Ангелов не выбирают
БИ: Мне, как человеку, родившемуся в рабоче-крестьянской семье, прошедшему довольно сложный жизненный путь, познавшему тяжкий труд рабочего и шахтера, достигшему определенного социального положения, в том числе и на дипломатическом поприще, взирать спокойно на то, что сегодня происходит с российской культурой, образованием, литературой, творческими союзами, – мучительно. Если говорить о русской культуре и литературе, ее духовно-нравственной основе – ей наносится удар в самое сердце. Новое время считает своим достоинством забыть в литературе героя нашего времени – подвижника, духовное начало которого ведет к самопожертвованию в борьбе со злом, низменными и бездуховными привычками. Наоборот, сегодня прилавки магазинов забиты низкопробной литературой, где герои – чистоган, разврат, безнравственность, садизм, проституция. Хочется, чтобы наша литература вернулась в лоно нравственности, учила читателей добру и состраданию, закрепляла в памяти людей примеры великих дел и ратных подвигов, создавала образы народных героев, вела борьбу с общественными пороками и пошлостью. Вне духовных составляющих русской культуре очень трудно выжить. Путь один – восстановить утраченные позиции в культуре, поднять степень нравственности и духовности в литературе. Когда всему советскому народу во время войны было трудно – и на фронте, и в тылу, – культура и литература всегда были передовым отрядом духовности, необходимостью нашего народа в борьбе с врагом. Иначе бы не выдюжили в войне. Человек, в душе которого взращены такие чувства, как любовь к Родине, патриотизм, честность, доброта, готов пойти на любые жертвы во имя страны, во имя своего Отечества. Именно с этих позиций надо смотреть на спасение отечественной культуры.
АП: В чем вы видите свою личную задачу?
БИ: Очень важно сегодня достучаться до сердца каждого человека, помочь ему увидеть луч добра и света, поверить в себя, в страну – через поэзию и литературу.
АП: Вы из Рязанской области, из есенинских мест. Как вы относитесь к Сергею Александровичу Есенину?
БИ: Как можно относиться к великому поэту, земляку? С уважением и любовью. Сергея Есенина я люблю с детства. Помню, жили мы уже в Москве, и попала какими-то неведомыми путями в нашу коммунальную, многонациональную, многонаселенную квартиру запрещенная в те годы, затертая книжечка стихов Сергея Есенина. Откуда и кто ее принес, не знаю, только помню, это было в 1950 году, все жильцы нашей квартиры из 11 комнат как-то непроизвольно собрались на кухне, которая была для нас и клубом, и местом постоянных встреч, и теплушкой, там стояла большая плита. Была зима. Собрались на кухне, кто перекусить, кто погреться. И вдруг кто-то начал вслух читать стихи из сборника Есенина. Все ужинающие, готовящие еду, стирающие – затихли. Потом кто-то другой продолжил читать, и так продолжалось часов до 12 ночи, пока не закончилась книга. Мы, пацаны, тоже слушали стихи вместе со взрослыми. Мама работала в тот день во вторую смену и пришла уже к самому концу наших чтений. Она взяла книгу к нам в комнату и стоя, облокотившись о стол, читала ее до 4 утра. В то время в нашем доме жили в основном строители, приехавшие из деревень и поселков из самых разных уголков России, так же, как и наша семья. Поэтому стихи Есенина не могли не тронуть каждого из нас, ведь он писал о природе, о любви, о крестьянской жизни, о любви к животным. Каждый, слушая эти стихи, сопереживал поэту, вспоминал свою жизнь, родные места, свою судьбу. С тех пор и я полюбил стихи Есенина. Кстати сказать, судьба ко мне очень благосклонна. Дело в том, что когда я вернулся в Москву из Швеции, где работал генеральным консулом, то меня пригласили на работу в одно из подразделений МИД России, которое размещается в бывшем особняке известного русского генерала Ермолова, героя Отечественной войны 1812 года по адресу Пречистенка, 20. И что оказалось!
АП: Что?
БИ: А то, что в этом же доме в 1921 году жил Сергей Есенин с Айседорой Дункан. Очень популярную в то время американскую танцовщицу, «царицу жеста», носившую тогда титул «русской американки» из-за того, что она симпатизировала нашей стране и часто бывала в России, советское правительство пригласило «обучать искусству танца пролетарских детей», как было сказано в документе. Московская школа, а позже студия имени Айседоры Дункан, просуществовала до 1949 года. Итак, волею судьбы я оказался в доме, где когда-то жил и работал мой земляк, великий Есенин. Моим рабочим местом оказался кабинет № 13, который в свое время был спальней Айседоры Дункан и Сергея Есенина.
