Мы воплотим богов

– Так утверждают в официальных летописях. Но он умер от императорской болезни, и, судя по записям, первые симптомы появились у него за двадцать лет до смерти.

Я вспомнила, как матушка лежала, опираясь на груду подушек, а из-под иголок в ее руке стекали струйки крови.

– Уж очень долго он болел.

– Именно так. – Глаза Сичи блеснули. – Такое обычно скрывают от народа, Коко, но император Жасун умер за двенадцать лет до конца своего правления.

– Как это?

– А так, что эти двенадцать лет на троне мужа сидела императрица Тиса и правила империей. А есть еще императрица Лян. Официальные историки выставляют ее слабой и болезненной, но я раскопала свидетельства из архивов, и… – Сичи резко выдохнула. – Ее муж вообще не правил. Целых три года он не сидел на троне и не приносил присягу. Она не выдавала себя за мужа, а просто носила императорские регалии и заняла трон вместо него.

Установившаяся на мгновение тишина как будто звенела от новой информации, от пылкой надежды. Сичи схватила мою руку и сжала.

– Мы не будем править Кисией, притворяясь мужчинами, Коко. Мы будем править как женщины. И мужчины возненавидят нас за это.

Прежде чем вернулся Оямада, я часами мерила шагами комнату. Приносили и уносили подносы с чаем, к которому мы едва прикасались, я начала писать с десяток писем, но скомкала все и бросила в камин. Лишь тихий стук возвестил о появлении министра Оямады. Он сам раздвинул дверь и вошел.

– Министр, – сипло произнесла я, но сумела хотя бы жестом пригласить его к столу.

Бормоча благодарности, он устроился поудобнее, но по его лицу ничего невозможно было прочитать. Мы с Сичи присоединились к нему, затаив дыхание, а Нуру по-прежнему сидела у окна и наблюдала. Оямада расправил одежду и откашлялся, как будто ему некуда спешить, я с трудом сдерживала желание немедленно узнать, что произошло, и как можно спокойнее спросила:

– Так как же все прошло?

– По одному вопросу – прекрасно, а по другим не очень, – загадочно сказал он, постукивая рукой по столу, словно его беспокоило отсутствие пиалы с чаем. – Мне быстро удалось добиться его согласия на то, что вашему величеству следует до церемонии бракосочетания посетить Куросиму. Я рассказал об историческом прецеденте и подчеркнул, что вам необходимо… – Оямада благородно покашлял и отвел взгляд, – очиститься, учитывая вашу недавнюю связь с левантийцем.

– Очиститься? Мне не требуется очищение!

– Да, ваше величество, но я решил, что согласие Мансина важнее, чем… точность определений, скажем так.

– Великолепный ход, – сказала Сичи, пока я продолжала дуться. – Спорить с моим отцом всегда было неразумно. Значит, Мико поедет в Куросиму до свадебной церемонии, ваше превосходительство?

– Да, и, учитывая, что церемония, скорее всего, состоится дней через десять, она должна ехать завтра. – Он покосился на меня. – На этот счет я спорить не стал, решив, что чем скорее, тем лучше, пока Рё не передумал. Но, к сожалению… – Он перевел взгляд обратно на Сичи и опять забарабанил пальцами по столу, – моя рекомендация, что ее величеству подобает путешествовать с компаньонкой, была безоговорочно отвергнута. Он заявил, что вполне достаточно и служанки, а госпожа Сичи ни под каким предлогом не покинет город.

Сичи тяжело вздохнула и поникла.

– Мне следовало догадаться, что его ответ будет таким. Он говорит, что я больше ему не дочь, но не позволит мне уехать, пока я могу хоть как-то быть ему полезной.

– Скорее всего, вы правы, учитывая его настоятельное пожелание, чтобы ее величество взяла с собой вашу… компаньонку.

– Нуру?

– Да, Нуру.

Сичи резко обернулась и посмотрела на левантийку, сидящую у окна.

– Меня?! – удивилась Нуру. – Почему меня?

Когда она обратилась к Оямаде без титула, тот сложил руки перед собой и сжал губы в тонкую линию.

– Если позволите высказать предположение, Рё пытается лишить госпожу Сичи поддержки, оставить ее в одиночестве и уязвимой для его замыслов.

Мы на мгновение замолчали, обдумывая его слова. Должна признать, это было очень похоже на образ мыслей и действий Мансина.

