Целитель. Новый путь
– Святый Господи, Отец мой всемогущий, Господи вечный, светоч правды, умоляю Тебя явить свою вечную милость и ниспослать мне истинное знание… – он смолк и облегченно выдохнул, расслышав дребезжащий голос «Кащея».
– …Да очистится и освятится душа моя! – с энтузиазмом подхватил дед. – Да помогут мне в свершениях моих непоколебимая вера, справедливое суждение и святое учение Церкви. Именем Иисуса Христа, нашего Спасителя. Да будет так.
Помолчав, «Кащей» тихо добавил:
– Давно ждем вас, уж и не чаяли свидеться.
– Нельзя было сразу, – неуклюже оправдался Томаш.
Старик слегка наклонил голову, соглашаясь, и проскрипел:
– Следуйте за мной.
Все трое чинно покинули центральный неф и вышли на солнце, моргая после церковного сумрака. Степенно шагая, добрели до Кировской, перешли улицу, плутая в переулках.
– Нам сюда, – «Кащей» поворотил хищный нос к рустированному фасаду. – Мы очень тщательно отбирали тех, кто сегодня заменит вас, а уже завтра вылетит в Италию под вашими именами. Главное, что оба – католики, верные и проверенные…
– Вылет послезавтра, – поправил старика Аглауко, допуская к губам ухмылочку, – и звать их будут иначе, чем нас.
– Не придирайся, – забрюзжал Платек.
– Да так еще лучше! – взбодрился «Кащей», открывая дверь. – Прошу.
Величественный подъезд встретил троицу гулкой тишиной – каждый шаг, каждый шорох достигал ушей, пугающе усиливаясь, словно кто подкрадывался со спины, выгадывая момент, чтобы напасть.
«Нервишки, однако… Шалят!», – усмехнулся Томаш.
– Сталинский ампир, – негромко сказал Мути. Видать, и его прижали акустические фокусы.
Старик позвонил в добротную дверь – два коротких звонка, два длинных, один короткий. Не сразу, но ему ответили.
– Кто там? – послышался слабый боязливый голос.
– Открывай, – каркнул «Кащей».
Защелкали запоры, и дверь приоткрылась.
– Заходите! «Хвоста» нет?
– Нет, – сухо обронил Томаш
Он вошел за стариком, встречая в прихожей коренастого человека с квадратным лицом. Бесцеремонно оглядев «сменщика», Платек кивнул – сходство есть, даже смуглинка заметна.
– Загорал?
– Все лето! – поспешно ответил перебежчик, и выдохнул: – Дождались, Господи!
– Потом, потом! – отмахнулся «Кащей» в тягостном нетерпении. – Переодевайтесь!
– А где мой?.. – закрутил головой Мути.
– Я здесь! – откликнулся второй «сменщик», выглядывая из совмещенного санузла.
– Похож, вроде… Начали!
Томаш сноровисто разделся до трусов, и натянул на себя приготовленную одежду, не броскую, но удобную. И никакой синтетики!
– Не спеша, гуляючи, как бы вернетесь в гостиницу «Интурист», – наставлял «сменщиков» Аглауко, застегивая простенькую фланелевую рубашку. – Вот карточки гостей. Предъявите их на рецепшене… э-э… дежурному администратору, и вам дадут ключи. На столе в номере – фотки «поляроидом», мы их не прятали. Все подписаны, будто на память. Я снял нашего экскурсовода, туристов из группы… В общем, не перепутаете, кто есть кто. Вечером сходите в Большой театр, завтра – экскурсия… не помню, куда, а во вторник вылетаете в Рим. И запомните: вы – туристы из Италии! Вам все интересно и ничего не страшно!
Перебежчики быстро закивали, словно наперегонки. В их глазах разгоралось пугливое счастье.
– Паспорта! – отрывисто скомандовал «Кащей», занимая кресло в углу. – Деньги! Военные билеты!