АП: Это, конечно, удивительно. Дорогие телезрители, я счастлив, что мог сегодня поделиться с вами встречей с удивительным человеком, дипломатом Борисом Мосаловым, секретарем правления Союза писателей России, вице-президентом Лиги писателей Евразии, академиком Академии поэзии России. Борис Иванович возглавляет литобъединение Министерства иностранных дел России «Отдушина», способствует укреплению мира и дружественных связей государств, созданию единого гуманитарного пространства для сотрудничества народов на ниве Милосердия. А если это так, то мы спокойны за нашу державу. Она – в руках умных и творческих людей. Спасибо вам за это, дорогой Борис Иванович! И – до новых встреч!
БИ: Всего доброго!
АП: Напоминаем: с вами был ваш постоянный ведущий – Александр Павлович Романцев – и передача «История рядом с нами». Обернитесь вокруг, загляните в себя и поймите, что мир простирается гораздо глубже, наша история – в нас самих!
Глава 9
Алка
Постоянные посещения жены, просмотр семейной хроники и задушевные разговоры сделали свое дело – Романцев вспомнил свою семью.
Алла Борисовна сидела у его кровати и держала его за руку.
– Саш, ну хочешь, мы на все лето к твоим в Рязань поедем, а?
«Тоже мне, вспомнила! Через четверть века. Как будто бы у нее, а не у меня амнезия», – молча, только одними сухими губами препирался с ней Романцев.
– Что ты там шепчешь?
Он закрыл глаза. А ведь действительно, сколько раз он хотел поехать, так каждый раз возникали какие-то дела!
Хорошо, тесть сам оказался рязанский…
* * *Алка после занятий прибежала домой. Зимняя сессия обещала быть тяжкой. Пятый курс, нагрузка перед дипломом – не побалуешь. Отец встретил ее серьезным разговором.
– Алюня, поди, что скажу, дочка, – позвал он ее на кухню и закрыл дверь.
Она подлетела к отцу, поцеловала в щеку, прижалась к нему замерзшими губами.
– Не поможет. И не думай ластиться, лиса.
– Ну папка…
– Что папка? Что это ты надумала, а?
– Ничего…
– А вчера что за «экземпляр» в дом привела?
На кухню влетела мама.
– Борис! Скажи ей!
– Я и говорю!
– Нет, ты серьезно скажи! Замуж собралась!
– Да! И что? – Алка пошла штурмом на маленькую мамку. «Карманный одуванчик» звал ее отец: маленькая, рыженькая… А дочка пошла ростом в отца, мастью – в мамку.
– Тебя столько лет ждет Женька – нормальная семья, дипломаты, вы с детства знакомы…
– Мама! Мне твой Сергеев с яслей надоел!
– Неправда! Ты была в него влюблена в восьмом классе.
– И что? Сколько с тех пор прошло? Дурной он, избалованный, индюк надутый! «Мой дипкорпус! Мое консульство!»
– Боря, хоть ты ей скажи!
– Я бы и сказал, если бы ты не набежала…
– Мне что – уйти? – бросилась в атаку маленькая львица, – Судьба дочери решается, а мне уйти?
– Лейла, ну что ты, в самом деле? – Муж осторожно взял ее за руку. Это было так трогательно, что Алла обняла мать.
– Ну мамулечка, ну ты же знаешь, все по любви должно быть.
– По какой любви? Вы два дня знакомы!
– А ты папу сколько знала? Неделю?
– Не сравнивай! Тогда было другое время! И твой папа уже был дипломатом!
– А мой тоже будет…
– Кем? Телевизионной пешкой? КВНы снимать?
– Ма, ну вспомни своего первого мужа! Почему ты не смогла с ним жить?
– Да дура была!
Борис удивленно посмотрел на жену.
– Нет, мам, ты его не любила! Вот что значит за престиж выходить. А с папкой, раз увидела – и на всю жизнь! Помнишь?
– Он как в самолете подошел ко мне, так и не отходит до сих пор! – размякла мама, с нежностью взглянув на мужа.
