как росло и ширилось казачество, тесно ему становилось в приволье донских степей, искали они выхода из них и все чаще и чаще начали сталкиваться с Азовским пашою или уходить на Волгу.
Разросшиеся станицы казачьи требовали и большей добычи. Да и казакам дома не сиделось, хотелось им поохотиться. И вот, когда задумает казак пойти в удалой набег, выходит он к станичной избе, на сборное место станицы, и, кидая свою шапку-трухменку, сделанную из бараньей смушки, сверху несколько уже, нежели у основания, кричит зычным голосом:
– Атаманы-молодцы! Послушайте!.. На Сине море, аль на Черное поохотиться; на Куму или на Кубань реку за ясырьми (пленными); на Волгу-матушку рыбки половить иль под Астрахань, на Низовье, за добычей, иль в Сибирь пушных зверей пострелять!..
К говорившему со всех сторон станицы сходились казаки. И вот, то один, то другой бросал свою шапку вверх и мало-помалу вокруг него собиралась толпа, иногда в несколько сот человек. Все шли в ближайшую церковь-часовню – голубец, клали земной поклон перед образом, а потом отправлялись в общую избу, где за чаркою вина обсуждали условия похода и выбирали походного атамана. Остающиеся дома казаки помогали идущим в поиск снарядиться. И если этот поиск был речной, все вместе строили лодки, если на конях, то готовили коней. Богатые снабжали бедных оружием, выговаривая за собой право на известную часть добычи.
В этой вольной ватаге во время похода дисциплина и порядок были образцовые. Походный атаман мог казнить смертью за малейшее непослушание. Беспрекословно повиновались и выборным есаулам и сотникам. Но кончался поход, возвращались казаки к своим домам и опять все были равные.
Кто шел с атаманом промышлять зверя, на зверовую охоту или шел воевать с татарами, персами или турками, назывался охотником. Но кто восставал против своих братьев-казаков или шел на московских людей, того и в те времена казацкой вольницы называли вором-разбойником. В степной, конный поиск казаки отправлялись малыми партиями – по 5–10 человек, широко рассыпаясь по степи. Вот откуда взялось у казаков и в лаве звено. Обыкновенно на двух казаков имелась заводная вьючная лошадь с сумами, в которые складывалось имущество, продовольствие, а впоследствии и добыча. Такие казаки, пользовавшиеся одной общей сумой, назывались односумами.
Но часто, очень часто, казаки пускались в морской поиск. Наши деды были искусными наездниками, но были также и отличными моряками. По Дону в Азовское море, из Азовского моря в Черное море – это был их обычный путь. Богатые города Крыма и турецких берегов Малой Азии были им хорошо знакомы. Для морских походов казаки строили себе большие, длинные лодки без палубы. На лодках были мачты, но парусом казаки пользовались только при попутном ветре, а против ветра шли на веслах. На каждую лодку садилось 60–100 человек, борта лодки обшивались камышом, для защиты от неприятельских пуль и для большей устойчивости лодок. На дно клали бочки с пресной водой, сухари, пшено, сушеную и соленую рыбу и смело с такими запасами пускались в неизвестные края. Водки в поход не брали. На походе – прежде всего требовалась трезвость. На казаках в походах одежда была самая бедная, чтобы неприятель не хотел поживиться ею, как добычей, чтобы легче было подходить к нему и укрываться в степи и на море.
Морские набеги казаков заставили турок укрепить находившийся в устьях р. Дона город Азов. Самый Дон перегородили они цепью из тяжелых бревен, скованных железными кольцами. Но это препятствие не останавливало казаков. Темной, ненастной ночью, в жестокую бурю, без выстрела, прорывались они сквозь эти цепи и выходили в море. Без компаса и без карт, по солнцу и по звездам, узнавали они направление и, без ошибки, вели свои лодки к турецким берегам. Завидев вдали турецкие корабли, – они рассыпались и уходили против ветра, а затем, перед закатом солнца, приближались к ним со стороны солнца, так, чтобы солнце светило прямо в глаза туркам, кидались на корабли с топорами и саблями и храбро рубились с турками. Захватив корабль, они брали на свои лодки оружие и наиболее ценные, но мелкие вещи, а затем, прорубив дно, пускали корабль ко дну. В неравном бою казаки, благодаря своей смелости и ловкости, почти всегда выходили победителями. Но доставалось нередко и казакам, и много костей казачьих покоится на дне моря. Если целый турецкий флот гнался за донцами, распустив паруса, казаки неслись к берегам, скрывали, а иногда затопляли свои лодки в камышах, а сами рассеивались по берегу. И, когда флот турецкий уходил, они собирались снова, вычерпывали воду из лодок, ставили новые весла и бросались следить за турецкими кораблями, ища случая напасть на них. Так и на море на лодках казаки действовали тем же подобием назойливой лавы, которая составила им славу на суше.
В тихую погоду черными точками рисовались на синем море казачьи лодки. Ярко сверкали на солнце белые весла, ходко шли казаки. Вдруг где-либо на ладье кто-нибудь начинал песню. Песня пелась про героев казаков, но чаще всего вспоминали в ней удалого атамана Ермака Тимофеевича. Песню пели хором, немного в нос, как пела тогда вся Русь, научившаяся песням хоровым у греков.
Далеко по синему морю раздавалась эта песня и вторили ей мерные и плавные взмахи казачьих весел.
