Вождь чернокожих

Глава 2. Так жить нельзя или чёрный бунт.

Утро наступило, а вся деревня ещё мирно дрыхла. Нехотя стали выползать из-под убогих навесов заспанные чёрные тётки и начинали готовить еду. Как младший вождь, я имел право объесть любого, в смысле, прийти в любую хижину и есть, пока не наемся.

Но, вместо этого, я достал котёл, наполнил его водой и разжёг под ним огонь. После чего сходил на общий склад деревни, принес оттуда кукурузы, таро и батата, затем очистил всё, кроме кукурузы. И закинул эту овощную смесь в котёл вариться. Сам же стал расчищать место под хижину.

Пока я расчищал место, мой завтрак сварился. Вынув из котелка кукурузу, я съел её, а потом съел и все оставшееся. В котелке получилось что-то вроде овощного рагу, только без мяса, так что завтрак получился лёгким.

Взяв в руки копьё и нож, и обвязав вокруг пояса домотканые верёвки, я отправился за слоновьей травой. Вообще, я ходил в одной набедренной повязке, представляющей собой кусок грубой материи, обёрнутый вокруг бёдер и закреплённый несколькими хитрыми узлами. Их я с трудом освоил на второй день.

Добравшись до территории, где густо росла слоновья трава, я стал рубить её своим огромным ножом. Нарубив достаточно, чтобы унести, я связал её в сноп и, закинув на плечо, направился обратно в деревню. Издалека я был похож на большую кучу травы и, видимо, смог обмануть бдительность животных своим видом. На меня, прямо из зарослей, выскочило небольшое стадо  африканских свиней (бородавочников) и промчалось дальше.

Голод вскипел во мне. Бросив траву, я схватился за копьё, хоть и не умел его метать. Боясь промахнуться, сделал огромный прыжок вперед и всадил свое орудие в ближайшую свинью. Сила удара была такова, что даже тупое лезвие, из плохого металла, пробило бок свиньи и насадило её, словно на вертел.

Она дико заверещала, а всё остальное стадо бросилось бежать ещё быстрее. Чтобы животное не мучилось и не смогло от меня сбежать, я быстро перерезал ему горло ножом, морщась при этом от отвращения. Свинья оказалась тяжёлой, и перспектива тащить её три километра меня совсем не радовала.

Подумав пару секунд, что взять с собой, свинью или охапку травы, я выбрал свинью. Помучившись, отрезал ей голову и копыта, тем самым изрядно облегчив тушку, и закинул добычу себе на плечи. Увидев меня с горой мяса, сбежалось все племя и дикари стали петь и танцевать вокруг, напевая что-то вроде "наш сумасшедший младший вождь принёс добычу…Ооооо", "один, без всех её убил… Ооооо".

Короче, я молодец, но имя мне Ваалон, то есть сумасшедший. Ваалон или Ваня, мне глубоко параллельно. Лучше быть сумасшедшим, чем откровенным идиотом. Кратко рассказав, что случилось, я приказал зажарить поросёнка, а сам пошёл обратно, за брошенной травой, взяв с собой ещё пять молодых негров.

 Отогнав гиен и грифов, они быстро собрали и голову, и копыта, я же, подхватив брошенную ранее охапку травы, пошёл снова в деревню, где начал вязать из неё циновки. А потом попытался сделать из её листьев крышу хижины. В общем, я весь день ходил по окрестностям и собирал ветки, старые палки, отрезал широкие листья и искал еще что-нибудь подходящее для постройки хижины.

За этими занятиями я чуть было не проворонил жареного кабана, исходивший запах от которого был настолько умопомрачительный, что его решили съесть и без меня. И опять пришлось работать древком копья, вбивая к себе почтительность, по-другому, почему-то, меня не воспринимали.

Постройку хижины я в этот день так и не закончил. На следующий день я сплёл стены, прикрепил их к столбам и тонким балкам и собирался обмазывать все это глиной, как услышал, что в деревне начался непонятный мне праздник.

Бросив своё занятие, я отправился на звук пения.

– "А унга сунга, унге, унга сун унге".

