Нация, государство и экономика. О политике и истории нашего времени
Нация и государство
Нация и национальность
1. Нация как языковое сообщество
Понятия нации и национальности относительно новы в том значении, в котором мы их понимаем. Разумеется, слово «нация» имеет весьма давнюю историю, оно произошло из латинского языка и достаточно рано получило распространение во всех современных языках. Однако прежде оно имело совсем иное значение. Лишь со второй половины XVIII в. оно постепенно стало приобретать тот смысл, который оно имеет сегодня, и только в начале XIX в. данное употребление этого слова становится всеобщим1. Его политическое значение развивалось постепенно вслед за понятием, национальность превратилась в центральный вопрос политической мысли. Слово и понятие «нация» всецело принадлежит к современной области идей политического и философского индивидуализма, они приобрели значение для реальной жизни только при современной демократии.
Если мы хотим проникнуть в сущность национальности, вначале следует обратиться не к нации, а к индивиду. Мы должны спросить себя, в чем состоит национальный аспект индивида и чем определяется его принадлежность к конкретной нации.
Тогда мы незамедлительно поймем, что национальный аспект не может заключаться ни в том, где человек проживает, ни в его принадлежности к государству. Не каждый человек, который живет в Германии или имеет германское гражданство, только по этой причине является немцем. Есть немцы, которые не живут в Германии и не имеют германского гражданства. Проживание на одной территории и наличие той же государственной принадлежности, несомненно, играют свою роль в формировании национальности, но эти моменты [19] не относятся к ее сущности. То же можно сказать и об общности предков. Генеалогическое понимание национальности применимо не более, чем географическое или государственное. Нация и раса – это не одно и то же, чистокровных наций не существует[20]. Все народы возникли в результате смешения рас. Происхождение не определяет принадлежность к нации. Не каждый человек, ведущий родословную от германских предков, только лишь по этой причине является немцем; в противном случае скольких англичан, американцев, венгров, чехов и русских следовало бы именовать немцами? Существуют немцы, в роду у которых нет ни одного немца. Среди представителей высших слоев общества и среди знатных людей, чьи родословные обычно установлены, предков-иностранцев можно обнаружить гораздо чаще, чем среди простолюдинов, чье происхождение покрыто мраком; при этом последние также гораздо реже сохраняют чистоту крови, чем принято полагать.
Некоторые авторы добросовестно изучали значимость происхождения и расы для истории и политики, мы не станем здесь обсуждать достигнутые ими успехи. Многие авторы настаивают на том, чтобы принадлежность к одной расе имела политическое значение, и призывают государство проводить расовую политику. Люди могут по-разному относиться к обоснованности подобного требования, его оценка в нашу задачу не входит. Можно также оставить открытым вопрос о том, не было ли это требование уже учтено в наши дни и не проводится ли (а если да, то каким образом) расовая политика на практике. Однако следует еще раз подчеркнуть, что понятия нации и расы не совпадают, поэтому национальная политика и расовая политика – вещи разные. Кроме того, понятие расы в том значении, в каком его используют сторонники расовой политики, возникло недавно, причем значительно позже, чем понятие нации. Оно было привнесено в политику с намерением противопоставить его понятию нации. Коллективистская идея расовой общности должна была заменить собой индивидуалистическую идею национальной общности. Эти усилия пока не увенчались успехом. Незначительное место, занимаемое расовым фактором в культурных и политических движениях сегодняшнего дня, резко контрастирует с первостепенной важностью, придаваемой национальным аспектам. Поколение назад один из основателей антропосоциологической школы Лапуж высказал мнение о том, что в XX в. люди будут уничтожатся миллионами вследствие различий на один-два уровня в черепном индексе[21]’[22]. Мы действительно стали свидетелями массового уничтожения миллионов людей, но никто не может утверждать, что долихоцефалия (длинноголовость) или брахицефалия (короткоголовость) явились объединяющими лозунгами для сторон, участвовавших в этой войне. Мы, конечно, живем лишь в конце второго десятилетия того века, в отношении которого Лапуж сделал свое предсказание. Вполне возможно, что он еще докажет свою правоту; мы не можем последовать за ним в область пророчеств и не намерены обсуждать то, что еще таится сокрытым в пелене отдаленного будущего. В политике дня сегодняшнего расовый фактор никакой роли не играет; вот что важно для нас в первую очередь.