– А кроме того, – продолжил Оямада, глядя в стол, – со свойственным Рё чувством превосходства он настоял на том, чтобы я тоже сопровождал вас в Куросиму, ваше величество. Похоже, моя работа в качестве министра правой руки так мало значит, что мое трехдневное отсутствие никто не заметит.

Горечь омрачила его лицо и придала резкость словам.

– Скорее всего, – продолжил он, хрустнув пальцами, – он хочет убрать меня с дороги, опасаясь, что я не поддержу его план, каким бы он ни был.

– Тем больше причин для нас поскорее лишить его власти, – сказала я, надеясь, что мое лицо выражает сочувствие, а не жалость. – И если мы трое уедем, беспокоиться следует только о Сичи.

– Беспокоиться не о чем, – игриво улыбнулась Сичи, переводя взгляд с меня на Оямаду. – Я не впервые сбегаю из дома под носом у отца.

– У тебя есть план? – спросила я.

Она улыбнулась еще шире.

– У меня всегда есть план.

На следующее утро министр Мансин лично провожал нас на рассвете. Ни улыбки, ни пожеланий – он просто стоял на лестнице, как неподвижная сила, словно желал убедиться, что задача выполнена. Пока седлали лошадей и укладывали багаж, он наблюдал, скользя взглядом по Нуру, словно ее не существовало.

Когда мы уже были готовы сесть на лошадей и тронуться в путь, оставив Сичи, Мансин наконец соизволил подойти ко мне.

– Мы подготовим все к вашему возвращению, ваше величество, – сказал он. – Вы можете полностью положиться на меня. – Слова предназначались зрителям, но, шагнув ближе, словно желая помочь мне сесть в седло, он тихо добавил: – Надеюсь, вы смирились со своим положением и не будете пытаться сделать… какую-нибудь глупость. Ваше величество.

Не дожидаясь ответа, он отошел, прежде чем я успела опомниться. Кивнув министру Оямаде и перемолвившись парой слов с капитаном Киреном, он вернулся на лестницу, словно решил пристально наблюдать за каждым мгновением нашего отъезда. Направив лошадь к воротам, я не стала оглядываться. Утешало только то, что капитану Кирену позволили выбрать гвардейцев, которые будут нас сопровождать.

Уезжая из Когахейры, я в равной степени испытывала облегчение и страх. Нам пришлось пока оставить в городе Сичи, но за воротами ждала свобода; там хлестал по лицу ветер, а лошадь с легкостью несла меня вперед.

Чтобы не вызвать подозрений, капитан Кирен предложил целый час ехать в сторону Куросимы, а затем вернуться. Таким образом, если Мансин пошлет соглядатаев, ему доложат, что вплоть до деревни Хуа все видели, как мы проехали мимо.

Капитан Кирен ехал впереди, погрузившаяся в свои мысли. Нуру замыкала процессию, и я осталась в молчаливой компании министра Оямады. После встречи с Мансином его лицо было столь же выразительным, как каменная глыба, но сегодня он выглядел весьма потрепанной непогодой каменной глыбой: каждая ямка и впадина глубоких морщин потемнела и отсырела.

– Можете уже сказать, – начала я, бросив взгляд в его сторону. – Он теперь не подслушает.

– Не знаю, о чем вы, ваше величество. Мне нечего сказать.

– Да? Вы неважно выглядите.

– Я плохо спал. Обычное дело перед путешествием.

Я так ничего из него и не выжала, будто он и впрямь был камнем. Не добилась ничего, кроме новых тревог, усиливших мое беспокойство.

Дорога из Когахейры до Хуа была извилистой и гористой и проходила через десятки деревушек. В это время года в них должна была царить суета, поскольку все делали последние приготовления к зиме, но в первой деревне на нашем пути было тихо и пусто. Как и во второй. Дома стояли заброшенными, двери амбаров распахнуты, а заборы сломаны. В загонах давно уже не было скота, и никто не заготовил дров.

– А где все? – спросила я.

Министр Оямада откашлялся.

– Так близко от бывшей столицы левантийцев и поля битвы? Те, кого не забрали в кисианскую армию и не убили враги, вероятно, сбежали, ваше величество. Именно так относится к войне простой народ.

– Вы так говорите, будто сами не лорд с богатым поместьем на далеком безопасном юге.

Он окинул меня презрительным взглядом, но теперь хотя бы оживился.

– Ах да, ведь северяне считают, что мы не ведем войн и нежимся в комфорте, благодаря пролитой крови наших суровых братьев к северу от Цыцы. Если вы и впрямь хотите объединить Кисию, ваше величество, советую узнать ее поближе, а не увековечивать стереотипы, из-за которых и возник раскол между Ц’аями и Отако.

