– Да, батя, завтра пойду в военную комендатуру или что тут вас есть, пусть временная власть прифронтовой зоны. Всё расскажу и попрошу связаться с командованием моей части, если б знать…
– Что, Алёша, если б знать?
– Если б знать, что и кто от неё, этой части осталось. Там такое было, что не расскажешь всего, просто жутко вспоминать, когда земля горит, металл горит…
– На том и порешили. Утро вечера мудреней.
В ту ночь, наверное, никто не мог уснуть. А Ваня уж точно. Он прокручивал рассказ брата, как киноленту фильма, возвращаясь тем или другим событиям дважды-трижды, чтобы прочувствовать всё так, если бы вместо Алёши там был он сам и продумать, как бы сам поступил в той или иной ситуации.
Утром, когда Ваня проснулся, Алексея уже в хате не было, не было его и во дворе. Ванюшка позаглядывал во все места, где мог только уединиться брат, но его нигде не было.
«Опоздал! Он ушёл, а я ему хотел что-то важное сказать… Ну ничего страшного. Придёт и скажу. А, если… Да никаких „если“, придёт, а как иначе?» – не находя себе места, думал Ваня.
Алексей пришёл ближе к обеду. Он был серьёзен и задумчив. Рассказал, что встречался с командиром временно размещённого, для пополнения батальона, направляемой на Миус-фронт дивизии. Тот, узнав его историю и то, что Алексей водитель, предложил пополнить ряды его подразделения. На просьбу Алексея он ответил, что связаться с его бывшим командованием он не сможет, так как это не только другая дивизия, армия, но и фронт не Юго-Западный, а Южный. После отказа Алексеем продолжить службу в его подразделении, комбат предложил дождаться особого отдела, который, разобравшись в ситуации, решить его судьбу.
Догадывался ли Алексей о том, какая судьба его ждёт? Скорее да, чем нет. Но это будет уже завтра или послезавтра.
А послезавтра Ваня видел своего старшего брата последний раз. Алексею «повезло», если так можно в этом случае выразиться, что он сам пришёл с явкой и многие факты, после проверка по каналам особого отдела, подтвердились. И потому, одним из самых страшных преступлений, по словам капитана государственной безопасности было то, что Алексей «избавился» от партбилета.
Приговор был, что гром, среди ясного неба – «восемь лет лишения свободы, без права переписки».
***
Второй год Иван Прасол заведовал избой-читальней. Если изначально было кое у кого опасение, что не справится, ребёнок-то ещё. А теперь уже скоро исполнится 17 лет. И работа ладится и зиму пережили. И в результате Белорусской наступательной операции лета 1944 года, Красная армия вышла на рубежи довоенной границы СССР.
Семья получила весточку, что Алексей Фёдорович пропал без вести, без подробных объяснений, где, когда и при каких обстоятельствах. Осталось только догадываться, что скорее всего, он участвовал в боевых подразделениях штрафбата, где и потерялась, только что появившаяся ниточка его судьбы.
Иван, рождённый в конце июля, ожидал призыва в армию, так как призывали теперь с 17 лет. И, хоть у него были ограничения, но на военное время это ограничение по состоянию здоровья не действовало.
Возвращались фронтовики, списанные по ранению и инвалидности, безрукие, безногие и по других показаниям. Продолжали приходить и похоронки, а кому-то и такие же извещения, с формулировкой «пропал без вести». Редко какую хату миновала беда, у кого-то не стало хозяина семейства, у кого-то сына и не одного. Но, несмотря ни на что, общий настрой был более-менее позитивный. Красная армия гнала врага и итог войны был давно известен, оставались считанные месяцы. Но они стоили десятков и сотен солдат, освобождавших восточную Европу от «коричневой чумы».
Те селяне, которые знали, хотя бы в общих чертах, о той трагической случайности, которая приключилась со старшим братом избача, старались не затрагивать эту больную тему. Да и в каждой семье были свои трагедии, с которыми нужно было просто смириться и жить дальше. Село жило одной болью, которую им в один момент преподнесла война и лишь в дополнении к общей боли, в разные моменты пронзала сердца тех или иных ещё и личной болью, которая сливалась так или иначе в общий котёл и переносилась людьми от поколения к поколению. Одним из «обменных пунктов» и была изба-читальня – информационный, культурный и духовный центр жизни села. Церкви-то в селе не было. Ближайшая находилась более, чем в 15 км и не каждый мог посетить и отстоять службу, поставить свечи за родных и близких, чтобы Господь их хранил, за воинов-освободителей русской земли от фашистской нечисти, и поставить свечи за упокой душ убиенных.
Конечно, юноша, к которому вечерами стекался люд, чтобы ощутить единство мыслей и чаяний, поделиться радостью за родных и близких, бьющих врага на фронте, не мог им заменить духовника, но в какой-то степени приходилось принимать исповеди людей, особенно, когда это происходило в доверительных беседах, в спокойной обстановке, когда эмоциям каким-либо событием был дан толчок и вот уже льётся поток откровений. Остаётся только внимательно слушать, не перебивать и, упаси. Господи, не осуждать. А ведь порой «открывались» и те, кто совершил когда-то преступление по отношению к другому человеку, и оно не было связано с убийством врага на фронте… Не позавидуешь молодому «духовнику».
