Кромка льда. Том первый
В комнате наступила тишина.
Тамара дрожала за стеной.
«Божечки, – думала она, – что же будет? Что же будет? Кто же мою тетрадь взял? Кто? Как она оказалась у этого мужика?»
От вопросов разболелась голова.
До девочки доносились уже только обрывки фраз:
– Поселение, конфискация, детский дом, тюрьма, враг народа…
Слёзы лились из глаз. Не слушая дальше разговор, она пошла было в свою комнату, но вдруг голос мужчины стал громче:
– Марфа Игнатьевна! Меняю дневник на вашу дочь. Делайте что хотите, но срок вам даю до декабря. Если Настасья не станет моей, всю семью вашу сживу с этой земли! Так и знайте!
Тамара думала, что её сердце разорвётся в груди. Утром она не вышла из своей комнаты.
Бабушка кричала:
– Тома! Тома! Иди учиться!
Но у Томы поднялась температура. Девочка лежала в кровати и смотрела в потолок.
Марфа Игнатьевна подошла к внучке, потрогала лоб и воскликнула:
– Боже святый! Горит девчонка, беда какая!
Тамара плохо помнила, что происходило в те дни.
Настасья говорила матери:
– Отныне вы ходите стирать одна! Застудили мне ребёнка!
– Так пусть закаляется! Она ж помрёт в случае чего! – возмущалась Марфа Игнатьевна.
– Вы так и мечтаете об этом! Так давайте, убейте её сейчас, и меня, и Сеньку! Вы же хотите остаться одна! – кричала на мать Настя.
– О-хо-хо. – Марфа Игнатьевна не сдавалась. – Мне для этого убивать вас не надо.
На пятый день болезни Тамаре стало легче.
Мать сидела рядом с ней, держала маленькую ладошку в своей руке и шептала:
– Доченька, ты обязательно поправишься. Я обещаю, ты больше не пойдёшь стирать в реке.
– Пойду, – ответила Тамара. – Я хочу дослушать сказку.
– Какую сказку?
– О красивой дочке богача и Исуре…
Тамара никогда не видела у матери таких удивлённых глаз. Настасья даже закашлялась.
Потом улыбнулась, кажется, через силу и попросила дочку:
– А мне ты расскажешь эту сказку?
Тамара кивнула и начала:
– По ту и по эту сторону нашей реки раньше стояли домики…
Настя слушала рассказ дочери и старалась улыбаться, но когда вышла из комнаты, позвала свою мать:
– Мама, где вы?
Марфа Игнатьевна не спешила отзываться.
Только с третьего раза подала голос.
– Чего разоралась? Слышу я. Подойди по-человечески. Горланишь, как ворона.
Настя схватила мать за шею и стала её душить.
– Ты что творишь, – хрипела Марфа, – что творишь? Бог с тобой! Никак помешалась на том, что муж бросил тебя, и приплод ему не нужен? Почему же ты ему не сказала, что на сносях? Убивай давай! И потом родить не сможешь. Будешь в муках корчиться, никто к тебе не подойдёт за то, что ты мать жизни лишила!
Настя ослабила хватку, грузно опустилась на стул, закрыла лицо руками и зарыдала.
Пока Марфа Игнатьевна откашливалась, её дочь плакала.
– Говорю тебе – не позорься. Пётр Александрович – видный человек. Умный, воспитанный. Сдался тебе этот пролетариат. Он же не стóит даже твоей волосинки! У него, небось, баба в городе. А ты тут слёзы льёшь. А Пётр – человек ответственный: и ребёночка воспитает, и Сеньке ума даст.
– Вы зачем Тамаре рассказываете о своей жизни? Зачем маленькой девочке ваши приключения? Отчего же это сказкой стало? Меня позорите, что себя не с тем связала, а сами-то…
Марфа Игнатьевна усмехнулась.
– А… Вот откуда ноги растут. А мне скрывать нечего. Пусть знает, какой может быть любовь.
