Смертельная прогулка
– В чем же, интересно?
Я попытался принять заговорщицкое выражение и сказал:
– Мадам хочет завербовать меня, сделать шпионом, чтобы я сообщал ей о наших ноу-хау в области продвижения русской культуры.
– Нет уж, дудки! Ничего у нее не выйдет, – двусмысленно произнесла жена. – Лучше я буду рожать в нашем городе.
– Ты настоящая патриотка! – похвалил я Лиду, мы стукнулись бокалами и отпили по глотку. Одновременно глазами я пробегал по гостям, выискивая своего начальника. Людей было не столь много, чтобы мой крупногабаритный шеф смог раствориться в толпе без следа. Значит, он не пришел, что меня немного удивило, потому что мне он ничего не сказал. А посетить Альянс ему сам Бог велел. Только я так подумал, как увидел Отличника, целеустремленно направляющегося к барной стойке. Вот теперь все в порядке. Дементий Григорьевич, по случаю торжества, одетый в модный серый костюм и голубую рубашку с небрежно повязанным кумачово-красным галстуком, выглядел очень импозантно. Проигнорировав официанта, он взял у бармена стакан с щедро налитым содержимым, по цвету сильно смахивающим на виски, осмотрелся вокруг и безошибочно определил, где мы находимся. Он отсалютовал нам стаканом, но тут его кто-то отвлек, и к нам шеф больше не подошел.
Между тем на сцене появилось высокое начальство, и торжество началось. Первым выступила Жюстин Дефорж. Она поблагодарила собравшихся за то, что они откликнулись и пришли на празднование годовщины и предоставила слово послу Франции. Мне первый раз довелось лицезреть столь важную особу в непосредственной близи. И, должен заметить, что выглядел он прозаически: без мундира и регалий, в обычном костюме, чем-то похожий на профессора. Он кратко (и на том спасибо) охарактеризовал, во-первых, значение своей страны в деле совершенствования мирового порядка и, во-вторых, вклад в мировую культуру, если и преувеличив, то совсем чуть-чуть. В-третьих, посол коснулся той важной роли, которую играет в вышеозначенных процессах Альянс Франсез. Завершив десятиминутную речь, встреченную сдержанными овациями присутствующих, посол передал трибуну директору Альянса господину Рено, однофамильцу известного актера. Тот уже более многословно осветил пятнадцатилетний тернистый путь организации в деле просвещения народов Африки, подробно остановившись на наиболее позитивных достижениях. Чтобы не дремать, я в присущей мне ироничной манере пересказывал Лиде основные моменты этой эпохальной речи. Следующим выступал министр культуры (!). Это был моложавый, крепкий, свирепого вида африканец, не слишком уютно чувствующий себя в гражданской одежде. И немудрено! Пришедший к власти несколько лет назад президент, бывший генерал, сформировал правительство из преданных ему старших офицеров. Вот и министр культуры до выборов командовал танковым полком. По окончании его по-солдатски короткого выступления, гости, предчувствуя конец официоза, разразились необычайно бурными аплодисментами, принятыми им на свой счет. И министр радостно разразился малопонятным лозунгом на су-су (язык межэтнического общения народов Западной и Центральной Африки). Вышло грозно и для большинства непонятно. Жюстин тут же выправила ситуацию, поблагодарив всех присутствующих за внимание, и предложила подойти к столам, дабы насладиться фуршетом.
– Видишь, – сказал я Лиде. – Не прошло и тридцати минут, как все закончилось. Вот это скорость! У нас бы часа два токовали. Ты как? Готова к фуршету или отправимся восвояси?
– Давай побудем еще немного. Чувствую я себя хорошо, усталости нет. Почему бы нам не насладиться изысками французской кухни в сочетании со столь же изысканным общением?
– О, как ты язвительна на голодный желудок, жена моя!
Я подал руку супруге, и мы чинно проследовали туда, где более быстрые уже дефилировали вокруг столов, уставленных всяческими закусками. Впрочем, места хватало всем, толкаться не пришлось. Мы, не спеша, пробовали деликатесы, которые оказались очень неплохи. А я еще побаловал себя красным вином отменного вкуса, когда кто-то взял меня сзади за локоть. Так бесцеремонно мог вести себя только Колюня Бекешев, наш вице-консул – обладатель баскетбольного роста и густой каштановой шевелюры. Он происходил, как утверждала молва, из семьи потомственных дипломатов, и потому считался у нас мажором, которому многое позволено. Уж не знаю, мы с Колюней были одногодками, и мне он казался вполне вменяемым. Конечно, был не дурак выпить и поволочиться за противоположным полом, так это в дипломатической среде чем-то исключительным не является. Колюней, а не Николаем Ивановичем он был уже во второй командировке. Мне рассказывали, хотя это и звучит как анекдот, что, представляясь послу по первому месту службы, он так и сказал:
– Николай Иванович Бекешев, но можно просто Колюня.