– У вас билеты, что ли, вместе были? – подначивала Алла. Она, конечно, помнила всю историю, но ей необходимо было погрузить маму в воспоминания. Та всегда плакала, когда рассказывала про первую встречу.
– Представляешь, подошел к почтенной даме и говорит на чистом испанском: «Вы ведь позволите мне сесть возле моей спутницы?»
Ата: «О! Конечно! Если это ваша спутница! Конечно!»
И всю дорогу, все пять часов…
– Три с половиной, – уточнил отец.
– Он читал мне стихи. Аллочка, детка, я была потрясена. Вы поэт, говорю. А он мне – нет, я дипломатический работник…
Отец на этом месте всегда откашливался и обнимал свою лисичку.
– Вот, какая дивная история! – Алла продолжала гнуть свою линию.
– Так ведь дипкорпус! Эрудиция! Воспитание! Не то, что твой э… медведь, – не сдавалась мать.
– Послушай, одуванчик, а чем, собственно говоря, плох медведь? – миролюбиво произнес Борис и чмокнул жену в макушку. Он и сам был похож на медведя, особенно рядом с маленькой своей Шахерезадой.
– Вы посмотрите, у него единственную дочь пытается забрать какой-то… мужик рязанский, – вспылила Лейла, вырвавшись на свободу из его объятий, – а он!..
– Что-о-о? – Отец подскочил как ужаленный. Кто-о-о?!
– А, точно! Папка, так ты у нас тоже… с Рязани! – И Алка поняла, что эту битву она выиграла. Борис Иванович был вне себя:
– Ага! Вспомнили! Так вот, многоуважаемая Лейла Булатовна!..
Мать вся сжалась, – обращение по батюшке не сулило ничего хорошего. – Я вам, как рязанский мужик, говорю: пусть приходит к нам зятек, пообщаемся с ним по-нашему, по-человечески! Разобраться нужно, а не рубить с плеча. Я вон тоже один поднимался, без отца был, мать нас троих тянула, а вот смотри, что спорт с человеком сотворил! Из крестьянских детей в МГИМО – через бокс!
– И чемпионом был! – Алка почувствовала вкус победы.
– Я по жизни – чемпион, дочка, и не важно, в какой области: если за что взялся – должен первым быть! В спорте, в делах, в профессии!
– И Саша точно такой же! Такой же, как ты! – Дочка бросилась на шею отцу.
– В общем, пусть приходит. А там – посмотрим. Что скажешь, лиса? – Отец совсем растаял.
Жена хмыкнула и, поджав губы, отвернулась к окну. Конечно, Алла понимала, что это лишь первая битва. Папа завтра остынет и все начнется заново. Но сегодня… сегодня победа за нами! Да!
* * *Когда Романцев пришел в дом Аллы во второй раз, его ждали. Стол был накрыт специально для него, а не Рождества ради, мама была подчеркнуто внимательна и старалась слушать его рассказы, а отец, как только Саша сказал, что он из деревни Константиново, обнял его, как родного.
– А вы откуда? – спросил растроганный Саша.
– Да из Неверово, Рязанской области, – широко разулыбался Борис Иванович.
Интервью № 10
Парадоксальный Святитель: художник, епископ и врач
АП: Добрый день, дорогие телезрители. Сегодня тема нашей передачи необычная. Как необычны сами виражи русской истории. Возможно ли, чтобы один и тот же человек получил высшую награду советского государства – Сталинскую премию – и одновременно с этим сидел в сталинских лагерях? Его хорошо знали раненые в военных госпиталях и ссыльные в Красноярском крае. Вот как описывает его биограф: «На фотографиях облаченный в рясу старик с седой бородой. На груди крест и знак архиерейского достоинства – панагия. Сурово и проницательно глядит он поверх или чуть сбоку стареньких, с немодной оправой очков. На некоторых снимках видны его руки – крупные, изящной формы руки хирурга». Итак, кто он, автор 55 научных трудов по хирургии и анатомии и десяти томов проповедей, книга которого «Очерки гнойной хирургии» выдержала три издания за десять лет. Почетный член Московской Духовной академии в Загорске, награжденный премией Хойнатского от Варшавского университета, бриллиантовым крестом на клобук от Патриарха Всея Руси и медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне» и умерший в сане Архиепископа Крымского и Симферопольского.
Об этом и других фактах жизни профессора-епископа нам сегодня поведает гость нашей передачи – журналист Игорь Родионович Ивачев. Добрый день, Игорь Родионович.
