Сергей Эйзенштейн. Киноакадемик. Маленькие рассказы о большом успехе

17. Москва

Поначалу Эйзенштейн устроился жить в доме бывшей супруги своего приятеля Саши Аренского на Арбате. Но потом он случайно – на улице, в толпе пешеходов, что в Москве дело совершенно необычное, встретил друга детства Максима Штрауха.

– Мака, привет! – вскричал Эйзенштейн и бросился к Штрауху с объятиями.

– Привет, старик! – так же радостно откликнулся Штраух.

Эта встреча стала для обоих в полном смысле судьбоносной. С тех пор они если и расставались, то ненадолго (правда, была одна длительная разлука, когда Эйзенштейн отправился в командировку в Америку). Они познакомились на Рижском взморье, куда семья Штраухов приехала на отдых из Москвы. Несмотря на разницу в возрасте (Эйзенштейн был старше Штрауха на два года), они вместе играли в театр – Максим пытался рассказать Серёже о спектакле «Синяя птица». И этот рассказ покорил маленького Эйзенштейна.

Выяснилось, что Штраух собирается отправиться в театр Пролеткульта к Мейерхольду, предложив Эйзенштейну составить компанию. А когда Сергей рассказал о себе, Максим тут же пригласил его переехать к нему. Штраух жил с молодой супругой актрисой Юдифь Глизер в коммуналке на Чистых прудах. Эйзенштейну отвели вторую, смежную комнату. Здесь он прожил годы, став почти членом семьи Штраухов. Они были очень дружны. До конца дней Эйзенштейн любил своего друга и считал его одним из самых близких людей. Максим Максимович платил ему той же монетой. Это была настоящая, абсолютно бескорыстная мужская дружба.

18. Судьба отца

Категорически не приняв Октябрьскую революцию, Михаил Осипович Эйзенштейн, ставший в конце 1916 года действительным статским советником (что равнозначно генеральскому званию), покинул Россию и после замысловатых странствий по Европе оказался в Германии – на своей исторической родине. Отсюда, из Германии, был родом его отец Осип Эйзенштейн.

Он не бедствовал, сумев вывезти из Риги достаточно весомые ценности. Но чувствовал себя бесприютным, никому не нужным, брошенным. Его одолевала затяжная депрессия. И дело могло закончиться трагедией, если бы ни… женщина.

Михаил Осипович познакомился с хозяйкой берлинского дома престарелых Елизаветой Михельсон. Очень спокойная, миловидная дама понравилась Михаилу Осиповичу с первого взгляда. Между ними завязались отношения. И в 1920 году Михаил Эйзенштейн и Елизавета Михельсон стали супругами.

Их тихое семейное счастье длилось очень недолго. Летом 1921 года Михаил Осипович внезапно заболел и 2 июля того же года… скончался. Ему было всего 53 года. Безутешная вдова похоронила супруга на кладбище в пригороде Берлина – в местечке Тагель. Могилу украшает очень необычный памятник в виде старого пня, который украшен растительностью, стилизованной под знаменитые украшения рижских домов Эйзенштейна.

Вдову отца Сергей Михайлович навестил во время своего путешествия в Америку. Приехал тайно от Александрова и Тиссэ, сопровождавших его в этой командировке. Эйзенштейн нуждался в деньгах. И Елизавета Михельсон передала ему то, что оставил после себя Михаил Осипович. Побывал ли сын на могиле отца, неизвестно…

19. Матушка

В 1924 году в жизни Сергея Эйзенштейна неожиданно возникла матушка Юлия Ивановна. Она приехала из Ленинграда, где жила в одиночестве и, практически, без средств к существованию. Причина переезда – матушка Эйзенштейна лишилась жилья – соседи по коммуналке, в которую была превращена квартира Конецких, выгнали Юлию Ивановну на улицу и, по её словам, хотела провести остаток дней рядом с сыном.

Для Эйзенштейна появление матери стало довольно неприятным сюрпризом. Она вела себя решительно и довольно бесцеремонно, полагая, что имеет право управлять жизнью сына. Юлия Ивановна поселилась в той же комнате в квартире Штраухов и тут же принялась наводить «свои порядки». Она вмешивалась в личную жизнь сына, считала её аморальной, требовала послушания и не стеснялась критиковать хозяев квартиры.

Напуганный агрессивной инициативностью матушки, Эйзенштейн уговорил её вернуться в Ленинград, через знакомых устроил ей сносное жилье и из своих ещё очень скромных доходов (слава и деньги были ещё впереди) стал ежемесячно высылать некоторую сумму в качестве пенсии.

