Книга Горбачев и Ельцин как лидеры - читать онлайн бесплатно, автор Джордж Бреслауэр. Cтраница 3
bannerbanner
Вы не авторизовались
Войти
Зарегистрироваться
Горбачев и Ельцин как лидеры
Горбачев и Ельцин как лидеры
Добавить В библиотекуАвторизуйтесь, чтобы добавить
Оценить:

Рейтинг: 0

Добавить отзывДобавить цитату

Горбачев и Ельцин как лидеры

Этапы правления

Я отметил сходства и различия между Хрущевым и Брежневым в их подходах к решению проблем и политике. Я лишь намекнул на то, что правление того и другого прошло по крайней мере три различных этапа. Каждый этап отражал задачи по укреплению авторитета, с которыми сталкивался лидер в соответствующий момент своего пребывания в должности, и каждый этап был отмечен особым подходом к решению проблем и к политическому самооправданию лидера. Трехэтапные ритмы изменений в рамках каждого правления подразумевают изменение политических стимулов и возможностей, по мере того как политики осуществляют свое руководство. Это будет актуально и в ходе нашего анализа дилемм, с которыми Горбачев и Ельцин столкнулись на аналогичных этапах каждый своего правления.

Оглядываясь назад, на годы Хрущева и Брежнева, мы обнаруживаем в случае с каждым, что этап политической борьбы за престолонаследие и консолидации власти сменялся периодом восхождения партийного лидера, за которым, в свою очередь, следовало разочарование в его программных целях и падение его авторитета. Каждый этап ставил перед лидером особую задачу по укреплению авторитета. На первом этапе – до того как он консолидировал свою власть, обошел своих соперников с флангов или усилил свою роль, став главным архитектором внутренней и внешней политики, – лидер партии сосредотачивался на создании коалиции, ориентированной на традиционные интересы. Таким образом, на этом начальном этапе и Хрущев, и Брежнев самым решительным образом выступали за развитие тяжелой промышленности и обороны. Оба они указывали на угрозы со стороны «империалистов» и более акцентировали защиту традиционных ценностей, нежели принятие новых подходов. Оба лидера также вводили политические новшества, чтобы привести в порядок дела, унаследованные от их предшественников. В частности, оба выступили с крупномасштабными программами развития сельского хозяйства, которые подавались как необходимые для обеспечения надежного снабжения продовольствием городского населения. В то же время оба лидера пытались перехватить инициативу, навесив ярлык «экстремизма» на своих политических соперников, подразумевая, что эти соперники были либо слишком консервативны, либо слишком радикальны, чтобы защищать традиционные ценности и одновременно двигать страну вперед.

Однако после консолидации своей власти и чистки (Хрущев) или оттеснения своих соперников (Брежнев) оба они расширили собственные роли и выборочно включили в свои программы элементы политики, связанной с теми из их побежденных соперников, кто был наибольшим реформистом. Каждый из них предложил всеобъемлющую программу будущих перемен как во внутренней, так и во внешней политике, представлявшую собой более сбалансированный синтез традиционных ценностей и новых подходов, чем тот, что они отстаивали ранее. Оба лидера теперь заявляли, что говорят от имени «всего народа».

В обоих случаях, однако, такой синтез оказался чересчур оптимистичным и неработоспособным. У Брежнева он был, по-видимому, менее амбициозным и оптимистичным, чем у Хрущева, и этот факт говорит о консерватизме Брежнева, его политической зависимости от защищающего себя политического истеблишмента и уроках, усвоенных им из опыта Хрущева. Программа Брежнева тем не менее оставалась весьма оптимистичной; в ней было обещано развитие производства как в тяжелой, так и в легкой промышленности и одновременно обеспечение разрядки в отношениях с империалистами и усиление соревнования систем в третьем мире.

Из-за возникшего разрыва между их обещаниями и достижениями достоверность утверждений Хрущева и Брежнева оказалась поставлена под сомнение. Затем каждый попытался восстановить свой авторитет, перетасовать коалицию своих сторонников и пересмотреть свою программу. Каждый лидер пережил несколько периодов таких изменений за оставшиеся годы пребывания у власти[8].