– Какая любовь в 9 лет? Вы в своём уме?
– В своём! В отличие от тебя.
– Ну тогда не забудьте рассказать правдивую концовку, чтобы внучка знала, какое чудовище её бабушка.
– Дура ты, Настька…
Марфа Игнатьевна вышла из дома.
После того дня с дочкой не разговаривала.
Тамара выздоровела. Когда бабушка собралась в очередной раз на реку, увязалась с ней. Но Марфа Игнатьевна велела внучке остаться дома.
Девочка не знала, чем себя занять.
Дома никого не было. Сеньку мама взяла с собой на работу. И Тамара решила пойти в ветеринарный пункт.
Захотелось ей поведать матери о разговоре, который подслушала ночью.
Но по пути встретила подружку Варю.
Та почему-то стала убегать. Тома еле догнала её.
– Ты чего, Варя? Убегаешь вдруг. Не виделись давно.
– Некогда мне с тобой беседы вести, уроки надобно делать. Ты вот в школу не ходишь, а пишешь красивее нашей учительницы. Я тоже хочу так научиться, – Варя вдруг покраснела: – Я тетрадку у тебя взяла на время: толстенькую такую, под книжками лежала.
Тамара побагровела.
– Ах это ты! Воровка ты эдакая!
– Да я верну, верну! Мамка на работу уйдёт, найду и верну! Пропала твоя тетрадка!
Тамара теперь всё поняла: Варя украла тетрадь, её нашёл Геннадий Ефимович и передал своему другу Петру Александровичу. А тот, в свою очередь, пришёл к Марфе Игнатьевне и стал угрожать.
– Я бы тебя и без воровства писать научила, – обиженно пробормотала Тамара. – Иди ищи…
Варя побежала в сторону своего дома. Тамара же думала о том, как теперь забрать дневник у Петра Александровича. О подслушанном разговоре решила матери пока не говорить.
Через два дня уже поздним вечером, когда мама пожелала Тамаре добрых снов, в дом постучали.
Пришёл Варин отец и начал с порога:
– Анастасия Алексеевна, отчего же ваша дочь так запугала мою, что она теперь из дому боится выйти?
Настя смотрела на Геннадия Ефимовича с удивлением.
Марфа Игнатьевна решила полюбопытствовать и тоже вышла из своей комнаты.
– Это ж как ребёнка надо запугать, чтобы она вот так боялась? Мне бы с вашей дочкой беседу провести.
– Она спит, – сказала Настя.
– Ну так разбудите, Анастасия Алексеевна. Негоже так поступать.
Тамара не стала дожидаться, пока её позовут. Поднялась с кровати, вышла к гостю. Смотрела на него сонными глазами.
– Что же ты, Тамара, Варюху запугала? – переключился на неё Геннадий Ефимович.
– Что же ты, Тома? – спросила Настя.
– Ох, Тамара, ремень отцовский о тебе рыдает, да нет отца-то! Сиротинушка ты наша, – запричитала Марфа Геннадьевна.
В комнате воцарилась тишина. Все пытливо смотрели на Тамару.
Она вдруг обратилась к отцу Вари:
– А что грозит человеку, укравшему чужое?
Геннадий Ефимович усмехнулся:
– То же, что и тому, кто от советской власти драгоценности в подвале прячет.
Настя и её мать покраснели.
Отец Вари приблизился к Насте, схватил её за плечи и зло прошипел:
– Если ещё твои выродки к моей дочке подойдут, серебро ваше на переплавку поедет…
И вышел, громко хлопнув дверью.
– Чего это такое было? – дрожащим голосом спросила у дочери Марфа Игнатьевна. – Никак Генка решил до нас добраться? Неужто антисоветскими элементами нас посчитал? Давай поскорее серебро прятать. А то нагрянут…
Настя долго стояла с опущенной головой, потом накинула на плечи шаль и вышла на улицу.
– Ты куда в ночь, малахольная? Не работаешь ведь сегодня! – кричала ей вслед мать.
