Костяной Венец
Эльза опешила, но на автомате протянула руку. Покрутила одинокий, но очаровательный цветок, смущённая и выбитая из колеи.
– Это мне?
– Конечно, тебе.
И возобладав над эмоциями, девушка вновь выпустила жеманную актрису:
– Скромное жалование не позволяет купить букет? – нарочно с уколом огрызнулась она.
Тень улыбки на губах Виктора и задорный огонёк слетели пеленой, а густые брови нахмурились:
– Ошибся, не тебе. Это для Эль – девочки с веснушками, которая радовалась рукавицам и новым карандашам. А вообще, я просто не хотел тебя компрометировать. – он забрал цветок и кинул в урну. И с непоколебимым видом принялся заглядывать в печи, проверять систему вытяжки, электрические кабели, трубы, затворы, щитки и приборы. Задавал сухие вопросы, Эльза бурчала что-то в ответ, но он пропускал мимо ушей, – Где ключи от решёток на окнах?
– Я… где-то их видела.
– Да ну? И где? – он сложил руки на груди, – Искать будем? Или ставим на карандаш?
– Виктор, тебе сложно, просто поставить галочку?
– Нет ключей – нет галочки. Ищем.
– Не ищем. Поставь эту прокля́тую галочку!
Он откашлялся, дождался, когда официантка заберёт заказ и выйдет вон:
– Через три дня приду проверять снова, не будет ключей, проверку не пройдёте. Ясно? – он пробежал по полу глазами и вдруг нахмурился, – Люк. Люк прямо под рабочим местом повара. Как так?
– Здесь раньше был сквозной проезд на параллельную улицу, и только потом возвели здание. Вот люк и остался в таком неудобном месте.
– Не перенесли? – нахмурился он, – Это нарушение.
– Виктор, ну ты прямо непроходимый зануда. Куда я сейчас дену этот чёртов люк?
Но мужчина уже сел на корточки и провёл пальцем по замочной скважине:
– Я тебе его в проект занести могу в порядке исключения. – он постучал по медной крышке, – Только если найдёте ключи от решёток и вот от него. И чтобы по правилам, Эльза! – он обернулся и прибавил тихо, – Луиза, я хочу, чтобы это прошло по нормам. Официально. Но ключи должны быть закреплены на стене под стекло. Иначе эта кухня через три дня будет опечатана.
– У тебя жандармов нет. – закатила глаза девушка, сложив руки на груди в явном недовольстве.
И он поднял на неё глаза:
– Я тебя предупредил.
– Ой страшно-страшно.
– Думаешь, я тебе это с рук спущу? – ухмыльнулся он, – Ничего подобного. Я не Гарсив, который поведётся на вот это… – он сделал жест пальцами, эмитирующее похлопывание ресниц, – Увы.
– Правда, что ли? – сладко улыбнулась Эль и сделала шаг ближе, медленно подняла на него газа и приоткрыла губы, – А мне, кажется, что ты тоже мужчина. – её пальчики коснулись груди Виктора, пробежали по пуговицам, обвели знаки отличия. Эльза смотрела с интересом и даже восхищением, – А форма и правда тебе к лицу…
О как же его сердце заколотилось навстречу прикосновению Эльзы. И самое ужасное, что она чётко это ощущала, видела в какой ступор ввела своего давнего знакомого.
– Ты на всех мужчинах свои чары проверяешь?
– Одним больше, одним меньше… – она пожала плечами и хитро улыбнулась.
Реакции его тела выдали себя сами, его расширившиеся зрачки и даже замерившее дыхание, которое спустя секунду выдало рваные ритмы. Он накрыл её ладонь своей, мягко сжал, но в этот же миг убрал, обрывая мосты:
– Ты всё-таки невероятная актриса, Эли, и да, как ты верно заметила – я мужчина. А ты красивая женщина. – его голос звучал хрипло, с придыханием, – Но и ты не единственная в мире, знаешь ли. – она зло стрельнула глазами, зато бросила затею соблазнения, – Мы говорим о безопасности твоего персонала. Будь любезна предоставить все комплекты ключей через три дня. У тебя чудесное кафе и не хотелось бы рушить твою мечту из-за таких мелочей. – он сделал шаг назад, – Не глупи. Ключи – это просто.
