Дивлюсь я на небо… Роман
– Что пишут? – спросил Саша.
По счастливому выражению лица жены, он догадывался, что у Деркаченко все хорошо, но надеялся, что, может быть, родные Анны что-то сообщат и о его близких.
– А? – Аня опустила письмо, улыбка сияла на ее губах, а взгляд был далеким, будто она смотрела вдаль и видела родной дом за тысячи километров, что разделяли их.
– О моих ничего нет?
Аня спохватилась:
– Есть! Вот, Надя пишет: «Вчера вечером мы с Олей ходили в кино, показывали фильм „Путевка в жизнь“. Вы еще не видели? Очень интересно. Там…». Так, это про кино… Вот! – Аня подсела к столу, поближе к мужу. – Представляешь, мы сели рядом с Анной Войтковской, твоей золовкой. Она была с мужем. Спрашивала, как вы поживаете. Я сказала, что хорошо. Она просила передавать привет и сказала, что у них тоже все хорошо». – Аня посмотрела на Сашу и, как бы извиняясь, пожала плечами. – Все. Больше ничего.
– Ну, хорошо, значит – хорошо! – Саша встал. – Пойду. Пора мне. Сегодня не жди, поздно приду. – Он закашлял. – А, вот еще тебе, – и он достал из кармана шинели журнал «Молодая гвардия».
Аня обрадовалась ему не меньше, чем письму. В журнале печатали роман Николая Островского «Как закалялась сталь», и Анна с упоением читала про Павку Корчагина и, пересказывая мужу содержание, восхищалась героизмом первых комсомольцев.
Саша надел буденовку и шагнул к двери.
– Саша, – Аня окликнула его, тихо, но с такой нежностью.
Он повернулся. Аня подошла, прижалась к нему, упираясь животом.
– Дите просится на волю, стучит…
– Пора уже? – Саша забеспокоился.
– Еще месяц. Только тревожно как-то. Боюсь я, Саша.
Он поднял ее лицо за подбородок. Заглянул в глаза – мягкий ласковый взгляд, но страх мелькал в нем, поднимаясь из золотистой глубины, придавая глазам глубокий коричневый оттенок.
– Что ты, Аннушка, все будет хорошо…
Аня вздохнула с облегчением. Когда муж был рядом, все страхи расползались, и она чувствовала себя уверенней.
– Ты скорее возвращайся, – Аня поцеловала его, поправила воротник, – и что-то кашляешь, уже холодно, ходишь нараспашку, заболеешь еще…
– Все нормально, не заболею, – Саша взял ее за плечи, чуть отодвинул, – пойду я, Аннушка, пора, и так ушел на час, дел много.
Аня засуетилась, подхватила платок.
– Я провожу. Да и Шурке пора домой. Куда они с Клавой запропастились…
На дворе стоял август тысяча девятьсот тридцать четвертого года. Уже чувствовалось дыхание осени: ветер стал холоднее, зачастили дожди. Ловя каждый солнечный день, Клава ходила гулять с Сашей – то в ближайший лесок, то к соседям на двор лошадей смотреть. Анна в последнее время чаще стояла на крыльце, дыша воздухом, или отмеряла шаги рядом с избой. Вот и сейчас она осталась за калиткой и долго смотрела вслед забрызганной грязью полуторке, пока та, увозя мужа, не исчезла из виду. Вдохнув полной грудью, Аня почувствовала, как ребенок заворочался внизу живота. Скользящая резь прошла по пояснице, будто легко прикоснувшись. Но от этой неожиданной боли Анна вздрогнула.
– Господи, не надо, рано еще…
Аня ухватилась за доску низкого забора. Замерла, прислушиваясь к себе, боясь шелохнуться. За соседней избой показалась Клава. Она за руку вела Сашу, помахивая над его головой березовой веткой. Издали заметив Аню, Клава доложила:
– Совсем мошка замучила, и до лесу не дойти, уже за околицей тучей летают, кровососы проклятые, ну что ты поделаешь, спасу от них нет, когда уже уймутся, – Клава насторожилась, глядя на хозяйку, одной рукой поддерживающую свой живот. – Что это вы тут стоите-то? Никак… ой! – она прикрыла рот ладонью и побежала к Ане, подняв мальчика на руки. – Началось? Батюшки-святы, да как же так, еще ж не время…
– Ладно голосить, – Аня осадила ее, – помоги в дом зайти, боюсь не доберусь сама.