Годы правления Горбачева и Ельцина можно разделить на три аналогичные стадии. Фактически, эта книга именно так и структурирована. Каждый из указанных лидеров прошел стадию преемственности и консолидации, за которой следовала стадия восхождения, сменявшаяся стадией упадка. Тем не менее благодаря появлению автономной общественной арены в 1980-х и 1990-х годах, а также благодаря краху советской системы, политические стимулы, с которыми столкнулись Горбачев и Ельцин, резко отличались от тех, с которыми имели дело Хрущев и Брежнев. Так, мы обнаружим несколько новых поворотов по сравнению с выводами моего более раннего исследования: поворотов, которые отражают разницу между задачей реформирования или адаптации советской системы, с одной стороны, и задачей ее преобразования или замены – с другой.

Стратегии укрепления авторитета: аудитории, источники и резонанс

Укрепление авторитета – это процесс установления и поддержания доверия к себе среди избирателей, обладающих возможностью влиять на политику или управление. Этот процесс универсален для контекстов, отмеченных конкурентной политикой. Тем более это важно в контексте политики идеологической, где борьба за идеи затрагивает сами основы политического сообщества. Но откуда берутся стратегии укрепления авторитета? Какими должны быть аудитории для стратегий укрепления авторитета? Что определяет, резонируют ли эти идеи с аудиторией? Давайте рассмотрим эти вопросы в привычном советском контексте, сохранявшемся при Хрущеве и Брежневе, прежде чем перейти к тому, как все изменилось при Горбачеве и Ельцине.

Мы попытаемся понять факторы, которые учитывались в расчетах советских политиков, боровшихся за самый высокий пост в стране. Очевидно, первым, о чем они думали, было: какая стратегия скорее всего сработает? Как мне мобилизовать сильных сторонников в большем количестве и более эффективно, чем моим конкурентам? Размышляя об этом, политик в любой конкурентной системе сосредоточится на том, что важно для электората, его интересов и идентичности. Он задумается о коалициях, которые можно было бы создать среди существующих заинтересованных групп, о том, какие дать обещания, чтобы побудить их поддержать его, и о более туманных идеях и символах, которые он мог бы использовать и которые резонировали бы с представлениями его избирателей о социальном прогрессе.

Тщательно рассматривая спектр интересов политического истеблишмента в данный момент времени, наш гипотетический кандидат, безусловно, захочет избежать отчуждения наиболее могущественных, укоренившихся в системе заинтересованных групп. Тем не менее он не может позволить себе, чтобы его отождествляли с «топтанием на месте», поскольку он также чувствует страстное желание элит найти способы вывести страну из сложной ситуации, оставшейся от его предшественника. В этот момент мы достигаем предела возможностей структурного подхода к прогнозированию лидерского поведения. Ведущие роли коммунистической партии, военно-промышленного комплекса, экономических плановиков и органов безопасности оставались неизменными на протяжении всего постсталинского периода, однако стратегии лидерства в вопросах объединения интересов различных институтов, выборочного игнорирования интересов некоторых из этих институтов и апелляций к интересам и идентичностям более широких слоев сильно варьировались.

Эти вариации были в большей степени продуктом собственных идей и стратегий конкурирующих политиков, чем институциональных структур: идеи о том, как сочетать старое и новое; политические стратегии, сформулированные в условиях полнейшей неопределенности относительно того, что может сработать; идеи и стратегии, распространяющиеся с намерением застолбить политическую нишу для себя и лишить ее своих конкурентов. Ценность подхода, основанного на укреплении авторитета, состоит в том, что, не отрицая ограничивающего воздействия структур, он позволяет подчеркнуть стремление лидеров к разработке и обоснованию программ, которые невозможно предсказать только на основе знаний о структуре политической организации и сути интересов групп, доминирующих в политическом устройстве[9]. Структурный подход особенно плохо подходит для прогнозирования эффективности стратегий лидерства, когда система находится в кризисе, как это было после первых попыток Горбачева трансформировать систему. В тот момент взаимодействие между стратегиями лидерства, разрушающимися структурами и только что мобилизованными социальными силами было гораздо более многовариантным.

