Пораженные безликостью

– Если Будорг и впрямь снова замутил воду, это же полный атас, – сказал Раппопет. – Я убью это безликое чудовище. – Андрюха потянул из ножен свой меч. – А ведь Ванька сразу раскусил этого вертуна, предупреждал, чтобы начеку были. Неужели мы лопухнулись, как последние лохи, идиоты? Неужто Будорг развел нас по полной программе? – Раппопету не хотелось верить в это, и он замотал головой. – Не может такого быть! Он же не хочет остаться без башки! – однако сомнения точили, и Андрюха протянул: – Но как было не лопухнуться, когда вокруг стояла кромешная тьма?

Левой рукой Сашка крепче вцепилась в плечо Раппопету, наклонилась вперед, коротко бросила ему в лицо:

– Не зли меня. Разберемся, – и подняла глаза на Будорга, который уже стоял перед нею, нагнутый мечом Хорса.

Пальцы рук проводника лихорадочно дергались, страшась прикоснуться к рукояти собственного меча. Ему так хотелось размозжить голову воину, но врезавшееся в шею лезвие меча Хорса останавливало. Сашка сжала в правой ладони тетиву лука-символа и сухо спросила:

– Что скажешь, Будорг? – и в этот миг смутно почувствовала непонятную угрозу, словно духи леса воздвигли незримую стену между нею и проводником, успела крикнуть: – Окружить!

Воины выхватили мечи, сорвали с плеч овальные щиты и начали перестраиваться в круговую оборону, оставляя в центре Сашку, Андрюху, Будорга и Хорса. Но проводник опередил.

Внезапным ударом оттолкнул от себя Хорса, смял еще одного воина и кинулся в чащу. Однако выучка Хорса, выкованная в схватках, бросила его тело в прыжок, и в следующее мгновение он настиг проводника. Сбил с ног и вдавил острие меча ему в горло. Будорг захрипел зло и беспомощно.

– Ко мне предателя! – потребовала Сашка, не узнавая собственного голоса, ярость, как электрический разряд, пронзила тело насквозь, будто неведомый дух вселился в нее.

Руки воинов подняли Будорга на ноги и вновь бросили на колени перед Сашкой. Хорс свирепо навис за его спиной. Проводник униженно скрючился на земле, но внутри него все клокотало, и он люто сжимал кулаки. Будорг привык к почестям при дворе Айдуки, никогда не стоял на коленях перед правительницей, потому сейчас чувствовал себя раздавленным. Невыносимо было гнуться перед маленькой пришелицей с открытым лицом, которой Айдука доверила спасать символ власти Даконии. Невыносимо. Но меч Хорса принуждал к этому, заставляя трепетать от страха.

– Что происходит, Будорг? – спросила Сашка. – Ты будешь говорить? Почему ты предал Айдуку?

Казалось, проводник должен начать просить о пощаде, осознавая, что грозит ему за предательство, но реакция Будорга была другой:

– Айдука уже не правительница! – взметнулся вверх его вызывающий грубый сип. – Ей больше некем управлять!

К тому же теперь у нее остался из трех символов высшей власти всего только один, – не хотел Будорг этого говорить сейчас, но помутнел рассудок, и сорвалось с языка, как лавина в горах.

Вырвалось, не вернуть назад. И его понесло. – Она доверилась советам бездарных, безмозглых придворных и разделила символы, – в голосе Будорга отчетливо слышалось недовольство ущемленного парвеню. – Безумная. Малахольная дура. Добровольно лишиться, потерять навсегда! Кто назовет ее умной? Сейчас ей осталось лишь слепо надеяться, что в крептоле Валахи символы вернутся к ней. Но этого уже никогда не произойдет! Это просто погоня за ветром, где он, попробуй, поймай! – голос проводника злорадно задрожал. – Крептол Валахи никогда не увидит символов власти, с ними туда никто не дойдет. Спасатели в пути лишатся их. И Айдука также лишится. Западни для всех уже приготовлены. Вам сейчас надо спасать не символ, а собственные жизни.