Клава отнесла Сашу на крыльцо, вернулась, подхватила Аню за талию, подставила руку, чтоб та ухватилась, и тихонько, шаг за шагом, они вернулись в дом.
Уложив Анну на кровать, Клава наклонилась над ней.
– Я Федьку пошлю за мужем вашим. На Сивом туда-сюда быстро обернется.
– Не надо! – Анна перевела дух, легла удобней. – Может еще обойдется, я полежу.
Клава закивала, поджав губы. Бледное лицо хозяйки настораживало ее.
– Так я позову доктора, Фаину Ефимовну, она зараз вернулась, недалече тут, а? Какое лекарство, может даст… позову, а?
– Да не суетись ты, Клавдия, меня уже отпустило. Сашенькой лучше займись, совсем мальчика перепугали.
Саша выглядывал из-за спины Клавы, с любопытством посматривая на мать. В его глазах было недоумение или испуг. В разговоре женщин мальчик чувствовал тревогу, но понять ее причину не мог, оттого насторожился и молча наблюдал за взрослыми.
– Ага, сейчас, вы лежите только, не двигайтесь.
Не успела Клава раздеть Сашу, как Анна вскрикнула от острой боли, на этот раз словно отделившей таз от туловища. Клава не стала больше ничего спрашивать и опрометью помчалась за докторшей.
Схватки измучили Анну. Больше не было передышек между ними. Боль терзала тело, скручивая внутренности, полосуя огнем живот и поясницу, заставляя стискивать зубы, напрягая все мышцы. Туман отгородил от нее весь мир. Глухие звуки проникали в уши, растягиваясь, превращаясь в зловещее бормотание.
– Ды-ши, ды-ши глуб-же, я те-бе го-во-рю… – шипела докторша, и Анне слышался ее злобный смех, – а ты что ду-ма-ла, вы о-со-бен-ные! Ро-жать те-бе, как всем! Ды-ши!
Аня до боли в руках сжимала простынь, вертелась ужом, стараясь найти такое положение, в котором острые ножи не заденут ее плоть, мимо просвистят их стальные лезвия. Только, когда перед мутным взором появлялось расплывчатое лицо Клавы, наступало некоторое облегчение. Клава утешала, прикасалась прохладным полотенцем к лицу, отчего боль отступала на время, и Аня, выдохнув ее с горячим воздухом, распиравшим грудь, расслабившись, проваливалась в подушку. Тонкая струйка воды касалась губ, Аня глотала прохладу, ощущая, как она усмиряет внутренний зной.
Внезапно схватки закончились. Аня вытянулась на постели, к ней вернулась способность мыслить.
«Сейчас начнутся потуги, – поняла она, – еще немного. Господи, дай мне сил, прошу тебя, спаси мое дитя, помоги мне родить его живым…»
Отдых быстро закончился. Сладостное томление, появившись внизу живота, объяло лоно, поднялось выше и потянуло вниз. Аня застонала, инстинктивно натужившись, словно желая выбросить, выплюнуть то, что просилось наружу. Ребенок двинулся. Пузырь, бывший его прибежищем восемь месяцев, лопнул, смачивая влагой путь во внешний мир.
– Давай, давай, еще тужься, еще! – жестко командовала докторша.
Легкие словно опустели. Аня, как рыба, широко открыла рот, потянула в себя воздух и, сжав челюсти, со всей силой, на которую была способна, выдохнула его, вытолкнув вместе с ним и ребенка.
Клава стояла рядом. Ее рука посинела от мертвой хватки хозяйки. Но Клава молча терпела. Только, когда Фаина Ефимовна подхватила мокрого малыша, еще скрюченного, свернувшегося клубочком, как в утробе матери, Аня отпустила руку девушки.
В тишине, наполнившей горницу, слышалось мерное постукивание ходиков. Аня приподнялась.
– Что? Что с ребенком?
Докторша возилась у нее в ногах, и непонятно было, что она там делает. Аня хотела было сесть, но перед глазами все поплыло, комната перевернулась, подернулась черной пеленой. Аня упала, потеряв сознание. Но внутреннее напряжение, животный страх за жизнь своего ребенка скоро вернули ей осязание мира. Она услышала голос Клавы.
– Ефимовна, что ж ты стоишь?! Дитя ж посинело, не дышит!
