…Но Буря Придёт
– Ну а потом что, сестрёнка? – вновь стал выпытывать её пришедший в себя брат.
– А потом я надолго в узилище загостила. Имени своего я им так и не раскрыла, и обо мне на какое-то время забыли.
– Вот почему мы найти не могли тебя, девочка… Всех я поднял, кому смог дать послания прежним внимавшим мне некогда в Эйрэ мужам среди знатных домов – но никто про тебя не слыхал ни единого слова… – вздохнул дядя Доннар.
– Было ли дело им в поиске том, как война полыхала? – Майри пожала плечами, – даже если бы знала о том я, что ищут меня – то от страха сама не назвалась бы даже друзьями твоими назвавшимся. А́рвейрны готовились к войне, по всему ардкáтраху собирались войска, что шли на юг за Борной Старым к Каменному Узлу, спешно укреплялся порушенный за осаду город. Сын Медвежьей Рубахи собрал все их кийны в единый кулак, чтобы ответно обрушить на нас.
– Немногие даже знали про этого младшего сына у Дэйгрэ… – промолвил Доннар, – и уж никто не предвидел, что он окажется в его-то молодые годы таким умелым ратоводцем, нежданно воссев на Высокое Кресло. В нужное время и нужным человеком он оказался, и в воинском запале с упорством ещё поискать надо такого средь áрвеннидов – нет и сомнения, что почти все фе́йнаги поддержали его как один, позабыв свои старые ссоры.
– Ещё и круи́нну для упрочнения власти созвал, как и встарь… С кочевниками договориться сумел о союзе. Старый Дэйгрэ до такого навряд ли додумался бы… – добавил прорицающий Снорре.
– А он и есть воин с рождения, – ответила родичам Майри, – возмужавший во множестве битв, хоть и далёкий от Высокого Кресла казалось бы – прямой в обхождении что со знатными, что и с низкими чином людьми, как о нём я в неволе узнала. Он из Бейлхэ – того и достаточно. И именно тем он и опасен для нас как владетель Высокого Кресла, что в отличие от возросших при дворе старших братьев уже по-настоящему опытен на полях битв – но и всё ещё молод и горяч. Тийре жаждет отмщения нам за сражённых в Ночь Смерти родных, как то требует долг. А от своего отступать не привык он – поверь, дядя…
– Да уж – кровь самогó Врагобойца, иначе не скажешь. И у павшего дуба гнилого из прочных корней пробивается часом побег с новой силой – так и тут в его доме то вышло. Не каждого из ратоводцев в его-то молодые годы нарекут таким прозвищем – Бесстрашный… – хмуро произнёс Доннар.
– Ну а дальше что было с тобой, девочка? – спросил однорукий Турса Бере.
– А затем их домоправитель дворца – родич прежнего главы воинства тверди, возжелавшего после гибели Дэйгрэ самому сесть в Высокое Кресло – забрал меня во дворец из узилища, – кратко ответила Майри, не желая смущать родичей, кем хотел её видеть там хитрый Бродáнн, для кого он привёл её в девичьи, с какой целью и умыслом.
– Там я и пробыла до поздней осени среди дворцовых служанок. Думала, от отчаяния и рассудка лишусь, как не могла вырваться на волю из той прочной укрепи. А вести в тот час приходили безрадостные – как а́рвейрны нас сокрушали повсюду, когда áрвеннид возвратился с победой из Травяного Моря и бросил все силы на запад, отражая дейвонские воинства.
– Не сокрушены мы ещё, девочка, – успокоил её дядя Доннар, – хоть и тяжкие времена, будто сам Каменная Рука ожил из мёртвых. Но ничего – справимся. В Великую Распрю и тяжелее часи́ны случались. А дальше что было?