– Вот! Вот! – «сменщики» выложили на стол пачки десятирублевок и документы, подтянули две спортивные сумки с обычными наборами командированных – сменами белья, мыльно-рыльными, да холостяцкими пайками (каждому по паре вареных яиц, несколько булочек, грамм по триста копченой колбаски, по сырку и, как бонус, соль в спичечном коробке).
– Всё, как просили!
Платек небрежно кивнул, протягивая «своему» перебежчику итальянскую паспортину, куда вложил стопочку лир. «Сменщик» с благоговением принял сей пропуск в «свободный мир», полюбовался и бережно спрятал во внутреннем кармане пиджака.
– Привыкай, – бегло усмехнулся Томаш, раскрывая чуток потрепанную зеленокожую книжицу с черной надписью «СССР». – Расмус Сауга. Латыш?
– Вообще-то, эстонец, – занервничал его «сменщик», – но родился в Риге.
– Оч-чень хорошо, – спародировал поляк прибалтийский выговор, – эт-то скроет акцент.
– Совершенно верно, – подал голос «Кащей»
– Вах! – экспрессивно воскликнул Аглауко, и протянул руку, дурачась: – Григорий Сакаашвили!
Выходка Мути немного разрядила копившееся напряжение. Томаш то хмурился по привычке, то улыбался, неуверенно и криво. Оглядев уродливую мебель, плотно задернутые шторы, свисавшую с лампочки липкую ленту, рябую от мушиных трупиков, он выдохнул:
– Расходимся, сеньоры!
Вечер того же дня
Первомайск, улица Мичурина
Игорь Синицын понемногу начинал гордиться своими успехами на поприще госбезопасности. Нет, он по-прежнему скромно стоял в сторонке, оказывая почтение истинным мэтрам, но неуверенность спадала, а страх напортачить слабел. Почти год работы в составе спецгруппы, сколоченной из крепких оперативников, кому угодно даст навык. А это приятно – понимать сказанное операми, и знать, как именно действовать.
В принципе, старшим уполномоченным он стал не потому лишь, что заслужил доверие Андропова – еще со времен работы в ЦК, были и профессиональные показания. Как-никак, «ходил в разведку», хоть и под прикрытием журналиста АПН. Но поиски объекта «Миха» (он же «Хилер», он же «Ностромо») – это высший пилотаж оперативной работы.
Благодушествуя, Синицын выбрался в общий зал, где оперативники затеяли чайную церемонию. Коля Славин колдовал с заваркой, напуская дразнящего аромату, Наташа Верченко нарезала хрупкими желтыми пластиками солидный ломоть «Пошехонского», духовистыми колечками насекала «Краковскую», а Лукич добрел на глазах, подливая себе коньячку из крошечной фляжечки.
– Плеснуть? – расплылся пожилой, но все еще крепкий аналитик, завидев начальство.
– Спасибо, я лучше закушу! – Игорь сноровисто достал из холодильника масло, а из эмалированной хлебницы – начатый батон.
– Ой! – глаза Наташи испуганно округлились. – А я из вашей чашки пила, из синей… Сейчас помою!
– После вас, Наташенька, хоть отраву хлебай, – бархатно задвинул Синицын. Перехватив неласковый взгляд Славина, быстро скорректировал позицию: – Да ладно, я белую возьму!
Круглобокий «Саратов» закрывался лишь от сильного тычка, и лязг захлопнутой дверцы пустил единственное эхо, мешавшее улечься тишине. Рации на столе – и большая армейская, и маленькие милицейские не шипели даже, пуговично блестя потухшими индикаторами. Помалкивал и целый набор телефонов, сгрудившихся на отдельном столе. Этюд «Спецгруппа на отдыхе».
В этот самый момент, когда дневные тревоги улеглись, ночные еще не закопошились, а технический перерыв плавно перетекал в дружеский ужин, глухо взвизгнула входная дверь, и на пороге возник сам Иванов. Генерал-лейтенант даже в штатском был орел. До такой степени, что Синицыну сразу захотелось расправить плечи и втянуть живот.
– Здравия желаю! – благодушно сказал Борис Семенович. – Чаевничаете?