На Усть Дона тихого,
По край моря синего
Построилась башенка,
Башенка высокая.
На этой на башенке,
На самой на маковке
Стоял часовой казак;
Он стоял, да умаялся;
Не долго мешкавши,
Бежит, спотыкается,
Говорит, задыхается:
«Кормилец наш, батюшка!
Ермак Тимофеевичь!
Посмотри-ка, что там на море,
Да на море, на Азовском то:
Не белым там забелелося,
Не черным там зачернелося,
Зачернелись на синем море
Все турецкие кораблики!»
Речь возговорит надежда-атаман Ермак Тимофеевичь:
«Вы садитесь в легки лодочки,
На носу ставьте по пушечке,
По пушечке по медненькой,
Разбивайте корабли басурманские.
Мы достанем много золота
И турецкого оружия!»
Кончат казаки свою песню, примолкнут, пригорюнятся, закручинятся, и сейчас же кто-либо из старых, бывалых казаков начнет рассказывать про походы, про хитрость турецкую, про богатство пашей, про то, как в крутой неволе томятся у них русские пленники, а прекрасные русские женщины наполняют темницы богатых турок.
Татары
И огнем загорятся глаза казаков, крепче налягут они мускулистыми руками на вальки весел, и только пена, шипя, разбегается из-под острогрудых кораблей!
Так жили наши деды – донские казаки. Поход и смертный бой заменяли им годы ученья и строевой службы. В непогоду, на свежем морском ветру, закалялось их тело, от трудов становились крепкими руки и остер был их глаз.
Они были воинами. Доблесть воинская была на Дону выше всего. Храбрость, неутомимость, меткая стрельба, умение владеть оружием ценились больше и дороже богатства. За них выбирали в атаманы, таких людей славили в песнях и молва о подвигах их шла далеко по Дону, разливалась широкой волной по России, делалась слышной и в чужих землях – за границей.
4. Участие донских казаков вместе с русскими войсками во взятии Казани в 1552 году
Русь в это время оправлялась от татарской неволи. Города русские, Смоленск, Рязань, Москва, Новгород, были один от другого независимы. Князья, правившие этими городами, часто враждовали друг с другом, и пятьсот лет тому назад неспокойно было на Руси. Но постепенно стал усиливаться Московский князь. Он покорил себе соседних князей, смирил Новгород, усилился, завел порядочное войско.
В 1547 году великий князь Московский Иоанн ІV Васильевич венчался в Москве царским венцом, стал Царем всея Руси. Все русские города ему были подвластны. Границы его царства на юге доходили до верховьев Дона, на востоке немного не дошли до Волги, на севере захватывали Новгород и на западе остановились у Смоленска. Желая расширить свое царство, молодой, шестнадцатилетний царь, Иоанн ІV Васильевич, решил завоевать татарское Казанское царство и, тем самым, навсегда покончить с татарской неволей, в которой двести лет томились русские люди.
Два раза подходил Иоанн с войсками к Казани, и оба раза неудачно. То наступала ранняя весна и нельзя было перевезти через Волгу тяжелые пушки, необходимые для осады города, то, напротив, зима была такая, что воины замерзали в лесах, и войско подошло к Казани слишком утомленное и не могло приступить к обложению города. Третий поход царь Иоанн объявил летом 1552 года. В этом походе первый раз заодно с русскими войсками, участвовали донские казаки. В летописях московских мы читаем о том, как донские казаки вместе с конницей князя Курбского прогоняли на Арском поле, подле Казани, конные полчища татарского князя Япанчи, и о том, как при взятии Казани, стены которой были взорваны бочками с порохом, первыми ворвались в улицы города донские казаки. Существует предание, что тогда же царь Иоанн IV пожаловал войско Донское первою своей грамотой, которою закрепил все земли, занятые донцами, за донскими казаками.
До нас не дошли имена казачьих атаманов и есаулов, храбро бившихся под казанскими стенами с татарами, не сохранилась и грамота царская. Но участие донцов в казанской осаде осталось в памяти народной. У стариков-станичников Багаевской и других станиц еще лет пятьдесят тому назад можно было слышать песню, где воспевали подвиги донского атамана Ермака Тимофеевича, взявшаго Казань и подарившего ее царю Иоанну Васильевичу. Есть и еще песни, где поется о Ермаке, который явился к царю Ивану Васильевичу и посоветовал ему, как взять Казань. Очевидно, что в народной памяти остались подвиги наших дедов под казанскими стенами. Ермаку Тимофеевичу, этому первому герою казаку, казаки приписали и атаманство под Казанью. Старая песня лучше всякаго рассказа рисует нам охотничьи набеги донцов по рекам и то, как собирались казаки в поход. Вот как пели старики наши про взятие казаками Казани.
«Как проходит, братцы, лето теплое,
Настает, братцы, зима холодная.
И где-то мы, братцы, зимовать будем?
На Яик[1 - Яиком тогда называлась р. Урал.] нам пойтить – переход велик,
А за Волгу пойтить – нам ворами слыть,
Нам ворами слыть – быть половленными,
По разным по тюрьмам поразсаженным,
А мне, Ермаку, быть повешену.
Как вы думайте, братцы, да подумайте.
Меня, Ермака, вы послушайте».
Ермак говорит, как в трубу трубит:
«Пойдемте мы, братцы,
