И да, надо же еще выяснить, чей папаша тут у нас ангелом-хранителем поработал. И чего мы ему за это будем должны.
Думается мне, что Алькин. Это вполне логично, он же у нее прокурор и уже пару раз меня вытаскивал из небольших передряг. Верней, не он, а ее братишка старший, но не суть.
Главное, что это скорее всего он.
Значит, надо сегодня к Альке подойти и хотя бы спасибо сказать.
– Слышь, Немой, Алькин предок нас отсюда вытряс, – делюсь я своими мыслями с Немым, – надо бы ей спасибо сказать… Хотя, мы вчера нормально так поблагодарили. Если б не мы, ходить бы дочке прокурора с битой рожей… Но все равно… И надо бы выяснить, чего там этот хер, которого ты полюбил башкой об пол, заяву будет катать или нет. Алька может тоже знать. Это чтоб нам не лезть, если что, самим, не будить зверя. Как думаешь?
Немой смотрит на меня, потом, помедлив, опять кивает.
Пиздец, какая беседа содержательная.
– Ладно, я поехал, увидимся в универе, – прощаюсь я с Немым и набираю в приложении такси домашний адрес.
До пар еще есть полчаса, как раз помыться и пожрать.
А потом можно и по бабам.
По бабе одной, вернее…
Девочке.
Радужке.
Пожалуй, навестить ее надо будет после пар. Проведать…
В универе отпаиваюсь энергетиком пополам с кофе, отлавливаю недовольного Лексуса.
Оно и понятно, с чего ему быть довольным: Алька, судя по всему, окончательно в утиль отправила, и молодец, красава. А Маринка, наоборот, прилипла, как конский клещ к жопе. И на роже Лекса сейчас прямо скорбь и дикая работа мысли: как вернуть Альку и одновременно не выглядеть говном, под ее ногами растекшимся.
Очень тяжелая задача, нереальная. Удивлюсь я, если Лекс справится.
Мне-то явно полегче.
Спамлю Радужку всякой фигней. Безответно, естественно.
Ее и в универе нет, я спецом ходил смотрел в группе ее. Это и понятно: молоденькая, неопытная, пить не умеет… Страдает сейчас, наверно.
Алька-то все посильнее будет. К тому же у них сегодня Рашидовна, а мы у нее хоть и не учились, слава богам, но очень наслышаны. Там за пропуски ебут так, что потом на всю жизнь от секса блевать будешь.
Алька бледная, но вполне живая.
Я вижу ее в коридоре у библиотеки, киваю Немому, чтоб со мной подошел, поговорил, спасибо сказал…
Но тут появляется Лекс и утаскивает девчонку с глаз долой.
А она и не сопротивляется.
Переглядываюсь с Немым:
– Нихера себе… Помирились, значит?
Рядом фыркает Маринка, тоже эту сцену пронаблюдавшая:
– Да прям, таскается просто она за ним. Вообще никакой гордости…
– Да ты б свисток перевязала насчет гордости, малыш, – ласково улыбаюсь я девке, – и Лексу отсасывала почаще, а то совсем парень заблудится скоро… И не у тебя между ног.
Мне вся эта ситуация ржачна, хотя в Альке слегка разочарован. Второй раз наступать в говно по имени Лексус… Это надо обладать особым мазохизмом. Немой молчит, взгляд стеклянный, напряженный чего-то такой.
И сам он весь, словно к броску готовится, смотрит неотрывно на тот угол, за который Лекс Альку утащил.
У меня по итогам наблюдений начинает формироваться мысль, но додумать ее я не успеваю, из-за угла сначала показывается Алька, нервно поправляющая одежду, а за ней Лекс с недовольной рожей.
Они видят нас и застывают на полмгновения. А затем Лекс начинает играть на благодарную публику, лапать Альку, прощаться, типа они только что сладко тискались в нише, и все путем.
Алька, диковато глянув на нас, вырывается и отшатывается в сторону библиотеки, а Лекс, проходя мимо нас, довольно лыбится, дает мне пять, самодовольно топает дальше.
Ну и мы за ним, само собой.
Вилок что-то у него спрашивает, я не особо вслушиваюсь.
Разворачиваюсь к Немому, хочу сказать, что потом как-нибудь подойдем к ней, но Немой сильно занят, расчленяя Альку взглядом, и я сваливаю с линии обстрела. Гадать, чего это такое случилось с ним, не собираюсь, своих проблем хватает.
Например, какие цветы купить Радужке?
И надо ли покупать?
И вообще…
Короче, море дел у меня, не до Немого.
Глава 7
У Радужки на редкость унылый вид. Под глазами синяки, что ее, кстати, не портит. Как там училка в школе говорила про поэтесс Серебряного века? Туберкулезная красота? Типа, красотки в начале двадцатого века сильно уважали бледность, худобу и прочие прелести, а потому мазались свинцовой косметикой и кайфовали от того, какие они худые и полуходячие. Судя по черно-белым фоткам и картинам в стиле Прекрасной дамы, тот еще видок был у дурочек.
Но сейчас, глядя на худую, одетую во все черное, бледную Радужку, за цвет в образе которой сегодня только ее волосы отвечают, я думаю о том, что что-то в этом есть…
Такая она… Обнять и плакать. Мягко потрахивая попутно.
Ладонь, намертво заякоренная на разноцветном, в тон ее волосам, венике, потеет. Странности нереальные. Когда это я так волновался раньше? Да вообще… Никогда, получается.
Мелкая дурочка влияет на меня совершенно тупо. Мне не нравится.
Надо бы это дело просто прекратить.
Но не могу.