Потому что если даже и удастся дойти до конца, то в крептоле бурхас Иркор наверняка уже приготовился, чтобы прибрать символы к рукам и немедля отправить всех вас в черное пространство.

Сейчас в Даконии нет бурхаса, который не хочет стать ее властителем. Он не дурак, чтобы отказаться от трех символов. В одночасье расправится с Айдукой, бросит ее в подземелье со змеями, где она быстро откажется от правления Даконией. Никто ей уже не поможет! – Будорг попытался поднять безликую голову, но острие меча врезалось в шею, и голос издал короткий хрип.

Слушала Сашка и удивлялась, как близко от Айдуки находится измена. Гниль плотно окружила правительницу, проникла во все поры. Но та не чувствует запаха этой гнили, продолжает верить изменникам, советоваться с ними, внимать им.

– Странно все, – протянула девушка озадаченно. – Такое творится рядом с Айдукой, а она ни сном, ни духом. И, похоже, даже не догадывается ни о чем.

– И хорошо. Смерть будет легкой. – Язвительно сказал Будорг. Он еще мог язвить, значит, на что-то надеялся, раз был откровенен настолько. – Правду от Айдуки скрыл Пуватон. Он выпустил кишки лазутчикам Айдуки, которые несли ей донос об истинных намерениях бурхаса Иркора. Пуватон не хотел, чтобы она узнала истину, потому что в этом случае действия Айдуки могли оказаться неожиданными для всех и помешать намерениям самого Пуватона. У Пуватона свои виды.

– Ну и дела, – не вытерпел Раппопет, раздувая щеки. – Как же маг Аватиал мог прохлопать ушами все это, не предостерег Айдуку? Странное невмешательство. Подозреваю, что маг и те, кто сидел с правительницей за одним столом, тоже себе на уме, – заключил Андрюха. – Получается, что положиться Айдуке ни на кого из приближенных нельзя. Но все-таки она не глупа. Ведь недаром никому из вельмож не доверила символы. И причина тут совсем не та, какую она высказывала вслух при всех. Нет, думаю, не проста правительница. Однако все равно дело дрянь, слишком сильный запашок мертвечины вокруг нее. И так, и этак – все плохо. По дороге в Валахи у нее нет никаких гарантий, но и в крептоле ждет предатель. Неведомо, что лучше. Да и наши дела как сажа бела.

Насколько я врубился в проблему, врагам Айдуки известно все о нашем пути. Трем сопровождениям уготованы капканы. Но где, на каких отрезках пути? В каких местах поджидают нас и кто? Однако я не собираюсь исполнять такой сценарий. Глупо надеяться на везение. Следует напрячь мозги, Сашка. Туго придется Лугатику возле правительницы, возможно, хуже всех. За Малкина я спокоен, думаю, он допетрил, что к чему и пойдет другой дорогой. Наверно, уже переправился через речку. А вот мы увязли здесь в лесу по вине этого поганого пса Будорга, – Раппопет впился взглядом в проводника. – Выходит, все изменили Айдуке!

– Почти, – просипел Будорг, чувствуя, как из-под острия меча Хорса по шее течет струйка крови. – Большинство уже не с нею. А тем, кто все еще остается верным, жить недолго.

– Жаль, что маги не вмешиваются в дела даконцев, – вздохнула Сашка и напряженно повела глазами по стволам деревьев, ее что-то вдруг встревожило, что-то показалось, подтолкнуло осмотреться, словно духи леса предупреждали об опасности.

– Маги помогают даконцам противостоять магическим силам, – надсадно вырвался голос Будорга, – а слабость Айдуки, это только ее слабость.

Машинально Сашка наступила на больную ногу, но от нервного напряжения боль показалась слабой:

– Где мы находимся сейчас? – спросила у Будорга.