Дилетантизм, пропитывающий сочинения расовых теоретиков, разумеется, не позволяет нам легкомысленно отмахнуться от расовой проблемы как таковой. Едва ли найдется какая-либо иная проблема, прояснение которой могло бы в большей степени содействовать углублению нашего понимания истории. Вполне возможно, что путь к абсолютному знанию в области исторических спадов и подъемов лежит через антропологию и расовую теорию. Открытия, сделанные в этих дисциплинах к настоящему времени, безусловно, весьма скудны и к тому же густо обросли наслоениями из заблуждений, фантазий и мистицизма. Однако в этой сфере существуют и подлинная наука, и требующие решения огромные проблемы. Возможно, нам никогда не удасться их решить, но это не повод отказываться от их изучения или отрицать значимость расового фактора в истории.
Если кто-то не считает расовое сходство сущностью национальности, это еще не означает, что он будет отрицать влияние расового сходства на политику вообще и на национальную политику в частности. В реальной жизни множество различных сил действует в различных направлениях; если мы хотим распознавать их, то должны стараться мысленно, насколько это возможно, отделять их друг от друга. Тем не менее это вовсе не означает, что, наблюдая за одной силой, мы должны полностью забывать о том, что другие силы по-прежнему действуют наряду с этой силой или же противодействуют ей.
Мы признаем, что одной из этих сил является языковая общность, это не подлежит никакому сомнению. Если же теперь мы скажем, что сущность национальности заключена в языке, то это не будет просто терминологическим моментом, по поводу которого спорить бессмысленно. Во-первых, нам следует установить, что, говоря подобным образом, мы используем слово «язык». Именно к языку и только к нему в его первоначальном значении мы в первую очередь применяем обозначение, которое затем становится обозначением нации. Мы говорим о немецком языке, и все остальное, что носит обозначение «немецкий», получает его от немецкого языка: когда мы говорим о немецкой письменности, немецкой литературе, о немцах и немках, связь с языком очевидна. Более того, не имеет значения, возникло ли название языка раньше названия народа, или же первое ведет происхождение от последнего; как только слово стало наименованием языка, именно оно получило определяющую роль в дальнейшем развитии употребления этого выражения. И если мы в заключение скажем о немецких реках и немецких городах, о немецкой истории и немцких войнах, то без труда сможем понять, что в конечном счете это выражение также происходит от первоначального наименования данного языка немецким. Понятие нации, как уже было сказано, является понятием политическим. Если мы хотим познать его суть, то должны направить свой взгляд на ту политику, в которой оно играет роль. Мы видим, что все национальные сражения суть сражения языковые, – они ведутся вокруг языковых проблем. То, что является специфически «национальным», заключено именно в языке[23].
Языковое сообщество в первую очередь является следствием этнического или социального сообщества; однако вне зависимости от его происхождения теперь оно само становится новой связующей силой, которая создает устойчивые общественные отношения. Обучаясь языку, ребенок впитывает способ мышления и выражения своих мыслей, предопределенный языком, и тем самым он получает отпечаток, который навряд ли сможет удалить из своей жизни. Язык открывает для человека способ обмена мыслями со всеми, кто владеет этим языком, он может влиять на них и испытывать на себе их влияние. Общность языка связывает, а языковое различие разделяет отдельных людей и целые народы. Если кому-то определение нации как языкового сообщества покажется слишком малоубедительным, пусть он рассмотрит хотя бы то огромное значение, которое язык имеет для мышления и для выражения мыслей, для общественных отношений и для любых видов жизнедеятельности.
Если, несмотря на признание этих связей, люди зачастую отказываются видеть сущность нации в языковом сообществе, это обуславливается определенными сложностями, которые влечет за собой разграничение отдельных наций по этому критерию[24]. Нации и языки – не неизменные категории, а скорее временные результаты процесса, пребывающие в непрерывном течении; они изменяются с каждым днем, и поэтому мы видим перед собой изобилие промежуточных форм, классификация которых требует некоторых умственных усилий.
Немец – это тот, который думает и говорит на немецком языке. Подобно тому как существуют различные степени владения языком, так же есть и различные степени принадлежности к немцам. Образованные люди постигли дух и назначение языка в известном смысле совершенно иначе, нежели люди малограмотные. Способность к формированию представлений и искусное обращение со словом являются критерием образованности: школа справедливо делает упор на приобретение способности полностью осознавать то, что сказано или написано, и внятно выражать свои мысли в разговорной речи или на письме. Полноправными представителями немецкой нации являются только те, кто в полной мере овладел немецким языком. Необразованные люди являются немцами лишь в той мере, насколько доступным стало для них понимание немецкой речи. Крестьянина, живущего в деревне, изолированной от мира, который знает лишь свой местный диалект и не может объясниться с другими немцами и не может читать письменный язык, нельзя считаться представителем немецкой[25] нации. Если все остальные немцы вымрут, а выживут только люди, знающие лишь местный диалект, тогда придется сказать, что немецкая нация исчезла с лица земли. Даже эти крестьяне не лишены признаков национальности, вот только принадлежат они не к немецкой нации, а скорее к своей крохотной нации, состоящей из тех, кто говорит на одном диалекте.
