Легенда. Герои Урании
Со временем и ростом благосостояния сеньоров росли и замки; они облагородились, сделались настоящими произведениями архитектурного искусства, украсившись барельефами, скульптурами и витражными окнами, и стали предтечей дворцов. В позднейшие века замок утратил военную функцию и свидетельствовал лишь о богатстве и значимости хозяина, соперничая красотой и живописностью окрестных видов с другими».
– Стоп! – взвизгнул автор. – Стоп, стоп, стоп, стоп, стоп!
При каждом «стопе» он раздражённо втыкал карандаш в пергамент.
– Куда это меня понесло? Что за энциклопедия для младших школьников? Какого лешего я тут изгаляюсь о происхождении замков? Да, я развенчиваю мифы, это мой долг как поборника истины, но к чему сей экскурс в историю? Может, вычеркнуть этот кусок?
Некоторое время он тупо глядел в рукопись. Место, истыканное неукротимым грифелем, выглядело как звёздное скопление Плеяд.
– Да пускай остаётся, всё равно редактор уберёт, потому что в его понимании это «разнопопица стилей». И чего я парюсь? Для кого я пишу? Для редактора, что ли? Ведь редактор это просто топор палача, отсекающий всё лишнее. Правда, так отсечь может – мало не покажется… Ах, что за мучение это литературное творчество! Легче камни ворочать, честное слово.
«Но Карбоник создали не для того, чтобы запереть перевал, или контролировать судоходство, или угрожать с вершины горы Монсальват соседям. Карбоник был не совсем замок. Точнее, совсем не замок. Замком он только назывался. Это была самая совершенная в мире пряжа чар, замкнутых в себе, не имеющих ни начала, ни конца. Творение то ли богов, то ли магов, сплетение Сил, замысловатое и прекрасное, как Гордиев узел.
Внешний вид колдовского чертога не поддавался ясному определению. Находились очевидцы, что заверяли, будто бы наблюдали огромные башни, выпуклые контрфорсы, галереи и равелины. Конечно, замку, полному волшебства, всё это вряд ли необходимо, но должны же у него быть хоть какие-то очертания. Прочие, беспомощно водя руками, пытались описывать хрустальные арки, висячие сады, воздушные мосты и огромных белых львов, что охраняли порталы. Стены были то розовыми, то белыми, то голубыми – в зависимости от освещения или настроения, а иногда он сверкал всеми цветами, как бриллиант. Некоторые утверждали даже, что Карбоник парит в воздухе, но для большинства он оставался невидимым. Внутренняя планировка тоже была непонятна: залы менялись местами и убранством, добавлялись, исчезали. Пространство, искривляясь, могло принимать любую форму, а время текло так, как заблагорассудится королю Оуэну, величайшему из магусов Урании.
Приглашённые спешили в замок. Но не на беспечную пирушку, не на славный турнир, не на представление заезжих актёров-гистрионов. В Карбоник съезжались все, кто получил ВЕСТЬ.
Рыцарь смерти Морер вошёл в Зал Тысячи Шагов. Зал представлялся воистину огромным – как и следовало из его названия, он имел в длину ровно тысячу шагов, в этом некромайтер удостоверился давным-давно. Однажды его заело любопытство, и он попробовал сосчитать эти самые треклятые шаги. Каждый раз выходило по-разному. Тогда юноша, уже в то время отличавшийся настойчивостью и железной волей, поступил хитрее: через каждые десять шагов он ставил гвардейца, надеясь таким образом облегчить подсчёт.
Вот только ближе к трону всё-таки сбился. Посмотрев назад, обнаружил длинный ряд совершенно одинаковых фигур числом… понять невозможно. «Нет, врёшь, не возьмёшь, я тебя переупрямлю!» – шипел он неизвестно кому: то ли королю-фантазёру Оуэну, то ли самому Карбонику. И стал размещать дворцовых гвардейцев через каждые сто шагов. Уж десяток-то он сумеет перечесть!