Сейчас Колюня, судя по покрасневшему лицу, уже был под градусом, хотя времени с начала фуршета прошло всего ничего. Скорее всего, вмазал еще до начала. По-моему, он вообще не просыхал с того времени, как получил ранг третьего секретаря, а случилось это знаменательное событие еще месяц назад. Когда мы подходили к нашим дипломатам, Бекишева там еще не было.
– Привет россотрудникам! – поприветствовал меня Колюня.
– Привет надежде российской дипломатии! Что тебе надо?
– Слушай, Сидоров, в консульском для тебя лежит пакет из Москвы, с последней диппочтой пришел.
– Лично для меня? – уточнил я.
– Для твоего агентства. Какая разница-то?
– А такая, что мой шеф живет на территории посольства, ему будет легче заскочить к вам в консульский. Уяснил? Обратись к нему.
– И то правда! – Колюня отсалютовал мне стаканом с виски, судя по цвету, едва приправленным колой. – Хотя… постой-ка, брат мусью! (Из всех русских и иностранных поэтов он уважал одного Лермонтова и постоянно его цитировал). Я звонил ему и получил разъяснение отдать тебе. Что? Трудно заехать? Да?
– Я завтра с утра везу жену в аэропорт, только после. Лады?
– Лады. Так ты, Лида, уезжаешь? – тут вице-консул повернулся к жене. Та изобразила радость, но неубедительно.
– Счастливой тебе дороги! И можешь не волноваться, твой муж будет под моим личным присмотром.
– Не буду, теперь не буду, – кротко отвечала пай-девочка Лида. Она не слишком жаловала Колюню, хотя первое время после нашего приезда он рассыпался перед ней мелким бесом, а когда понял, что все зря, отвалил. С тех пор между ними были ровные недружественные отношения, все же позволявшие нам приятельствовать. Раскланявшись, Бекешев удалился с нашего горизонта, но его громкий голос еще долго доносился с другого конца стола.
– А не пора ли нам со двора? – спросила Лида. – Я наелась и напилась.
– Тогда в путь! – резюмировал я. И, поддерживая жену под локоток, повел ее к выходу. Я подумал, что мы сможем скрыться незаметно. Шеф, спиной к нам, что-то втолковывал на английском японскому дипломату, наверное, отчитывал его за Курилы. На сцене появились музыканты, зазвучали первые аккорды, и народ дружно повернулся в их сторону. Мы было прошмыгнули, но не тут-то было, навстречу нам торопилась вездесущая мадам Дефорж. Ее сопровождала высокая красивая африканка с аккуратно уложенными, выпрямленными с помощью химии волосами, с короткой стрижкой каре. Даже на расстоянии она источала какой-то странный, но, несомненно, приятный аромат.
– Уже уходите, молодые люди? – по голосу казалось, что Жюстин искренне расстроена этим прискорбным обстоятельством.
– Да, мы очень сожалеем, однако нам пора домой, – сказал я. – Позвольте сказать огромное спасибо за вечер. Он – великолепен.
– Было просто замечательно, – поддакнула Лида.
– О, никаких проблем! Я рада, что вам понравилось. До свидания, Валентин! Доброй дороги, Лидия! И помните, деточка, если будет нужда, звоните мне, звоните без сомнения. До свидания!
– Манифик, манифик, – передразнила меня Лида. – Какой ты приторно сладкий с ней. А от ее спутницы пахло жутко дорогими духами.
– Серьезно?
– А то ты не унюхал. Тысячу евро стоят не меньше. Выпендрежница.
– Да, – согласился я. – Зажиточно стали жить африканцы в лице своих отдельных представителей.
3.Мой шеф
– Как же уезжать не хочется! – воскликнула Лида, выходя из автомобиля на стоянке аэропорта. – И заметь, Валь, вот сейчас и погода нормальная, и воздух свежий. Нет, ты как хочешь, а я буду вспоминать Африку с ностальгией.
И верно, ночью прошел ливень, с утра кучевые облака затянули небо, температура упала градусов на пять от обычной, благодать, да и только.
– Такой мне Африка тоже нравится, – с кряхтением произнес я, выгружая из багажника чемоданы.
– И от этой благодати ты отправляешь меня домой, – укорила Лида.
– Ты так говоришь, словно это моя личная прихоть! Так сложились обстоятельства.
– Обстоятельства, – передразнила Лида. – Ты-то к этим обстоятельствам имеешь непосредственное отношение, так что лучше не оправдывайся.
Удар, как говорится, ниже пояса. Я в общем-то и не собирался оправдываться. Все сто раз уже было обговорено. Нет, положительно, от беременности у моей жены стал портиться характер. Все не так. А уезжала бы в жару, ныла бы, какое здесь пекло, а я опять же был бы виноват.
Вместо оправданий я стал вяло торговаться с носильщиком, подбежавшим с тележкой. Чуть поодаль маячили и другие, просто этот оказался быстрее. В здешнем аэропорту бесхозных тележек нет в принципе. К каждой прилагается носильщик, это его заработок. Торговля здесь тоже имеет свои особенности. Нужно знать, каков нижний предел цены, и не предлагать меньшую сумму, и тем более на ней настаивать. Потому что в таком случае носильщик якобы согласится, попросит вас подождать, уйдет и больше не вернется. Подойдет другой, и все начнется по новой, но за меньшую цену никто вас не повезет, лишь потеряете время. Если пассажиров много, тогда цена вырастет, но ниже установленного носильщиками предела никогда не опустится. Зная все это, я особо не торговался. Носильщик запросил семь долларов, в итоге согласился на пять, погрузил чемоданы на тележку и бодро побежал в здание аэропорта, а мы уже следом. Лида сдала багаж, и так как до посадки оставалось немного времени, мы решили выпить кофе в баре. Все серьезные и несерьезные разговоры были переговорены, шутки отшучены, а слезы выплаканы. Я держал Лиду за руку, смотрел в ее грустные зеленые глаза и думал про то, как мы меняемся с возрастом. Я не про внешние изменения, а про внутреннее состояние. Лет пять назад я бы кинул коту под хвост все резоны и уехал бы вместе с Лидой. Теперь нет, меня останавливает долг перед женой и будущим ребенком. Надо обеспечить им пусть даже просто нормальное существование, а без денег этого не получится. И уезжать, прервав контракт, мне никак нельзя. Да и что дома? Снова в школу? Там на себя одного с трудом заработаешь, а на семью – вряд ли. Я видел, моя женушка крепится, чтобы не пустить слезу, хотя она у меня далеко не плакса. И переживали мы события пострашней, чем отъезд. Намного. Познакомились мы в детском оздоровительном лагере, где работали воспитателями. Там я ввязался в совсем не детскую историю, грозившую возможной потерей жизни, и с трудом выпутался из нее благополучно.
А Лида была всему свидетелем, ее те события затронули по касательной.
– Ну, что? – сказала Лида, когда объявили посадку. – Держись и не скучай! Звони почаще. Договорились?
– Безоговорочно! Ты же меня знаешь, я не пропаду и не потеряюсь. Лучше не обо мне беспокойся, а о собственном здоровье, за ним следи. Питание, отдых, фильмы смотри, книги читай!
– Список напиши и перешли, – засмеялась Лида. У стойки мы обнялись, целомудренно поцеловались, и жена пошла на посадку. У дверей она обернулась и помахала мне рукой. Когда самолет Эйр Франс оторвался от взлетной полосы и стал быстро уменьшаться в размерах, я допил третью чашку кофе и покинул аэропорт.
На душе у меня было немного тоскливо и одиноко, как-никак, после ее отлета, Лида, естественно, занимала все мои мысли, пока я ехал из аэропорта в город. Жена в свое время окончила институт культуры, театральный факультет. Преподавала в школе искусств актерское мастерство. В общем, натура творческая и привыкшая к обожанию, но с характером цельным и твердым. Я влюбился в нее сразу и всерьез, о чем до сих пор ни разу не пожалел.
По пути из аэропорта я заглянул в посольство и захватил пакет, о котором толковал вчера Колюня. Сам он выглядел, как можно было догадаться, помятым, с нездоровым цветом лица. Алкогольный же аромат нельзя было отбить даже большим количеством жевательных резинок, запихнутых им в рот. Он вышел меня проводить, и мы покурили в сторонке возле посольского гаража.
– Доктор зовет завтра на вечеруху, – сказал Колюня. – Ты теперь у нас холостой. Придешь?
– Меня никто не приглашал.
– Да ладно, я тебя приглашаю. Сергей Сергеевич так и сказал: «Увидишь Сидорова, зови». Так, что?
– Хорошо, если ничего не случится.
– Да, что у нас тут может случиться? Здесь, кроме переворотов, вообще ничего не случается.
– Типун тебе на язык.
К нашему центру я подъехал к одиннадцати часам. Днем ворота у нас открыты, и я сразу проехал во двор, поставил форд в гараж и направился к центральному входу. Обычным днем у нас не то, чтобы многолюдно, но люди всегда есть. Я прошел в холл мимо отсалютовавшего мне охранника, кивнул секретарю Элле и, чтобы не надоедать шефу, передал ей пакет для вручения в его собственные руки. А сам уединился в своем кабинете, сел за стол и включил ноутбук, чтобы заняться наконец делом. Но долго поработать мне не пришлось, минут через двадцать зазвонил внутренний телефон. Я снял трубку.
– Валентин, зайди ко мне, – сказала мне трубка голосом начальника.
Дементий Григорьевич Отличник, руководитель нашего центра, был представительным, даже я бы сказал, вальяжным мужчиной немного за пятьдесят. Не говоря уже о редкой и запоминающейся фамилии, мой шеф был интересен и другими своими качествами. Его отличал всегда тщательно выбритый подбородок и постоянный легкий спиртовой аромат. Помните? «Офицер должен быть чисто выбрит и слегка пьян». Это точно про него. Всем другим видам одежды он предпочитал рубашки поло навыпуск и льняные брюки свободного покроя, которых он имел четыре штуки, причем разных цветов, и носил по неделе каждые. Поэтому среди сотрудников вошло в моду называть недели по цвету его брюк: белая, серая, зеленая и оранжевая. Замечу, что порядок ношения он на моей памяти никогда не менял. Эта неделя была зеленой.
Прошлое господина Отличника представлялось мне несколько туманным. По его собственным словам, начинал шеф с военного института министерства обороны СССР и далее служил там, куда посылала Родина. Чаще всего она посылала его в страны Юго-Восточной Азии, если судить по тому, как хорошо Отличник знал тамошнюю национальную кухню и тамошние языки. Выправка у Дементия Григорьевича была отменная, манеры весьма обходительные, английский он знал превосходно, а вот французский значительно хуже, но я об этом уже говорил. Зато он мог изъясняться еще минимум на пяти восточных языках.
В Россотрудничество Отличник пришел на этапе его создания и какое-то время трудился в головном управлении, а потом отправился открывать здесь представительство. В стране он жил уже три года и имел ранг первого секретаря первого класса. Чин для его возраста не слишком высокий, из чего можно сделать вывод, что мой шеф действительно какое-то время носил военный мундир. Слухов о нем ходило много, одни считали его бывшим военным разведчиком, другие – сотрудником Комитета Глубокого Бурения, ушедшего оттуда после распада Союза.
Постучав для блезира, я открыл дверь начальственного кабинета и вошел.
– Проходи и садись! – сказал мне шеф, и продолжил что-то писать. По какому-то заведенному среди наших чиновников общему правилу, Дементий Григорьевич в момент моего прихода всегда оказывался занят, хотя и вызывал меня сам. Так вот, оторваться от своих дел сразу – граничило для него с тяжелым государственным преступлением. Поэтому я еще минут пять созерцал интерьер кабинета, прежде чем Отличник поднял на меня свой величественный взор.
В центре, ближе к задней стене, стоял массивный стол красного дерева, за которым прямо под портретом президента Медведева восседал сам Отличник. Другой стол, тоже красного дерева, но более узкий и длинный, стоял перпендикулярно первому. Вот за него я и присел, повинуясь начальственному слову. Справа от меня вся стена была из стекла, и темно-коричневые деревянные жалюзи прикрывали кабинет от солнечных лучей. Слева стоял диван, дитя нетрезвой мысли местных мебельщиков. Резные, всячески изукрашенные деревянные части соседствовали с выделанными кожей изображениями представителей местной фауны, но понять, какому именно виду принадлежала кожа дивана, не представлялось возможным. Диван же был интересен своим новаторским подходом к главной своей функции: взрослому человеку сидеть на нем было просто невозможно, на узком сидении мог с комфортом расположиться лишь некрупный шестилетний ребенок. Тем не менее, как утверждала молва, на этом диванчике умудрялись не только сидеть. До того, как Отличник обратил на меня внимание, я успел в мельчайших подробностях представить себе картины различного использования дивана, помимо его прямого назначения.
– Проводил Лиду? – между тем спросил тот участливо.
– Да, все хорошо, улетела, – ответил я и поблагодарил за заботу.
– Ну, и слава Богу! Вы правильно все решили. Лиде, безусловно, лучше будет дома. А то, не дай бог, какое осложнение, а медицина тут… – произнес он очередную банальность и, не договорив, замолчал. Я закивал, соглашаясь. Помолчали с минуту. Шеф уставился мне в грудь, я же смотрел на его стол.
– Я, Валентин Александрович, работку тебе нашел не пыльную, – всколыхнулся Отличник, решив, что пора переходить к атаке, и гипнотизируя меня взглядом. Мне лишь оставалось выразить умеренную радость по этому поводу.
– Надеюсь, интересную?
– Ты знаешь, что на юго-западе страны собираются открыть наш филиал? – осведомился он.
Я, естественно, не знал и скрывать это не счел нужным.
– Филиал? В Силхве? – недоверчиво переспросил я.
Силхва – небольшой городок у самой границы. Там находились рудники по добыче золота и алмазов. В местных криминальных новостях редко обходилось без его упоминания.
– Ну, не совсем филиал, – слегка отыграл назад шеф. – Скажем так: откроется небольшой центр русско-африканской дружбы. Там тоже есть наши соотечественники, они и будут в нем работать.
– Чем же там будут заниматься? – поинтересовался я. – Тоже алмазы тырить?
– Как чем? – игнорируя мою иронию, переспросил Отличник. – Тем же, чем занимаемся мы с тобой. Будут распространять русскую культуру, учить язык. И там тоже есть молодые африканцы, которые хотели бы поехать в нашу страну учиться. Оказывать помощь нашим соотечественникам, наконец.
– А их там много? – задал я вопрос из простой вежливости. Честно говоря, мне до лампочки было и количество тамошних соотечественников, и их проблемы на юго-западе. – Я считал, что россияне и совграждане живут исключительно в столице.
– Ошибаешься, наши люди есть везде. И их, поверь, достаточно, – веско произнес Отличник.
– А откуда финансирование? – не сдавался я.
– Полная инициатива местных, расходы они берут на себя, финансироваться будут через спонсорство, добровольные пожертвования. Ну, ты понимаешь. Но вот, документы, присланные из Москвы, им нужно будет привезти, слетать туда по-быстрому. Одна нога, как говорится…
– Как это? – перебил я шефа. – Расстояние до Силхвы, насколько я помню, почти четыреста километров, и к тому же, там есть места вообще без дорог. Тут и двумя ногами не обойдешься!
– На самолете, дорогой Валентин, на самолете.
– Разве там есть авиасообщение? – усомнился я.
– Небольшие самолеты летают, нерегулярно правда, но для тебя есть хорошая новость. Если самолет летит в Силхву, то обратно он отправляется на следующий день. Тебе это дает возможность не задерживаться. Ты отдашь документы, проведешь одну ночь в гостинице и назад. Фактически я предлагаю тебе легкую прогулку. Еще благодарить меня будешь за нее. Новые впечатления, новые люди. Сидишь здесь один, как сыч. А так развеешься хоть немного. Я сейчас тебя проинструктирую, что и как, адреса дам. Тут он поглядел на меня как-то оценивающе, затем бросил взгляд на часы. И уже другим, более теплым голосом скомандовал: «Запри-ка дверь!» А сам полез рукой в ящик стола.
Все ясно, для усиления моего внимания к инструктажу прилагалась бутылка. Чего? А, французский коньяк – XO. Неплохо. Закуска же была стандартная, от Отличника: коробка печенья, пробудившая во мне давние не самые приятные воспоминания.
Когда я только приехал, то был преисполнен некой восторженности, связанной с новой работой и чужой страной. Отличник же на первых порах был нам и за начальника, и за друга, и за гида. Возил, показывал, помогал, устраивал. Короче, отец родной. Вот тут-то и аукнулась мне его слабость. К концу рабочего дня он стал зазывать меня в кабинет, доставал бутылку виски или водки и вот – это вот нескончаемое печенье. И затем мы долго пили под разговор. Я не большой выпивоха, по окончании посиделок шеф, загруженный не меньше меня, но при этом находящийся в полном здравии, садился за руль и ехал в посольство, а я едва мог подняться по лестнице, находясь в сумрачном состоянии и духа, и разума. Так продолжалось несколько раз за три первых месяца, пока Лида не выставила нам обоим ультиматум, и тем спасла своего безотказного мужа от будущего цирроза печени. Отличник обладал такой способностью спаивания, которую я не встречал ранее ни у кого. У него невозможно было отказаться, так он забивал мозг своими сентенциями и рассказами. Как оказалось, я был далеко не первым невольным собутыльником шефа, он наваливался на новенького с пылом изголодавшегося по общению Робинзона Крузо. К настоящему времени я уже научился отказываться и потому посмотрел на шефа очень сурово.
– По пять капель, – обнадежил он меня, плеснув коньяку в маленькие пузатые стаканчики. – Поверь, у меня еще дел невпроворот. Чисто символически. Обещаю!
Повинуясь шефу, я отпил немного и был приятно удивлен букетом: такой коньяк грех закусывать, надо будет взять на заметку.
– Ну, слушай! – начал Дементий Григорьевич свой инструктаж звучным баритоном, образующимся у него после принятия горячительной жидкости.
По словам шефа, время от времени прикладывающегося к бутылке, все действительно выходило просто. Прилетел, передал, переночевал, улетел.
И потом, хоть развеюсь немного, подумалось мне, вспомнившему кстати, что квартира моя пуста.
– Когда мне лететь, Дементий Григорьевич?
– В понедельник. Сегодня у нас пятница. Проведешь дома уик-энд и – вперед. Билеты тебе уже заказали, командировочные получишь сегодня. А сами документы здесь, – шеф подал мне пластиковую папку. – Придешь к себе – ознакомься с материалами, чтобы быть в курсе дел.
Отличник вышел из-за стола и чуть меня приобнял, дыхнув коньячным амбре.
– И есть у меня к тебе личная маленькая просьба. Там один дружок мой тебе посылочку передаст, довези, пожалуйста, хорошо?
– Доставлю, не беспокойтесь.
– И будем на связи.
– Само собой.
Он пожал мне руку, и я почти трезвый покинул его гостеприимный кабинет.
Пообщавшись с шефом, я решил ковать железо, пока горячо. И на обратном пути зашел к бухгалтеру Люсе. Полное имя Люсьена, возраст бальзаковский, не замужем. Должности у нас были равнозначные, и командовать мной у Люсьены Дмитриевны не получалось, а хотелось очень. Вот и стала она захаживать в кабинет одинокого шефа по семь раз на день, а сама под видом охмурения Отличника, пыталась взять бразды правления центром в свои цепкие ручки. В ее планах было много чего завлекательного. В частности, перенаправление скудных финансовых потоков в нужное ей русло. А ваш покорный слуга, как золотая рыбка, должен был быть у нее на побегушках. Согласно предлагаемой ею реорганизации центра, местных сотрудниц следовало частично сократить и частично перевести на полную самоокупаемость. На наше общее счастье, товарищ Отличник, имевший где-то в дебрях блочных Мытищ жену и двоих детей старшего школьного возраста, быть охмуренным, естественно, не отказался, но дальше дивана в своем кабинете Люсю не пустил. За что ему была от всех сотрудников большая благодарность. Предпринятая Люсей попытка, выдать желаемое за действительное и немного покомандовать, повлекла за собой немедленную жесткую выволочку при всех. Тогда обиженная бухгалтер решила отыграть назад и лишить нашего шефа скромного холостяцкого удовольствия. Отличник тотчас же произвел демарш, посадив на должность секретаря и девушки за всё тридцатилетнюю мулатку Эллу, наполовину русскую, наполовину красавицу. Русского письменного языка Элла не знала и писала с грубейшими ошибками, часами болтала по телефону, иной раз могла потерять нужную бумагу. Однако наблюдать за тем, как она поливает цветы в свисающих с потолка кашпо, было все равно, что приобщиться на мгновение к прекрасному. Все мужчины, случайно присутствующие при этом событии, благоговейно замирали с написанным на лице блаженством, не исключая и меня.