– Присоединяйтесь, товарищ генерал-лейтенант! – сделал Лукич широкий жест.
– А вот не откажусь, – Иванов пододвинул стул, и уселся. – Уф-ф! В Москве не позавтракал, в аэропорту не пообедал… Ух, ты! Колбаска! – плотоядно потерев руки, генерал-лейтенант соорудил себе многоэтажный бутерброд. – Что, тают наши ряды? Я гляжу, вас всего четверо осталось.
– Должен еще полковник подойти, – прогудел Славин, – звонил с полчаса назад.
– А, ну, Фашилий… м-м… Федорыч в курше, – успокоился генерал-лейтенант, изрядно откусив от «маслохлебца» да швыркнув чаем.
На веранде затопал сапогами чуть ли не взвод, и Синицын насторожился.
– Кто это там?
– Подкрепление! – лицо Бориса Семеновича раздирала довольная ухмылка.
В общий зал шагнули трое парней, похожих, как горошины в стручке – ладные, крепкие, с экономными и точными движениями.
– Знакомьтесь, «Царевичи» из группы «А»!10 – сделал широкий жест генерал-лейтенант. – Все – Иваны. Иван Первый, Иван Второй, Иван Третий.
– «Царь, – брякнул Славин, – очень приятно!»
Иваны дружно улыбнулись, а в дверь протиснулись еще двое новичков – смуглых и тепло одетых.
– У-у, мы думали, Марина с вами! – белозубо улыбнулся бритоголовый парниша в тюбетейке и меховом комбезе, тут же похваставшись: – Мы с Умаром служили под ее чутким командованием! Я – Рустам Рахимов. А это…
– Умар Юсупов, – перехватил инициативу его товарищ. – Салям!
– Салям! – радостно пискнула Наташа. – Как нас сразу много стало!
И новички, и старички захохотали, неразличимо стирая черту между «мы» и «они». Да и к чему делить, раз уж все – наши?
– За стол, за стол давайте! – захлопотала Верченко. – Голодные, небось? Еще и замерзли!
Гости и хозяева смешались, тасуясь в одну команду и сообща уничтожая припасы.
– Как там Миха, не попадался? – добродушно забурчал Иванов, отдуваясь после второй кружки.
– Увы нам! – развел руками Синицын. – Локализовали только, отсекли окраины…
– Борис Семенович! – прозвенела Верченко. – Такое впечатление, что по Михе наверху совсем затормозили!
– Ну, не знаю, совсем или не совсем… Юрий Владимирович велел свести наблюдение к минимуму, и думать. Старые методы, говорит, не годятся. Свежие идеи есть? Никак нет, говорю, – Иванов затяжно вздохнул. – Ладно, ждем приказа отпустить тормоза, а пока… Спасибо за колбаску и… вот вам пища для ума. Глеб Лукич, просветите народ.
Аналитик торопливо закивал.
– Эксперты, допущенные к текстам и аудиозаписям Михи, провели мозговой штурм, – он суетливо потер руки. – И пришли к выводу, что объект наших поисков можно отнести скорее к пожилым, чем к юным. У Михи наблюдаются стойкие обороты, не присущие молодежной среде. Сама манера говорить свойственна взрослому мужчине, имеющему высшее образование, большой опыт работы, возможно, научной деятельности, ну и соответствующие навыки.
– Да-а… – протянул Синицын. – В такой психологический профиль школьник… да даже студент старших курсов не вписывается.
– А вы вспомните… – подала голос Наташа. – Ведь Марина первой догадалась, что на самом первом Михином фото вовсе не лицо, а личина! А если под маской юнца скрывается пенсионер?
– Длинные черные волосы – парик, горбинка на носу – искусственная… – медленно покивал Лукич. – Именно этот облик принял Максим – успехов ему на нелегальном поприще! Но как по-настоящему выглядит Миха? Мы понятия не имеем! Да, у нас есть еще несколько снимков скверного качества. На одном из них «Ностромо» в очках, а еще в кадр попали его губы. А толку? Губы можно и сжать, и скривить, и трубочкой вытянуть. Уши – вот неизменная черта! Но Миха всегда их прикрывал, в том числе, и в образе девушки…
– У него стройные ноги, – вклинилась Верченко, краснея, – только лодыжки толстоваты…
– Такие изящные и тонкие щиколотки, как у тебя, – ухмыльнулся капитан Славин, – мужикам не полагаются.