Оглянувшись, заскрежетал зубами. Шеренга, выстроенная им, терялась в странной дымке вроде серебристого тумана. Но откуда здесь взяться туману? Колдовство. Морер даже ногами затопал со злости, как вдруг услышал за спиной:
– Чем это ты занимаешься?
Глянул. Кисаи.
– Мечешься тут, как крыса. Ловишь кого, что ли?
Морер был так озабочен, что молча проглотил «крысу», за что в другое время Кисаи непременно получил бы в глаз. Может, рассказать ему всё? Даже сам он, гордец Морер, признавал, что Кисаи очень сообразителен. Может, даже сообразительнее их всех.
– Шаги подсчитываю. Пытаюсь.
– А зачем тебе всё это понадобилось? Вот если бы ты держал пари, или тебе за это что-нибудь обломилось, тогда я бы понял.
– Дело принципа.
– Принцип ничего не стоит.
(Кисаи был самым богатым из них, так как всегда копил деньги).
– Что дашь за совет? Десять семериков?
– Десять подзатыльников!
– Да пошутил я, пошутил. Слушай бесплатно: если не можешь увидеть ничего достоверного и не доверяешь своей памяти, то я бы посоветовал тебе всё записывать. Я всегда так делаю, когда считаю.
Кисаи, вот умница!
И так, отмечая каждый десяток на грифельной доске, Морер всё же пересёк зал. Несколько разочарованный, юноша убедился, что шагов была ровно тысяча.
Теперь всесильный правитель Кемта лишь усмехнулся детской глупости. Прав был Кисаи. Какая, к демонам, разница, сколько шагов умещается в Тронном зале? Чего ради он так мучился? Усилия стоит прилагать только к тому, что действительно стоит их: это власть, богатство, влияние.
В отдалении на постаменте сверкал трон.
Морер неторопливо повернулся и окинул зал внимательным взглядом. Как странно. Никого нет!
Не толпились блестящие придворные, не сновали слуги, любимые охотничьи собаки, шуты, карлики и менестрели. Всё окутывала тишина. В солнечном свете танцевали пылинки.
Вымерли все, что ли? Впрочем, это было бы слишком хорошо. Или предок устроил очередной оскорбительный розыгрыш, на что он такой мастер? Мы, значит, всё бросаем, спешим, ломимся через полстраны, а он появляется: «Здрасьте! Мне просто приспичило пересчитать вас и увидеть, что вас по-прежнему девять. А засим – до новых встреч!»
Всемогущий владыка Кемта подошёл к стене с расставленными вдоль неё стульями и уселся, поудобнее сдвинув ножны с мечом. Высокий и сухопарый, в своей аспидно-чёрной броне он был похож на отвратительное насекомое с гладким брюшком и суставчатыми лапами.
Спокойно сложив руки на коленях, принц приготовился к долгому ожиданию. Ожидание – что может быть естественнее для мёртвого рыцаря, чьи предки на заре времён были светозарными рыцарями Ангелина?
Однако не прошло и нескольких минут, как на порог ступил Ледяной гранд Гальядо. Сухо кивнув Мореру, властитель Гремланды отошёл к окну и повернулся к рыцарю смерти спиной – что было несколько самонадеянно с его стороны. За следующие полчаса они не обменялись ни единым словом.
Морер медленно, но верно наливался холодной злобой. Гальядо раздражал его всегда (может быть потому, что они были чем-то похожи) – такой же высокомерный, такой же кичливый и заносчивый.
Некромайтер шевельнулся, скрипнув доспехом, в его тусклых рыбьих глазах зажёгся странный огонёк. Неспешно начал приподниматься, как тут Гальядо обернулся. Он знал, что некрос может кинуться без всякого повода, просто на рефлексе. Морер с размаху сел, притворившись, что ничего не произошло. Техномагус снова стал смотреть в окно.