Даже если бы он спал, его голос не прозвучал бы более устало.

– Как вы наверняка помните, император Кин очень быстро стал генералом как раз во время постоянных стычек за перевал Рокю.

Я уставилась на него. Министр Оямада закатил глаза.

– Как это типично. Несомненно, ваша матушка позаботилась о том, чтобы в вашей версии истории не существовали достижения юга.

– А она выросла в то время, когда на уроках истории не говорили о достижениях северян.

– Разумеется, ваше величество, именно с помощью таких рассказов можно принизить другого, чтобы самому забраться на вершину, но хороший правитель должен подвергать их сомнению. Искать сведения, не лежащие на поверхности.

– И иметь мудрых советников, которые укажут, где их искать.

– Рё Мансин отлично умеет забираться наверх. – Он посмотрел на меня. – И перепрыгивать на новую гору, когда уже забрался на самый верх старой.

– Мне кажется, по-своему он заботится о Кисии.

Оямада фыркнул.

– Как лиса заботится о том, чтобы кролики плодились и размножались.

Дальше мы ехали молча, и каждый пустой дом казался скорее скорлупой, чем зданием. Мне страшно хотелось потянуться за луком – так раздражала меня эта тишина и зияющие окна, но Хацукой был привязан к седлу и для всех посторонних выглядел как свернутая циновка для сна.

– Он пришел в Ахой, чтобы помочь мне, когда…

Я замолчала, пожалев, что заговорила о смерти Дзая.

Когда Оямада пытался отделаться от меня перед казнью, я чувствовала себя загнанной в угол и не сомневалась, что им двигали злоба и беспричинная ненависть, а не любовь. Преданность. Семья. Он яростно защищал Дзая, невзирая на последствия, и верил, что из мальчика получится достойный император. Дзай не мог бы пожелать лучшего регента. Лучшего деда. Лучшего наставника.

– А что ему еще оставалось? – отозвался Оямада, не зная направления моих мыслей. – Мансин был министром у Кина. Как вы сами видели, его любят солдаты, но как бы сильно взлет генерала Кина ни изменил наши представления об императорах, мы не настолько далеко ушли от идеи наследственной власти, данной богами, чтобы генерал или министр мог запросто сесть на трон, без толики легитимности. Император Кин использовал для этого месть. Мансин мог бы сделать то же самое, если бы к своему приходу обнаружил вас мертвой.

Пока мы с Дзаем боролись, Мансин стоял с другой стороны двери. Он выкрикнул наши имена и наверняка услышал возню, но ждал, пока не установится тишина, и только после этого ворвался. Когда я все поняла, меня затошнило.

– Но я не умерла.

– Да, – согласился Оямада. – Вы остались в живых. Но верили в него. Он был вашим спасителем. Он по-прежнему считает, что Кисии лучше избавиться от Отако и Ц’аев и больше полагаться на армию, но никуда не торопится. Что бы вы ни делали, он все равно отобрал бы у вас власть, хотя вы сами дали ему в руки козырь, настаивая на союзе с левантийцами.

– Они нам помогли.

– Да. Я же не сказал, что это был плохой план.

Не сказал. Ни разу. Он никогда не возражал против моих планов. Не вставал у меня на пути. Быть может, потому что чувствовал уязвимость своего положения, а может, просто это не в его характере. Или он по-настоящему мне доверяет.

– Понимать все задним умом – это ужасно, – призналась я.

– Это точно, ваше величество, это точно.

Я задумалась, насколько все изменилось бы, если бы мы с Дзаем действовали сообща, но одернула себя. Мне никогда уже этого не добиться, так что не стоит мучить себя воображаемыми картинами.

Деревня Хуа оказалась такой же безлюдной, как и все остальные по пути, но мы остановились, чтобы дать отдых лошадям, как и планировали. Оттуда мы должны были продолжить путь в сторону Куросимы и прибыть туда задолго до наступления ночи, но, снова сев на лошадей, свернули с мощеной дороги на раскисший дерн, и наш темп значительно замедлился. Весь остаток дня мы молча ехали в Когахейру кружным путем. Капитан Кирен задавал направление, обходя стороной все известные поселения и избегая обычных маршрутов разведчиков, так что, если повезет, Мансин не узнает о нашем возвращении.

Несколько часов нашим спутником было только бесконечное хлюпанье копыт по грязи. С каждым отлетевшим в сторону комком земли Нуру все больше мрачнела: в душе у нее разразилась буря.