– Ёшкин кот, опять эти негры что-то мутят и поют!

Вокруг костра, разожженного в центре деревни, бесились негры, припадочно трясясь и дрыгая отвислыми задницами. Тверк отдыхает! Вдоволь насмотревшись на их безумные танцы, и не менее безумные песнопения, я спросил:

– Мне кто-нибудь объяснит, что здесь происходит?

Зря я это сделал. Один из воинов, бывший, видимо, здесь заводилой, внезапно заорал, показывая на меня рукой и вся толпа, крича и беснуясь, подхватила его крик.

– Ваалан, ваалан (сумасшедший, сумасшедший). И все негры бросились на меня. Здесь были старики и женщины, плюс ещё, половина моих воинов. Остальная же их половина решила уклониться и самостоятельно рассосалась. Это оказались как раз те, КТО ВЕРИЛ В МЕНЯ!

В смысле, те, кого я больше всех бил и поэтому очень сильно сомневающиеся в том, что они смогут меня одолеть и сменят младшего вождя, которым я был. Положение усугублялось тем, что, по своей глупости, я не взял ни копьё, ни дубинку. И только изогнутый нож торчал из моих трусов, то есть, из набедренной повязки.

Разъярённая в танце толпа, с искажёнными злобой лицами, ринулась ко мне. На мгновение я растерялся, но потом, откуда-то изнутри, пришло понимание: я не просто белый чужак. Теперь я один из них.

– Я ЖЕ ТОЖЕ НЕГР! – взревел я. Крича, как сумасшедший, я выхватил из трусов нож, больше похожий на мачете, и ринулся на них.

– И опять всё смешалось в доме Облонских, – раздраженно выдохнул я в лицо ближайшему соплеменнику.

Чувствуя себя белой девочкой, среди толпы чернокожих верзил, я стал раздавать награды своим поданным. Те были обеими руками за. Моими, конечно.  Левой, сжатой в огромный кулак, я отоваривал всех, до кого мог дотянуться, а правой, в которой был зажат нож, с большой и массивной рукояткой, успокаивал особо злых и яростных гоблинов. Ну, в смысле, негров.

Вскоре все гоблины были побеждены, а грязный орк, заваривший эту кашу, очень сильно получил по своему тупому черепу и сейчас валялся без сознания. И эта Белоснежка еще посмела называться моей правой рукой! Надеюсь, ему будет очень плохо после пробуждения.

Хорошо, что я и сам был здоровым негром, в прямом и в переносном смысле, а то бы не смог справиться с такой толпой. А так, бешеный рык, здоровый оскал белых зубов, вытаращенные белки глаз, на моём бездушном чёрном лице, быстро сбили религиозный пыл чёрного сообщества, решившего устроить небольшой переворот. Они разбежались даже быстрее, чем я рассчитывал.

Они-то считали меня сумасшедшим, что, в принципе, с их точки зрения, где-то и было правильным, но я, в корне, не был согласен с их мнением. Что называется "Баба-Яга против".

– А вот, хрен вам, суки! И вообще, я не Ваалон, а Ваня. О чём я, с радостным выражением лица, им и сообщил, приказав впредь называть меня только так.

 Тут уже вернулись, спрятавшиеся от разборок, ещё пять моих воинов, и получили приказ выкинуть зачинщика в реку, под моим личным руководством.

Здесь, в этом примитивном обществе, доброта воспринималась как слабость, а слабым я не был, а если не был, значит, я злой. И врагов буду душить, без всякой пощады. В конце концов, крокодилам тоже надо что-то есть.

– Мы же должны жить в гармонии с природой. Не так ли?

 В результате схватки половина деревни полегла в неравной борьбе, половина – разбежалась, с дикими воплями, распугав всё зверьё, которое слонялось в округе. А слонялось оно не зря, присматриваясь одним глазком к вкусным, жирным негритянкам.

Ну, тут я вру, негритянки были…, нет, не невкусными, в том смысле, что на вкус я их не пробовал. Я имел в виду, что они не были жирными, а наоборот, тощие, словно гончий велосипед. Жизнь их была трудна, а лучшие куски доставались самым сильным, то есть, вождю. Ну, или его воинам, так что, не до жиру.