***
Совсем с другим настроем он зашёл к Эльзе, а покидал ресторан потерянный, будто одно прикосновение высосало все его силы. Снова этот привкус горечи, неразделённых чувств и несбыточных надежд травили кровь, кружили голову и разрывали душу.
Виктор зашёл в кабинет, скинул мундир и едва дожил до окончания рабочего дня. Даже и забыл, что с завтрака ничего не ел, да и не хотелось. Дома тоска наверняка бы настигла с пущим рвением, поэтому ноги привели в не самый благополучный район города, в котором он, к слову, бывал часто.
– Здравствуйте, дамы. – мило улыбнулся он, заглядывая в публичный дом с чёрного входа.
– Неужели это Виктор Тефлисс! – кукольная девушка в холе завизжала и смешно запрыгала, – Тина! Тина, Виктор Тефлисс! Девочки! – вечернее время оживило заведение, но гостей ещё не было. Неустанные работницы своего ремесла ленно наводили марафет – броский, вызывающий, но Виктор не слишком обращал на это внимание.
Девушки повыскакивали из комнат на раздачу конфиската, которым их любезно снабжал Виктор:
– Вам здесь книг не перечитать. А Тина где?
И вот из-за угла показалась рыжая голова и лисий прищур. Тина двигалась медленно, по-звериному, внимательно наблюдая, как и сколько времени её любимец выделяет коллегам. И ничего не говорила, как и Виктор. Наконец, он пожал плечами и изрёк:
– А для тебя нечто особенное. – он знал, что после этих слов вся спесь слетит с рыжей девушки.
Она с трудом вздохнула и натянуто улыбнулась:
– Девочки, у меня особый заказ для начальника третьего отделения! Не беспокоить! – её ловкие пальчики подцепили отвороты его плаща и потянули за собой в приватную комнату под недовольство подруг.
Они оказались вдвоём в тусклом свете свечей, в запахе сандала. Тина легонько толкнула Виктора на тахту и подцепила из его рук бесценный конверт, на пути борясь с сургучом.
– Мне нужно алиби, Тина. Императору наскучила моя репутация, компромата ему подавай.
– Легко! Сделаем из тебя любителя незрелых девочек!
– Ни за что на свете! – нахмурился он в ответ.
– Мужеложцем?
– А есть варианты более традиционные? Я ведь в мужском коллективе работаю, нельзя мне терять доверие подчинённых.
– Есть. – Тина нехотя отвлеклась от конверта, – Как тебе оргии? Подчинение, плётки с цепями?
– Час от часу не легче. – пожал плечами, – Пожалуй, это самое безобидное. Давай так, чтобы поверили.
– Хорошо, милый, это без проблем. Сэмитируем, что ты изнасиловал и побил парочку наших девочек. – она смерила его оценивающим взглядом.
– Да уж… это понравится элите Энгхерлема.
Рыжая красавица звонко рассмеялась:
– Ох, как же они тебя ненавидят, милый! И за что? Ты же чудо, лучший из чиновников, которых я когда-либо знала! Людей уважаешь, закон чтишь, женат на службе!
Поморщился:
– С дворянством и вельможами у меня всегда туго было. Так уж вышло, переживу. – он потёр бороду, – Тина, мне вот что покоя не даёт… опять!
– Фредор Гарсив? Он вроде не преступник. – она настороженно прищурилась, – Кстати. Мне здесь один мой постоянный клиент сболтнул, что Гарсив выкупает предметы искусства для своей коллекции. И всё чаще… – она задумалась, подбирая слова, – Знаешь, такие массивные перстни с огромными камнями.
