Схватил, красавчик – аллигатор, бедненькую зебру или косулю. Крутанул, хвостом…сделал три оборота под водой…и, и, и, завтрак уже в раю. Он ничего и не почувствовал. О законе души, реинкарнации он не успел и подумать. Раз, и, нет. Уснул…
… Ладно, дорогие гости и хозяева, это уже не смешно. Давайте о хорошем.
А, что бы гости со страху, не уничтожили весь запас съестного, с перепугу – от страха, решили перейти к другой теме…
… Аах. Какие хорошие всё – таки зайчики. Снова и снова рассказывали друг другу, как они лапками, гребли барабанили земельку. Доставали там травку корешки, как они забавно умывали свои тройные верхние губы, которые, казалось, то улыбались, то хохотали, только вот непонятно, отчего им, зайчикам так было смешно и радостно, кто – то даже мечтательно пропел: а как бы было хорошо, погладить ему животик. Говорят, кошку гладят – лечатся. Они, кошки, знают, когда и где что болит у человека – ложатся, мурлыкают и лечат. Поглаживание котика – снимает стресс.
Потом слегка удалившись, от зайчиков, в который раз, рассказывали друг другу, какие они красивые. И пушистолохматые. Эх, жаль не поверят, если рассказать, да и, кому. Кому это интересно… в год всемирного потопа – дефолта.
Но пиво, улыбки родных, воспоминания, о тех минутах, вошло, вросло в незаржавевшие рецепторы Души.
Их будут согревать и радовать – солнечные мелодии зайчиков.
Проснувшегося вдруг детства.
– Видеть.
– Чувствовать.
– Понимать.
Они все, ещё долго – долго будут жить и дышать этим.
Переселенцы
Сидит, гудит компания, ушами шевелит…
Михаил Иванович, преподаёт в интернате для заброшенных детей Крыма. Читает историю. Говорит, что Крым – это опереточная красота. И если бы не его возраст, получил бы затрещину, между рогов. Своих, конечно. Сидят и главные дегустаторы, Саня, и я. Первак у хозяина признали. Оценили. И почти уже душеньки запели, …ой, хорошо да весной на Волге… Саня родился там. Сидим, промываем, прополаскиваем кости себе и соседям, рядом живущих.
Судачим. В Соколином психоз. Переселенческий. Прибыли переселенцы с южных республик. Им разрешили вернуться в Крым. Цены на дома взлетели. А тут случилось в Чернобыле. И вот эти умники-разумники, дельцы-продавцы. Самоучки, местные, решили заработать и пожить круто. Продают свои дома и, уезжают в зону отчуждения.
Да там же радиация! Вопили мы тупым, но счастливым, такие деньжищи огребли… Кричали мы им в самое ухо. Тааам… радиааацияа.
Государство, говорят, не допустит, что бы нам было плохо.
– Дурни, вы не успеете эти деньги даже пропить. Не то, что бы пожить на них припеваючи, не проживёте даже пропиваючи.
Не послушали.
Уехали.
Купили дома. Почти бесплатно.
***
Не долго, музыка играла.
И, не пожили пропиваючи.
Не успели, даже пропить то на что надеялись.
Через год возвратились.
Не все.
Троих уже закопали. Там. В этой зоне.
Дома свои они хорошо продали, тогда.
А, податься им сейчас. Куда?
– Туда, только на горку.
Там холмики и к своей матери, теперь рядом будут бугорочки.
Где приют, хотя бы убогого чухонца?
Ребята за столом, пропустили ещё порцию своей панацеи домашнего вина…
***
… – Говорят, их определили в дом престарелых.
Повезло. Это огромное здание с бесцельно блуждающими стариками и инвалидами был здесь же, на окраине в их маленьком поселении-ауле.
Всех, кто ещё смог приехать домой… Теперь там. С трудом их приняли.
Они были безнадёжные.
Заработали.
И только один раз, наш сосед, Саша, приходил к своему бывшему дому и просил нас, чтоб похоронили его воон, таам, на горке, где упокоились его родители… Оттуда видно скалу Бойко и его, дом, бывший,– когда то его.
Вечер.
Мужики сидят в виноградной беседке.
Дегустируют.
Придирчиво смотрят на солнышко и в свои стаканы. Спорят у кого вино, ещё молодое, но светится рубином, и как его лучше выдержать. Сохранить, хотя бы год.
А тот безнадёжный, единственный, который ещё мог, с великим трудом ходить… стоял, держался за толстую ветку айвы, у калитки своего и, теперь уже, чужого дома…
Там, виноградная беседка, яблоня, вишня. Играли, чирикали как птички – детвора. Внуки. Ни его. Чужие…и, такие свои.
Как хотелось теперь, сейчас, погладить по макушкам их светлые головки…
На пригорке, у забора клевали зелёную травку куры. На вершинке стоял петух, – памятник. Огромный, алый гребень, серёжки, как рубиновые звёзды Спасской башни.