– А потом в конце листопада их áрвеннид вернулся в Аг-Слéйбхе, и под ночь не один появился там в девичьих. Сама сперва не поверила, что вместе с ним был и Ёрлов Убийца, прибывший из выправы по дейвóнским уделам. Зашли они перед советом их ратных, переговорить с глазу на глаз да вина выпить – и там…
– Так – погоди-ка, сестрёнка… – вдруг перебил её Айнир. У него поднялись ввысь в изумлении брови, и сын Доннара пристально посмотрел на сестру, точно по-прежнему не веря, что она перед ним, – это… Неужели была это ты, кто убить их пытался?
– Так это ты, девочка, чуть не убила Льва А́рвейрнов? – дядя как онемел в потрясении, не зная что и сказать.
Майри согласно кивнула, смутившись от их пристальных взоров, точно родичи впервые узрили дочь Конута.
– И как ты жива там осталась?
Майри осторожно отстранила пальцами прядь долгих волос от виска, на котором был виден скрываемый ими темнеющий шрам от копейного жала.
– Не добили меня там тогда – хоть и изранили до полусмерти, истыкали копьями. Сама не знаю как выжить смогла…
Родичи хмуро взирали на шрамы, оставшиеся на ладонях у Майри.
– Не вышло у меня сразить Áррэйнэ, дядя, – вздохнула дочь Конута, – била его насмерть, в самое горло и в сердце – да не судьба была видно пасть Льву от руки моей. Áрвеннид отдал его лучшему лекарю, и тот Убийцу Ёрлов израненного наверное из сáмого Ормхал на свет назад вытянул.
– Год мы о нём ничего не слыхали, все уже мёртвым считали давно… – хмуро вымолвил Айнир, – да он оказался живучее гада болотного, зверь этот… что и смерть его взять не смогла.
– А я весь этот год провела взаперти, ожидая расправы. Раз я живою осталась, Нéамхéйглах решил меня Льву в его руки отдать – чтобы он сам мою кровь взял в отмщение.
Дядя, брат и прочие родичи из Дейнблодбéреар молчали, внимательно слушая речь дочери Конута.
– И вот через год сам ко мне он пожаловал в бурру… – Майри остановилась на миг, понимая, что отныне с этих слов оскверняет уста ложью перед доверявшими ей близкими, – и решил там в отместку не просто убить меня – а заживо погрести, чтобы я змеевы норы до смерти успела узрить – и так вот и сделал в то утро.
– Вот же зверь… – процедил сквозь зубы ошеломлённый её рассказом дядя Доннар, – живою?
– Так. Там в кáдарнле старая бурра стоит на обрыве – вот в ней меня в яму и скинул, и собственноручно тот выход камнями заклал.
– Выблю́док проклятый… Дай Всеотец с ним в бою когда встретиться! – озлобленно молвил потрясённый Айнир, стиснув в кулаке нашейную скъюту тройных стрел Горящего.
– И что с тобой дальше было? Как спаслась ты из ямы? – спросил её дядя.
– Сперва я убить там себя захотела, чтоб уж сразу – не мучаясь с голода. А потом ненароком во тьме нашла дырку в стене призасыпанную, что под землёй из Аг-Слéйбхе меня теми норами вывела – вот уж взаправду где побывала как в Ормхал у змея… Чудо, что камень был выточен сточной водой – так только живой и осталась, на свет смогла выбраться. А дальше уже как могла по лесам сама пряталась, пока в одном селище еду и одежду себе не украла – и так же не раз приходилось, чтобы выжить.
– Не изловили тебя, и уже хорошо, – сочувственно вздохнул дядя, – могли ведь прибить так на месте – не стража его за побег, так поселяне за воровство.
Майри продолжала на ходу выдумывать историю бегства, стараясь, чтобы её повествование не стало уж слишком невероятным.