– Не верещи, Клавдия, не жилица девочка, ничего тут уже не поделаешь…
Аня еле разомкнула веки, радужные круги плавали перед глазами, а вместе с ними и силуэты Клавы, докторши, очертания комнаты.
– Дайте мне ребенка, – взмолилась Анна.
Фаина Ефимовна стояла над ней, как призрак, не шевелясь, не говоря ничего. Анне казалось, она ухмыляется, в голове кузнечными молотами стучали слова «не жилица, не жилица».
Пока Аня пыталась собрать остатки сил, Клава бросилась к новорожденной девочке, подхватила ее на руки, оглядела комнату, словно ища в ней нечто, что могло бы оживить ребенка. Ее взгляд остановился на тазу с водой. Не раздумывая, Клава опустила малышку в воду, которая успела остыть.
– Ты что делаешь, с ума сошла? – Ефимовна хотела было отобрать ребенка, но Клава, отгородилась от нее спиной. Подцепила чистую тряпицу, подложила под малышку и, осторожно взяв одной рукой ее ручки, другой – ножки, начала двигать ими, сближая и разводя их, приговаривая: «Раз, два, раз, два».
Вглядываясь в синюшное личико девочки, Клава, учащала движения. Потом оставила это и начала растирать ножки, плечики, грудку.
Кожа ребенка покраснела. Клава снова окунула его в холодную воду и снова растерла, и снова: «Раз, два, раз, два».
Девочка закряхтела, задергалась, слабый плач открыл легкие. Воздух наполнил их, вытолкнув воды. Девочка поперхнулась, захлебываясь, но Клава ловко перевернула ее вниз животиком, ладонью надавив на спинку. Ребенок заплакал!
По щекам Анны катились слезы, но глаза сияли: она слышала плач своего ребенка! Докторша же, словно про себя, шептала:
– Не жилица, нет, не жилица! Все равно помрет, не сейчас, так завтра…
Но дело свое делала: помогла Анне освободиться от последа, обработала родовые пути.
Клава, хмыкая носом, пряча слезы, прибирала постель, заботливо укрывая мать и дитя чистой простынею, одеялом.
Аня же ничего не замечала вокруг. Она прижала к себе спеленанную девочку и любовалась на маленькое сморщенное личико, которое розовело на глазах, отчего сердце переполнялось радостью. Девочка потянулась приоткрытым ротиком к груди. Аня подвела сосок к ее губкам. Сладкая боль пронзила нежную плоть: дочка втянула в себя сосок, из которого потекло живительное молоко.
– Ожила! – Клава любовалась и Анной, и ребенком. – Вот и хорошо, вот и ладно, – она всплеснула руками, спохватившись, пошарила взглядом по горнице. – Саша…
Мальчик сидел на табуретке в углу у самой двери.
– Сашенька, иди к мамке, иди, не бойся! – и словно про себя: – Напугали совсем мальца… иди, Сашенька, смотри, кто у тебя теперь есть, смотри – сестренка.
Девочка уже насытилась и посапывала у открытой груди. Анна потянулась рукой к сыну, приподняв голову.
– Иди ко мне, золотой мой, иди, Сашенька…
Он, потупив глаза и поджав губки, подошел. Аня усадила его на край кровати, и гладила по спинке, по головке.
– Смотри, это твоя сестренка. Она еще маленькая, но скоро вырастет, и вы будете играть вместе. Да? – Аня старалась заглянуть в глаза сына.
Саша с облегчением вздохнул, почувствовав любовь матери. Испуг от необычной суеты в доме прошел. Он наклонился над спящей девочкой, стал рассматривать ее личико.
– Некасивая, – проглатывая букву «р», заключил Саша.
Аня улыбнулась. Клава, суетясь по дому, возмутилась:
– Ишь ты, «некрасивая»! Подожди, подрастет, будешь еще ее кавалеров отваживать!
– Будешь защищать сестренку? – Аня обняла сына за плечи.
Он выпрямился, серьезно посмотрел на мать.
– Как папа?
Аня кивнула.
– Буду.
Девочка заворочалась, сморщилась еще больше. Саша тоже скривился. Клава, наблюдая за ними, не удержалась, захихикала.
– А как ее зовут? – спросил мальчик.
Аня озадачилась. Надо же имя дать ребенку, да покрестить… все по-людски.
– Подождите вы с именем, – Фаина Ефимовна, собираясь, молчала до сих пор. – Слаб ребенок, кто знает, что еще будет…
– Опять ты за свое, Фимовна, – Клава хлопнула себя по крутым бокам, – да что ж ты…
– Ладно, только помяните мое слово…
– Да иди ж ты уже, – Клава укоризненно покачала головой.