Чтобы поставить точку на теме мучавшей парня, по поводу того, каким был его старший брат, Алексей Прасол, нужно перескочить на десять лет вперёд, в то время, когда, после смерти вождя всех народов И. В. Сталина десятки тысяч осуждённых были выпущены по амнистии и в село вернулись те, кто вёл отсчёт не дней в окопах, а в застенках тюрем и лагерях.
Как-то зашёл в сельский клуб, с первого взгляда незнакомый человек, но по чертам худощавого, морщинистого лица, напоминающий одну из фамильных династий местных жителей. Он был беспечно-самоуверен, сделал несколько шагов, окинув всех присутствующих равнодушным взглядом и произнёс:
– Вечер в хату!
Подошёл в библиотеке к столу, где лежали книги, принесённые читателями, но ещё не распределённые на полки по алфавиту и тематике, машинально перелистал несколько страниц верхней книги и продолжил, обращаясь к Ивану:
– Ты, что ли тут писаниной заведуешь? А ты чей? Не припоминаю, чьих будешь…
– Завклуб, Прасол Иван…
– Думаю, кого это ты мне напоминаешь. Так это кем тебе Алексей доводится, дядей или братом?
– Алёша – брат мой.
– Знавал я твого брата, знавал. А, что он, вернулся из мест не столь отдалённых?
– Нет. Он пропал без вести…
– Во, как! Ладно, если побег… Хотя за ним и двери не нужно было закрывать, а просто скажи: «Отсюда ни шагу!» – никогда не уйдёт. Редким был твой брат, как не от мира сего.
– Он коммунистом был.
– Повидал я и бывших коммунистов там много. Но этот… Этот, нет чтоб кусок хлеба на шконке втихаря заточить, со всеми поделится. Я же говорю, что он не от мира сего. Там так нельзя, не выжить. Он – мужик, честный чересчур. И это могло его погубить. Хотя, если «пропал без вести», то возможно ещё раз пороха нюхнул разве, если «подписался»… А там, где мы с ним хату делили, он точно весь срок бы не вытянул. Я тебе точно говорю, парнишка. Он не как все был, а может…
Бывший зек замолчал, достал пачку папирос, предложил Ивану и сам закурил и предложил:
– Помянем молчанием, если Бог его забрал к себе… Я в Бога не особенно верую, но говорят, что Он лучших к себе в первую очередь забирает. Не знаю, парень, утешит ли тебя это, но твой брат был правильным, и не важно, что он коммунист, он был человеком. Поверь мне, я за дюжину лет всякого брата там насмотрелся и знаю, что говорю…
Сначала у избача было желание побольше расспросить у незнакомца о своём брате. Но, немного подумав, решил, что он узнал главное, что мучило его долгие двенадцать лет. И то, что рассказал этот человек, который уходя повернулся к Ивану и улыбнувшись произнёс:
– Будь здоров, тёзка! И пойми честным и правильным – не всегда есть хорошо. Заклюют, затопчут. Это в библиях говорится «ударили по одной щеке – подставь другую…». А на нашей грешной земле, не будешь держать удар – забьют, уничтожат. Вот видишь, я здесь. А где твой брат?
3
В ноябре месяце Ивана Прасола вызвали на военно-врачебную комиссию. Он был признан годный в воинской службе в военное время и через два дня необходимо явиться в военкомат для отправки на областной сборочный пункт.
Сразу после прохождения комиссии, Ваня отправился в районо, чтобы поставить руководство о необходимости расчёта и передачи дел. Заведующий районо высказал сожаление и в тоже время пожелание: «Отслужишь, Иван Фёдорович, будем рады видеть снова в числе наших работников. Счастливой службы!»
Вечером, за ужином, не столько на правах «виновника», а по случаю обратился к родителям:
– Папаша! Мамаша! Пришло время и мне послужить. Сейчас на фронт нас, «молокососов» не бросают. Сначала в тылу погоняют, всем премудростям обучат. А потом…, а там глядишь, и война закончится. Вот только мужиков в семье, окромя бати и не остаётся. Но, не ровен час, Нюрочкин вояка-танкист возвернётся с победой. Да и Алёша… найдётся, даст Бог. Тогда и Наталье с Полиной женихи найдутся. Папаше чуток ещё поясок затянуть придётся и поднатужиться.
– Хватит тебе, новобранец. Это тебя «изба» рассобачила. Всё шутки да прибаутки на уме.
– Жаль, что невестку в дом не успел привести. Была бы помощница, пока я служить буду.
– Ага! Нахлебница! Мужиков сейчас война проредила основательно, бабы падки на косых, хромых и безруких, да и недорослями не погребуют, – сердито ответил сыну-юмористу глава семьи.
– А кого же заместо тебя туточки поставят избачом? – поинтересовалась, обычно молчаливая Полина.
– Да, кроме тебя я лучшей кандидатуры не вижу. Девица на выданье, 20 лет, косой белява, щекой румяна – кофе с молоком! – Ваня закатывался смехом, видя, как старшая сестра уже выходила из себя.
– Ванька, щас врежу! – громко и резко Поля оборвала братца и вскочила из-за стола.
– Ну ладно тебе. Я же шучу. Вот уйду года на четыре, будешь ещё за мной плакать.
– Буду! Но это не повод, чтобы издеваться. Вот и хорошо, что тебя на свадьбе не будет. Не переживай, тебя ждать не буду – найду кавалера, обзавидуешься.
Отец хлопнул ладонью по столу:
– Цыц! Раскудахтались.