– А потом я прибилась к обозу на север идущему – по-а́рвейрнски и так говорить могла прежде, а за час той неволи в ардкатрахе ещё лучше выходить у меня стало на разных наречиях. Не распознал там никто как чужачку, хвала Всеотцу. Выдала себя за дочерь бродяжного лекаря, павшего в битве недавно – травы же разные знаю, да раны умею лечить – и так на северные Помежья в путь двинулась с ними чтобы как можно ближе очутиться у наших уделов. Правда тою зимою меня по дороге внезапно свалила болезнь, и до самой весны в одном кáдарнле провалялась еле живая. А уж как сумела встать на ноги, так раздобыла коня и всё нужное для дороги. Нашлись добрые люди, помогли – я же за а́рвейрнку себя выдавала, назвалась им чужим женским именем. Сказала, что еду на юг до горы, и так без подозрений исчезнуть смогла – и две седмины сюда добиралась по северу.
– Девочка моя, как ты ещё уцелела в тех дебрях, и в чащобах дорогу нашла? – покачал головой Доннар, – зверья там ведь хищного сколько, болот…
– Да, сестрёнка… – удивлённо присвистнул Айнир, почёсывая бороду, – кто бы подумать мог, чтобы ты такое осилить сумела одна, что и мужам не под силу порой? Видно у дяди Конута не дочь родилась тогда, а сын в юбке… – пошутил он.
– Не всем мужам столько тягот порой выпадает, как тебе боги отмеряли полною чашею, девочка… – ошеломленно покачал головой старый Снорре, – чудо, что ты живою осталась, и сумела к родному порогу спустя столько лет возвратиться.
– Верно сам Всеотец тебя вёл весь путь, дочка, – Доннар сжал руку Майри, ласково её стиснув в своих пальцах, – что такие вот испытания и мужам не по силам иным ты там выдержала.
– Сама ведь не знаю, как всё одолела… – опустила глаза она вниз – стыдясь правды о том, как всё было на деле – кто ей дал всю ту помощь в пути до родного порога, кто её спас не единожды.
– Ты ведь нашей породы, кровь Дейна. Верил я, что останешься если живой ты, то силы найдешь хотя бы краткую весть о себе землякам подать, и к родному огню возвратиться когда-то… А ты много больше осилила, девочка, – Бурый радостно обнял племянницу.
Дослушав долгий рассказ дочери Конута о её тяготах в Эйрэ и непростом пути к дому, прочие родичи начали расходиться по прежним их прерванным её приездом делам. За столом там остались лишь старый Снорре, Бурый с сыном и ещё пара человек из ближайшей родни.
– Дядя, а что творится теперь тут на Круче, какие есть вести о прочих? – спросила Майри.
– Сейчас больше дурных вестей ходит, чем добрых, моя дорогая… Многие пали в сражениях за минувшие две зимы, лишь следами на родовом древе оставшись… – нахмурился Бурый, – вот, на прошлой седмине последним оплакали Эйля с Медвежьей Горы, сына Сварта Упрямого – пал бедняга при наступе в зиму в их укрепи, своей сотней верша́ там.
– Снесли голову в сшибке секирой как жёлудь… – со вздохом добавил почтеннейший Снорре.
– Но зато молодых сколько много всю храбрость явили! Вот Айнир каков… – Доннар внимательно посмотрел на смутившегося от похвалы сына, – ещё мальчишка был перед войной – охота да девки одни на уме – а стал лучший кóгурир среди нашего воинства – да чтоб мне в Хвёггову нору живьём провалиться коль лгу!
– Да уж ладно, отец – не по чести хвальба… Много лучше меня есть воители.
– Не мои то слова, что тебя оценили – кто тогда всех людей из Помежий живыми сумел привести, и скольких ещё за собою повёл, за вершнего став по признанию их – не в пример много старших. А после Скороногого гибели в зиму нежданной кто всех Ярнвегг возглавил теперь, став за Фреки достойной заменой?
– Вот даже как? – улыбнулась дочь Конута, слушая дядю.
– Ну а то! Все два года с седла не слезает, о науках любимых своих позабыл… Той зимой угораздило его вражье копьё сзади в рёбра поймать… – насупился Доннар, с тяжестью вспоминая события, добавившие ему седины в волосах, – думал я, и последнего сына забрал у меня Всеотец… Так он и из Хвёгговых нор сумел выбраться, и опять на ногах как и прежде – заменив мне обоих погибших моих сыновей.