Третьим прибыл молодой эмир Огненного Архипелага Кса. По южному изнеженный, властолюбивый и жестокий, он ласково улыбался всем, но его чёрный взгляд вспыхивал иногда красным – словно жар в угольях. При виде Морера и Гальядо он невольно вздрогнул, но постарался принять равнодушный вид. Никому не показывай истинных чувств, вот первая заповедь правителя. Культура полдневных стран вообще заткана своими собственными цветами: там, где Скальный гримсур с рёвом хватается за дубину, ифрисец целует вас и угощает отравленной каффой.
– Привет всем вам и пожелания счастья, – произнёс он чистым музыкальным голосом.
Некромайтер сделал приглашающий жест, его мертвенно-бледный рот оскалился в подобии улыбки.
– Рад видеть тебя, младший. Садись-ка вот сюда, рядом со мной, скоро здесь станет тесновато.
Юноша нервозно покосился на затылок Ледяного и занял соседний с Морером стул.
– Твоё мнение, братишка? – рыцарь смерти понизил голос.
– Можно ли разгадать рисунок прихотливых узоров судьбы? – Кса лицемерно потупился, пропуская меж пальцев янтарные черепа чёток. – Кто знает, что задумали боги?
– Ерунда! – отрезал Морер. – Если самому ничего не делать, ничего и не получишь.
– Следует надеяться на благоприятный случай.
– Надежда – мать дураков. Надо действовать сразу и без сомнений, только тогда схватишь удачу за горло. Ты на моей стороне, младший?
Кса подумал: «Берегитесь заходить слишком далеко, можно и не вернуться».
– ВЕСТЬ никогда не приходит просто так, – продолжал Морер, – или отец при смерти, или отрекается, если это не его дурная шутка. Ты рассуждал о благоприятном случае, так вот он. Мы вдвоём, ты и я, обернём его в свою пользу. Что скажешь?
– Поистине, колодец твоей мудрости не имеет дна. Но разве можно сговариваться о таких важных вещах на пороге, словно с блудницей в притоне? Время покажет, что истинно, а что нет, и…
– Ты вот что, давай без этих своих ифрисских узоров. Говори прямо, ты со мной или нет?
Эмир заколебался. Его холёное гладкое лицо, немного женоподобное, не отразило никаких чувств, однако юношу охватили сомнения.
– А другие?
– Пусть идут к воронам. Они не в счёт.
Морер, бесспорно, это сила. Но безопаснее ли тигру рядом со львом?
– Что я получу?
– Канцлерская цепь устроит?
– Мало.
– Тёмные королевства?
– Прибавь Серое, тогда подумаю.
– Ну у тебя и аппетиты! Вы, островитяне, все такие?
– Каждый сам заботится о себе, братец, ибо никто не наполнит твой рот пилавом, если ты голоден, и не укроет халатом, если у тебя его нет, – он привычно намотал чётки на запястье.
– Итак, по рукам?
– Так что насчёт Серого?
– Ха! Торговаться у Кисаи выучился?
– Значит, договорились? Все Тёмные и Гремланда.
– Хм… Ладно.
Распахнулись двери, и в зал ввалился верховный вождь Троллидора Борикс.
– Салют, братэллы! – огр кинулся хлопать всех по плечам и тыкать в рёбра. – А с чего такие прокисшие хари, а?!
И заорал:
– «Нальём! Пускай нас валит хмель!Поверьте, пьяным лечь в постельВерней, чем трезвым лечь в моги-и-илу!»Воистину, волчий вой в горах звучал мелодичнее.
Тут впервые ко всем повернулся Гальядо.
– Ваше поведение в данной ситуации представляется мне отвратительным, брат. Вы врываетесь в Тронный зал, ревёте, как взбесившийся циклоп, топочете сапогами… да ещё и нетрезвы! Как такое возможно?!
– Врёшь, ледышка! Я нетрезвый? Да ни в одном глазу! Ну, вчера с дружбанами раздавили пару бочек, так то вчера.