ИР: Добрый день, Александр Павлович. Добрый день, дорогие телезрители.
АП: Скажите нам, уважаемая Игорь Родионович…
ИР: Можно просто Игорь.
АП: Принято. Скажите, Игорь, кто этот «герой без страха и упрека», и как он с вами связан? Или точнее, вы с ним?
ИР: Это крымский святитель Лука, или точнее архимандрит Лука Войно-Ясенецкий, ныне причисленный к лику святых. Уникальность его судьбы в том, что святитель никогда не отступался от своей веры. А связан я с ним, как и все мы – узами любви и веры.
АП: Замечательно сказано! Когда произошло ваше первое знакомство со святителем?
ИР: Впервые я узнал о святителе Луке во время паломнической поездки по Крыму, будучи уже взрослым человеком. Позже прочитал, что святитель Лука, по молитвам которому до сих пор паломники получают исцеления от болезней, родился 14 апреля 1877 года в Керчи в многодетной семье аптекаря. Предки его происходили из старинной шляхетской фамилии и принадлежали к католической вере. Но под влиянием матери Валентин еще в юности выбрал православие.
При крещении младенца нарекли Валентином (что значит «сильный, крепкий») в честь священномученика Валентина Интерамского, получившего от Господа дар врачевания и ставшего затем священником.
АП: Подумать только, какое провидение!
ИР: И оно не единственное, я вас уверяю. Подобно своему небесному покровителю, Валентин Феликсович стал и врачом, и священнослужителем. А Лукой он был назван при монашеском постриге, в честь святого апостола Луки – врача и художника-иконописца.
АП: И это тоже знаковое событие. Насколько я знаю, в молодости Валентин Феликсович колебался в выборе профессии: быть ему художником или врачом.
ИР: После окончания художественного училища в Киеве, куда родители переехали, чтобы дать детям хорошее образование, во время вступительных экзаменов в Петербургскую Академию художеств, Валентин вдруг решил, что не вправе заниматься тем, что нравится только ему, «но обязан заниматься тем, что полезно для страдающих людей».
АП: Впрочем, он все же стал художником – «художником в анатомии и хирургии», как сам себя называл.
ИР: Но путь был не легок. Преодолев отвращение к естественным наукам, Валентин с блеском окончил медицинский факультет и получил диплом с отличием.
АП: Насколько я в курсе, «отлично» было у него только по анатомическому рисунку?
ИР: Но тем не менее карьере ученого он предпочел должность простого земского лекаря – «мужицкого» врача. Иногда, не имея под рукой инструментов, он использовал перочинный нож, гусиное перо, слесарные щипцы, а вместо ниток – женский волос.
АП: Кстати, по женской теме: насколько я знаю, женился Валентин Феликсович по большой любви, и с женой у них народилось четверо ребятишек.
ИР: Да. Но жена умерла рано. И в это страшное время оставшись один, в феврале двадцать первого года, в должности главного врача Ташкентской больницы, он становится священником, а затем и монахом.
АП: А как же дети?
ИР: Он их передал на попечение своей хирургической медсестре Софии Сергеевне Велецкой, которая отдала всю свою любовь детям «врага народа».
АП: Вот это да!
ИР: Теперь он оперировал и читал студентам лекции в рясе и с крестом на груди. Первые годы советской власти, советский институт и вдруг профессор – поп!
АП: И ему разрешали? Почему?
ИР: Да, разрешали. Перед операцией он молился Божией Матери, благословлял больного и ставил на его теле йодовый крест.
АП: Кстати, насчет креста из йода. Говорят, его неверующие ассистенты особо хихикали над этой процедурой, когда речь шла о гинекологических операциях. Так все же, почему он всегда открыто говорил о своей вере?
ИР: Был такой случай: из операционной вынесли икону, и Валентин Феликсович отказался оперировать. Не помогали ни уговоры, ни угрозы. И длилось это до тех пор, пока у высокого начальства не заболела жена. А оперировать некому – он лучший! И вот тогда высочайшим изволением икону вернули на место. И, вслед за иконой, в операционную вошел хирург Войно-Ясенецкий.