Нахмурившийся было Айнир поймал радостный и полный гордости за него взор сестры, и пожав плечами молчаливо усмехнулся. Жив – и ладно.
– Бок ему, правда, лекари исполосовали нещадно, ну да ничего, сынок – зато жив, в полной силе, уберегли тебя боги от кровяного огня в жилах.
– Да ладно, отец – просто была на мне чешуйница от хорошего кузнеца… – махнул рукой Айнир, – почтенного Хёскульда стоит хвалить – вот кто из лекарей редкий искусник, что тот крюк из кости и седмину спустя легко вытащил, да червями весь гной излечил, не дав сдохнуть от жара…
– Вот значит сколько ещё я о брате своём не слыхала, – улыбнулась Майри, стиснув в ладонях лежавшую на столе руку Айнира, – и не дуйся, отец правду ведь говорит – уж он никого зря не хвалит без дела! Говоришь – года два не берёшь своих свитков?
– Не беру… – произнёс он негромко – и Майри почуяла, как тяжела её брату та ноша, которую взнял он себе на спину за троих – позабыв обо всём дорогом ему прежде, став другим чем он есть – но без ропота нёс сколько будет то нужно для дома, став надёжной опорой отцу.
– Ну где уж с тобой мне равняться, сестрёнка? – развёл руками сын Доннара, – вот кто у нас столько дел в одиночку свершила… И сама уцелела – и едва не добыла головы двух главных зверин! Да ещё не с пустыми руками вернулась домой. Добрую же кобылицу ты в Эйрэ себе раздобыла, Майри!
Айнир взглянул прямо в глаза сестре.
– Хорошей породы твоя эта рыжая, как я гляжу. Пусть и чуток шалая, но на ногу быстрая и выносливая, раз по такому пути тебя принесла. Если теперь ни к чему она будет тебе – так может отдашь её мне на конюшню? Такая кобылица для ратных полей пригодилась бы, чтобы без дела зазря не держать её – а уж жеребята от такой на вес серебра будут.
– Если Корча того вместе с Гнедым не заест сама в случку… – усмехнулся уже уходивший от них Ульф Твейрокси, – кобыла с огнём, дури в ней за троих!
Однако увидав померкший взор Майри сын Доннара смолк.
– Не по чести мне – за другую себя выдававшей – был сделан подарок, чтобы домой возвратиться смогла я… – тихо ответила Майри, опустив глаза вниз, – и не мне им распоряжаться хозяйкой. Да и привыкла я к этой кобыле как будто к родной – так что не сердись, братик, только с собой я оставить хочу эту Огненную.
– Твоя воля, сестрёнка, – пожал плечами Айнир, – просто жалко, если такая добрая жеребица будет попусту в стойле навоз лишь месить.
Он пристально взглянул на сестру, не говоря сам ни слова – точно раздумывая о чём-то – как будто насквозь прозревал её тайну, всё знал, что с ней было…
ГОД ТРЕТИЙ "…ПРОКЛЯТИЕ ТРИЖДЫ ТОБОЮ ЗАСЛУЖЕННОЕ…" Нить 10
– Дядя Доннар, – спросила вдруг Майри, пристально глядя в глаза тому, – а где же наш Эрха? Что с ним?
Бурый нахмурился, и лоб его вдруг разделила глубокая складка морщины. Он кратко переглянулся с седобородым Снорре.
– Должно быть уже ты услышала, девочка… – негромко он начал.
– Да, услыхала – но недосуг мне вникать в пересуды… Скажи ты, дядя, в глаза мне – что с ним? Неужели наш скригга столь плох? Отчего так произошло?
Айнир опустил глаза, избегая пытливого взора сестры, и даже Доннар замялся, не в силах начать речь. Почтенный Снорре Вепреглавый и тот молча оглаживал долгую бороду, не говоря ни единого слова в ответ.
– Ну что же вы молчите? – вновь нетерпеливо вопросила она, с волнением глядя на близких.