– Она справится, – сказала я, когда мы наконец остановились.

Капитан Кирен тут же спешился, чтобы наскоро осмотреть место, где мы собирались спрятаться.

– Я знаю, – отозвалась Нуру, еще больше помрачнев. – Я просто предпочла бы находиться там, чтобы удостовериться. Здесь я бесполезна, любой за секунду меня узнает.

Не найдя слов утешения, я предоставила ей расхаживать взад-вперед и подошла к капитану Кирену.

– Все в порядке? – спросила я.

– Да, ваше величество. Она знает это место, и нам остается только ждать. Хотя, если прождем слишком долго, придется ехать в Куросиму в темноте.

– Вы опасаетесь разбойников на дороге?

– Я опасаюсь всего, ваше величество. Такова моя работа.

В отличие от Нуру, капитан Кирен молча застыл как статуя и наблюдал за дорогой, как будто даже не моргая. Остальные гвардейцы встали в караул, а один присматривал за лошадьми на случай, если понадобится быстро удирать.

По плану Сичи должна была с помощью служанки пробраться в лагерь Эдо, а оттуда спуститься по холму к нам. Предполагалось, что она успеет до наступления темноты, но солнце уже скрывалось за деревьями, а ее все не было видно. Наступила ночная прохлада, еще больше омрачая тревожное настроение, и вскоре я уже вышагивала туда-сюда, просто чтобы согреться, по крайней мере, именно в этом я пыталась себя убедить. Мои мысленные заверения в том, что Сичи способна о себе позаботиться, казались все более отчаянными.

Как только солнце окончательно нас покинуло, мы зажгли несколько неярких фонарей, и капитан Кирен подошел ко мне с обеспокоенным видом.

– Если она не появится в ближайшее время, придется решать, разбивать ли лагерь и дожидаться, что принесет утро, или скакать в Куросиму.

– Она придет, – ответила я. – Она сумеет за себя постоять. Поверьте, она придет.

Он поморщился, но прекратил разговор, оставив меня наедине с паникой. Наконец один гвардеец тихо свистнул, увидев на тропинке свет. Не успели слова вырваться из его уст, как Нуру унеслась прочь, не обращая внимания на все попытки ее отозвать. Она исчезла в темноте, и на несколько долгих секунд мы затаили дыхание. Мерцающий огонек неуверенно покачивался. И тут из ночи появились Сичи и Нуру, широко улыбающиеся от облегчения.

– Простите, что опоздала, – сказала запыхавшаяся Сичи. – Трудно найти время для побега, когда отец так усердно занят своими замыслами. Он велел мне перемерить кучу платьев, чтобы портниха могла их переделать. Клянусь, я чувствовала себя подушкой для булавок.

– Весьма холодной подушкой, – заметила Нуру, растирая ладонь Сичи. – Надо выбираться отсюда – вдруг кто-то за ней следил.

Капитан Кирен тут же согласился, едва оставив мне время с облегчением обнять Сичи, и велел нам садиться на лошадей.

Теперь уже не было нужды скрывать цель путешествия, и он повел нас в темноту по топкой тропе к ближайшей дороге. Не к главной дороге на Куросиму, но все лучше, чем месить грязь, и вскоре под сиянием месяца мы перешли на галоп.

От быстрой скачки в ночи мои руки заледенели и как будто смерзлись с поводьями, но ради избавления от Мансина я готова была вытерпеть и больше мучений, чтобы защитить нас и иметь возможность нанести ответный удар.

По дороге мы один раз останавливались, чтобы дать отдых лошадям. Оямада непрерывно сетовал на холод и свои старые кости, но по мере приближения к святилищу стал настаивать, чтобы мы продолжили путь, а не делали привал еще раз. Наконец мы достигли опушки леса, где стоял указатель на святилище Куросима. Еще несколько миль, и мы окажемся у моста через реку Нуорд. Почти на месте. Почти свободны. Не хотелось замедлять темп, находясь так близко, но лучше подождать еще немного, чем позволить лошадям пасть от усталости.

– Почти приехали, – сказала я, пытаясь подбодрить Оямаду, и придержала лошадь рядом с ним. – А там уже разожжем такой огромный костер, что вы на нем поджаритесь.

– Звучит почти вдохновляюще, – процедил он сквозь зубы. – Надо полагать, вы составите мне компанию?