– Любопытно!
Виктор свёл брови и кивнул:
– Капризы богатых людей… – но в голове сложилась другая мысль.
– Ещё он выкупает здание на центральной улице рядом с банком.
– Бывшая центральная жандармерия? Горелый остов!
– Да, верно, его.
– Интересно… как же он получил разрешение на покупку муниципального здания.
– Ещё, видимо, не получил, раз сделка не состоялась.
– Проверю.
– И теперь ищет партнёра для нового проекта.
– И какого же?
– Мужской клуб.
Эта безобидная новость напрягла Виктора:
– Мужской клуб. Мне нужны имена предполагаемых членов и потенциальных партнёров. Ты сможешь в этом помочь?
Тина надула губки и вздохнула:
– Имена членов – это точно ко мне. А ты – сухарь, одни задания раздаёшь, как в своём отделении.
Но он перехватил её руки и принялся их целовать:
– Тина. От одной тебя пользы больше, чем от дюжины агентов. Я же ценю тебя, глупенькая. И берегу всех вас. Вы недооценённая сила, и я не про ваши вынужденные забавы с мужчинами, а про то, что сидит у вас внутри. Вы такие талантливые, жаль, что это в тени.
Улыбнулся, взял из её рук конверт и уверенно надломил сургуч:
– Дочь тебе рисунок прислала, не задерживай ответ, Тина.
Внутри конверта таился сложенный вдвое листок с неровными буквами «мама», а там нарисовано нечто между морским чудищем и рыжей феей.
Тина вскочила на ноги, тотчас же позабыв обо всём, прижав ладонь ко рту, она пищала и лила слёзы счастья, кружилась, пела, хохотала:
– Как она, Виктор?
– Хорошо. Всё с ней очень хорошо, Тина. Она помнит тебя, ждёт. – он по-доброму улыбнулся и поймал девушку за руку, – Тина, ради дочери бросай, этот город.
Тина выдохнула и прижала к сердцу трогательный рисунок:
– Спасибо, что ты есть. Спасибо, что не бросил. Виктор, если б не ты… у меня бы её не было. – она тоскливо посмотрела в его спину, подошла ближе и обняла, утыкаясь лбом в плечо, – По кому ты там опять вздыхаешь?
И он от боли закрыл глаза, выдавая свои душевные слабости:
– Старые раны, Тин, не ковыряй.
Та ещё сильнее нахмурилась и выдохнула:
– Переживаю за тебя, дурак. – заканчивая нелёгкую беседу, она высунулась за дверь и позвала, – Жюли, бегом сюда с инструментами! Приведи в порядок Виктора, такой оборванец он от нас не уйдёт! – и нежно чмокнула его в лоб.
И через пару минут Виктор утопал в ласковых женских руках с довольной улыбкой. Девушки устроили ему настоящий рай – и подросшую бороду оформили, и волосы, каждую волосинку вымеряя с такой заботой, что он буквально растаял.
– Порой на бродягу похож. Похудел. – протянула Тина задумчиво.
– Кстати о бродягах. – вдруг вспомнилось ему, – Про нового городского бродягу узнала?
– Этот милый старичок Хил? – она пожала плечами, – Он правда убогий вдоль и поперёк. Нет у него никакого скандального прошлого за плечами, одна беда. – напомаженные губки поникли уголками в искренней грусти, – Дело давнее: он из тех образованных техномагов, что осваивали степи, фермер какой-то учёной программы или что там было от умников-профессоров… – она нахмурилась, вспоминая детали, – Супруга его роды не пережила, остался с дочкой.
– Была подобная программа, но давно… Утёс её курировал.
– Этого я не знаю.
– То есть… чуть больше двадцати лет назад… – Виктор нервно вскочил с пуфа и принялся расхаживать по комнате, – И сколько дочке?