Ушибленный бок нестерпимо ныл под панцирем, однако рыцарь смерти воздержался от резкостей: если Борикс осерчает, то получить по шее рискует даже он, зловещий оборотень Морер. Кувалда – и есть Кувалда, так Борикса ещё в детстве прозвали.
Пятым к их компании присоединился балагур Кисаи.
– Моё почтение! Позвольте заглянуть к вам на вечеринку? Какие дела у вас?
Ничтоже сумняшеся, он уселся справа от некромайтера, широко расставив ноги в пластинчатых доспехах.
– Хотите, кстати, анекдот? Значит, сидит один дед дома. Стук в дверь. Он подходит к двери и спрашивает: «Кто там?» А там отвечают: «Я, твоя смерть». Он говорит: «Ну и что?» А за дверью: «Ну и всё»… – Хохот повелителя Найгона дробным эхом разнесся по залу.
Анекдот был встречен гробовым молчанием.
– Не нравится? Ну вот, а я думал, будет смешно.
– Братец, вы ещё более дурно воспитаны, чем прочие, – процедил Гальядо, кривя уголок синих губ.
– Кто, я?! – мгновенно вспылил варлорд. – Ах ты, мороженая треска! Сосулька безмозглая! Снежный истукан! Сугроб обмоченный!..
Это было только начало, оскорбления сыпались градом. Самые изощрённые ругательства затрагивали внешность и умственные способности как самого Гальядо, так и его кровных родственников, среди которых неожиданно выявились существа вроде «вислогрудой самки йети», «косорукого редкозубого тролля», а также «голозадого голема». Создания эти вступали меж собой в противоестественные союзы, и плоды их приходились злополучному Гальядо то дядей, то матерью или бабушкой. В связи с этим происхождение его не поддавалось никакому анализу, а многострадальное генеалогическое древо гнулось под гроздьями омерзительных уродов. Да, надо было признать, что Кисаи любил и умел ругаться.
Морер, который терпеть не мог спесивого Гальядо, подбадривал варлорда свистом и грохотом металлических башмаков. Кса осуждающе покачивал гладко причёсанной головой, но в глубине души упивался происходящим. Простодушный же гримсур Борикс, силясь поспевать за мыслью, отвалил челюсть. Наиболее сочные метафоры произвели на него неизгладимое впечатление, и он дал себе слово переписать их у Кисаи и заучить наизусть.
– Давай, давай, Купи-Продай! Врежь ему!
– Немедленно прекратите! – гневный окрик прервал неприличную свару.
Широко шагая, звеня шпорами, вошёл герцог Ангелина Тристан.
– Вы что, с ума все посходили?! Забыли, где находитесь?
Рыцарь был в ярости. Лицо его с тяжёлыми каменными чертами побелело, страшный же шрам, наискось разрубавший левую щёку, напротив, налился тёмной кровью.
Встал Морер. Второй по старшинству из братьев (Тристан родился годом раньше), он не желал уступать главенство человеку.
– Умерь амбиции, сэр рыцарь. Ты пока ещё не распоряжаешься в этом замке.
– Вот именно – пока ещё, – бросил Тристан через плечо.
При этих словах чёрные глаза Кса вспыхнули.
– Оба-на! Вы только гляньте! – кривляясь, вскричал Кисаи. – Никак, этот парень вообразил себя нашим сюзереном и господином, а? Признайся, Тристанчик! Небось, втихомолку перед зеркалом уже примеряешь корону?
Рукою в кольчужной перчатке рыцарь стиснул рукоять меча. Неизвестно, что произошло бы дальше, но с порога сказали:
– Стыдитесь, братья.
Эверленн вытер испачканное лицо и отбросил со лба спутанные локоны, застывшие на ветру, словно золотая пена. Обычно такой подтянутый и щеголеватый, эльф выглядел не лучше бродяги. В глазницах залегла глубокая чернь, как на старинном серебре».
– В глазницах чернь… Чернь в глазницах! Чтоб ей пропасть!
Снова автор яростно ткнул раз и раз карандашом в пергамент, словно пытаясь выколоть эти самые глазницы.