Я что-то заметила краем глаза и повернула голову, проглотив игривый ответ. В лесу что-то снова мелькнуло, но тут же пропало. И опять. Уже ближе.

– Берегись! – вскричала я, бросаясь к Оямаде.

Ночь прорезал характерный скрип отпущенной тетивы, и я схватила Оямаду за руку. Он охнул, раскинул руки и рухнул – стрела попала ему в плечо. С резким воплем он приземлился на дорогу, капитан Кирен рявкнул приказ, и все гвардейцы схватились за луки и нацелились в лес. Посыпались новые стрелы. Некоторые упали на дорогу. Одна воткнулась в круп лошади гвардейца. Другие сшибли людей с седел, и дрожащие древки торчали из рук, спин и шей.

– Бежим! – выкрикнула Нуру, подводя гарцующую лошадь ближе к Сичи. – Бежим!

Но министр Оямада лежал на земле, и я не могла его бросить.

– Беги сама! – откликнулась я, вытаскивая Хацукой. – Уведи Сичи!

Я приложила первую стрелу и спустила тетиву, целясь в темный силуэт между деревьями. Вокруг царил хаос, невозможно было сказать, сколько врагов таится в тени.

– Надо уходить! – сказал капитан Кирен, разворачивая лошадь. Его лицо было в брызгах крови. – Надо отвести вас в безопасное место, ваше величество.

Стрела чуть не чиркнула по его уху, и он решительно встал передо мной.

– Важна только ваша жизнь, ваше величество. Уходим!

Оставаться было глупо, но взгляд на Оямаду подкрепил мою решимость.

– Заберите его, и можем ехать. Я не брошу своего министра.

Капитан Кирен не стал спорить, а сжал губы в мрачную ниточку и спрыгнул с седла. Гвардейцы вокруг нас выпускали стрелы в темный лес, хотя оттуда уже возвращалось меньше. Что-то явно изменилось, но у меня не было времени на размышления. Капитан Кирен поднял Оямаду на ноги. Стрела глубоко вошла в его руку, из раны сочилась кровь, а лицо было мертвенно-бледным.

– Посадите его в седло!

– Он не сможет ехать в таком состоянии! – крикнул капитан. – Надо…

– Посадите его передо мной! – рявкнула Нуру, подводя лошадь ближе, и убрала саблю в ножны. – Надо выбираться, пока…

В лесу прозвенел крик, а за ним установилась тишина, только удаляющийся топот ног и хруст веток в подлеске, словно затухающее биение сердца. Уцелевшие гвардейцы настороженно вглядывались в лес, стоя наготове.

– Что происходит? – прошептала Сичи, сжимая в дрожащей руке кинжал. – Почему так тихо?

В ночи раздался еще один крик, и откуда-то сверху, с ветки, рухнул человек и покатился по пологому склону на дорогу. Когда он распластался на влажной листве, из подлеска выскочили двое в одинаковой одежде и помчались к нам. Я подняла Хацукой, прицелилась и спустила тетиву. Стрела попала одному из них в грудь, и он споткнулся, но его спутник не замедлил бег. Я снова прицелилась, и тут услышала, как Сичи ухнула и метнула кинжал. С такого расстояния она не могла промахнуться, и кинжал вонзился мужчине в плечо. Тот покачнулся, и, прежде чем он успел выпрямиться, я выстрелила ему в лицо. Стрела отбросила его назад, он упал на дорогу, задыхаясь и весь в крови.

Когда он пополз к лесу, я соскочила с беснующейся лошади. Я наступила ему на ногу, и его колено хрустнуло, а из горла вырвалось сиплое клокотание. Капитан Кирен направил фонарь ему в лицо – лицо незнакомца. Тот что-то прохрипел, плюясь кровью.

– Кто вы? – спросила я.

– Да пошла ты!

– Кто вас нанял?

Он перекатился на бок, но кровь была повсюду, а моя нога по-прежнему стояла на его колене.

– Почему обязательно нанял?

Этот человек, которого я никогда в жизни не видела, ненавидел меня так, что не только хотел убить, но и готов был убить любого вместе со мной. Даже на последнем дыхании он выплескивал ярость.

Я почувствовала волну цветочных ароматов, смешанных с запахом пота – ко мне подошла Сичи.

– Я его знаю, – дрожащим голосом прошептала она. – Он работает на моего отца.

Мужчина насмешливо поклонился. Выглядело это странно, учитывая, что он лежал на дороге, истекая кровью, с торчащей в щеке стрелой, похожей на пробившийся насквозь злобный росток.