Все, сгрудившиеся за столом, оживленно задвигались, кроме разрумянившейся девушки, и тени на стенах зашатались.
– Короче говоря, – подвел черту Иванов, – все наши фотороботы годятся только на растопку.
– Да, – заворчал Лукич по-дедовски. – Ходили туда, не знаю, куда, искали того, не знаю, кого…
– Я бы пошерстил тутошний секретный «ящик», – медленно проговорил Борис Семенович. – И среди вузовских преподов…
– На предприятиях пошукать, – подхватил Синицын, – среди ведущих специалистов. Да, и очень вероятно, что Миха – военный. А в районе ракетчиков, как на Байконуре!
– А действительно! – воспрял генерал-лейтенант. – Мы как-то обходили армейцев стороной. Займемся, Игорь Елисеич?
– Займемся, Борис Семеныч, – степенно наклонил голову старший уполномоченный.
Глава 3.
Понедельник 13 октября 1975 года, день
Первомайск, площадь Ленина
Темно-серая окраска Дома Советов отдавала в синеву, как шаровой колер боевых кораблей. Да и крутая лестница у подъезда райкома отдаленно напоминала парадный трап. Обойдя парочку «волжанок» статусной вороной масти, толокшихся у тротуара, я поднялся на борт «крейсера», державшего курс к коммунизму.
– А где мне найти Николая Ефимовича?
Весьма целеустремленная женщина с кипой бумаг, тяжело ступавшая в ужасных туфлях на платформе, даже головы не повернула.
– Третья дверь налево, – бросила она, печатая шаг и поневоле рождая ассоциации с непарнокопытными.
«Не стоит благодарности», – решил я и постучался в указанную дверь.
– Можно?
В довольно тесном кабинете, но с высоким потолком, обнаружился антикварный стол, сколоченный годах в тридцатых. Мебельный раритет был заставлен телефонами и завален папками, а за ними прятался глыбоподобный мужчина с глазами цвета увядших незабудок.
– Николай Ефимович?
– Угадали, юноша, – улыбнулся второй секретарь, выпрямляясь. – Он же Ефимыч, он же товарищ Виштальский… Но остановимся лучше на первом варианте. А вы, конечно, Михаил Гарин?
– Он же Михаил Петрович, – подхватил я, кое-как справляясь с неловкостью, – он же Миша.
Виштальский весело рассмеялся.
– Присаживайтесь, Миша, – Николай Ефимович решительно отодвинул папки, набитые бумагами. – Сима звонил мне, да я и раньше, конечно, слыхал о юном конструкторе микроЭВМ. Товарищ Данилин из обкома долго и обстоятельно вас расхваливал, а звонок Серафима лишь освежил мою память.
Я угловато, будто играя подростка, занял кресло для посетителей, и осмотрелся украдкой – обстановка кабинета многое может рассказать о своем хозяине.
М-да. С первого взгляда «раскрыть образ» у меня не вышло. Вдоль стен выстроились невысокие книжные шкафы, чьи полки гнулись от тяжких томов. Потрепанные Гегель и Плутарх со множеством закладок, истертая подшивка «Науки и религии», словарь Даля, сборник «Математическая смекалка», невзрачные брошюрки с клеймом «Для служебного пользования»…
Полное собрание сочинений основоположника покоилось с миром на отдельной этажерке. И как тут угадать пристрастия?