Ну, вроде я никого не убил, за исключением зачинщика всего этого беспорядка. Проверять это я не стал, чтобы успокоить свою совесть. "Жизнь – это борьба и не все в ней могут выжить".  Если бросился с кулаками, будь готов получить в ответ, этому в погранвойсках меня быстро научили. Так что, потери неизбежны, а убитый мною воин явно метил на моё место, и пощады от него мне ждать не приходилось

Поняв, что ситуация для меня продолжает оставаться опасной, я решил показать своим воинам, кто здесь "ху из ху",  и провести спарринг с теми, кто кинулся на меня, то есть, со всеми четырьмя воинами.

Вызывая их по одному, я отвёл душу, хорошенько отдубасив каждого, что называется, от души, извините за тавтологию.

А то, ишь, сволочи, на вождя руку поднять. Избив их по очереди, я задумался, всё ли я делаю правильно.

Но, ведь истина проста, "повторение – мать учения", и побил ещё тех пятерых, которые подло сбежали, когда на их вождя напали. Бил я их, что называется, ДЛЯ ПРОФИЛАКТИКИ. После этого они оттащили тело убитого мною воина и бросили его в реку.

Окончательно упарившись и проголодавшись, я изволил отужинать. Насытившись, улёгся в недоделанной хижине. Предварительно я выставил возле входа почётный караул из двух, немножко побитых мною, воинов, а то, мало ли что, а я без трусов сплю.

Ночь прошла, и с наступившим утром я развил бурную деятельность. Первое, что я сделал, это пересчитал своих поданных, и их оказалось меньше на двадцать два негра. Сомневаюсь, что это были погибшие во вчерашней заварухе. Наверняка, это были те, кто решил втихаря смыться, или побежал жаловаться к старшему вождю. Ну, и скатертью им дорога.

А я распределил оставшихся подданных на работы. Кого – то отправил готовить еду, кого – то определил обрабатывать небольшие клочки полей, а остальных – строить мне нормальную хижину, с прицелом, чтобы научить этих…блин, товарищей, чтобы они потом делали себе такие же.

Мы сплели из слоновьей травы стены, переплетя её с ветками, соорудили крышу. Обмазав всё это великолепие глиной, я остался удовлетворён проделанной работой и получившимся домом. Вся конструкция напоминала круглый шатёр с одним арочным входом.

Глина, перемешанная с травой, давала прохладу от палящего солнца, а трава играла в ней такую же роль, как и арматура в бетоне. Эту идею я взял по подобию строительного материала, популярного раньше на юге.

 Этим материалом был саман, который по своему составу являлся смесью из высушенной под жарким солнцем глины, которую перемешивали с соломой и навозом домашних животных. Саман отлично поддерживал прохладу летом в хатах, но до его производства нам было ещё очень и очень далеко.

Закончив с этим делом, я забрал всех воинов, которых осталось девять, (десятым был уже я) и направился ловить крокодила, напевая под нос песенку: "Крокодил не ловится, не растёт кокос".

Лучше всего было ловить на живца, но живца крокодил вчера съел, поужинав предателем! Задумчиво всматриваясь в своих воинов, я привёл их в дрожащий трепет своим взглядом. Нет, воины мне были ещё нужны, и я отправил двух за любым стариком, который им понравится, только не очень тощим.

Вы скажете, что я жесток? Наверное, но мне интересен был сам процесс. Приведёт или не приведёт, а если приведёт, то кого? Своего родственника, чужого, вообще изгоя, если они тут были, и так далее.

Вскоре воины вернулись, с собой они тащили не старика, а упирающуюся старуху. Ну, правильно, всё зло от женщин! А крокодилу всё равно, на что клевать, мясо, оно и в Африке мясо. Подтащив старуху к кромке воды, они бросили её на красноватый песок и убежали, в то же время, преграждая путь и не давая возможности ей убежать.