– Моя госпожа, – издевательским тоном произнес он.

– Отец велел убить и меня, да?

– Нет, хотя, как по мне, так было бы лучше.

Он плюнул в Сичи, и она отпрянула, кровь брызнула ей на ноги.

– Значит, он хотел убить только меня.

– Давайте, завершите начатое, – проревел он. – Я умру, зная, что начатое мной тоже кто-нибудь завершит.

Он злобно уставился на меня, в его глазах плескалась ненависть, и я не могла не поверить в его обещание. Я лишилась детства из-за наемных убийц, мне приходилось видеть врагов в каждой тени, даже когда их там не было.

«Тебя постоянно будут пытаться загнать в угол, – говорила матушка. – Но не забывай, что ты моя дочь». Она считала это достоинством, а не проклятьем.

Я вытащила из-за кушака кинжал и вонзила его врагу в глотку. Он умер с булькающим звуком хлынувшей крови. Я должна была что-то почувствовать, когда клинок проткнул тонкую, как бумага, кожу, мясистые мышцы и наткнулся на крепкую стену гортани. Сожаления, отвращение или ужас. Но не чувствовала ничего. Опустившись на колени, я вытерла кинжал о его рубаху и убрала в ножны.

– Думаю, он был последним.

И я тут же вскочила на ноги, опять вытаскивая кинжал. Посреди дороги стояла женщина, и оставшиеся гвардейцы с опаской ее рассматривали. Спереди и на манжетах ее полукафтан был заляпан кровью, но, несмотря на кисианский наряд, выглядела она как чилтейка. И это вызывало еще больше беспокойства.

– Кто вы?

– Меня зовут Кассандра, – уверенно ответила она, но взгляд настороженно метался от одного гвардейца к другому. – Я пришла предупредить вас, что чилтейцы не собираются придерживаться договора, вам не стоит выходить замуж за Лео Виллиуса. Что бы он ни пообещал, это ложь.

Я наклонила голову, изучая странную женщину.

– И на кого же вы работаете, если решили предупредить меня, вопреки интересам собственной страны?

– Ни на кого. – Она подняла брови, как будто вопрос ее удивил. – Я… Я знала вашу мать.

Знала.

– Мико, – рявкнула Нуру, которая всё еще придерживала раненого Оямаду, сидящего перед ней в седле. – Нам пора. Ему нужен лекарь.

Как же я могла об этом забыть!

– Да-да, конечно, но… куда ехать? Кому мы можем доверять?

– Наверняка где-нибудь поблизости есть деревни, жители которых не желают тебе смерти и не питают ненависти.

– Все деревни, мимо которых мы проезжали, пусты. – Я прижала руку ко лбу. – И в Куросиме может оказаться то же самое, не считая святилища, но он не сможет подняться по лестнице.

– Есть еще левантийцы, – сказала женщина… Кассандра. – В деревне.

– Левантийцы? Какие именно? – Она не ответила, и я повернулась к Нуру. – Кто мог устроить лагерь рядом с Куросимой?

Она покачала головой. Значит, осталось только гадать. Я могу довериться Раху, но, если мы наткнемся на заклинательницу Эзму, дело кончится плохо.

– У нас все равно нет другого выхода, – сказала я. – Нам нужен лекарь, и если окажется, что этот лекарь нас ненавидит, придется разбираться на месте.

– Согласна, – отозвалась Сичи.

Не сдвинувшись с места, Кассандра осмотрела оставшихся солдат.

– Позвольте вас сопровождать, ваше величество, раз уж этот неприятный инцидент лишил вас многих охранников.

Мне хотелось отказаться, чтобы не быть у нее в долгу, но упоминание матушки никак не выходило из головы, и я кивнула.

– Хорошо. Скачите вперед, чтобы мы вас видели, показывайте дорогу к левантийцам. Капитан Кирен, оставьте здесь двоих, чтобы помогли раненым, а мы поедем вперед.

Капитан кивнул, но тут же мотнул головой в сторону Кассандры.

– Вы уверены, что ей можно доверять, ваше величество?

– Нет, но пока будем считать, что я ей доверяю. Нет времени для споров.

Мы преодолели последний отрезок пути до Куросимы галопом – Кассандра впереди, Нуру в середине группы, обнимая раненого Оямаду. Она ворчала, что седло для этого не предназначено, и ругала лошадь, когда та отказывалась бежать с такой скоростью, но мы продолжали путь, пока не сгустилась ночь, унеся с собой последний намек на тепло дня.