Наконец заговорил Бурый.
– Когда вместо ожидаемых вестей о падении Аг-Слéйбхе мы воочию узрели конников арвеннида прямо в срединных уделах, а сам вёдший кóгуры ёрл со всем орном пал в битве, и его голову этот арвейрнский зверь пригвоздил на ворота едва уж не павшего перед ним ходагéйрда – вот тогда-то наш Эрха и слёг, лишь едва эти горькие вести заслышав.
– Всё так… – сокрушённо вздохнул старый Снорре, кивая в согласии с Доннаром, – сам тому я свидетель. Сокрушили его те события…
– Стар он уже, как никто из живущих – а и моложавее люди в ногах подкосятся, когда стало известно, что все наши родичи в воинстве Уннира скопом мертвы, а враг вдруг очутился нежданно у самых ворот… – дядя сурово умолк, словно взвешивая что сказать дальше, – страшным этот удар оказался для скригги. Если бы только здоровье его подкосилось… Каких самых знающих лекарей я к нему не приставлял… но всё попусту. Словно дух надломился у нашего Эрхи. И раньше он часто болел – в его ли годах молодым быть как прежде, и не чихнув? Только теперь вот…
– Что теперь? – настойчиво переспросила Майри, завидев нерешительность замолчавшего дяди.
– Скоро сама всё увидишь ты, девочка, – Снорре Вепреглавый кивнул в сторону двери, где была лестница к верхним покоям стерквéгга в жилище их скригги, – он верно уже и не чает живою узрить тебя, Майри. Будет славно, если признает с лица вообще…
– Да в чём дело? Почему вы считаете все, будто Эрха рассудком ослаб?
– Не верит он в то, что мы сможем одолеть наших недругов в этой войне, – хмуро вымолвил Снорре, – даже знакам богов добрым он никакой уже веры не держит, словно объял его сердце неведомый прежде там страх.
– Спору нет – наш Эрха по-прежнему скригга семейства, вершит войсками и самолично отвечает через писцов на послания всех ратоводцев, – снова заговорил Доннар, – вот только как остаётся один он в покоях, ни с кем больше не говоря – то словно другой человек там лежит, не он прежний. Всё бормочет себе что-то под нос еле слышно, жалится, плачет. И как послушаешь – на уме у него лишь неминуемая гибель Дейвóналáрды от а́рвейрнского железа. С тех самых пор, как услышал он об этом звере из Эйрэ, так нет ему больше покоя. Лев да Лев лишь в речах его – будь трижды проклят он, этот зверина!!! – кулак сына Трира со злостью ударил по доскам столешницы.
– Про Великую Распрю твердит неустанно, про павших героев тех лет и про нынешних, про Смуту Соседей и низвержение Гальдуров с прочими, про Помежные Распри, про часи́ны правления Въёрна и Хъярульва – и опять всё про Льва. Про знамение какое-то грозное, Всеотцом ему прежде ниспосланное – и так раз за разом, словно смешались ему времена и события в памяти… Некоторых с лица уже не узнаёт, именами чужими их сам нарекает, – добавил старый Снорре, – меня с братом Харла́усэ, Храфном Долгобородым спутал не раз уж в бреду.
– Чтобы храбрейший наш скригга сам смерти боялся? – удивилась Майри, – вздрогнув в волнении – услышав от родича те имена из минувших владетелей севера Гальдуров – чувствуя, что догадка её та верна.
– Именно. Сам не поверил бы, если бы на уши свои не услышал однажды. Он, первейший воитель – теперь всё твердит про пролитую кровь, про огонь и про смерть, – хмуро проговорил дядя.
– Про погибель всего нашего рода твердит раз за разом, про яростный Гнев Всеотца… – вновь добавил Свинхофди.