Как правило, человек принадлежит только к одной нации. Тем не менее иногда бывает и так, что человек принадлежит сразу к двум нациям. Это происходит не тогда, когда он просто говорит на двух языках, а скорее лишь тогда, когда он овладел двумя языками таким образом, что думает и говорит на каждом из них и полностью усвоил особый образ мышления, отличающий каждый из них. При этом таких людей больше, чем принято полагать. На территориях со смешанным населением и в центрах международной торговли их нередко можно встретить среди купцов, чиновников и т. д. И зачастую это люди, не слишком образованные. Среди людей с более высоким уровнем образования билингвы встречаются реже, так как высшая степень совершенства во владении языком, свойственная по-настоящему образованному человеку, достигается, как правило, только в одном языке. Образованный человек может овладеть большим числом языков, причем каждым из них гораздо лучше, чем билингв; тем не менее его следует причислять лишь к одной нации, если он думает только на одном языке и воспринимает все, что он видит и слышит, через способ мышления, который был образован с помощью структуры и формирования понятий из его собственного языка. И все-таки даже среди «миллионеров образования»[26]
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Примечания
1
[См.: Кейнс Дж. М. Экономические последствия Версальского мирного договора // Кейнс Дж. М. Общая теория занятости, процента и денег. Избранное. М.: Эксмо, 2007. С. 463–620. – Прим. ред.]
2
[Там же. С. 587. – Прим. ред.]
3
[Там же. С. 587–588. – Прим. ред.]
4
[См. также: Мизес. Всемогущее правительство. М.; Челябинск: Социум, 2024. – Прим. ред.]
5
[Пильницкая декларация – документ, подписанный 26 августа 1791 г. в саксонском замке Пильниц, ставший основой австро-прусского союзного договора (февраль 1792 г.) и объединения европейских монархов против Французской революции. – Прим. ред.]
6
[То есть абсолютную монархию. – Прим. ред.]
7
[Мизес часто упоминает существовавшее в середине XIX в. движение за создание единой германской нации, состоящей из Германии и немецкой части Австрии. Он описывает его как движение в направлении свободы, тесно связанное с революцией 1848 г. Однако Мизес ни разу не написал об этом движении сколько-нибудь подробно. Он кратко упоминает о нем на страницах этой книги, как и переводчик в предисловии. Вместе с ним читателю может быть полезно знать чуть больше о зарождении этого движения, его развитии и распаде.
Как описывает данный исторический период Мизес, движение за образование «большой Гемании» было тесно связано с развернувшейся в XVIII–XIX вв. борьбой за либерализм, индивидуализм, свободу и демократию. Наполеоновское завоевание покончило с независимостью немецких княжеств и герцогств, отдав их под контроль Пруссии. Надеясь на проведение политической реформы в Германии после поражения Наполеона и желая ей способствовать, профессора, политологи, писатели, философы, деловые люди и т. д. начали все больше и больше говорить и писать о либеральных идеях, появившихся во Франции и Англии. Особо благодатной почвой для новой идеологии оказались студенты университетов, создавшие либеральные студенческие объединения.
В нескольких прежде независимых немецких государствах были разработаны проекты конституций, обеспечивавшие права их жителей на частную собственность, предоставлявшие им избирательные права, гарантировавшие свободу слова без цензуры и защищавшие призывников от жестокого обращения.
Чтобы успокоить растущее недовольство, в апреле 1847 г. король Фридрих Вильгельм IV созвал первое Национальное собрание (объединенный лантаг), но его полномочия были сильно ограничены. Один из наиболее решительных лидеров либералов был вынужден отправиться в изгнание. Другие либералы продолжали требовать от короля признать права личности, но их обращения отвергались или игнорировались. В июне 1847 г. ничего не добившийся лантаг был распущен. Тем не менее по всей Европе уже разворачивались революционные события.