– Без понятия. Знаю, что программу забросили после восстания цыган. А когда цыган погнали от столицы в край империи, то они добрались и до Хила, в парах сметая его селение. Начался сильный пожар, в котором он дочку-то и потерял. Сгорела.
– Ты умница! – подлетел он мигом и поцеловав щёку, – Агенты сковырнуть информацию не смогли, а ты… как?
– Старичок ночами по городу шатается, затащили его к нам девочки, вот и разболтали. Они иногда очень даже соображает, но душевнобольной он по-настоящему. Надо полагать: дочь на глазах сгорела спичкой – ужас! Жалко. – она тяжело вздохнула, – Цыгане сущие звери.
– Нет, Тин. Звери – все люди в равной степени. – обречённо вздохнул Виктор, надел шляпу и пошёл на выход, – Спасибо за информацию и стрижку!
* * *
А шестью годами ранее…
– Виктор, ну зачем так преувеличивать? Со мной всё в порядке! – немолодая женщина отбивалась от заботы любимого внука – бледного от испуга, который всё никак не проходил, – Вот узнают твои родители, что ты из-за меня забросил учёбу, и нам несдобровать.
– Бабуль, ну какая учёба? Ты у меня одна!
Даже странно было, что эта породистая красивая женщина приходилась такому взрослому парню бабушкой. Мистресс Тефлисс прекрасно выглядела для своих шестидесяти двух лет. Морщинки – только от улыбчивых глаз, а стать такая, что не каждая гимназистка похвастается. Невероятной красоты женщина старела изысканно, благородно. Виктор вился вокруг неё, не давал и шага сделать без помощи, всё бегал по хозяйству, пылинки сдувал.
– Сядь! – рыкнула она на него и постучала по столу легонько, – Вик, не мельтеши и поговори со мной.
– Да, ба. – кивнул он послушно и приземлился прямо на ковёр рядом креслом бабушки, – О чём поговорить хочешь?
– Что у тебя нового? – она погладила его волосы привычным движением, – Такой взрослый стал… неужели эта голова когда-то в ладонь помещалась? – он зажмурился от удовольствия.
– Что у меня нового… – задумался он, – Представляешь, ректор Крафт у нас теперь «навигацию» ведёт.
– Вот это да! – криво усмехнулась она, – С чего вдруг? Пижон и самодур.
– Ба, ну он же легенда… талантливый, разве будешь спорить?
– Талантливый, – согласилась она, – Но очень уж скользкий тип.
– Расскажешь про него?
– Говорить о людях плохое, родной, это моветон. Давай лучше скажу так: Крафт бледная тень своего первого наставника. Вот тот – легенда. А этот чисто по наработкам того гения прошёлся и лавры собрал, да императору где нужно… – она осеклась, – Ну в общем скользкий тип.
– Он сказал нам, что… волей можно переломить изначальный Путь. Судьбу то есть… – он нахмурился, – Бравада? Ты когда-то что-то подобное тоже говорила.
Знал он такие паузы: Фелис Тефлисс подбирала слова, соединяя их с тонкой нитью долгих воспоминаний. Опыт у неё был тяжёлый, как у звезды балета империи. Фелисе Тефлисс принадлежала целая эпоха танца, миллионы поклонников по всему миру и бремя искусства, в котором много жестокости. Она несла себя по жизни высоко и благородно, потому пришлось уйти красиво, но очень тяжело для своей тонкой души.
– Виктор, милый, сложные темы ты затронул, не для отставной балерины.
– Брось, меня ты этим не проймёшь: я знаю, что не одними батманами твоя голова жила. – усмехнулся внук и погладил тонкие пальцы, – Ты свидетель всех самых горячих событий эпохи: восстания, возрождения империи…
Фелис грустно улыбнулась:
– И всего, что было до. Восстание не сучилось внезапно, оно зрело. – и вдруг она словно потускнела, углубляясь в картины прошлого, – Крафт в определенной степени прав. Человек….
– Многомерное существо – помню.