Ефимовна оделась, приоткрыла дверь.
– Фаина Ефимовна, – окликнула Анна, – спасибо.
Докторша исподлобья глянула на нее. Счастливая женщина, обнимающая своих детей, вызывала в ней зависть, но все же в ее сердце что-то защемило, что-то сладкое окутало его, приглушая горечь.
– Не за что, – буркнула Фаина Ефимовна и ушла.
Глава 6. Новые тревоги
Скажи, как людям о себе поведать,
И чувства наши кто поймет, скажи? Цюй Юань
С рождением дочери жизнь в семье Войтковских сильно изменилась. На первый взгляд, только хлопот прибавилось, но маленькая девочка, которая едва не умерла в первые минуты своей жизни, изменила мировоззрение Анны. Материнский инстинкт пробудил в ней не только силы для защиты своих детей, но и твердую уверенность в том, что именно женщина – глава семьи, хранительница детей, мужа и того душевного благополучия, которое они с Сашей обрели, когда пошли по жизни вместе. Теперь Анна как никогда понимала смысл слов, сказанных Сашей, когда в один из вечеров она пыталась выяснить, почему так получается, что его отец арестован, как враг народа, а он – его сын! – стал начальником над такими же «врагами».
«Пойми, нам главное сохранить нашу семью, вырастить нашего сына. И запомни на будущее: никто ничего не должен знать об этом этапе нашей жизни. Пройдет три года, мы уедем отсюда навсегда, но для всех – мы провели это время на Дальнем Востоке. Все! Никаких объяснений и тем более рассказов о моей работе. Никому и никогда!» – сказал тогда Саша.
Анна запомнила, но только сейчас поняла, как это важно. Тем более, что теперь у них есть не только сын, но и дочь.
Они назвали девочку Валентиной. Аня не смыкала глаз, выхаживая ее. Еще не раз Валечка умирала, внезапно переставая дышать. Если это происходило днем, то верная Клава возвращала ее к жизни, делая незамысловатую зарядку и массаж, приемы которого она когда-то в детстве увидела и запомнила, когда бабка-повитуха спасала такого же слабенького малыша у одной из женщин их села. Аня тоже запомнила, и ее решительность и упорство спасали ребенка в тяжелые минуты, когда Клавы не было рядом.
Но из головы не выходили жестокие слова докторши: «Не жилица!». Аня не могла понять, отчего чужая женщина, которой она, Аня, не сделала ничего плохого, была так зла на нее и ее ребенка. Расспросы Клавы не внесли ясности.
– Она хорошая, поверьте, только жизнь у нее тяжелая, – отмахнулась Клава, боясь, как бы жена начальника не решила, что Фаина Ефимовна хотела убить ее ребенка.
– Но, Клава, у тебя тоже жизнь не сахар! – возразила Аня. – Ты же спасла мою дочь! И к сыну моему относишься, как к родному, и ко мне!
Клава так и застыла от таких слов. Вспомнился разговор с Фаиной Ефимовной. Вот он, тот момент, которого она так ждала с тех пор! Когда, если не сейчас рассказать о своей просьбе?! Сердце в груди зачастило. Клава едва справлялась со своим дыханием.
– Что с тобой? – Аня смотрела и не узнавала свою помощницу. Клава всегда была собранной, деловитой. Никогда еще Анна не видела такой бледности на ее лице. – Что ты, Клава? – Аня засуетилась, пододвинула табуретку, мягко, но настойчиво усадила девушку, подала ковш воды.
– Спасибо, не надо, – отвела ее руку Клава.
– Выпей, – попросила Аня.
Клава скорее по привычке подчиняться, чем за надобностью, глотнула холодной воды. Буря в груди утихла. Клава собралась с мыслями и решилась.
– Я давно просить вас хочу… просить помочь найти моих сестру и брата… как меня забрали, так я о них и не знаю ничего. Фаина Ефимовна говорила, что детей таких, как мы, как мои родители, отправляют в детдом и фамилии дают другие, – Клава говорила, а слезы просто текли по щекам, дотекали до подбородка и, собравшись в капли покрупнее, падали на грудь.
Анна замерла, слушая ее. Казалось, любое слово сейчас, любой шум прервут рассказ, и она больше никогда не скажет ей о своей боли.