В феврале 1848 г. революционно настроенные жители Парижа отстранили от власти короля Луи Филиппа. В Вене Меттерних был вынужден подать в отставку. А в марте 1848 г. волнения и беспорядки выплеснулись на улицы Берлина. В конце концов обеспокоенный и напуганный восстанием Фридрих Вильгельм IV пошел на важные уступки. Он включил в свой кабинет министров двух либералов и даже пообещал, что Пруссия должна войти в состав Германии. Затем при активном участии либеральных министров для разработки проекта либеральной конституции было созвано второе Национальное собрание, заседавшее в соборе Св. Павла во Франкфурте. Его работа началась 18 мая 1848 г. Депутаты были преимущественно представителями буржуазного среднего класса, придерживавшимися либеральных и демократических идей. Они разработали проект поистине либеральной конституции, который был одобрен Национальным собранием, 28 мелкими германскими государствами и княжествами, а также Вюртембергом. Конституция была принята даже представителями Пруссии. Однако Бавария, Саксония, Ганновер и Пруссия отказались ее принять. В конечном счете ее отверг и Фридрих Вильгельм IV. Национальное собрание было распущено 21 апреля 1849 г.
Разгон Национального собрания вызвал волнения и революционные выступления в Берлине, Вене и других городах. Восстание было подавлено имперскими войсками под командованием Пруссии. Многие видные либералы были арестованы и посажены в тюрьму, изгнаны из страны или казнены, другие бежали за границу. – Прим. ред. амер. изд.]
8
Бенедек располагал значительным опытом боевых действий на итальянском фронте, но был назначен на северный фронт, предположительно затем, чтобы освободить командные посты на менее тяжелом итальянском фронте для членов династии Габсбургов. Мольтке и Бенедек названы здесь потому, что Мизес приводит их в качестве примеров соответственно генерала-победителя и генерала, потерпевшего поражение. Также он упоминает Карла Мака фон Лейбериха, австрийского генерала, который сдался Наполеону при Ульме в 1805 г., и Франца Дьюлаи, австрийского генерала, разбитого в войне 1859 г.
9
[Здесь: правило престолонаследия, восходящее к одному из положений правового кодекса салических (западных) франков, который также назывался Салическим законом (Салической правдой). – Прим. ред.]
10
[Без гнева и пристрастия (лат.). – Прим. ред.]
11
По этому поводу см.: Preufl Н. Das deutsche Volk und die Politik. Jena: Eugen Diedericchs, 1915. S. 97 ff.
12
Это не означает, что поведение радикального крыла социал-демократической партии в октябре и ноябре 1918 г. не повлекло за собой самые ужасные последствия для немецкого народа. Без полного развала, вызванного восстаниями в глубоком тылу и в расположении войск, условия прекращения огня и мирный договор могли бы оказаться совершенно иными.
13
[Юнкеры — социальный класс дворян-землевладельцев (помещиков) Германии, прежде всего Пруссии. Исторически юнкеры как помещичий класс держали в своих руках бюрократический государственный аппарат Германской империи, формируя его контингент и проводимую политику. С началом формирования промышленной буржуазии в ходе промышленной революции юнкерство начинает вступать в конфликт и с этим классом, и с одновременно растущим классом рабочих. В результате в XIX в. оригинальный термин начинает использоваться в социально-экономической лексике в более широком смысле. Вначале либералы, социалисты и марксисты используют его в полемике с консервативными оппонентами из помещичье-буржуазных классов; с течением времени последние начинают использовать его и в качестве самоназвания. Наиболее последовательным проводником политики юнкерства был Отто фон Бисмарк. – Прим. ред.]
14
[Как пишет биограф Мизеса Й. Г. Хюльсманн, «такой позиции придерживались не только интеллектуалы, работавшие в „идеологических" сферах вроде истории, политической экономии или философии. То, что его университет был „интеллектуальным телохранителем династии Гогенцоллернов", в публичной лекции, прочитанной 3 августа 1870 г., заявил ректор Берлинского университета им. Фридриха-Вильгельма и первооткрыватель электрофизиологии Эмиль дю Буа-Реймон» [Хюльсманн Й. Г. Последний рыцарь либерализма: жизнь и идеи Людвига фон Мизеса. М.; Челябинск: Социум, 2013. С. 84. – Прим. ред.]
15
[ «Огульный», «сплошной» таможенный тариф «без пробелов» «проводит охрану всех отраслей производства… Далее, осуществляется защита таких производств, которые отсутствуют или слабо развиты и на рост которых в ближайшем времени нет основания рассчитывать, „протекционизм в кредит"… Наконец, таможенные сооружения доводятся до таких размеров, при которых ни один иноземный товар не может проникнуть на нашу территорию, а пошлины приобретают запретительный характер». См.: Кулишер И. М. Основные вопросы международной торговой политики. М.: Социум, 2002. С. 57 и др. – Прим. ред.]
16
[Манчестерская школа (манчестеризм, манчестерство, манчестерский либерализм) – либеральная политическая и экономическая программа (идеология), сформулированная в ходе агитации за отмену хлебных законов в Англии в середине XIX в. и впоследующие годы лидерами «Лиги за отмену хлебных законов» (прежде всего Ричардом Кобденом и Джоном Брайтом).