Однако, матушка и не думала сдаваться. Она часто приезжала в Москву, закатывала шумные скандалы и даже мешала Эйзенштейну устраивать свою жизнь… История тяжёлая и не до конца понятная. О своей матери, как, впрочем, о личной жизни вообще, Эйзенштейн почти ничего не рассказывал. Но напряжённость в отношениях оставалась между ними до конца дней Юлии Ивановны.

20. Первый рабочий театр Пролеткульта

Вместе со Штраухом Эйзенштейн отправился в Первый рабочий театр Пролеткульта. Максима взяли в актёрскую труппу, Сергея – театральным художником, после того как он показал свои наброски к декорациям армейских спектаклей.

По сути, это был тот же самодеятельный театр, состоящий из влюблённых в сцену непрофессионалов, молодых романтиков революции. Всеволод Мейерхольд помогал становлению театра, а самых талантливых актёров и постановщиков спектаклей приглашал к себе в только что организованные Государственные высшие режиссёрские мастерские – в собственную школу.

Устраиваясь в театр Пролеткульта, Эйзенштейн заявил, что готов ставить спектакли, рисовать декорации, делать всё, что потребуется – но лишь для того, чтобы затем разрушить театр. Он думал об этом давно, но вот так прямо озвучил свои мысли впервые.

Яркий, талантливый, увлекающийся, Эйзенштейн с головой ушёл в новую работу и осенью 1920 года оставил учёбу в Академии Генерального штаба, добившись демобилизации. На этом военная часть биографии Эйзенштейна завершилась. Впереди был – театр.

21. Мейерхольд

Сергей Михайлович проработал в театре Пролеткульта четыре года. Его первой постановкой был спектакль «Мексиканец» по произведению Джека Лондона. Сначала Эйзенштейн оформил декорации к спектаклю, затем стал вторым режиссёром, помощником постановщика Смышляева.

Уже в этой первой, ещё несамостоятельной работе Эйзенштейн ввёл в спектакль новый элемент. Центральная сцена боксёрского поединка была перенесена со сцены в зал. Этим Сергей Михайлович стремился добиться большего контакта актёров со зрителями.

После первых опытов на московской сцене Эйзенштейн обратился к известному режиссёру-новатору Всеволоду Мейерхольду, который часто бывал в театре Пролеткульта и молодого художника заметил. Попросился в группу Всеволода Эмильевича и… был принят слушателем Государственных высших режиссёрских мастерских. Около года, начиная с весны 1921 года – Эйзенштейн постигал азы режиссёрского искусства в понимании Мейерхольда.

Это было трогательное, романтичное и немного странное время. Вместе с Максимом и Изер Сергей каждое утро отправлялся к Мейерхольду в Малый Кисловский переулок, где сегодня располагается Российская академия театрального искусства. Штраухи относились к Эйзенштейну, как… к большому ребёнку. Заботились о нём, всячески оберегали от неприятностей. Детей у них не было, и актёры поговаривали, что Изер, которую Сергей Михайлович считал лучшей актрисой (в её репертуаре была блистательно сыгранная роль матушки Кураж), относится к нему, как к сыну. Но это была дружба. Большая, настоящая, какой в наши дни, пожалуй, уже и не встретишь.

22. Борьба с традиционалистами

Об этом периоде Эйзенштейн рассказал в своей статье «С. Эйзенштейн о С. Эйзенштейне, режиссере кинофильма «Броненосец Потемкин» следующее.

«Наша труппа (Эйзенштейн имеет в виду театр Пролеткульта) состояла из молодых рабочих, стремившихся создать настоящее искусство, вносивших в него новый темперамент, новые взгляды на мир и искусство. Их художественные взгляды и требования полностью совпадали тогда с моими, хотя я, принадлежа к другому классу, пришел к тем же выводам, что и они, лишь чисто умозрительным путем. Последующие годы были насыщены ожесточенной борьбой. В 1922 году я стал единственным режиссером Первого Московского рабочего театра и совершенно разошелся во взглядах с руководителями Пролеткульта. Пролеткультовцы были близки к точке зрения, которой придерживался Луначарский: они стояли за использование старых традиций, были склонны к компромиссам, когда поднимался вопрос о действенности дореволюционного искусства. Я же был одним из самых непримиримых поборников ЛЕФа – Левого фронта, требовавшего нового искусства, соответствующего новым социальным условиям. На нашей стороне тогда была вся молодежь. Среди нас были новаторы Мейерхольд и Маяковский; против нас были традиционалист Станиславский и оппортунист Таиров. И тем более мне было смешно, когда немецкая пресса назвала моих безыменных актеров, моих „просто людей“, ни больше, не меньше, как артистами Московского Художественного театра – моего „смертельного врага“».

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.