АП: Тверд, как скальпель…
ИР: Помноженный на глубину веры. Позвольте, я зачитаю несколько строк из его автобиографии: «Ничто не могло сравниться по огромной силе впечатления с тем местом Евангелия, в котором Иисус, указывая ученикам на поля созревшей пшеницы, сказал им: “Жатвы много, а делателей мало…” Позже, через много лет, когда Господь призвал меня делателем на ниву Свою, я был уверен, что этот евангельский текст был первым призывом Божиим на служение Ему».
АП: А мне понравилось вот это: «Куда меня ни пошлют – везде Бог»; «В служении Богу вся моя радость»; «Считаю своей главной обязанностью везде и всюду проповедовать о Христе».
ИР: А вот признание Валентина Феликсовича сыну Михаилу: «Я подлинно и глубоко отрекся от мира и от врачебной славы, которая, конечно, могла бы быть очень велика, что теперь для меня ничего не стоит. А в служении Богу вся моя радость, вся моя жизнь, ибо глубока моя вера. Однако врачебной и научной работы я не намерен оставлять». И еще: «О, если бы ты знал, как туп и ограничен атеизм, как живо и реально общение с Богом любящих Его…»
АП: Да, глубока вера его!
ИР: И, следуя своим путем, в 1923 году знаменитый хирург принял тайный монашеский постриг и был возведен в сан епископа.
АП: А как это произошло?
ИР: Это случилось в Ташкенте, куда он приехал в шестнадцатом году, уже имея за плечами многолетний опыт работы земским врачом, хирургическую практику во время русско-японской войны, звания доктора медицины и лауреата престижной медицинской премии. В столице Туркестанского края ему доверили пост главного врача Первой городской больницы и выбрали профессором Среднеазиатского государственного университета.
АП: A-а, так вот почему его не трогали. Но не могла же советская власть долго терпеть профессора-епископа?
ИР: Не могла. Его скитания по тюрьмам и ссылкам начались после первой же архиерейской службы в кафедральном соборе города Ташкента 10 июня 1923 года.
АП: Игорь, расскажите нашим зрителям о необычном судебном процессе, где общественным обвинителем выступал председатель ташкентского ЧК, латыш Петерс.
ИР: Этот случай записан со слов профессора Ташкентского мединститута Льва Ошанина. А записал его Марк Поповский, первым решивший собрать в одну книгу «Жизнь и житие Войно-Ясенецко-го, архиепископа и хирурга». Причем еще при жизни архиепископа Войно-Ясенецкого, с которым он лично встречался! Но при советской власти издать ее не удалось, и автор эмигрировал из СССР.
АП: Да, смелость этого человека под стать нашему герою. По-моему, в это же время он написал еще и повесть об известном русском генетике Николае Ивановиче Вавилове, скончавшемся от голода в тюрьме.
ИР: Так вот, профессор Ошанин рассказывал, что в Ташкент из Бухары привезли партию раненых красноармейцев, у которых во время пути в санитарном поезде под повязками развились личинки мух. Раненых поместили в клинику профессора Ситковского. Рабочий день уже кончился, дежурный врач сделал неотложные перевязки, а остальных раненых оставил до утра. Сразу же неизвестно откуда распространился слух, что врачи клиники занимаются вредительством, а у бойцов раны кишмя кишат червями. Срочно, по приказу Петерса, профессор Ситковский и врачи его клиники были арестованы и заключены в тюрьму. Им грозил расстрел. Петерс решил сделать суд показательным и назначил себя общественным обвинителем. Профессор Войно-Ясенецкий был вызван как свидетель. Но епископ Лука сам обвинил Петерса в полном медицинском невежестве. Вот характерный момент записей суда:
«– Скажите, поп и профессор Ясенецкий-Войно, как это вы ночью молитесь, а днем людей режете?
– Я режу людей для их спасения, а во имя чего режете людей вы, гражданин общественный обвинитель? – смело ответил врач.
– Как это вы верите в Бога, поп и профессор Ясенецкий-Войно? Разве вы видели своего Бога?
– Бога я действительно не видел… Но я много оперировал на мозге и, открывая черепную коробку, никогда не видел там также и ума. И совести там тоже не находил. Значит ли это, что их нет?
Под хохот всего зала «Дело врачей» с треском провалилось».
АП: Трудно поверить, что такое могло произойти летом 1921 года!
ИР: Да, это удивительной силы человек. Владыку не сломили ни многочисленные аресты, ни годы тюрем с 13-дневными допросами «конвейером», когда ему не давали спать, ни ссылки в далекую Сибирь. Идти по столь тернистому пути, по его признанию, ему помогало реальное ощущение, что его поддерживает и укрепляет «Сам Иисус Христос».