Широкий подоконник окна, выходившего в сквер Победы, оккупировал развесистый куст с революционным названием «декабрист», зеленой копной выхлестывавший из дубового бочонка. А стены над книжными полками окончательно запутывали кое-как наклеенными плакатами. Ближе к двери – самое узнаваемое фото Че Гевары в беретке, черное на красном – вдохновенный команданте со взглядом идеалиста. Ему бы к хиппи примкнуть, «травкой» баловаться, а не герильей…
Рядом косо висит черно-белый портрет большелобого Ильича, а дальше разметалась настоящая дацзыбао с небрежно намалеванными иероглифами. Винегрет!
– Тот плакат я с Кубы привез, – сказал Николай Ефимович, сладко ностальжируя. – «Серемос комо Че!» – девиз тамошних пионеров.
– «Будем, как Че!» – перевел я каким-то деревянным тоном.
Виштальский кивнул и облокотился на стол.
– Ну, меня вы, конечно, вычислили, – заговорил он со скользящей улыбкой. – Теперь моя очередь. Знаете, Миша, до вас тут многие комсорги сиживали. Бубнили про общественно-полезную деятельность, конечно, об историческом значении XXIV съезда задвигали… А как вы, Миша, оцениваете деятельность нашей партии?
Я не улыбнулся в ответ – размышлял над скрытыми смыслами вопроса. Проверка на разумность? Или на лояльность? И как мне реагировать? Стать в строй и с юным задором в очах скандировать: «Партия сказала: «Надо!», комсомол ответил: «Есть!»? Так это проще всего. Заучишь мантры, разрежешь тетрадку пополам, чтобы оформить дурацкий «Ленинский зачет», поскучаешь на собраниях годиков десять, отучишься в партшколе… И выйдет из тебя еще один серийный функционер. Функция.
– На «троечку», – вздохнул я, внутренне ёжась. – С минусом.
– О как! – крякнул второй секретарь. Его голубые глазки заискрились любопытством. – А что ж так-то?
– Однажды мне попалась на глаза памятка для поступающих в Московский институт иностранных языков, – неторопливо заговорил я, гадая, кто кого проверяет. – Там было четко указано, что в Инъяз принимают мужчин, проживающих в Москве – и получивших рекомендации от ЦК ВЛКСМ. Не ошибусь, если скажу, что такой же «фильтр» установлен и на входе в МГИМО. Вопрос: у парня из глубинки, мечтающего стать переводчиком-референтом или дипломатом, есть хоть малейший шанс на поступление? Ответ отрицательный.
– Да-а… – протянул Виштальский задумчиво, и стал крутить ручку в толстых пальцах. – Вы, конечно, не перечислили все основания для «неуда», но мне понятно, что осталось «за кадром»…
Я покачал головой.
– Не подумайте лишнего, Николай Ефимович. «Нерушимый блок коммунистов и беспартийных» – это наше всё, просто партии нужна ха-арошая чистка!
– Ну-у, кой-какие перемены грядут, однако… – беспокойно задвигался Виштальский. – Между нами, я склонен согласиться с вашей оценкой, Миша – социальные лифты у нас работают из рук вон, а чинить их никто даже не собирается. М-да… – он с облегчением направил разговор в иное русло: – А чем вы займетесь, как секретарь школьного комитета комсомола?
– Начну с нахальной просьбы, – заерзал уже я. – Хочу сделать подарок своему десятому «а»… – взяв паузу, тут же ляпнул: – За счет райкома! – и зажурчал: – А класс у нас очень дружный, настоящий, такой, ученический коллектив. Вон, на той неделе маршировали на перемене и скандировали: «Ди-на-мо! Ди-на-мо!»11
– Да-а… – сожмурился Виштальский. – Побили наши немцев, конечно! А как им Блохин зарядил… М-м… – он восхищенно покачал головой. – Весь стадион стонал от восторга!
– У меня к футболу не так, чтобы очень, – смутно выразился я, – но топал со всеми в одном строю. Еще и махал чем-то бело-синим…
«Болтаю много! – подумал недовольно. – Чего ты так волнуешься? Спокойней! Ты же не выпрашивать пришел у торгаша-бызнэсмэна, а у своего просить».