– Солнце освещало! Флаги реяли! Дети, усталые, но довольные, возвращались домой! Сталевары улыбаются – наказ партии выполнен! Чёртовы штампы! Редактор меня распнёт, и будет прав. Недаром Оноре де Бальзак сказал как-то: «Великий писатель – это мученик, оставшийся в живых»…
«– Ну вот, сейчас Плакса будет взывать к нашей совести, – прокомментировал Кисаи, вытягивая ноги.
Неровной походкой юноша приблизился к стулу и рухнул на него, сжав виски.
– Он там… а вы… как стая шакалов…
С минуту Тристан смотрел на него, потом подошёл, поднял за хрупкие плечи и обнял.
– Эверленн, братишка, Господь свидетель, ты любил его больше всех нас.
– Любил? Почему ты говоришь – любил? Или я опоздал? Уже?!
Судорога исказила тонкие черты, брови сломались страданием.
– Нет, нет! – поспешил успокоить рыцарь. – Ещё нет.
Эльф обвел собравшихся полубезумным взором.
– Здесь не все. Не хватает Лаэра и Пэйла! Как могли они не приехать в такой час?! Я загнал трёх коней…
Кисаи отпустил шутку в своём репертуаре:
– Наш герой-любовник, наверное, всё ещё пудрится, а ядовед вернулся с полдороги за каким-нибудь своим жутким эликсиром. Вот распылит его в воздухе, и мы превратимся в стадо баранов и станем блеять: «бэ-э-э, б-э-э-э!»
– Нехорош-шо… – ядовитое шипение, в котором стыла угроза, заставило всех подскочить на месте. – Как нехорошо, братик, хулить отсутствующ-щих…
– Поучи жену щи варить, – буркнул Кисаи, отодвигаясь. Болотного пса ши-мага презирали и слегка побаивались.
Лаэр, владыка болотной Зиры, семенящими шажками прошествовал к свободному стулу, аккуратно подобрал полы плаща и сел.
Скаля клыки, повернулся к варлорду.
– В стадо баранов, говоришь? Идея, по сути своей, неплоха, но зачем же понапрасну тратить редкие снадобья? Некоторые из вас и без всяких магических средств сходны с…
– Я, кажется, последний? – красавец Пэйл, монарх Эдемиона, вошёл с улыбкой и словно принёс с собой свежий ветер и аромат цветов. Все зашевелились.
Пэйл пожал руки Тристану, Эверленну и Бориксу, остальным поклонился.
– Ну, что?
– Ничего. – Рыцарь пожал плечами. – Сидим, ждём. Ты почему задержался? Я уж думал, не приедёшь.
– Потом скажу, – Пэйл понизил голос. – И, кстати…
Сблизив головы, они тихо заговорили о чём-то. Не прерывая беседы, Тристан поманил к себе эльфа, огр же сам подошёл к ним.
«А цветастая картинка!» – подумал варлорд, оглядывая всю компанию. И посмотреть было на что.
Некромайтер в «абсолютной» броне, воронёной, точно надкрылья майского жука; с нагрудника скалится чёрный леопард, именуемый в геральдике «пантером».
Пэйл ослепителен, как всегда. Колет его и рингравы, продёрнутые серебряной ниткой, цвета пыльной розы, ворот и манжеты вскипают кружевами, на затылке кокетливая шапочка из парчи. Но добили фроглина сапоги, белые сапоги на высоких каблуках. Наряд подобного сорта мог позволить себе только Пэйл, легкомысленный херувимчик Пэйл. Однако варлорд знал, как быстро эти руки могут выхватить тяжёлую шпагу, висящую на левом бедре. И знал, что на кончике её – смерть.