Проводник задергался, скрипя кожаными доспехами, сделал вид, что не расслышал вопроса. Тогда тяжелая нога Хорса наступила ему чуть ниже лопаток и придавила к земле. Будоргу почудилось, что он услыхал, как затрещали ребра с позвоночником. И выпихнул сгусток стона:

– В трехстах шагах от опушки леса. Недалеко от твердола.

Бракут Пуватон ждет от тебя символ. Отдай лук ему. Для нового правителя Даконии: брата Айдуки, Инуфрона. Инуфрон щедро заплатит за услугу, – голос проводника стал походить на сухое змеиное щелканье. Распластанный на земле, он скреб ногтями землю и сминал носками кожаной обуви траву, вырывая с корнем. – Мы обещали Инуфрону добыть для него эти символы высшей власти, – Будорг приподнял голову, ощутив, как Хорс ослабил нажим меча. – Посмотри, Спасатель, у тебя мало воинов, чтобы противостоять Пуватону. Время Айдуки кончилось.

Стоит ли держать слово, данное той, которая почти мертва?

– Почти – это значит, что Айдука жива! И она все еще правительница! – холодно отрезала Сашка. – Ты поспешил обещать Инуфрону, потому что он еще никто. А я обещала правительнице Даконии. И свое слово держать буду, пока не увижу ее мертвой!

Обескураженный отпором, Будорг стал терять уверенность.

Уткнувшись безликой головой в траву, чувствуя тяжесть ноги Хорса на своей спине, он все-таки попытался пошевелиться, подтягивая локти:

– Тебе все равно, кто будет править Даконией, Айдука или Инуфрон. Ты чужая здесь. Почему бы тебе ни помочь Инуфрону? – прошелестел его голос. – Пуватон ждет тебя в твердоле.

Чтобы не сопровождать Айдуку до границы управляемых им земель, он сказался больным и направил с Айдукой лишь часть своих воинов, – сообщил голос Будорга, и проводник вновь попытался поднять голову. Но снова наткнулся шеей на острие меча. А нога Хорса жестче надавила на позвоночник. Будорг громко засопел, потом выдавил: – У него пятьдесят воинов.

Больше, чем у тебя, Спасатель. Я должен дать Пуватону сигнал, что ты согласна. Если не дам, он никого не пощадит.

– Какой сигнал? – потребовала Сашка.

– Не скажу, пока не получу согласие, – голос Будорга дрогнул, руки похолодели, страшно было ставить условие, когда лезвие меча врезалось в кожу шеи.

Лес наполнялся яркими красками. Бессонная ночь давала о себе знать усталостью. Хотелось быстрее закончить с этой ночной историей и продолжить путь.

– Я не верю тебе, Будорг, – бросил Андрюха. Он маятником топтался у головы проводника, не замечая, как под подошвой с хрустом ложилась набок трава. – Ты соврешь, дорого не возьмешь. Но сейчас на чаши весов ты поставил свою и наши жизни. Теперь твоя голова цены не имеет, Будорг. Или ты говоришь до конца, или я тебе не завидую. Держи его, Хорс, крепко держи, – и Раппопет отвернулся.

– Свяжите, – приказала Сашка.

Воины выхватили веревку. И тут снова у Сашки странно кольнуло сердце, она интуитивно почуяла чье-то присутствие за деревьями. Всем телом ощутила нависшую угрозу. Оглянулась и пронзительно звонко выкрикнула:

– Воины, опасность за деревьями!

Ее слова покатились эхом. И тут же со всех сторон из-за стволов деревьев, из кустов, из густой листвы полетели стрелы. Они со звоном впивались в сомкнутые щиты воинов сопровождения. Но плотное кольцо щитов, окружившее Сашку, не дрогнуло.

– Вот тебе и первое вранье, – заорал Андрюха, поднимая щит и выхватывая меч. – Ты соврал, Будорг! Никакого сигнала не надо! Ты уже завел нас в засаду, негодяй!