Тамара заплакала.
– Спать иди! – прикрикнула на неё бабушка.
Глава 2
Настя шла по тёмной улице к дому Петра Александровича.
Накануне он принёс ей котёнка. Попросил забинтовать тому лапу. Разговорились. Он посетовал, что муж Настасьи живёт нынче в городе.
Ветеринар почти не отвечала на его вопросы, возилась с лапой котёнка.
Пётр перед уходом сказал:
– Анастасия Алексеевна, времена нынче неспокойные. Вы в случае чего не стесняйтесь помощи просить. Помогу по мере своих сил.
А потом подошёл к ней ближе и прошептал:
– Спрячьте всё лишнее, проверки грядут.
– Ничего лишнего у нас нет, – возмутилась Настя.
Пётр Александрович улыбнулся загадочно и произнёс:
– Так я могу и найти в случае чего.
Было так много работы, что Настя об этом разговоре вспомнила, только когда Геннадий Ефимович пришёл обвинять в чём-то Тамару.
Зачем шла сейчас к Петру, Настя не знала.
Постояла у его калитки. Вошла. Небольшая собачонка сначала затявкала, потом стала вилять хвостом.
Настя постучалась в окно.
– Иду, иду! – раздался голос хозяина, и у Насти началась паника.
Она вдруг присела на корточки, сжалась вся, думала, что Пётр её не заметит.
Но он подошёл, коснулся её плеча и произнёс:
– Что случилось, Анастасия Алексеевна? Кто обидел вас, Настенька?
Настя поднялась. Посмотрела Петру в глаза.
– Котёнка пришла проведать. Надо бы перевязку сделать.
– А-а-а… – протянул Пётр Александрович. – Ну проходите, проходите. Пациент вас ждёт.
Пётр взял Анастасию за руку и повёл в дом.
Уже при свете яркой лампы Настя заметила, что хозяин дома одет в длинный халат из бархата. Его ноги были обуты в шёлковые тапочки.
Настя усмехнулась и выпалила:
– Это что ж у нас партийные работники в царских одеждах стали ходить?
Пётр смутился вдруг и произнёс:
– Да вы не подумайте плохого. Подарок этот из конфиската. Я вроде как заслужил. Премировали меня этим.
– Премировали… – задумчиво произнесла Настя.
– Именно так!
Пётр Александрович неспешно поставил чайник на примус.
– Отведаете со мной кофе? – предложил он гостье.
– Не откажусь, – кивнула Настя.
Она присела на краешек стула.
Пока Пётр Александрович накрывал на стол, рассматривала комнату.
Пётр жил в доме бывшего священника. Для Насти было странным, но в комнате до сих пор пахло ладаном. Хотя того священника арестовали ещё в 1932 году.
– Вас тоже пугает этот церковный смрад? – поинтересовался вдруг Пётр. – Поверьте, я не верю в колдовство, но тут у меня нет объяснений, увы… Всё перемыли, побелили, даже печь сложили новую, а ладаном так и воняет. Мне кажется, что я и сам уже им пропитался. Вот недавно духи мне в счёт премии дали, как-то спасаюсь временами.
Кофе пили молча.
Анастасия заметила, как воспитанно вёл себя Пётр за столом. Не стучал ложечкой по кружке, не чавкал, как её муж. Все его движения были аристократичными, и она даже засомневалась в том, что Пётр такой ярый борец за советскую власть.
Хозяин дома нарушил молчание.
– Скажите, Анастасия Алексеевна, по сравнению с прошлым годом, у нас прирост скотины вырос?
– Вырос, – согласилась Настя. – Кормов стало больше. Сена разрешили закупить побольше. Не голодали коровки, поэтому смертей не было. Пусть так и будет теперь. Мне радостно, что становится больше колхозное стадо.
– Отчего же вы молчали на прошлом заседании, когда вас попросили цифры озвучить?
Настя пожала плечами.