– В общем, народ в классе дюже активный, – продолжил я, упорно скатываясь в многоглаголание. – И спортом занимается, и учится на «четыре» да «пять»… Есть, правда, у нас один отстающий – Юра Сосницкий, но ничего, подтянем. На днях.
– Дальше, – мягко сказал второй секретарь, возвращая меня в колею. – Дюже интересно, какой же подарочек ждет ребятня из десятого «а»?
– Поездку в Ленинград на октябрьских! – выпалил я. – Пусть «живьем» увидят Зимний, поднимутся на борт «Авроры», посмотрят парад. Понимаете? Еда – это на день, одежда – на сезон, а впечатления – навсегда! Проблема в том, что далеко не все родители могут оплатить такую экскурсию…
– Понимаю… – затянул Николай Ефимович, легонько похлопывая по столу в ритме самбы. – Конечно, я подумаю над… э-э… подарком. Дальше.
– А дальше – наш Центр НТТМ «Искра», – угомонив нервы, я стал мерно излагать. – Сейчас в Центре шестнадцать человек – из нашей школы, из одиннадцатой, плюс пара студентов-заочников. И нам тесно! Гараж и крошечная мастерская – не развернуться. Зато планов – вагон и маленькая тележка! Например, привлечь девушек. Пока у нас только Рита Сулима занимается, из нашего класса… кстати, чемпионка района по гимнастике. Она разработала сумку на колесиках, уже оформлен патент. Европейцы, говорят, засуетились. А девчонок я планирую занять кройкой и шитьем. Но не передничков, как на уроках труда. Пусть шьют настоящие джинсы, чтобы все, как полагается.
– Ух, ты! – хмыкнул Виштальский.
– А что? – задиристо спросил я. – Джинсы – всего лишь синие штаны, изначально рабочие! Их шили для пастухов, шахтеров, моряков, докеров…
– Нет-нет, я не спорю, конечно, – поднял руки Николай Ефимович, – это и смело, и… занятно.
– Ну, вот, – подуспокоился я. – Мальчишки у нас, в основном, в машинах копаются. «Ижа» мы сделали, сейчас доводим до ума битую «Волгу» – оч-чень интересно получается. Но этого мало! Вот, хочу завести первую в СССР электронную почту. А где? В гараже?! Да там даже швейную машинку не знаешь, куда приткнуть!
– Я понял так, что пора мне готовить еще один подарочек, – холмики щек второго секретаря поднялись, смешливо ужимая морщинки в уголках глаз. – Нежилые помещения под ваш Центр. М-м?
– Зато мы сразу развернемся! – воодушевился я. – Станем городским или даже районным центром НТТМ! Пригласим рукастых и головастых старшеклассников, студентов, молодых рабочих. А цель у нас очень даже комсомольская: добиваться, чтобы всё, отмеченное штампиком «Сделано в СССР», было лучшим в мире!
– Достойная цель, конечно, – серьезно сказал Виштальский. – Что называется, патриотизм на практике. В живом деле… – он задумался. – Вот что, Миша… Сможете завтра подойти… Тут недалеко, на Карла Либкнехта. Покажу вам один объект. Часам к трем? М-м?
– Буду как штык! – пообещал я.
Вечер того же дня
Первомайск, улица Дзержинского
– Никого не будет в доме… кроме сумерек, – незамысловатая мелодия сама просилась на язык. – Один… зи-имний день в сквозно-ом проеме… – рука неловко отмахнула шторы. – …не задернутых гардин. Не-е задернутых гардин…
Зайдя на кухню, я глубокомысленно воззрился на холодильник, и понял, что просто отлыниваю от работы. Скомандовав себе «Кругом!», вернулся в свою «берлогу». Грозился электронную почту забабахать? Давай, мечи идеи.
Стул негодующе скрипнул под седалищем. Так, теперь пришла очередь микроЭВМ испытывать силу моего отупелого взора…
И тут мою центральную нервную прошил импульс озарения.