– Тебе в Утёсе теперь этого никто не расскажет. Но так и есть. Другое дело, что ломать Судьбу – это соваться в шестой план, а это ужас как сложно, сам понимаешь: представь, дорогой, удерживать контроль постоянно, даже во сне! Кто такое выдержит?
Виктор хмыкнул: и правда, кто? Никто. Это слишком…
– Ректор говорил так, будто он сам это делает.
– Ректор твой – самодур, я же говорю.
– Но не его наставник? – он вздёрнул брови и поймал хмурый взгляд.
– Смышлёный, что с тобой поделаешь. Верно, Виктор, был тогда ректором Утёса совсем другой человек, о котором не слишком-то и много говорят.
– Почему?
– От рук отбился. – уклончиво сказала женщина, – Так вот он обо всём этом знал намного лучше Крафта. Одарённый Зоркий.
– Тоже Зоркий?
– О да. – недобро хмыкнув, он снова задумалась, чтобы размыто продолжить мгновением после, – Но я тебе наверняка не скажу какой он Путь выстроил, а может это было его судьбой изначально. Но поверь, человек был выдающийся.
– Уж не он ли Эйдан Вортигер? – с сомнением припомнил молодой человек из курса истории академии, – Серьёзно? Невзрачный же тип! О нем сплошная скучная каша.
– Или кто-то хочет, чтобы так оно выглядело. – многозначительно посмотрела на Виктора бабушка и устало потёрла виски, – Сложное время было, мальчик мой… сложные люди, сложные решения и столько поломанных судеб…
– Ба, тебе нехорошо?
– Устала, милый. Можно посплю? А ты мне почитай.
Вопросов оставалось слишком много, но мучать ими любимую бабушку Виктор не хотел. Утренний покой разрушили бесцеремонные родители, которые буквально вломились в апартаменты мистресс Тефлисс:
– Что вы себе позволяете? – завопила мать Виктора, – Поощрять прогулы! Нонсенс!
– Это вы себе что позволяете? – достойно парировала Фелис, набрав столько стали в голове, что не всякий человек потянет. Хотя конечно контраст с её статной фигурой ошеломлял, – Вламываетесь, как беспризорники!
Подействовало: родители Виктора поутихли, да и вид их стал больно напоминать нашкодивших детей.
– Однако, – старший Дарм всё же попытался воспротивиться гнёту своей недомогающей матери, – Выглядите вы, маменька, в добром здравии. Почему же этот бездельник торчит у вас вторые сутки?
– Виктор лучший на курсе и пара дней пропуска ничего с его учёбой не сотворят. Я напишу ректору.
– Разумеется! – отец Виктора скорчил неподобающую аристократу мину и брезгливо бросил на комок перчатки,– Какую репутацию вы ему сделаете, если танцовщица будет раздавать записки преподавателям лучшего в империи….
– Пошёл вон. – сталь зазвенела в голове Фелис оглушающе, – Пошёл, я сказала!
– Отец! – Виктор бросился выводить отца в холл, – Она пережила удар, ну зачем ты так?
– Притворство! Эту актрису ничто не косит! Всех своих недругов похоронила, отца моего и обеих его жён! А самой хоть бы хны.
– Перестань! – зарычал Виктор, – Тебе лучше уйти! – он знал, что бросается почти на амбразуру, но готов был грызть горло отца за любимую бабушку.
– А тебе лучше знать своё место, щенок! – презрительно прямо в лицо отгрызнулся отец, как-то недобро поправляя воротничок рубашки сына, – А я конечно же ни минуты в этом с позволенья сказать жилище не останусь! Гнусь.
– Но она же твоя мать…
– Она женщина, которая меня родила. Всего на всего. А ты мой наследник. – последнее было особенным образом выделено, вроде как одолжение и одновременно укор. – Знай. Своё. Место. – повторил он с холодом.
– Моё место сейчас здесь. С ней. За учёбу переживать не стоит.