Прижатый Хорсом к земле, Будорг уловил момент, когда тот переключил внимание на внешнюю угрозу. Неожиданно вывернулся, вскочил, оттолкнул даконца, отчаянным ударом оглоушил ближайшего воина, схватил его меч и кинулся вглубь высоких кустов. Раппопет яростно махнул ему вслед мечом, но не достал.

Проводив из твердола двоих Спасателей с символами власти, Айдука сама приготовилась пуститься в дорогу. Несколько дней назад, когда она добралась сюда, в ее сопровождении было двести воинов. Треть из них состояла из женщин. Зато не было ни одного наемника, чем правительница гордилась, веря в надежность даконцев. Теперь же ее сопровождение уменьшилось на пятьдесят воинов, они ушли с Малкиным и Сашкой. Конечно, этого было мало для двух отрядов, но она полагала, что основная охота врагов будет устроена на нее. А потому два малочисленных отряда Спасателей смогут быстрее и незаметнее просочиться сквозь леса и достигнуть крептола Валахи. Айдука надеялась на успех и отгоняла мысли о том, что удача давно уже от нее отвернулась. С нею осталось сто пятьдесят воинов.

Кроме того, в твердоле находилось семьдесят наемников бракута Пуватона. С ними бракут явился пять дней назад и обязан был проводить правительницу до границы управляемых им земель. Помимо того, в твердоле было еще сорок даконцев: слуги и охрана твердола. Правда, Айдука не предполагала включать их в свое сопровождение, ибо не могла оставить твердол без охранения. Управляющему твердолом, клажу Буну, настоятельно поручала защищать твердол, ибо собиралась вернуться назад.

Бун обещал усилить охранение даконцами из ближайших селений. А если учесть, что каждый даконец с детства приучается к ратному мастерству, то оставалась надежда, что твердол не будет разорен разбойниками или врагами.

Полным-полно разных событий произошло в Даконии с того времени, когда загадочным строителем, имя которого не сохранилось, был вбит первый кол в этом месте. Со дня постройки твердол пережил много лихолетий. Стало быть, и теперь ему следовало выстоять. Бун был уже немолодым, стал клажем твердола при правительнице Фуко. Она, а потом и Айдука, ценили Буна за то, что тот всегда содержал твердол в безупречном состоянии. Он расширил его пристройками, отделал внутри цветным камнем, обнес высоким частоколом, выдрессировал слуг и надежную охрану. К этому стародавнему твердолу издавна прилепилось название «Таинственный». Его прежние стены хранили не одну тайну и влекли к себе прошлым таинством. Эти стены помнили всех властителей Даконии. А окрестности слыли любимым местом отдыха правителей. Магические колодцы духов вещали о судьбах даконцев, приходящих к колодцам. Но иногда духи Судеб покидали колодцы и сами являлись к правителям, чьи судьбы влияли на судьбы многих. Твердол Таинственный хранил такие тайны. Он хорошо помнил, как часто все его двери открывались перед духами Судеб. И от властителя к властителю твердол передавал эти тайны. Айдука знала о них.

Пускаясь в путь к крептолу Валахи, она отправилась сначала в твердол Таинственный с надеждой услышать здесь духа своей Судьбы. Хотя незадолго была у магических колодцев, и духи не оттолкнули ее. Но Айдука не услыхала там, что хотела. Однако и тут также провела время вотще. Дух ее Судьбы не явился к ней. Хорошо это было или плохо, не знала, но, видимо, дух Судьбы сам выбирает время. А дух Тайны всегда неохотно, со скрипом приоткрывал доступ в хранилище Тайн.