– Фаина Ефимовна говорит, что в органах знают, куда деток отправляют, а родным не говорят. Так и растут они, не помня ни фамилии своей, ни родного дома…
– Клава, что мне надо сделать? – тихо спросила Аня. – Что сказала Фаина Ефимовна? Что она посоветовала?
Клава оживилась, утерла нос тыльной стороной ладони, спохватилась, вытерла ладонь тряпкой, что держала в руке.
– Попросите вашего мужа узнать, послать запрос куда следует, где знают о моих родненьких. Мне не ответят, а ему, как своему, скажут.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Примечания
1
Выдача паспортов в СССР началась в 1932 году (Постановление СНК СССР от 27 декабя 1932 года «О выдаче гражданских паспортов на территории СССР»). Паспорт выписывали на основании Свидетельства о рождении, Удостоверения личности (введены в 1924 году), профсоюзной книжки. При отсутствии документов паспорта выдавали при подтверждении личности кем-то из граждан – соседи, сослуживцы, управдом. Поэтому графы «национальность», «социальное положение» и пр. могли быть записаны со слов.
Военным, инвалидам и жителям сельской местности паспорта не выдавали. Также вводилась обязательная прописка паспортов.
2
Договор о дружбе и торговом сотрудничестве между СССР и Польшей был заключен 15 июня 1931 года.
3
В начале тридцатых годов рабочих привлекали к службе в ОГПУ (Объединенное государственное политическое управление при СНК СССР) в качестве должностных лиц в исправительно-трудовых лагерях и поселениях. В 1930 году вышло Постановление ЦК ВКП (б) о направлении на учебу с последующим зачислением на службу в органы госбезопасности 1000 передовых рабочих-производственников. В 1930—33 годах была создана центральная школа на основании разработанной системы подготовки командных, политических и технических кадров. Обучение проводилось от 3-х месяцев до 2-х лет.
4
Отчество Михаила Войтковского неизвестно.
5
Должность Александра точно не известна, потому это лишь предположение, основанное на следующем: рабочих, окончивших спецкурсы ОГПУ направляли в ИТЛ и ТП (исправительно-трудовые лагеря и трудовые поселения) сроком на три года на должности начальников лагерей, комендантов, начальников районной, участковой, поселковой комендатур ОГПУ, в том числе и в Уссурийский край (место службы – это биографический факт), – где в 1933 году силами заключенных и поселенцев прокладывали вторые пути Транссибирской железнодорожной магистрали.
6
Название станции дано согласно воспоминаниям А. А. Войтковского
7
Инородцами называли русские путешественники аборигенов Дальнего Востока.
8
Удэ, удэге – удэгейцы – коренная народность Уссурийского края, которые живут в тайге на притоках Уссури – Хор и Билим. В. К. Арсеньев назвал их «лесными людьми». Промышляют охотой и рыбалкой.
9
Васко, Васко абуга – имя Васко, Абуга – отец с удэгейского. У коренных народов Приморья вслух можно было произносить только имя ребенка или молодого человека. Поэтому к старшим обращались как «отец Васко», «дед Васко» или «мать, бабушка Васко». По поверьям удэгейцев, взрослый скрывает свое имя, чтобы обмануть злых духов. По этой же причине за всю жизнь удэгейцы несколько раз меняли имена. При обращении к удэгейцу часто произносилось родовое имя, как Ёминка, которое означает, что этот род идет от тигра или по прозвищу, как Тибеула, что от Тибеу – стриж. Давали такое имя ловкому, быстрому, как стриж, человеку.
10
Унты – невысокие сапоги с узкими носами, сшитые из кожи оленя. Украшались национальными орнаментальными вышивками.
11
Куты-Мафа, Амба, Хозяин тайги – так удэгейцы называют тигра. Приставка «мафа» – уважительное обращение, как к старшему.
12
Панты оленя – молодые рога оленя. Считаются сильным тонизирующим средством. Используются местным населением в виде порошка, часто в смеси с порошком корня женьшеня – растения семейства аралиевых, обладающих многочисленными лекарственными свойствами и добываемого в тайге.
13
Удэгейские лыжи подбивают камусом – оленьей шкурой – так, чтобы по ходу движения лыжи хорошо скользили, а в обратную сторону ворс не позволял. Носки лыж загнуты вверх.
14
Чумашкой удэгейцы называют черпак, обычно сделанный из бересты.
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
Полная версия книги