– Так я не готова была. Мне и слова-то не давали раньше.
– Вас премируют, Настенька. Вы отчёт сделайте. Я позабочусь… Вы простите, что я так по-домашнему «Настенька». Имя у вас светлое, красивое, как и вы…
Настя вдруг резко вскочила из-за стола. Отодвинула от себя кружку с кофе и протараторила:
– Мне домой пора, прощайте…
– А как же пациент? – кричал ей вслед Пётр.
Но Настя уже бежала по улице.
На стуле осталась её шаль.
Пётр Александрович накинул её на себя и прошептал:
– Пахнешь ты любовью, Настенька… Всё у нас с тобой будет хорошо!
Марфа Игнатьевна не спала. Ждала дочь.
– Ты время видела? – заворчала она.
– Видела, – съязвила Настя. – Идите спать!
Утром Пётр Александрович принёс котёнка на осмотр.
Настя торопилась, пришла машина, чтобы отвезти её в соседнее село, там заболели лошади.
Пётр Александрович подошёл к ней и сказал:
– Анастасия Алексеевна, уж обратите внимание на мою животинку. Как прибудете, жду вас у себя.
Настя кивнула.
– Что, жениха себе нашла? – язвительно пробормотала её помощница. – Ты смотри, Зинка узнает, без волос останешься. Она бешеная. Ей-богу, предупреждаю сейчас. А то потом худо будет.
Настя промолчала. Всю ночь она думала о Петре. Вспоминала его длиннополый халат и поймала себя на мысли, что от такого и не отказалась бы.
Вздохнула, закрыла глаза.
Вспомнила себя семилетнюю. Тогда ещё неворчливая матушка наряжала дочь к празднику. Что именно был за праздник, Настя не помнила. Но готовились к нему долго.
Марфа Игнатьевна была одета в вишнёвого цвета платье с большими воланами на рукавах. Все пальцы её были украшены кольцами с довольно крупными камнями.
Это сейчас Марфа Игнатьевна не носила украшений, а тогда Настя завидовала несметным сокровищам матери.
Именно в тот день отец Насти подарил дочери колечко с маленьким красным рубином.
Настя то колечко сберегла. Когда в 1919 году новая власть выгнала их из дома, Настя спрятала это колечко за щекой. Но до того страшного года была другая жизнь.
Марфа Игнатьевна помогала дочке надеть платье небесно-голубого цвета. По краям рукавов и низу платья были нашиты золотые ленты с маленькими белыми бутонами роз.
Настя задирала платье и считала эти бутончики. А Марфа Игнатьевна всё поправляла дочкино платье и говорила, что так вести себя негоже. Мол, нижнюю юбку показывать никому не нужно.
Дом, в который пригласили семью Вистицких, выглядел гораздо богаче родительского.
После Русско-японской войны отец Насти Алексей Вистицкий отошёл от военных дел, продал своё загородное поместье и снял в городе богатый дом. Семья жила на банковские проценты и ни в чём не нуждалась.
Иногда отца приглашали в военный совет, спрашивали его мнение по некоторым вопросам. За это хорошо платили, и Алексей редко отказывался от таких приглашений.
Семью Вистицких встречали с теплом. Отец обнялся с хозяином дома, они трижды поцеловались и похлопали друг друга по спинам.
– Вот для вас, Алексей Дмитриевич, личный официант. Не стесняйтесь его просить о напитках и прочих яствах. Чувствуйте себя как дома, дорогой мой гость. Моё почтение вашей супруге и юному созданию.
Хозяин дома подошёл к жене Алексея и произнёс:
– Марфа Игнатьевна, милости прошу! Анастасия Алексеевна, милости прошу! Для детей до 12 лет у нас отдельное помещение с играми и ростовыми куклами. Позвольте вашу ручку, милая леди, я провожу вас.
Пока машина ехала по степной дороге, пока она тряслась на кочках, Настя была на том запоминающемся балу.