Он все время был мизантропом, обретался отшельником и не хотел видеть даконцев. Он не любил даконцев. Они постоянно вторгались в его пределы, ворошили глубинное, пытались вытягивать на свет хранимое им под тысячью запорами, прочно сокрытое от непосвященных. Он знал тайну каждого наперед, мог посвятить в непостижимое. Но лишь изредка подпускал к хранилищу тех, чьи нынешние тайны были связаны с тайнами прошлого. Впрочем, обижаться на него Айдука не могла, ибо тайна Предсказанного стала для нее явью здесь, а тайна пророчества стала тут надеждой на спасение.

Внутри палисада по ночам всегда горело множество факелов, обливая светом двор. Но сейчас факелы тускло освещали только углы периметра твердола. Лишних огней не зажигали по требованию правительницы, дабы дать отрядам с символами незаметно выскользнуть за ворота. Для этого достаточно было бледного света Ночного Светила. У ворот происходила последняя суета сборов. Властительница ждала, когда из конюшни выведут ее любимую лошадь Вандупалиму. На Айдуке было воинское снаряжение, оно ничем не отличалось от облачения остальных воинов. И только одно указывало на правительницу Даконии, это свисающая с шеи крупная витая цепь Парвавеллы. Цепь Парвавеллы была неизменным атрибутом снаряжения Айдуки. Шепот даконцев разносил молву, что эту цепь на шею Айдуке надел дух Парвавеллы, когда Айдука еще не была властительницей Даконии и даже не помышляла об этом. Но дух Парвавеллы предрек ей, что она станет правительницей, что цепь защитит ее, когда потребуется. Потому с момента получения символов высшей власти частью доспехов Айдуки стала цепь Парвавеллы на ее шее. Давным-давно, при своей жизни, Парвавелла прославилась изготовлением магических амулетов. Своими заговорами она делала талисманы необычными.

К сожалению, после смерти Парвавеллы сохранилась небольшая часть ее изделий, но сохранившиеся амулеты имели неодолимую силу. Все они были известны даконцам. О некоторых из них даконцы мечтали, но некоторых страшно боялись. Эти амулеты нельзя было купить или продать. Даконцы получали их от духа Парвавеллы. Амулет мог неожиданно появиться у любого даконца и дать силу или принести смерть. Цепь Парвавеллы, по преданию, была талисманом силы, однако как проявлялась эта сила, никто не знал. Не знала этого и Айдука. Голова правительницы обреталась под кожаным шлемом, ее движения в темноте были несуетными, и голос – спокойным.

Воины Айдуки выстроились в походный порядок вдоль частокола. Ждали опаздывающих, странно нерасторопных наемников бракута Пуватона. Да и сам бракут все еще не появился среди сгрудившейся свиты. Это не вызывало у правительницы подозрения, но была досада, что сборы непростительно затянулись. Айдука прохаживалась вдоль слабо освещенной стены твердола, поблизости от свиты, когда из темноты внезапно перед нею возник клаж Бун. Она даже вздрогнула, хотя последнее время научилась реагировать хладнокровно на любую неожиданность. На плечах у Буна была длинная накидка, цвет которой в темноте невозможно определить, но Айдука знала, что накидка имела темно-зеленый тон, с красно-синей вышивкой в виде птичьего пера на левой груди – знака клажа. Бун низко, в пояс поклонился властительнице, придвинулся в поклоне ближе дозволенного. Айдука удивленно услыхала снизу негромкий шепот клажа:

– Правительница, тебе угрожает опасность. Об этом должны услышать только твои уши, – голова Буна с редкими длинными волосами чуть приподнялась, сизые волосы в ночном свете были темно-серыми.

– Ты о чем, Бун? – голос правительницы прозвучал так же тихо, с недоумением, и она отошла с клажем дальше от свиты.

– Я только что случайно оказался тайным свидетелем разговора между бракутом Пуватоном и твоим Главным хранителем символов, канганом Лурифом, – прошептал Бун, опасливо крутя головой.