– Надеюсь, Виктор, надеюсь! Это ты у нас Зоркий каким-то чудом, или же иронией судьбы, а мне только и остаётся – надеяться. – и вышел вон.
Виктор же набрал лёгкие воздуха и медленно выдохнул, чтобы через минуту вернутся к женщине, которая родила его отца, а потом вырастила своего внука в абсолютной любви.
– Забудь, Ба. – он поцеловал Фелис в висок. Захотелось отвлечь и первое, что пришло в голову – достал альбом с фотографиями, – Это же Кай. Он всегда такой…
– Такой. Как машина. Машина империи. – она подняла глаза за внука, – Никогда таким не будь, Виктор. Обещай. – в её молодых глазах надежда и любовь лучились сложным плетением. Поджатых в обиде губ коснулась нежная улыбка, от которой у Виктора сердце защемило. Он взял бабушкину тонкую ладонь и с трепетом сжал, вкладывая всю встречную нежность.
– Каким?
– Без души. Без совести. Служи государству, служи народу. – откашлялась, возвращая ослабевшему голосу привычные интонации. Но речь заметно оскудела после ухода отца – слишком много сил потратила на оборону. – Не власти, не деньгам и славе – это всё ловушка для души. – и снова отстранённый взгляд.
– А вдруг и я попадусь? Не устою…
– А ты стой. – прозвучал ласковый шёпот, – Виктор, и я стояла. И меня соблазняли, уговаривали, приказывали, давили. Иногда казалось, что я борюсь со стихией и смысла в этом нет. Но он появился. – она в упор смотрела на него, – Твоё рождение стало для меня подарком судьбы. К тому моменту я жила лишь выступлениями, но со сцены спускалась в пустоту и мрак. Мой брак не сложился, сына забрали с младенчества, а потом он и вовсе меня отрицал. Я любила, но потеряла и думала, что не оправлюсь. Не думала, что внуки – это настолько необъятное счастье. – она сделала паузу для самой искренней в целом свете улыбки.
– Я тебе не внук. – Виктор подавил острый порыв заплакать. Они никогда не произносили до боли очевидную вещь – Виктор другой матери, кроме Фелис, не признавал, – А ты мне не бабушка. – встал на колени перед её креслом и зарылся в её объятьях, будто ему снова пять лет, – Ты – вся моя семья, единственный мой родитель: и папа, и мама. И лучший друг.
– Тогда на правах всех этих людей я беру с тебя обещание: не будь засранцем. – отшутилась она, хотя голос дрожал.
– Так и быть, ба.
– «Ба» – вот что про меня. И ещё скажут «Она была Примой». Фотокарточки хоть давай посмотрим…
Виктор улыбнулся: он знал, чего ждёт бабушка – его фантомов. Она их обожала, это было для нее настоящим чудом, и потому он не зажимал в себе магию.
Фотокарточки оживали объёмными призраками, и Фелис едва не хлопала от восторга:
– Как давно я их не видела! Какой сильный ты стал, Вик, фантомы такой детальности – это шедевры!
– Просто кусочки прошлого… – он скромно убрал отросшую челку взмахом ладони, – Кому они нужны?
– Дурачок… мне нужны. Миру! Прошлое – недооцененное сокровище! – бабушка не стала менторски причитать, а заулыбалась ребенком и заёрзала в своём кресле, – Смотри! Вот в тот день мы ходили в… – договорить не успела, фантом закрутился, затянулся туманом, чтобы пробудиться новыми контурами.
– В цирк. – закончил фразу Виктор и вокруг проявился огромный бродячий цирк, – Последний легальный поход в цирк, да, бабуль? Через пару месяцев грянуло восстание цыган.
– Да… – улыбка стала печальной, а тонкая ручка пожилой балерины потянулось к туманному шатру, – Как чудесно тогда было! Цыганские таборы такие разные… а этот мирный, задорный, такой гостеприимный! Настоящее воплощение свободы.