– И не раз мы пытались его ободрить, – вмешался в разговор старших родичей Айнир, подсаживаясь на скамье ближе к Майри, – только впустую всё. Как один остаётся ночами наш Эрха, всё шепчет про гибель всего рода Дейна, про проклятого Льва и какое-то бедствие, про Гнев Всеотца и его всевеликую кару на всех нас. Видно совсем пошатнулось здоровье у скригги, и столь тяжкие муки испытывает, раз от горя вестей приходящих подобные стрáшни рассудок ему затемняют всё чаще…
Майри молча внимала родным, будучи не в силах понять, что же произошло с их некогда сильным и несломимым духом самим Эрхой Древним. Что же за тягость овладела его сердцем, затмив прежнюю волю и твёрдость ума? И отчего вдруг так часто он поминает в речах Льва А́рвейрнов, которого прежде не видел воочию? Верно, что для сокрушённой потрясениями Дейвóналáрды времена теперь настали тяжёлые – но и век назад в Великую Распрю часи́ны были гораздо губительнее, нежели нынче – и то потомки Дейна выстояли, несмотря на неисчислимые потери и ярость воинства Каменной Руки. Что же столь страшное узрел в этом молодом а́рвейрнском ратоводце их скригга – прежде первейший воитель – что дух его пал и открыл в сердце путь для слепого отчаяния?
И это сильнее лишь убедило дочь Конута в том, что именно скригга – старейший, мудрейший из здравствующих – сможет помочь ей найти тот ответ на вопрос, давно мучавший Майри – кто же он, Áррэйнэ, приёмный сын кийна Килэйд – кем он был прежде, чьим сыном какого истреблённого некогда в распрях семейства рождён был тут Лев? Правда ли то, что он будет из Гальдуров?
– А можно ли мне поговорить с ним, дядя? – робко спросила она у того.
– Да конечно, Майри! Я молю Всеотца, что быть может твоё появление, кого он давно уже мёртвой считает, всколыхнёт скриггу, заставит его воспрять от терзаний и пробудиться назад к жизни. Не представляешь, моя девочка, как он нам нужен теперь – как не хватает мне его ума и железной той воли, опыта его как наилучшего средь ратоводцев… – Бурый громко хлопнул ладонями по доскам стола.
– Конечно ступай к нему, поговори! Как он возрадуется тебе, представляю! Идём прямо сейчас!
Он встал с резного стула, собираясь проводить Майри до самих покоев их скригги.
– Не надо, дядя – я сама! – Майри поспешно вскочила со своего места, отряхивая одеяния от крошек.
– Ступай к нему, девочка, – согласно кивнул Бурый, – мы с почтенным Снорре и Айниром будем тут, неподалёку. Много что из не медлящих дел обсудить за сегодня нам нужно.
– И ты, Хугиль, останься, – обратился он к родичу из младшей ветви семейства, немолодому уже мужчине с обритой головой – родному старшему брату Эвара Клыка, свидетеля убийства её отца. Тот согласно кивнул, ожидая.
– Хорошо, дядя! – Майри на ходу торопливо поклонилась, прощаясь со старшими, и устремилась к дверям.
– Поговори с ним, девочка – от одного твоего вида на сердце у него полегчает. Как бы хотел я, чтобы наш Эрха стал прежним. Не хочу даже верить, что время его на исходе… – донеслись ей в спину слова дяди.
Шагая крутыми подъёмами лестниц к верхним покоям чертога Майри взволнованно думала о предстоящей встрече со скриггой. Всем сердцем она жаждала увидеть Эрху Древнего – сáмого славного из здравствующих не только среди крови Дейна, но и меж всеми дейвóнами вообще – первейшего из воителей, мудрого и любимого всеми в их орне, старейшего из живущих, ещё в пору её детства разменявшего вот уж второй век его земной жизни. Всей душою дочь Конута с детства любила этого старца, бывшего ей за отца равно с дядей и Хенниром, и чтила превыше иных в их роду.