Машинально Айдука тоже повела головой: свита стояла на прежнем месте. Ночное Светило проливало слабый свет на всех. Но кангана Лурифа среди свиты не было. А клаж Бун уже поспешно вполголоса рассказывал ей, как вернулся в твердол за целебными настоями для Айдуки, чтобы в пути правительница черпала из них дополнительные силы. И в проходе между залами задержался, уловив из гостевого зала голос Пуватона.

И то, что услыхал, поразило, как отравленной стрелой. Голос Пуватона произносил:

– Все идет, как задумал правитель Инуфрон.

– Инуфрон еще не правитель, – раздался второй приглушенный голос. Клаж Бун узнал Главного хранителя символов высшей власти Даконии, кангана Лурифа.

– Скоро будет, – уверенно снова прозвучал голос бракута. – Айдука отправила первый символ прямо в руки бракуту Цулу. Я позаботился, чтобы тот уже ждал. Надеюсь, символ скоро окажется в руках Инуфрона.

– У Предсказанного сила магов, – напомнил предостерегающий голос Лурифа. – Я не завидую Цулу, как бы Спасатель не снес ему голову с плеч, тогда у Инуфрона вместо символа окажется голова Цула.

– Это невозможно, ты плохо знаешь Цула. Он изворотлив, как торговцы на торговищах, и хитер, как дракон. Цул без особого труда облапошит Спасателя, еще и голову его в придачу прихватит, – с насмешкой заверил голос Пуватона. – Ну а второй символ будет уже утром в руках у меня, как и задумывалось.

– Но Айдука поломала нашу задумку, – в голосе кангана Лурифа послышалось раздражение. – Она заставила тебя сопровождать ее до границы земель, а по уговору ты должен ждать Будорга здесь, в твердоле.

– Я и буду, где должен быть. Просто я не пойду с Айдукой, отправлю с нею Юйка с двадцатью наемниками, – сказал уверенный голос Пуватона. – Юйк поможет тебе завести Айдуку в западню. А дальше – как договорились. С третьим символом Инуфрон ждет тебя.

По гостевому залу зашуршали шаги, и клаж Бун стремительно убрался из прохода, торопясь предупредить властительницу.

Выслушав клажа Буна, Айдука сжалась, все это никак не укладывалось в голове. Мысли, одна ужаснее другой, ворвались в мозг, разрыхляя и разъедая его. Если верить клажу, предательство уже вцепилось ей в горло, и будто лезвие меча приблизилось к сердцу. Но не верить не было причин, ведь Бун всегда был предан ей, и уже довольно стар, чтобы играть в подлость и обман. Впрочем, предательство всегда бывает неожиданным, она это уже знала и ничего не хотела исключать. Но если все так, как сказал клаж, то скоро это обнаружится, ведь предатели не ведают о том, что раскрыты. Надо только немного повременить и предпринять несколько предупредительных шагов. Она стала ждать. И вот из твердола выскользнул канган Луриф. Айдука обратила внимание на его излишнюю суетливость. Он юркнул к свите и затерся в середине. Хотя всегда бывал важным, двигался, как жирный земляной червь, медленно, с остановками, с раздумьями. Лурифу правительница доверяла. Недаром именно его в смутное время назначила канганом. Три символа постоянно надежно охранялись хранителями, за которыми особо надзирал Главный хранитель. А теперь получалось, что даже один, оставшийся у нее символ нельзя доверять кангану Лурифу. И в этот миг она поймала себя на мысли о Лугатике.

До сего момента у нее не возникало идеи сделать его Спасателем третьего символа. Зачем, когда символ был рядом с нею под надзором Главного хранителя? Но сейчас, видимо, настал момент поменять порядок.

Облаченный в воинское снаряжение, Володька переминался с ноги на ногу поодаль от свиты. Рядом с ним стояла Карюха, настороженно следя за происходящим. Вельможи свиты демонстративно поворачивались к Лугатику спинами, как бы ни замечали, унижая своим пренебрежением. Он осознавал, что воин из него никакой, и пыжиться в окружении долговязых оранжевых верзил было бы смешно и неуместно. Лишь причастность к Предсказанному придавала ему некоторый статус, который быстро мог улетучиться без поддержки Айдуки. Правительница тоже разумела это. Но именно это меньше всего сейчас заботило ее. В смутное время измен и подлости ей нужна была не физическая сила людей. Важнее то, что они, оказавшись в мире даконцев, не утратили веру в себя – это, к сожалению, потеряно даконцами – и не преклонились перед духом безумия, измены и предательства.