В детской было около десятка детей. Трое из них возраста Насти, остальные ещё младше. Маленькие хватали со стола еду, бегали с ней. Няни усаживали непосед за столы.
Стол обслуживали три мальчика возрастом чуть старше Насти.
На слугах были белые перчатки до локтя и серые атласные костюмы.
Один из мальчиков подошёл к Насте и сказал:
– Мисс, я могу помочь вам?
Настя помотала головой, увлеклась представлением, которое давали сейчас ростовые куклы.
– Афанасий, – кричал кто-то из-за двери, – быстрее сюда! Второе подать надобно!
Один из мальчиков-слуг выбежал из комнаты. Остальные последовали за ним.
Принесли горячее. Но детям еда была неинтересна.
Они смотрели на кукол.
Мальчики-слуги тоже с интересом наблюдали за представлением.
Потом всё тот же мальчик обратился к Насте:
– Меня зовут Афанасий. Я слуга его величества и для меня большая честь быть сегодня главным за вашим столом.
– Спасибо, – прошептала Настя. – Я хочу к маме.
– О, я с радостью провожу вас.
Афанасий показал своему напарнику какой-то жест, взял Настю за руку и вышел в большой коридор.
– Позвольте подвести вас к музыкантам, они покличут вашу матушку.
Настя крепко держала Афанасия за руку. Стало вдруг страшно.
Толпа гудела. Был слышен звон бокалов, смех, крики.
Рядом со стеной стояло высокое кресло. В нём сидела краснощёкая девица, явно перебравшая напитков.
Вторая девица размахивала веером перед лицом перебравшей и ворчала:
– Оля, я же просила тебя не брать с этого подноса ничего. Оля, прошу тебя, возьми себя в руки. Оля, ты же на празднике! Оля, не позорь нас, прошу тебя.
На мгновение Афанасий отпустил Настю, и она запаниковала. Среди толпы искала глазами своего провожатого и готова уже была заплакать, как он вдруг появился снова.
– Нам туда, – сказал он невозмутимо. – Там объявят ваших родителей.
И правда, неподалёку от музыкантов неистово маленьким молоточком бил по жестяной крышке слуга.
Толпа стихла. Слуга громко прокричал:
– Марфа Игнатьевна, ваша дочь просит вашего присутствия. Подойдите, пожалуйста, ко мне.
Настя, увидев мать, заплакала.
– Милое моё дитя, неужели тебя обидели? Милая моя девочка, я накажу обидчиков. Это он?
Марфа Игнатьевна ткнула пальцем в грудь Афанасия.
Настя с испугу кивнула.
Мальчик посмотрел на Настю с недоумением. Когда его за ухо тащил взрослый слуга, Настя прокричала:
– Это не он, не он!
Но было уже поздно.
Кто же мог тогда знать, что в 1923 году Афанасий Макаров заметит поздней осенью на улице девушку, одетую в летнее платье.
Он отдаст ей свой тулуп, приведёт домой. Отогреет. А потом вызовет врача к болеющей Настиной матери и спасёт её от неминуемой смерти.
Афанасий вспомнит Настю и будет часто обвинять её в том, что его тогда оттаскали за уши. Но это будет уже после вспыхнувшей любви, когда в семье начнётся разлад.
После того праздника Настин отец не вернётся домой. Он выпьет отравленный напиток. Вместе с ним погибнут ещё шестеро дворян.
Но Настя узнает об этом только через неделю.
Марфа Игнатьевна не будет плакать на похоронах мужа. Она быстро переведёт все его активы на свой счёт, снимет домик попроще. К богатой вдове вплоть до 1917 года будут свататься многие. Но Марфа Игнатьевна, лишившись мужа, станет наводить справки о неком Исуре.
– Милочка, родненькая, – сквозь свои воспоминания услышала Настя. – Иди скорее сюда. Гляди, что делается. Третья уже ослабла. Я ж без них никуда! Кто мне новых-то даст?