Демоньяк Кса затянут в алый камзол, расшитый драконами, тонкую талию охватывает узорчатый пояс, при виде которого удавились бы все подгорные гномы. За поясом сверкает настоящий арсенал: драгоценный шамшир в изогнутых ножнах (говорят, его полосу можно согнуть в кольцо без всякого ущерба) и три разной формы кинжала, украшенные самоцветами. Но только ли от золотой вышивки колом стоит камзол, не простёган ли он ещё и магией? Кса спокоен, противоестественно спокоен, но почему не выпускает из рук янтарные чётки? Что это? Наговорённый охранный амулет? Или тайное средство для… неизвестно чего? И ведь ничего не понять в этом замке, где волшебство искажено, переплетено, смешано, словно в котле, куда от души плеснули всех красок палитры! А понять надо, ох, как надо!
У рыцаря на правом боку (он левша) привычный полутораручник. Не слишком длинный, но и не короткий, довольно массивный. Больше, как будто, ничего и нет… А больше обычно и не надо.
Гальядо. Узкое, как лезвие ножа, лицо, бледно-голубые глаза. Он в платье, расписанном странными каббалистическими знаками, символами планет и стихий. Опирается на чудной посох, в навершии его, ничем не поддерживаемая, вращается в воздухе багровая лента, перекрученная «восьмёркой». Эффектно. Не то что у многих магусов, которым своими посохами только собак гонять. Посох металлический, синеватой стали, из нескольких сегментов, и по нему через равное количество секунд пробегает электрическая искра. Несомненно, оружие. И не только магическое. Небось, может стать чем угодно.
Итак, трое в полной броне: Тристан, Морер и он сам, Кисаи. Все с мечами, естественно.
Кса под вопросом.
У огра нет ни доспехов, ни оружия. Но разве он в этом нуждается? С его кожей бронтозавруса и ручищами, способными в блин раскатать кого угодно…
У эльфа на виду точно ничего нет. Но не видно – не значит, что взаправду нет. Кто их знает, этих кошкиных детей. Какие-нибудь отравленные иголочки, дроты… И метательные ножи ещё никто не отменял.
Вот кто выглядит беззащитным, так это Болотный. Надеется на заклинания? Или на что-то ещё? До чего я пока не допёр? Псина, как всегда, непостижима. Ударит колдовством? Плеснёт в рожу кислотой?
Кисаи зубоскалил, похаживал и похохатывал, молол по обыкновению всякую чушь, зорко поглядывая меж тем на присутствующих.
В кругу друзей, как говорится, не щёлкай клювом, а уж в кругу родичей… Опасны, опасны все как один. И ждать можно чего угодно. Недаром ши-мага жмётся к стене, а рыцарь тискает эфес. Пэйл привычно благожелателен, но встал так, чтобы ему не могли зайти сзади.
Варлорд подсел к некромайтеру.
– Обрати внимание, дружище, – запахло тайнами! Знакомая коалиция!
– Светлые… – процедил сквозь зубы тот.
Когда все они были детьми и жили здесь, в этом замке, то дружили, ссорились, играли, дрались, заключали союзы и обещали поддержку, сообразуясь только со своими чувствами – приязнью или неприязнью; тогда никого не волновало, какого цвета у кого аура. Светлый рыцарь Тристан всюду таскал за собой младшего брата, Тёмного Кса. Огр Борикс, также Светлый, души не чаял в Тёмном шутнике Кисаи; Светлый Эверленн сблизился с Тёмным Лаэром потому, что оба любили природу, а Морер, аура которого была чернее самой чёрной ночи, покровительствовал Светлому малышу Пэйлу… Так было. И обращались в то время принцы друг к другу по детским кличкам, иногда обидным, но беззлобным. Тристан, уже тогда отличавшийся дурным нравом, получил прозвище Дракончик. Варлорда Кисаи именовали не иначе, как Купи-Продай. Прелестный Пэйл звался Незабудкой. Кувалда-Борикс дразнил Эверленна Плаксой, а Гальядо Книжным Шкафом. Морера единодушно обзывали Задавакой, а Кса за вспыльчивость – Не Тронь-Огонь… Лаэр же стал Аптекарем, потому что вечно возился с какими-то порошками и склянками.