В свете Ночного Светила возник Пуватон в кожаных доспехах, шлеме с треугольным, из белого металла знаком бракута.

Сильно прихрамывая, направился к Айдуке, явно обращая ее внимание на свою хромоту. Все это было довольно странно.

Пять дней перед этим Пуватон вертелся около нее, как молодой пес, без всякой хромоты. И вдруг. Бракут подошел и поклонился, а в голосе сквозь искусственное уныние прорывались пренебрежительные нотки:

– Правительница, к моему великому сожалению, я не смогу сопровождать тебя к границе земель. Старая рана внезапно ударила в бедро. Мне будет тяжело сидеть на лошади, тем более идти. Мне надо отлежаться.

Наклонив голову, Айдука напряглась, чтобы сдержаться и не выплеснуть раньше времени взрыв ярости, накатившей на нее от внезапного удушья. Подтверждались слова Буна. Конечно, она могла бы прямо сейчас отдать приказ воинам выпустить кишки Пуватону. Но это было бы неразумно. Нельзя подчиняться власти эмоций, когда мозг лихорадочно ищет выход из положения. Ярость медленно сменилась разочарованием и тоскливостью. Перед нею стоял изменник, готовый сожрать ее с потрохами. Из-под ног уплывала земля. Казалось, зачем дальше сопротивляться, когда самые доверенные жалят безжалостно и с упоением. Однако маги утверждают, что никто из даконцев сам не выбирает свой путь и никто сам не завершает его. Дух Судьбы еще держит под прочным запором ее дверь в черное пространство. А потому не Инуфрону и тем более не Пуватону с Лурифом заносить над нею лезвие меча. Стало быть, сейчас ее хитрость должна разрушить замыслы врагов.

В это время из конюшни вывели несколько лошадей, впереди шла красавица Вандупалима. Даже при тусклом свете Ночного Светила она выделялась своей особой статью. А из-за угла твердола серой массой выступили наемники Пуватона с Юйком во главе. Юйк в темноте ночи ничем не выдавался из общей толпы, разве только тем, что шел впереди всех. Между тем, если приблизиться, а тем более сбросить ночной покров, четко обнаружится, что он безлик, как все даконцы, наемники же были с лицами, ибо наемники не были даконцами. Пришлые отовсюду, в Даконии наемники назывались габирами, хотя габиры – это небольшая группа населения за пределами Даконии. Но так уж повелось, потому что габиры когда-то первыми стали добровольно за оплату наниматься в войско даконцев. Наемники к такому прозвищу привыкли, несмотря на то что многие были фентами, сиклами, бирбрами и из других разных племен, но откликались на расхожую кличку. Пуватон показал правительнице на Юйка и голос его зачастил:

– Я отправлю с тобой Юйка. Это преданный воин, я верю ему. С ним пойдут двадцать наемников.

Еще раз подтверждались слова клажа Буна. Айдуке снова сделалось грустно, сердце будто опустилось в живот и затихло.

Жалко стало себя, так, бывало, в далеком детстве, когда ее обижали. Но ведь обиды проходят, перед Духом смерти они смешны. Обязанность правителя – выкорчевать из себя жалость, подчинить себя разуму. Управлять должен мозг, сухо и жестко. Айдука помолчала, наполнила грудь воздухом, ощущая, как сердце возвращается на свое место и становится налитым и тяжелым. От его ударов дрогнула грудная клетка. Правительница вскинула голову, выпрямила тело, и на Пуватона надавил ее твердый голос: