Парни из Манчестера. Пригнись, я танцую

Глава 5. Тыковка

Старая англиканская церковь изнутри выглядит сумрачно и торжественно. Том делает несколько робких шагов по проходу: дверь открыта, значит, он ничего не нарушает? Его никто не останавливает, но после первого ряда скромных деревянных лавочек он не решается идти дальше. Тишина церкви сейчас не успокаивает, наоборот, давит на уши.

Он не стал оставаться в палате еще на сутки: там слишком страшно и тихо, а перспектива сидеть наедине с мыслями приводит в какой-то животный ужас. А еще сегодня футбол, который не хочется пропускать.

Том садится на лавочку и поднимает глаза. Где-то там, наверху, есть Бог, и, кажется, им пора поговорить. Под потолком на кресте висит Иисус, это сейчас выглядит как знак.

– Почему? – шепотом спрашивает Том. – Я сделал что-то не так?

Ничто не нарушает полутьму и тишину, нет ни одного знака, что его слышат. Том опускает голову, обхватывает ее руками и зажмуривается: на какой ответ надеялся? Он столько лет не был в церкви, неудивительно, что теперь молитвы вряд ли кто-то услышит.

– Исповедь начнется через тридцать минут, – раздается сбоку голос.

Подняв голову, Том видит пожилого священника, стоящего рядом с лавочкой. У него внимательный взгляд и удивительно доброе лицо. Дома у пастора было строгое, пугающее – ох и всыпал он им тогда за нарисованный на воротах хер.

– Простите, я не совсем на исповедь, – Том качает головой. – Зашел, потому что… мне было нужно.

– Это хорошо, церковь открыта для всех, кому необходима, – мягко улыбается тот. – Оставайтесь. У нас в двенадцать месса, помолитесь вместе с нами.

– Спасибо. – Внутри колет стыд: он так давно не молился.

Жизнь в Нью-Йорке закружила его в вихре, которому он с удовольствием поддался: работа, вечеринки, снова работа. Поначалу еще обещал себе, что зайдет на службу, но вскоре попросту забыл. Может, наказание пришло именно из-за этого?

– Если нужно, я буду рядом.

– Это очень плохо? – спрашивает Том сам у себя. – Что я пришел, только когда… понадобилось.

Священник качает головой и опускается рядом.

– Мы часто так делаем, – произносит он. – Мы – дети, приходим к родителю за помощью в самые трудные времена. И он, как любящий отец, принимает нас и помогает.

– А вдруг он меня не примет? Я столько натворил.

– Все мы совершаем ошибки. Каемся в них перед Богом, приносим в этот мир добро, чтобы искупить сделанное. И даже когда мы забываем отчий дом, это не значит, что нам в нем больше не рады.

– А если их не искупить? – хрипло говорит Том, снова поднимая голову к Иисусу. – Если он хочет, чтобы я умер?

– Смерть – это переход в небесное царство, – тихо отвечает священник, – мы живем все время, что нам отведено. Боремся за эту земную жизнь, ведь так завещал Господь. Но если даже ему угодно забрать нас раньше, это не обязательно означает наказание.

Он замолкает и вдруг спрашивает:

– Откуда вы?

– Манчестер, – отвечает Том. – Англия.

– Так и думал. Всегда приятно встретить своих на чужой земле, – кивает священник.

Точно, и говор у него свой, родной. Странно, только сейчас заметил – наверное, потому что в церкви в последний раз был дома, и теперь… снова будто там же.

– Оставайтесь на мессу, – повторяет священник и поднимается. – И если нужна будет исповедь, я здесь.

На душе становится спокойнее. Вроде ничего особенного не произошло – парой слов перебросились, – а все же помогло. Том остается на своем месте: до трех дня ему все равно никуда не нужно. Он смотрит на Иисуса, прокручивая в голове то, что произошло за последние пару дней.

В церкви понемногу собираются люди. Их мало для субботней службы – дома собралось бы больше. Наверное, основная масса прихожан будет завтра. Том не всегда замечает, как кто-то заходит: порой он слишком глубоко проваливается в свои мысли.

На исповедь он не идет – не готов. Для этого нужно собраться и вспомнить сделанное за последние семь лет. Стоило исповедаться еще тогда, в Манчестере, но было так страшно, что ноги сами вели его подальше от сурового пастора. К тому же он мог подставить братьев.

Но сейчас что мешает? Вряд ли священник из Нью-Йорка позвонит в манчестерскую полицию, чтобы сдать преступников, натворивших дел семь лет назад. В следующие выходные, обещает себе Том. Подготовиться, записать свои грехи и прийти на исповедь. Лучше опять в субботу – этот разговор точно может затянуться.

Из переживаний его вырывает громкий стук: молодой парень – не старше самого Тома – с грохотом захлопывает дверь исповедальни и возвращается к алтарю. Он задирает голову, скалится в сторону Иисуса на кресте и падает на лавочку рядом с Томом.

– Всепрощающий, ну да, – хмыкает он и поправляет ворот рубашки. – Как же душно.

Неловко обернувшись, Том оглядывает собравшихся прихожан, среди которых парень единственный не выглядит как тот, кто хочет здесь быть. А еще становится заметно, что кроме них в церкви почти нет молодых людей: только девушка в дальнем углу, которая не отрывает взгляда от алтаря.

– Он никого не прощает, – сообщает парень.

– Тогда зачем ты здесь? – Том поворачивается к нему. – Раз тебе не помогает.

– Мать, – тот кивает головой куда-то назад, – ей легче, когда я молюсь. А я и без того доставляю ей проблемы.

Он бросает взгляд на часы, прищуривается и поджимает губы.

– А тебе помогает? – снова обращается к Тому.

– Еще не знаю.

– Зак, – парень протягивает ладонь. – Ты откуда?

– Том, – он отвечает на рукопожатие, – Манчестер.

– У меня бабушка с дедушкой из Кардиффа, – замечает Зак. – Вся семья здесь, в англиканской церкви. Мать требует, чтобы я тоже ходил, но, как по мне, Бог никого из нас не любит.

Он снова смотрит на часы и достает из небольшой сумки, перекинутой через плечо, пластиковый контейнер.

– Не видел тебя здесь раньше.

– Это потому что я не ходил. Вообще давно не был на службе.

– Дай угадаю, – Зак достает из контейнера шприц и проводит странные манипуляции с ним, – тоже здоровье подвело?

– Крупноклеточный рак легких.

Это вылетает так просто и непринужденно, что Том невольно прикрывает рот рукой. Он еще никому не говорил, ни братьям, ни Майе, ни остальным сотрудникам. А сейчас, с незнакомцем, получилось. И вышло совсем не страшно.

– У, вот это не повезло, – качает головой тот.

Зак вытаскивает из брюк край рубашки и втыкает шприц себе в живот, задумчиво наблюдая, как жидкость исчезает.

– Диабет первого типа, – комментирует он, – даже не знаю, что хуже: умереть или жить вот так. Давно у тебя?

– В четверг узнал диагноз.

– Тогда понятно, почему ты здесь, – Зак убирает шприц в контейнер, – прогнозы уже сказали?

– А что, их говорят? – усмехается Том. – Мне просто предложили бороться.

– Неплохо, – смеется тот, – мне советуют только держаться.

Сзади кто-то шикает: к трибуне выходит тот же священник, что разговаривал с Томом. Зал затихает, и под звуки органа начинается субботняя месса.

Том погружается в атмосферу службы, пытаясь вслушиваться в слова молитв: порой кажется, что какие-то из них предназначены именно для него. Проповедь священника и та говорит об испытаниях, выпадающих на долю каждого, и о том, что какими бы они ни казались непосильными, человеку дается именно то, с чем он может справиться.

Том бросает взгляд на Зака – тот едва не закатывает глаза, барабаня пальцами по левой ноге: явно слышит это не в первый раз.

Одно его присутствие нарушает спокойствие и умиротворение церкви. Недоверие и злость вокруг Зака почти материальны, наверное, это чувствует не только Том – священник тоже нет-нет да и поглядывает на них двоих.

Когда месса подходит к концу, прихожане поднимаются со своих мест, выстраиваясь в очередь за благословением. Но не Зак – тот, чуть прихрамывая, идет к выходу, игнорируя попытки его остановить, которые предпринимает невысокая женщина в возрасте, судя по всему, его мать. У нее осунувшееся лицо, усталый вид, а в больших серых глазах плещется отчаяние.

– Я пришел, – шипит Зак, – этого хватит.

Девушка, которую Том заметил раньше, грустно улыбается, тоже наблюдая эту картину. Стоит подождать, пока прихожане получат свои благословения, и подойти последним. Ему точно пригодится что-то такое на следующей неделе: Кэтрин обещала назначить и, возможно, даже начать лечение.

Кэтрин… Этой ночью Том видел ее во сне. Она держала его за руку и улыбалась так, словно была ему рада.

В церкви остается совсем немного людей: девушка, мать Зака и Том. Священник подходит к нему сам.

– Рад, что вы остались с нами.

– Отец, – Том не знает, как попросить, – у меня на следующей неделе начинается лечение.

Тот мягко улыбается и благословляет его, напоминая: Господь всегда хочет, чтобы дети боролись за земную жизнь не меньше, чем за благоденствие в жизни небесной. Когда Том благодарит и уже собирается уйти, священник останавливает его.

– Вы познакомились с Закари? – спрашивает он.

– А? Зак, да, он отличный парень.

– Мы всегда будем рады видеть вас, – аккуратно произносит тот. – У Закари есть сложности, а вы первый, с кем он вообще говорил в церкви в последнее время. Кто знает, возможно, вы сможете быть полезны друг другу.

– Я не уверен, что смогу хоть кому-то помочь, – признается Том, – даже себе.

– Но ведь ноша намного легче, если ее нести вдвоем, – напоминает священник. – Подумайте, может быть, вы не просто так зашли в нашу церковь сегодня.

Том вежливо прощается, но не понимает, каким образом за один только разговор оказался потенциальным спасителем для такого, как Зак, – самого себя-то еле тащит. За воротами он достает из кармана пачку сигарет и закуривает – несколько часов просидел в церкви без табака, можно гордиться собственной выдержкой.

– Легче? – раздается насмешливый голос Зака.

– Да, – соглашается Том. – По крайней мере, силы появляются.

– Тебе же теперь бороться. Сочувствую, чувак. Рак – это дерьмо.

– Почему ты так сопротивляешься? – Том находит Зака взглядом.

Тот сидит на высоком бордюре церковной ограды. Брюки задрались, и теперь становится заметно, что вместо левой ноги у него протез.

– Я тут с детства молюсь, – пожимает плечами Зак. – Как думаешь, помогло?

Он еще сильнее задирает левую штанину, показывая Тому протез, а на лице прорезается отвращение.

– Современная американская медицина помогает почти всем, у кого начинается гангрена, – произносит он, – но у меня не прокатило. Просто лекарство не сработало. И кто тут всепрощающий? Кто дает своим детям испытания по силам?

Зак отпускает штанину и морщится.

– Нихера они не понимают, Богу на нас насрать. Если тебе проще думать, что все не просто так, верь на здоровье, – он поднимается с бордюра, – а мне легче понимать, что мы сами по себе.

– Возможно, это испытание твоей веры, – замечает Том.

– Ты же вроде нормальный, – усмехается Зак, – оставь эту чушь отцу Ричардсу.

Все так же прихрамывая, он разворачивается и идет к воротам, откуда уже выходит его мать. Она пытается коснуться его, но Зак сбрасывает ее руку и щелкает сигнализацией припаркованной неподалеку машины.

Их семью бедной не назовешь: свеженький «Кадиллак», блестящий, будто едва выполз с конвейера, подсказывает Тому, что деньги на страховку у Зака есть. Конечно он зол: все в жизни складывается, и достаток, и видимые элементы успеха – но она все равно нагибает тебя, переламывая через колено.

Наверное, то же состояние ждет и самого Тома, когда пройдет первый шок. Сложно наблюдать за собственным будущим, зная, что оно неотвратимо. Пока ничего внутри не шевелится: он уже прочел о пяти стадиях принятия, но гнев еще не пришел.

«Индиго» заводится, мягко трогается с места и словно сама находит дорогу домой: Тому даже задумываться не приходится. Его любимая детка не подводит, тихо шуршит колесами по нью-йоркскому асфальту, подбирается к мосту и позволяет отключить голову. Через полчаса братья начнут собираться на футбол.

Господи, а как им-то сказать?

Манчестер, 2011

– Ты зачем это сюда припер?

Том поднимает голову: в проходе его маленькой мастерской Гэри крутит в руках спинку от компьютерного кресла. Нельзя было так бросать… Но места для нее не хватает катастрофически.

– Там пластик, – он тыкает пальцем в задник спинки, – мне нужен для прототипа.

– Натащишь всякого говна, – ворчит Гэри, – опять в мусорках ковырялся?

– Ну хороший же пластик, – начинает оправдываться Том. – Смотри, толстый.

– Ладно, – вздыхает тот, – но не швыряй на пороге, а?

– Прости.

– Ничего. Что ты собрался из нее вырезать?

– Заднюю крышку. Вот, смотри, – Том забирает у него из рук спинку, – вот эту плоскую часть.

– Понял, – кивает тот. – Давай размеры, вырежу.

– Да я бы…

– Мне все равно делать нечего. Работы нет, я уже два раза прибрался. – Гэри по-медвежьи неловко топчется на месте, оглядываясь на гараж. – Дай размеры.

– Спасибо, – улыбается Том.

Он хватает со стола чертеж, еще раз прикидывает, точно ли все прописал, но когда поворачивается, Гэри в проходе уже нет.

– Ты идешь? – раздается голос из гаража.

Том трет руками лицо: на секунду показалось, что никого и не было и его мозг сыграл злую шутку. Выйдя из мастерской, он видит, как Гэри монтировкой отколупывает пластик от основной части спинки.

– Сейчас я все вырежу, – обещает он, – и ты, если что, не стесняйся. Говори, что нужно.

Он тянется за чертежом, смотрит на него, крутит в руках, но Том не вмешивается: сейчас брата лучше оставить в покое.

– Короче, ткни мне четыре точки мелом, – наконец просит Гэри, – я ж вообще не конструктор.

Глава 6. Тыковка

Гэри появляется на пороге первым. Он выглядит уставшим, даже измотанным: видимо, история с задержавшейся в порту поставкой не прошла для него даром. Себ Макрори из отдела качества даже Тому звонил пожаловаться, хотя было сложно понять суть того потока ругани, не то что запомнить.

На этой неделе он не может думать ни о чем, кроме своего проклятого рака, и эти мысли начинают отравлять жизнь настолько, что Том боится умереть уже от них. Хорошо бы футбол помог. Они болеют за «Манчестер Сити» с детства, эта команда здорово сплотила, когда только начинали работать. Пусть и сейчас манкунианское дерби немного отвлечет.

– Тыковка, – Гэри грузно падает в свое любимое кресло, – пиво есть?

– Конечно, – откликается он и идет к холодильнику.

– Спасибо, – тот закрывает глаза, – чего-то меня рубит.

Их прерывает звонок в домофон: Леон и Джек приезжают в одно время. Пока они поднимаются, Том успевает махнуть телевизору, чтобы включился, и убрать с дивана вещи, распихав их по другим углам.

Наконец-то они снова вместе. Сложно представить себе жизнь без этих троих. Здоровенный и простой Гэри любит возиться с машинами и всегда приходит на помощь. Сколько часов они провели вместе в гараже, не посчитать. Джек, самый хитрый, себе на уме, разбирается в картинах не хуже, чем в сигналках. Его и учить долго не пришлось: сам быстро понял, как работают замки, а через пару лет не было такой сигналки, которую он не взломал бы. И Леон. Тот, кто все эти годы держит их вместе лучше суперклея. Кто дал Тому матрас, когда родители выгнали из дома. Тот, у кого всегда и на любой случай есть план.

Без них Том не выжил бы – просто не справился бы. Интересно, а они смогут выжить без него?

Скорее всего, да. В их компании – да что там, в преступной банде – Том с самого начала был самым бесполезным. Да и сейчас от него толку немного: года два как не придумывал ничего крутого и прорывного. Понятно, что теперь все ждут.

Гэри почему-то нервничает: Том случайно задевает тему его новой ассистентки, и у того едва пар из ушей не идет. Хотя что такого в том, что Пайпер ему нравится? Она милая и добродушная, и нравится вообще всем в офисе. А еще смешно семенит за Гэри: он-то вон какой лось, выше даже самого Тома, а она совсем мелкая.

Когда начинается матч, внимание упорно не хочет концентрироваться на футболе: в мысли снова просачивается тревожный набат, напоминающий о возможности умереть. Черт, как же сложно с этим жить. Скорее бы Кэтрин назначила лечение и дала хоть примерные прогнозы, иначе тревога уничтожит его.

Третья стадия, как же это паршиво. Наверное, стоило запаниковать раньше, когда кашель стал не сезонным, а просто частью его жизни. Но тогда Том списал все на сигареты, и до самого четверга не верил, что это может быть рак. Хотя на каждой пачке написано: курение вредно. Оно убивает, вызывает кучу болезней.

«Сити» здорово начинает: старые добрые агрессивные ребята. За это их и любят больше, чем дрочил из «Юнайтеда», которым только и дай, что по полю покататься да повыть о своей несчастной судьбе. Том скучает по «Этихаду»: ощущение эйфории и сопричастности на стадионе не сравнить ни с чем.

После первого тайма они ведут со счетом два ноль, и это греет душу: что бы ни происходило в жизни, «Сити» все еще красавчики. Правда, если они возьмут дерби, совсем непонятно, как сказать братьям о своем раке, это ж только настроение испортить. Хотя когда вообще бывает удобный момент сообщить такое? Надо бы взять еще пива – интересно, а ему сейчас можно пить? Наверное, нет. Даже курить не стоит, но он морально не готов бросить. Что ему будет от лишней сигареты? Рак-то уже с ним.

Том пропускает момент, когда настроение в компании меняется. Просто поднимает голову, а Гэри и Леон уже готовы подраться. Сложно въехать в разговор на середине, но постепенно доходит: это из-за Пайпер. У нее проблемы с девушкой Гэри, Флоренс, и, судя по всему, нешуточные.

Вот что это было: на неделе Том завис у себя в кабинете с чертежом этого проклятого столика, который никак не складывается ни во что вменяемое. И не раскладывается тоже. Надолго завис, аж до полуночи. И точно помнит, что Гэри с Пайпер вместе его оттуда вытаскивали, и даже момент, как ему чуть не прилетело за то, что предложил подбросить Пайпер до Бруклина.

Но Гэри же совсем не ходок: вот и сейчас набычился, мышцы напряг, смотрит волком. Он никогда не врет, если сказал, что не спит с Пайпер, – так оно и есть. Иначе молчал бы, как рыба, и притворялся мертвым.

– Мы или смотрим футбол, – заканчивает разговор тот, – или я поехал.

– Мы смотрим футбол, – кивает Леон, отворачиваясь к экрану.

Теперь они друг на друга неделю дуться будут. Неужели обоим сложно завалить? Ну, держит Гэри свою личную жизнь под замком, но ведь все они так – Леон тоже не стремится тайны раскрывать, что он там со своими девчонками в особой комнате делает.

– Виски? – аккуратно спрашивает Том.

– Да, спасибо, – выдыхает Гэри.

Между ними повисает тишина, пока на экране начинается второй тайм. Настроение у всех испорчено – и в матче тоже происходит перелом. «Юнайтеду» в перерыве будто раздали спиды: носятся, как зайчики из рекламы батареек. Когда «Сити» уходят в глубокую защиту, пропуская один гол за другим, происходящее превращается в ночной кошмар.

Все они молчат, наблюдая за тем, как преимущество становится ничьей, а потом и вовсе исчезает. Дерби проиграно. Как и весь сегодняшний день.

Гэри поднимается из кресла вместе с финальным свистком, но Леон коротко просит остаться. Это единственный момент, когда Том сможет решиться. Они все здесь, и пусть сейчас настроение ни к черту, он хотя бы его не испортит своим нытьем о раке. Хуже не будет точно.

– Нужно обсудить одну новость, – произносит Леон.

– Да, – кивает Том, – у меня тоже…

– Подожди.

Леон осаживает так резко, что Том от неожиданности закрывает рот. Становится обидно: неужели его новости не могут быть важны?

– Узнал тут кое-что, – Леон оглядывает их поверх своих прямоугольных очков, – есть вариант привлечь неплохие инвестиции. Скажем, на разработку нового оборудования.

– Не кружи, – просит Гэри. – Говори прямо.

– «Дженерал Моторс» ищет новые решения в индустрии. Все банально: им нужны простые, понятные и недорогие разработки, которые будут применимы на большинстве машин. Сейчас лучше всего растет средний сегмент, так что мы можем выйти на новый для нас рынок.

Он кладет руку на плечо Тому и сжимает его.

– Твой звездный час, Томми, – серьезно смотрит Леон, – ты же хотел под капот залезть?

«Я умираю! – кричит Том у себя в голове. – Какой, к черту, звездный час?!»

– Мы с Майей, – отвечает он аккуратно, стараясь не сорваться, – столик разрабатываем.

– Кого? – уточняет Джек.

– Столик для ноутбука. Работать на заднем сиденье.

– Нормальная тема, – одобрительно кивает Гэри. – Есть прототип? Можем с Рамоном навести справки по поводу рынка.

– Это вряд ли будет массовым продуктом, – с сомнением произносит Леон. – Я не вижу коммерческого…

– А ты и не должен, – перебивает Гэри. – Ты эту функцию мне отдал, вместе с Тыковкой и Женевьев. Вот нам и решать.

– У меня есть право вето, – напоминает Леон.

– На жопу его себе наложи, – предлагает тот. – Дай нам сначала продукт посмотреть.

Они опять ругаются. Том оглядывает каждого из них по очереди и понимает, что рак здесь лишний. Братьям не до него: последний год они только и делали, что пытались перестроить компанию, поставить на новые рельсы и научить работать так, как кажется правильным. И они все еще не смогли добиться стабильного успеха.

Не хочется добавлять проблем. Джек и без того беспросветно пропадает на работе, Леон отчаянно ищет пути развития компании, а Гэри воюет с заводом с такой яростью, словно это его личный враг. Пусть сначала все уляжется, а он пока как-нибудь справится сам.

– Ты меня дрочишь этим уже полгода, – рычит Гэри, – чтобы я бегал за Тыковкой, требовал с него новые продукты, делал ебучую оценку на рынке. И когда я говорю, что хочу этим заняться, у тебя уже, сука, свое мнение сформировалось. Правильное, конечно.

– Наша задача – стабилизировать прибыльность, – с тихой яростью проговаривает Леон.

– Да у нас более-менее… – пытается вставить слово Джек.

– Завод свой блядский стабилизируй, – вмешивается Гэри. – Тогда мы не будем тратиться на перелеты в Сиэтл.

– Подождите, – просит Том, почти кричит. – Ну подождите вы!

Он подрывается с места и поворачивается ко всем троим, тут же заходясь приступом кашля. В комнате повисает гробовая тишина.

– Давайте не ссориться, – говорит он, когда снова может дышать, проглатывая капли крови, которые явно чувствуются во рту, – пожалуйста, не нужно.

Кашель отдается болью в операционных проколах, и Том еле держится, чтобы не прижать к ним руку: Леон заметит.

– Прости, – бурчит Гэри. – Я разошелся.

– Попробуем так: мы с Гэри посмотрим прототип столика, я отдам его Майе, – пытается всех помирить Том. В очередной раз. – А я подниму свои старые разработки, которые мы признали не клиентскими.

– Тебя не разорвет? – тихо спрашивает Джек.

Том делает пару шагов вперед и возвращается на диван. Что-то ему нехорошо, даже голова немного кружится. Черт, он ведь поесть забыл…

– Переживем, – обещает он. – Вы только меня пока с дизайнами не дрочите.

– Договорились, – кивает Леон. – Но не хочу, чтобы ты один в этом варился. Мы тут все с экспертизой, да, Гэри?

– Я никуда не тороплюсь, – мрачно отвечает тот. – Можем сейчас пообщаться.

– Джек?

– Суббота, – пожимает плечами он, – до вечера я ваш.

– Дайте тогда хотя бы пиццу заказать, – сдается Том и находит в кармане телефон. – Жрать хочется.

– Бери две, – советует Гэри.

Настроение потихоньку меняется, словно совместный труд – именно труд, а не многочасовые встречи с переливанием из пустого в порожнее, – заставляет разногласия затихнуть.

Леон ведет: он единственный здесь слышал, что ищут в «Дженерал Моторс», так что способен поправить, если мысли уводят куда-то вбок. Забавно, конечно, как это у них получается: сидеть вокруг журнального столика в голубых футболках «Сити», чертить схемы на коробках из-под пиццы и даже ни разу не заорать друг на друга.

Том скучал по этому чувству. На работе легко забыть, что у него помимо коллег есть братья, с которыми может быть весело. Сейчас собственные беды немного отходят на второй план, уступая место прежнему азарту. Как в далеком две тысячи одиннадцатом, когда делали самый первый, детский и неуклюжий, прототип «Джей-Фана». Еще спорили из-за того, как и куда крепить.