Виктор плохо помнил представление в главном шатре. Ему тогда было чуть больше четырёх лет, всё запомнилось вспышками, запахами, ощущениями. И диким восторгом прошилось насквозь его детского сознания:
– Мир стал хуже без цирков.
– Не будь наивным: это случилось не внезапно. Просто есть точка невозврата на Пути. – смешливые цыганские дети продавали воздушные шары, Виктору так хотелось один, но он тогда постеснялся попросить бабушку. Но вдруг появился огромный мужчина с феерическими усами, нахмурился и…. бабушка в голос рассмеялась, – Ты тогда ужасно испугался! Затрясся, я думала, в обморок упадёшь!
А цыган широко улыбнулся, сверкая фантомными вставными зубами, протянул Виктору шар и добродушно потрепал мальчишескую шевелюру.
Повзрослевший Виктор улыбнулся в ответ той искренности и доброте верзилы. Да и все ощущения прошлого обнажились лишь приятными нотами.
Дарм замотал головой, сменяя воспоминание другим. Долгий вечер призраков из прошлого, которые пришли и принесли счастье в дом отставной балерины.
Она с улыбкой пила липовый чай и смотрела на свою жизнь, держа любимого человека за руку. Украдкой плакала, а Виктор всё равно видел эти сантименты и урча котом зацеловывать её морщинистые щёки:
– Не хнычь, бабуль. Ты что такая сентиментальная?
– От счастья, родной. – шептала она и сжимала ладонь.
Скрип старого граммофона затих. Старая книга воспоминаний мягко закрылась в руках Виктора.
– Хороший вечер… – прошептал он, повернулся к Фелис – наверно заснула? – Ба? Бабуль… – странно она спала. Лицо распрямилось, только тень улыбки осталась.
Сердце екнуло и заболело.
– Ба…
Но она больше не просыпалась.
Глава 6. По следам цыган
Столичная шумиха вошла в привычку. Бесконечные сценарии празднеств, демонстраций, гуляний и ярмарок лично Виктору приелись настолько, что он и не замечал их, хотя приходилось блюсти порядок, наблюдать за некоторыми особенно неблагополучными кадрами.
На всё лето система обеспечения безопасности империи перевернулась с ног на голову, обязанности были размыты и кочевали от отделения к отделению. Не покидало ощущение, что это не от бардака, а скорее ради прикрытия. Виктор всё садился свести все детали в одну картину, но что-то мешало.
Срочный выезд обозначился внезапно в сумерки. Инструкции предполагались чрезвычайные: особая чёрная форма для захватов особо важных преступников, максимальное неразглашение на уровне государственной тайны. Виктор взял лишь двоих самых верных и профессиональных подчинённых, снял их с других заданий, вывез на дело:
– Цыгане. – известил лучший из агентов по фамилии Энтрюс – самородок в области слежки, – Очень осторожные судя по поведению. Группировка.
– Какова их цель? Осторожные и организованные обычно в столицу не лезут, а бегут из неё.
– Неясно, ваше высокородие. Переписку сожгли, но по восстановленным обрывкам можно предположить, что цель не абстрактна и находится в самом сердце столицы. – он пожал плечами, – Вы простите, ваше высокородие. Всё, что у меня было – это след чернил на пепле, который почти сразу рассыпался. Виноват.
– Это уже зацепка. – он протянул раскрытую ладонь, агент вынул из-за пазухи платок, в котором хранился пепел.
Виктор накрыл платок ладонью и сощурился, извлекая фантом. Он редко демонстрировал свой дар при подчинённых, людям это было в диковинку. Они порой благоговейно шептались за спиной о талантах своего начальника, и только. Это и породило версии о том, что Виктор бастард некоего знатного дворянина, ведь Зоркость передавалась по наследству и редко встречалась среди обычных людей, а если и мелькала, то выходила на косвенную принадлежность к аристократии.