Всю долгую дорогу сюда сердце Майри снедал смутный страх, едва она припоминала рассказанные ей сыном Коммоха слухи о том, что Эрха стал плох за последние месяцы. Майри чуяла сердцем, что в этом есть также её вина – тяжко было почтенному скригге перенести сперва самовольный отъезд столь любимой праправнучки, а затем и ту горькую весть о её неожиданной гибели – когда столько горя, столь много смертей кровных родичей обрушилось на его стариковские плечи вместе с надвигавшейся гибелью их страны в разгоревшейся распре с народом Эйрэ – сперва всем казавшейся быстрой и лёгкой. Живым ли застанет она его?
Но и теперь, когда Майри уже очутилась в родных ей стенах и узнала из уст дяди Доннара правду, что их скригга сам всё ещё жив, мысли её были горькими. Воспрянет ли он от неясной болезни – или это нежданно пришла к нему, не согнувшемуся более чем за столетие жизни неминуемая каждому смертному ветхая старость? Отчего, что за тягость теперь омрачила, и поныне собой затмевает рассудок их Эрхи, что даже железная воля того уж не в силах поднять его тело с предсмертного может быть ложа болезни? Неужели и впрямь так ослаб его столь острый некогда разум и оцепенел прежде храбрый воительный дух, когда распря ещё не проиграна?
Уже подходя к затворённым дверям в покой скригги, Майри задумалась и о том, как же сможет она рассказать Эрхе то, что на деле произошло с ней за два этих года неволи в краях Эйрэ. Как сможет она утаить от него непростую и горькую правду об Áррэйнэ – о том, как он сам же помог ей бежать из Аг-Слéйбхе и через охваченные пожарищем распри Помежья? И как скрыть то, ещё более немыслимое и страшное для неё – рождённой с кровью Дейна в жилах – то, что случилось затем между ними?
Сердце её часто забилось в груди от волнения, и Майри на миг застыла на истёртых сотнями ног многих поколений ступенях, напряжённо сжав зубы. Она пусть и со стыдом, но без труда смогла обмануть дядю Доннара с Айниром и иными их родичами – столь обрадованных нежданному возвращению дочери Конута, что готовых поверить во всё случившееся с ней во вражьем краю, не выспрашивая лишних подробностей. Но Эрха Древний…
Майри с детства знала, что старый скригга Дейнблодбéреар проницательнее любого из сущих, умеющий выглядывать истину за самыми хитросплетёнными словесами… и даже твердили иные, способный по взору лишь человека прочесть его тайные помыслы – несказанное, ещё только измысленное. Что, если выслушав весь тот рассказ он с ехидной колючей усмешкою скажет праправнучке: «Вот ведь история, милая – свердсманам многим на зависть! Жаль, всё враньё поголовно…» Её почтение к наистарейшему было столь велико, что Майри просто не могла представить себе, как она сможет солгать ему. Но тем тягостнее было представить, как она поведает скригге всё об этих двух минувших годах – начиная с её нежданного отъезда в скире Айнира на восток к Аг-Слéйбхе и по сей день.
Уже став у самых дверей в покой Эрхи дочь Конута твёрдо решила, что ложь ему будет позорной. Чего таить, что сам Áррэйнэ дал ей сбежать, не взяв жизнь дейвóнки за виру своей пролитой ею же крови? Разве не поступали так и иные мужи к пленённым ими врагам, не поддавшись на низкие помыслы о воздаянии беззащитным и слабым? Что столь позорного быть могло в том, что она получила свободу из рук своего заклятого недруга – что воительный и безжалостный к своим противникам Лев А́рвейрнов вдруг оказался снисходителен к ожидавшей расправы от его руки деве и пощадил её – и причём не единожды?
Но как можно было открыть скригге то, что произошло затем – то, что случилось с её сердцем, которое нежданно из ненависти к Убийце Ёрлов обожглось иным жаром, словно и вправду это горячая искра из горнила Тинтрéаха её ужалила в грудь повесне, когда зазимовавшая в помежном кáдарнле Майри снова встретила там Áррэйнэ из Килэйд? Или же ещё раньше – обретя из его рук свободу и жизнь на той тёмной тропе с тремя душегубами из чащи, желавшими взять её силой как живую добычу?