Я же, расставив воинов полукругом, приказал действовать строго по моей команде, попутно популярно объяснив самому тупому из них, стуча по его пустой голове древком копья.

– Что нападать надо… только по МОЕЙ КОМАНДЕ, и никак иначе.

Вроде все с трудом, но меня поняли. В общем, к картине Репина "Охота на крокодила" все были готовы. Старуха рыдала, сидя у кромки воды, воины слушали мои команды, боясь их пропустить (голова, ведь, каждому нужна). В неё можно же ещё и есть, пока её не оторвал… злой вождь. А крокодил…, а что крокодил?

Эта сволочь вчера, видимо, хорошо подзакусила мятежником и теперь не желала повторять трапезу. Но, подождав ещё чуть-чуть, мы были вознаграждены появлением ещё одного крокодила, только основательно помельче. Похоже, первый не давал малышу хорошо питаться и, соответственно, расти, ну как малышу, метра два в нём точно было.

– Моложе, значит, вкуснее, – подумал я, наблюдая как крокодил пялился на жертву своими выпуклыми глазами, приподняв кургузую башку над жёлтой водой.

Но не все мазки были ещё сделаны в общей картине.

– Эй, старуха, как там тебя звать? Та произнесла своё имя, но я не разобрал.

– Короче, будешь Мапутой, если выживешь. Слушай сюда, как только я крикну: – "БЕГИ", ты вскакиваешь и бежишь в сторону. Поняла, Мапута!

Та судорожно закивала головой и заголосила.

– Заткнись, Мапута, и жди!

Крокодил продолжал пялиться на старуху, не веря своей удаче, или, наоборот, чувствуя подвох, а может, пытался рассмотреть в этом сморщенном создании что-то женское или вкусное.

Напрасно, напрасно. Гастрономических изысков в сегодняшней программе было не предусмотрено. Червячок был несколько сухим, но живым. Наверное, это всё-таки убедило крокодила в правильности его атаки, и он быстро поплыл к берегу, надеясь полакомиться человечинкой, пусть и старой, но зато сладкой.

Заметив его движение и примерно рассчитав, когда он вылезет на сушу, я громко крикнул:

– Мапута, беги!

Старуха, словно вихрь, подскочила со своего места и промчалась мимо нас, обдав волной горячего воздуха и вонью кишечных газов. Остолбенело застыли все… Я, не ожидавший такой прыти от старухи, воины, не ожидавшие, что закусон крокодила так быстро сбежит и тем самым подставит их под удар.

И крокодил, который, раскрыв рот, как раз выбегал из своей лужи, только по недоразумению называющейся рекой, и тоже не ожидавший, что добыча, до этого безропотно сидевшая на песке, так рванёт от него.

Первым очнулся я и, изготовившись, с силой метнул своё кривое копьё ему в пасть. С глазомером у меня было всё в порядке (вот, что значит уметь порошки мерить на аптекарских весах), и копьё, дико вращаясь вокруг своей оси в воздухе, по совершенно немыслимой траектории, всё-таки смогло залететь крокодилу в пасть.

Подавившись им и осознав, какую непростительную ошибку он совершил, крокодил развернулся и попытался сбежать обратно, в свой вонючий закаканный водоём.

– В атаку, бей его!

И мы все бросились на крокодила. Несчастный не успел ни сбежать, ни, даже, съесть моё невкусное копьё, как сразу был пойман за хвост тремя неграми, а тут и я подоспел, и с размаху опустил свою булаву из акации ему на череп.

Череп немножко хрустнул, шипы акации проникли ему в мозг, и крокодил издох. Как потом оказалось, к моему великому сожалению, хрустнул не его череп, а моё копьё. И крокодил, зараза, сразу не издох, а ещё изрядно нас помучил, сражаясь за свою крокодилью шкуру.

Но я успел заметить его хитрый взгляд, смотревший на меня исподтишка, и правильно расценив его, не дал захватить себя врасплох, ударив мачете. Острое лезвие, всё-таки, пробило его череп и проткнуло мозг крокодилу, словно сварливая жена визгом мозг своему мужу.