Настя открыла глаза, вышла из машины. Её помощница последовала за ней.
Чёрная лошадь лежала на боку и тяжело вздыхала. Из её глаз капали слёзы.
Настя припала к животному, потрепала за гриву и прошептала:
– Потерпи, моя хорошая, потерпи…
После введения снотворного Настя обрабатывала гнойные раны на морде и во рту лошади.
Три дня она не отходила от больных лошадей. На четвёртый день показала, как обрабатывать раны, и собралась было сесть в машину, как услышала за спиной:
– Что же вы, Анастасия Алексеевна, не пришли… Я так ждал вас!
Настя оглянулась.
Рядом с ней стоял Пётр Александрович.
Он подошёл ещё ближе, поцеловал Настину руку и произнёс:
– Я готов доставить вас домой, моя дорогая. Пусть помощница едет сама. Мы с вами отбудем несколько позже. Мне нужно сделать некоторые дела. А вы нужны будете мне для обсуждения отчёта на будущем собрании. Помните, я говорил вам о премии?
Помощница Насти скривила лицо.
– Ну я тебя предупреждала, – выпалила она. – Зинка тебя в покое не оставит.
Настя испугалась и сказала Петру:
– Делайте свои дела, я домой. Встретимся там.
Пётр Александрович остался недоволен отказом Насти, махнул рукой и пошёл прочь.
Приехав домой, Настя ждала его. Он не пришёл.
Мать Тамары чувствовала какую-то вину.
Уложив детей спать, отправилась к нему сама.
Дойдя до дома Петра, Настя остановилась. Услышала, как её окликнули.
Зинка в одно мгновение оказалась рядом. Руками упёрлась в бока, глаза вытаращила и грозно прошипела:
– Куда собралась, Настенька?
Настя не испугалась.
– Здравствуй, Зина, – произнесла она спокойно. – Да вот, к Петру Александровичу иду. Котёнок у него болен. Лапка сломана.
Зина пыхтела как самовар. Насте казалось, что от неё даже пышет самоварным жаром.
– Лапка, говоришь… Ну-ну… Что-то ты зачастила к нему.
– А отчего я не должна ходить к нему? – возмутилась Настя. – Пётр Александрович – человек свободный. У него, Зина, очень вкусный кофе. Попробуй как-нибудь обязательно.
Настя понимала, что играет с огнём, но захотелось Зинку позлить ещё больше. И ей это удалось.
Зинка вдруг стала захлёбываться в собственных словах. Она сыпала на Анастасию ругательствами, угрожала.
Настя развернулась и пошла домой.
На душе было скверно. Совсем запуталась Настя в этой жизни. Ей казалось, что каждый, кто рядом, подливал в её огненное сердце керосин. Не было такого человека, который направил бы на верный путь.
Марфа Игнатьевна не спала.
Сидела за столом и вышивала.
– Ты чего так быстро? – поинтересовалась она. – Неужто Пётр Александрович такой скорый?
– Такой вот скорый, – ответила Настя. – А чего медлить-то?
Марфа Игнатьевна покраснела, отложила свою вышивку.
– Ты, Наська, за языком следи, дети у тебя. А ты вроде и не птица вольная, а к мужику чужому ходишь.
Настя улыбнулась.
– Да ничейный он, мужик тот…
– Зато ты чейная! Ты сначала с Афоней своим разберись, позорница эдакая.
– Да я разберусь, разберусь, матушка. А вы как огонь и вода. То к Петру Александровичу присмотреться велите, то позорницей меня кличете. Вы, маменька, свои грехи поворошите. А потом и мне указывайте.
После этих слов Настя пошла спать.
Утром ушла на работу. В обед к ней прибежала Марфа Игнатьевна.
С порога кричала:
– Наська, Наська! Томка пропала!
Настя сначала спокойно произнесла:
– Куда пропала? Небось на улице с кем-то?
– Пропала, тебе говорю! Нет её! Нигде нет! Собирай помощь! Вдруг в лесу заблудилась. Ночи нынче холодные, а она только оправилась недавно.