Фразу «манчестерская школа» часто использовал британский политический деятель Бенджамен Дизраэли для обозначения движения за свободу торговли, в Германии социалисты и националисты использовали придуманный Фердинандом Лассалем термин «манчестерство» (manchestertum) в качестве синонима «бездушного капитализма» для оскорбления и высмеивания своих либерально настроенных оппонентов.
Теоретической основой манчестерского либерализма послужили произведения Давида Юма, Адама Смита, Давида Рикардо, Джона Стюарта Милля. В области внешней политики представители манчестерской школы выступали резко против войны и империализма, проповедуя мирные отношения между народами.
В 1927 г. Л. фон Мизес изложил основные положения манчестерской версии классического либерализма в своей книге «Либерализм», которая и сегодня остается единственным систематическим изложением принципов либерального устройства общества и государства, основ либеральной экономической и внешней политики, демонстрируя тесную связь между международным миром, частной собственностью, гражданскими правами, свободным рынком и экономическим процветанием.
В более общем смысле Мизес использовал фразу «манчестерский либерализм» (наряду с французским выражением laissez faire) для обозначения политической и экономической программы классического либерализма XVIII–XIX вв., потому что к тому времени, как писал Мизес в специальном приложении о термине «либерализм» в одноименной книге, «почти все, кто называли себя либералами, отстаивали мероприятия частью социалистические, частью интервенционистские». См. также: Мизес. Либерализм. Челябинск: Социум, 2014. С. 211–214; Хайек Ф. Либерализм И Хайек Ф. Индивидуализм и экономический порядок. М.; Челябинск: Социум, 2021. С. 327–362; Ротунда Р. Либерализм как слово и символ. М.; Челябинск: Социум, 2015. – Прим. ред.]
17
Бём-Баверк мастерски оценивает эту доктрину в статье «Macht oder okonomisches Gesetz» (Zeitschrift fur Volkswirtschaft, Sozialpolitik und Verwaltung. Bd. 23. S. 205–271). Этатистская школа немецких экономистов достигла своей наивысшей точки в «Государственной теории денег» Георга Фридриха Кнаппа [рус. пер.: М.: Изд-во Ин-та Гайдара; СПб.: Центр экономической культуры, 2023]. Примечательно в ней не то, что она была выдвинута, – в том, что она доказывала, уже в течение нескольких веков были убеждены канонисты, юристы, романтики и многие социалисты. Примечательным был скорее успех книги. В Германии и Австрии она нашла многочисленных восторженных сторонников и общее признание даже среди тех, у кого возникали оговорки. За рубежом она была практически единодушно отвергнута или прошла незамеченной. В работе, недавно опубликованной в США, в отношении «Staatliche Theorie des Geldes» сказано так: «Эта книга оказала огромное влияние на немецкую мысль в области денег. Вполне типично для тенденции в немецком мышлении ставить государство во главу любого угла» (Anderson. The Value of Money. N.Y., 1917. P. 433 n). [См.: Новые идеи в экономике: Непериод. изд., выходящее под ред. [и с предисл.] проф. М. И. Туган-Барановского. Сб. 6: Теория денег Кнаппа. СПб.: Образование, 1914.]
18
В Германии широко распространено мнение о том, что в зарубежных странах под милитаризмом понимается наличие внушительных вооруженных сил; таким образом, подчеркивается, что Англия и Франция, которые содержали мощный флот и армию на воде и на суше, были по крайней мере не менее воинственными государствами, чем Германия и Австро-Венгрия. Это мнение основывается на заблуждении. Под милитаризмом следует понимать не вооруженные силы и готовность к войне, а определенный тип общества, т. е. именно тот, что был задуман пангерманскими, консервативными и социал-империалисти-ческими авторами как тип «германского государства» и «германской свободы», и который другие прославили как «идеи 1914 года». Его антитезой является промышленный тип общества, т. е. тот, который в Германии в период войны определенное направление общественного мнения заклеймило как идеал «лавочников», как воплощение «идей 1789 года». Ср.: Spencer Н. Die Prinzipien der Soziologie. Stuttgart, 1889. Bd. 3. S. 668–754 [Спенсер Г. Основания социологии. Т. II. СПб., 1898. С. 643–707]. При уточнении и противопоставлении этих двух типов немцы и англосаксы во многом сходятся между собой, но только не в терминологии. Единодушия в оценке двух типов, естественно, не существует. Даже до и в ходе войны в Германии имелись не только милитаристы, но и антимилитаристы, а в Англии и Америке – не только антимилитаристы, но и милитаристы.