С годами всё изменилось. Сделавшись старше, они теперь могли с лёгкостью бросить в лицо: «отродье Тьмы» или «Светлый ублюдок».
Сейчас все Светлые сгруппировались вокруг своего вожака Тристана; прочие же жались к Тёмному лидеру Мореру. И лишь только Гальядо, единственный из братьев имевший ауру серого цвета, остался в одиночестве. Впрочем, он к этому давно привык.
Они ждали. Девять братьев. Девять уранских принцев. Девять наследников.
Время сочилось по каплям, как вода в клепсидре.
– Однако надобно что-то делать.
Эверленн, самый нервный.
– Что, например? – Морер шевельнулся с лязгом.
– Пусть кто-нибудь пойдёт и выяснит, что происходит.
– Вот ты и иди.
– Сам иди.
– Послушайте…
– Тихо!
Внезапно распахнулись двери в дальнем конце Зала Тысячи Шагов, вперёд выступил мажордом и слегка пристукнул церемониальным витым посохом.
– Его величество король Оуэн Первый.
И на середину вынесли кресло, в котором полулежал незнакомый старик с трясущейся челюстью и мутными очами.
Не было ни пения труб, ни свиты в роскошных одеждах, ни парада лейб-гвардии. Только раскладное кресло, а в нём очень усталый и очень дряхлый старец, закутанный в шерстяной плед.
Первым опомнился Эверленн.
– Отец! – этот крик вырвался, казалось, из самой глубины его сердца. Юноша бросился к королю, пал на колени и зарыдал.
– Ничего, ничего, – тот возложил иссохшую руку с отросшими ногтями на золотоволосый затылок эльфа. – Ничего, сынок. Не надо так убиваться. Я умираю… Но, в конце концов, что может быть естественнее? Меня уже причастили и соборовали, так что свои дела с Господом я закончил. Остались лишь вы.
Борикс переглянулся с Тристаном и покачал головой – от цветущего мужчины, что ещё полгода назад сворачивал в крендель каминную кочергу и укладывал на траву горного тура, осталось только имя. Глаза его походили на отверстые могилы, а кожа так обтянула череп, что король напоминал на зангибарскую мумию, которых находят иногда в древних пирамидах. Сквозь кожу даже просвечивали зубы. Оуэн выглядел древним, как ядро Вселенной, словно все прожитые года оставили на нём след. Вероятно, безжалостный старик-Время, что ежедневно и ежечасно откусывает от нас по частичке своим палаческим инструментом, решил здесь окончить дело побыстрее – единым махом.
Старик прочистил горло.
– Подойдите ко мне, дети мои. Подойдите ближе, мне трудно говорить громко.
– Сейчас начнётся раздача медалей и почётных грамот, – шепнул Огненному эмиру варлорд, которого ничто не могло смутить или привести в уныние. – Предпочитаю взять деньгами.
– Ощутив приближение последнего часа, я послал ВЕСТЬ. Вы получили её и все явились сюда, отложив дела…
– Ещё бы, – не унимался Кисаи, – корона-то висит в воздухе!
– Я рад, – продолжал король. – Сейчас я скажу вам несколько слов, после чего можете считать себя свободными.
Он с нежностью обвёл взглядом сыновей, столпившихся у его ложа.
– Все вы у меня получились такими разными… Вы не похожи ни на меня, ни друг на друга, но клянусь, что люблю вас одинаково. Ваши матери… – тут он закашлялся, и слуга поднёс ему чашку вина, из которой Оуэн сделал единственный глоток. – Я не хочу сейчас касаться ваших матерей. Это совсем другое. На ком-то я женился по взаимному чувству, на ком-то из династических соображений, за кем-то взял нужные мне земли. Некоторые нравились мне, кто-то обожествлял меня… Всё это сейчас не важно. Важно то, что все вы равны передо мной, потому что вы плоть от плоти моей, кровь от крови.
Старик сделал знак, и тот же слуга вытер ему глаза уголком платка.