– Победа! И триста килограмм нежного диетического мяса были предоставлены всему племени. А ещё крепкая кожа крокодила, его острые зубки, которые пошли на стрелы, и страшная голова, мозг из которой высосала Мапуту. Ну, после его приготовления, конечно.

Мы ещё долго после всего случившегося искали Мапуту, от страха забившуюся в заросли слоновьей травы. Но запах нежного жареного крокодильего мяса доплыл и до неё, и она робко выползла из зарослей и, как я уже говорил, с истинно женской коварностью и мстительностью, высосала весь мозг у жареного крокодила.

Оценив её способности, я решил назначить Мапуту смотрящей за моей хижиной, а также бессменным организатором моего питания и охраны ночью. Её визгливый голос мог перекрывать гнусное хихиканье целой стаи гиен, когда она орала.

Так что, у старухи были скрытые достоинства, для меня очень выгодные. Кроме этого, она теперь была предана мне лично, и я мог, хоть иногда, спокойно расслабиться и заснуть в своей новой и, безусловно, комфортной, по сравнению с другими, хижине.

Хотя, в этом были и недостатки. Как только организм начал получать в основном животную пищу, а не растительную, он тут же стал мне подавать недвусмысленные сигналы о желании размножаться, которые я, как мог, подавлял. Но против природы не попрёшь, и женщину мне хотелось всё сильнее и сильнее, но что-то достойных в деревне не находилось, либо были слишком молоды для такого дела.

Наконец, проблема стала колом, и в прямом, и переносном смысле. Так,  утром, не до конца проснувшись и ещё не отойдя от своих сладких эротических снов, я вышел в туалет… и чуть не проткнул старуху своим естеством. Она, как раз, в это время уже готовила завтрак.

– Охо-хо-хо, – раскудахталась та и смылась. Отлив избыток жидкости и снова натянув на своё тело набедренную повязку, я посмеялся над собой и отправился делать дела, так и не позавтракав.

Но Мапута не была бы Мапутой, если бы не стала помогать решать проблемы своему вождю. И когда я пришёл ночевать в свою хижину, там уже ждали, робко поглядывая на меня, две женщины, не самой приятной наружности, но и не отстой совсем уж.

Пришлось работать не только головой, но и другим местом, а то уж больно нижнее напряжение мешало и давило на мозги. Поздно ночью я заснул, спокойно охраняемый Мапутой, и без этих, изматывающих меня морально и физически, снов, пережитков моей прошлой жизни.

С утра голова была ясной, и в ней даже появилось несколько здравых мыслей, которые я и пошёл реализовывать, провожаемый одобрительным взглядом Мапуты. Судя по её взгляду, женщины поделились с ней впечатлениями, оказавшимися благоприятными, с приставкой – очень.

Дела мне предстояли разные, хорошие и безобразные. Надо было делать запасы продовольствия и расширять посевы, чтобы не сдохнуть с голоду, когда придёт засуха. А ещё, старший вождь забирал себе воинов и продовольствие, громко называя это излишками, оставляя нам только минимум. И срок, когда его воины пожалуют к нам, неумолимо приближался.

А мои чёрные лоботрясы толком и воевать не умели, хотя я их ежедневно гонял, да и работать отправлял на наши плантации. "Работайте негры, солнце ещё высоко". Всякие возмущения я давил на корню, показывая личным примером, что надо ежедневно работать и упорно тренироваться. Не всем это нравилось, точнее, это не нравилось никому.

Через несколько дней сбежала ещё парочка негров, и я догадывался, к кому. Сейчас у меня оставалось не больше восьмидесяти поданных, и то, в основном, женщины, дети и старики. Воинов осталось всего восемь. Девятый сбежал.

Глава 3 Чёрные будни.

В довесок ко всем неприятностям, природа посмотрела на нас своим недовольным взглядом и направила к деревне старого льва, изгнанного из прайда более молодым и сильным. Лев, хоть и был старым и, наверное, больным, но это для львов он был старым, а для нас, очень даже ещё ничего, особенно, когда он сожрал старика и ребятёнка, решившего поискать что-нибудь вкусного в зарослях слоновьей травы.