«Ёшкин кот и другие сказочные персонажи! Ты забыл о модеме, дебилоид недолеченный! COM-порт есть? Есть. По нему можно и нуль-модемом связать два компа… в смысле, две микроЭВМ. А на большие расстояния… Вот же ж, не сообразил, дубина! Ла-адно…»
– Орешек знаний тверд, но мы не привыкли отступать! – твержу я речевку из киножурнала «Хочу все знать!», напрягая извилины. – Нам расколоть его поможет… «Зухель»!12
«А главное, что? – мысли побежали строем и даже параллельно. – Главное, факс-модем идеально подходит для наших сильно зашумленных телефонных линий. Они ж все, считай, релейные. Хм… Кажись, пора вводить в бой тяжелую артиллерию. Нанесем удар по империализму из-за угла, пусть теперь всё покупают у нас!»
Вскочив, я намотал пару кругов по залу, раскладывая мысли по полочкам и сусекам. Да нет, должно сработать… Даже в суровых условиях «застоя».
Притопывая от нетерпения, набираю номер межгорода. Ага, гудок пошел…
– Слушаю! – лязгнула трубка по-военному.
– Револий Михайлович, здравствуйте, это Миша.
– О, Миша! Рад, рад! М-м… Что-то случилось? – на том конце провода голос теплеет – и сразу включается в режим «старшего брата».
– Еще не случилось… – прифыркнул я, чуть не разразившись глупым хихиканьем. – Но надо к этому стремиться. Есть идея, Револий Михайлович, а посоветоваться мне и не с кем… – Я откровенно подлизываюсь, но, если уж быть до конца честным, только Суслов-младший может мне помочь. И, что всего важней, он и сам этого хочет.
– Мне тут пришло в голову, как передавать информацию для ЭВМ на большие расстояния, прямо по телефонным проводам. Для любой ЭВМ, лишь бы у нее был COM-порт… – Я сжато формулирую, как сконнектить два модема. – А если присобачим разветвитель СОМ-портов, то легко собирается модемный пул – на шестнадцать линий ставим столько же модемов, и подключаем к одному компу… э-э… микроЭВМ. И теперь шестнадцать абонентов одновременно передают данные в центр или получают инфу! – Тут я запинаюсь – в голове, будто по наитию, вспыхивает, переливаясь гранями, блестящее воспоминание о будущем. Простенькая плата MOXA на четыре, восемь, шестнадцать портов!
«Ага, запузырились синапсы, загудели, заиграли аксончики! Думай, голова, думай…»
Я концентрируюсь, и продолжаю журчать в ухо директору ЦНИИРЭС:
– Стоит обмозговать идею многоканального модема на одну линию… Ну, это задачка на завтра, а вот порешать с радиомодемом для военных и КГБ можно уже сегодня. Звонок, передача пакета шифрованных данных – и всё! За десять-двадцать секунд фиг запеленгуешь!
Револий Михайлович возбужденно сопит в трубку, а я уже кручу в уме схему сетевой карты на коаксиале. А пуркуа бы и нет? Для соединения можно использовать простейшее «кольцо», и никаких железяк не надо! Есть, правда, ограничения по длине линии из-за затухания сигнала, но для начала это не критично.
«Вот это пруха! – думаю весело. – Драйв драйвовый!»
Замела мыслей круговерть, идеи косяками валят…
«Сетевые протоколы – ладно, справлюсь как-нибудь, а вот MAC-адреса… М-да… Тут паяльником не обойдешься, нужен крупный математик».
Я сразу подумал о Канторовиче. Колмогоров – голова, но Леонид Витальевич набирает вес в верхах… И вообще, это единственный теоретик мирового класса, ставший великим практиком.
«Садишься в такси, – хмыкаю мысленно, – и сразу капает двадцать копеек. Это – от Канторовича…»
Ага, в трубке зародилась жизнь.
– Миша, если всё так, как ты говоришь… – голос Суслова-сына срывается, но сразу крепнет: – У-ух! Это же… Я же… Так, ладно, работаем. С меня – стопроцентная поддержка! Как только изделие будет готово, звони! Да, и подготовь список деталей. Обеспечение за мной, это же… Всё, жду!