АП: Смотрите, как интересно, ведь по биографии святителя Луки можно изучать историю и географию всей России! Он пережил революцию, участвовал в русско-японской войне, Гражданской и двух мировых войнах.
ИР: Да, соглашусь. Вот лишь некоторые места, где ему довелось жить: Керчь, Кишинев, Киев, Чита, Симбирская, Курская, Саратовская, Владимирская, Орловская, Черниговская губернии, Москва, Переславль-Залесский, Ташкент, Андижан, Самарканд, Педжикент, Архангельск, Красноярск, Енисейск, Большая Мурта, Туруханск, Плахино (это за Северным полярным кругом, куда его отправили на открытой повозке, без теплой одежды, – умирать), Тамбов, Тобольск, Тюмень, Крым…
В разные годы владыка был епископом Ташкентским и Туркестанским, епископом Елецким, викарием Орловской епархии, архиепископом: Красноярским и Енисейским, Тамбовским и Мичуринским, Симферопольским и Крымским.
АП: Невероятно.
ИР: Вы только себе представьте, Александр Павлович, во время Второй мировой войны в Тамбовской епархии владыка Лука одновременно служил в церкви и руководил хирургией в 150 госпиталях, не в одном, не в двух, а в ста пятидесяти! Благодаря его блистательным операциям тысячи солдат и офицеров вернулись в строй. При этом, будучи архиепископом Тамбовской кафедры, он открыл 24 прихода, что привело к формированию церковной среды и возрождения Тамбовской епархии.
АП: А как вам такой факт: за годы войны военные медики Красноярского края под руководством хирурга Луки Войно-Ясенецкого вернули в строй 73 % раненых и 91 % больных солдат и офицеров!
ИР: Причем, находясь в ссылке во время начала войны, святитель Лука пишет телеграмму на имя Председателя Верховного Совета М. И. Калинина, в которой самоотверженно предложил свою помощь как хирурга, и выразил готовность вернуться в ссылку после окончания войны.
АП: Да, впечатляет, недаром святителю Луке, прошедшему «сталинские лагеря», была присуждена Сталинская премия I степени!
ИР: А вот тут я с вами не соглашусь, Александр Павлович: в «сталинских лагерях» святитель не сидел.
АП: Как не сидел?
ИР: Многие путают «лагеря» с тюремным заключением и ссылками. Пожалуй, самой тяжелой у владыки была ссылка далеко за Полярный круг, в поселок Плахино, где святитель зимовал, не оставляя своей медицинской практики. Сам святитель Лука писал, что в окнах его жилища «вместо вторых рам снаружи были приморожены плоские льдины». При этом владыка Лука оставался единственным архиереем на всю Сибирь и Дальний Восток!
АП: Кстати, а что случилось со Сталиным в сорок втором году? С чего это «губитель церкви» стал ее «лучшим другом»?
ИР: А случилось то, что надо было спасать страну, вот и вспомнили о церкви. И резко поменяли отношение к священству: стали открываться храмы, назначаться епископы, зашла речь об открытии Духовной академии в Москве, Ленинграде, Киеве и выборах нового Патриарха.
АП: Ну и как отреагировала церковь?
ИР: За два месяца верующими было собрано шесть миллионов рублей на танковую колонну.
АП: А как Лука отреагировал на такой разворот?
ИР: Как пишет Марк Поповский, «искренне поддержал».
АП: И как вы тогда объясните, что этот несгибаемый, правдивый и принципиальный человек вдруг становится духовным апологетом коммунизма?
ИР: Что вы имеете ввиду?
АП: Ну как же. Вот слова самого Луки Войно-Ясенецкого, что «буря Великой революции» все перевернула в стране нашей и былую социальную неправду заменила «великими принципами всеобщего равенства и коммунизма»? И про церковь, которая искупает «исторический грех своего участия в подавлении политической свободы народа и личные грехи отдельных представителей духовенства»?
ИР: Вижу, вы хорошо подготовились, Александр Павлович. Вот слова из духовного завещания самого святителя Луки, написанные в двадцать третьем году в ташкентской тюрьме: «Против власти, поставленной Богом по грехам нашим, никак нимало не восставать и во всем ей смиренно повиноваться». Но все встает на свои места, если мы послушаем, что он отвечает на допросе. Позвольте цитату?