* * *– И как тебя одну в город отпустили? – ворчал старичок на повозке. – Я если туда суюсь, то глаза разбегаются. Раньше вот как было? Лошади, кареты, экипажи, повозки. А теперь? Мчится железная махина, гудит от неё в голове. Прожилки трясутся у меня от них. В висках так стучит, что сознание теряю.
Тамара посмеивалась над старичком. Она машин не боялась. Хотя ездила всего один раз.
– Если бы не бабкина прихоть, ни в жисть не поехал туда. Только ж я тебя до места не доставлю. Ты сама как-нибудь.
Тамара и так понимала, что отца придётся искать самой. Но как, она ещё не знала.
Из всего известно ей было лишь то, что отец трудится на стекольном заводе.
Денег Тамара дома не нашла. Взяла с собой кольцо, которое отец подарил матери в последнюю их встречу.
Ехала Тамара к отцу с новостями о том, как Марфа Игнатьевна при живом зяте сватает дочку к Петру Александровичу.
Хотела попросить отца вернуться домой или забрать семью к себе.
К поездке Тамара готовилась заблаговременно.
Пока мать отсутствовала три дня, Тамара собрала сумку с едой. Взяла у матери шаль, та её редко носила. Девочка была уверена, что пропажа будет незаметна. А сегодня, когда Настя ушла на работу, а бабушка ещё не проснулась, Тамара тихонько вышла из комнаты.
Очень боялась разбудить Сеньку. Он, как назло, этой ночью спал с ней на одной кровати. Тамара боялась, что он проснётся, и её план провалится.
По разговорам взрослых Тамара знала, что если выйти к реке, то там проходят транзитные обозы, но в выходные дни их было больше. А вот в будни могло никого и не быть.
– Ну ничего, – думала Тамара. – Вернусь, коли не получится.
И ей повезло.
Старичок на старой кобылке остановился ещё задолго до того, как Тамара подошла к остановке.
Остановкой сельчане называли дубовый в три взрослых обхвата пень. Рядом с ним соорудили скамью и дощатый навес. Навес вскоре от дождей покосился. Чинить его никто не стал. Чтобы крыша не обрушилась на кого-то сидящего на лавке, строение завалили, а лавочка осталась.
– Ну, поторопись, – прикрикивал дед бегущей девочке. – Я так никуда не успею дотемна.
Тамара запыхалась, но в повозку запрыгнула резво.
– Мать ждать будем? Чего она отстаёт? – поинтересовался старичок.
– Не ждать, – ответила Тамара и вдруг почувствовала себя такой взрослой.
Она подняла подбородок, прижала к себе сумку и осмотрелась.
– Никого ждать не нужно, – повторила она. – Я одна еду.
Вскоре речка резко ушла в сторону. Дорога была пыльной. Дед изредка покашливал и прикрикивал на лошадь:
– Давай, Краска, давай! Поднатужься! Нам с тобой ещё обратно ехать.
Лошадь шла, изредка смахивала с себя хвостом надоедливых оводов.
Тамаре показалось, что старичок уснул. Подползла к нему, а он дёрнулся и засмеялся вдруг:
– Ты чего испужалась? Я если и усну, то Краска нас отвезёт куда надо. Она зверина умная, умнее некоторых людей.
Тамара кивнула, будто знала, что так и будет.
Вскоре появились очертания города. В небо врезались толстые жгуты дыма.
– Ох, – возмутился старичок, – ты погляди, какой смрад тут? Дышать нечем. Как они тут живуть и не дохнуть без воздуха? Ты посмотри, дитё, что делается-то?
Тамара смотрела на клубы дыма, а её сердце постепенно обволакивал страх: «Вот высадит он меня, и куда я пойду? Как отца искать? Где?»
Всё случилось очень быстро. Старичок скомандовал:
– Приехали, брысь отсюда! Ты смотри не заплутай тут.