Еще один принципиально важный фактор, который нельзя предсказать, просто зная структуры и интересы режима, – это настрой общественного мнения внутри политического истеблишмента в момент смены власти. Этот настрой влияет на стратегии, которых придерживаются политические конкуренты. После Сталина среди политического истеблишмента и интеллигенции присутствовало широко распространенное (хотя и далеко не единодушное) стремление вернуть людям и элите чувство физической безопасности; это чувство сосуществовало со стремлением различных кругов политического истеблишмента восстановить ощущение динамизма, «заставить страну снова двигаться». Сосуществование этих осязаемых чувств означало как то, что «движение» не должно идти в русле сохранения сталинизма, так и то, что обещанная кадрам физическая безопасность не выльется в политический застой. Хрущев чувствовал эти стремления, разделял их, играл на них и работал над формированием их политического выражения. Напротив, после Хрущева официальные лица партии и государства мечтали в первую очередь о периоде спокойствия и предсказуемости, который упорядочил бы и гарантировал их материальные привилегии, безопасность работы и их защищенность как от неуправляемой массовой критики, так и от произвола лидеров. В то же время они надеялись на руководство, которое устранит экономический и административный беспорядок последних лет правления Хрущева. Брежнев почувствовал эти желания, разделил их и откликнулся на них.

Кандидаты на руководящий пост, когда они пытаются создать сети клиентелы, основанные на чувстве общей идентичности, также апеллируют к идеям, а не только к интересам. Символы, которые лидеры используют в оформлении своих программ, выбираются таким образом, чтобы они соответствовали идентичности аудитории внутри политической элиты. Лидеры пытаются подключиться к традиционным представлениям о национальной гордости, нуждах или международной репутации, к понятиям общественного прогресса, солидарности и устремлений, а также к ключевым идеям идеологической традиции. Даже при таком режиме, как брежневский, где консервативная и консолидирующая направленность политики, казалось, потворствовала только материальным и статусным интересам, лидер формулировал свой политический выбор таким образом, чтобы он в глазах публики выглядел заботой о народном благе; примеры тому – крупномасштабные сельскохозяйственные программы Брежнева 1965–1966 годов, его программы развития Нечерноземья и Сибири, ускоренное строительство Байкало-Амурской железнодорожной магистрали и территориально-промышленных комплексов, а также его «Программа мира» 1971 года. Все эти проекты были представлены как отличные средства для продвижения страны к трансцендентным внутренним и международным целям[10].

Но при этом они должны были пользоваться доверием. Представители целевой аудитории будут просчитывать, насколько вероятно, что направленные им таким образом призывы принесут обещанные результаты и позволят победить в любой последующей борьбе за власть. В случае если предложения не вызывают доверия, они могут быть отвергнуты как пустые обещания, принятие желаемого за действительное или отчаянная риторика политического неудачника. Стратегия победы для политика состоит в том, чтобы сформулировать набор призывов, связывающих прошлое с будущим способами, которые выглядят осуществимыми и позволяют ему перехватить политическую инициативу, заставить своих политических соперников обороняться и тем самым побудить потенциальных клиентов поддержать того, кто, скорее всего, выиграет (эффект присоединения к большинству). Брежнев и Хрущев смогли разработать программы, в которых отдельные традиционные ценности убедительно (для партийных и государственных должностных лиц) сочетались с новыми способами решения проблем и которые, как они утверждали, смогут продвигать страну вперед и удовлетворять материальные интересы определенных групп, причем это будет происходить умело, под руководством покровителей, имеющих, вероятно, хорошие шансы взять верх в борьбе за власть. Таким образом, укрепление авторитета в советской политике включало в себя обоснованные притязания на обладание редкими навыками решения проблем и политическими талантами.

Первоначальная опора Хрущева и Брежнева на сторонников жесткой линии, похоже, подтверждает структурное объяснение их поведения в ходе борьбы за власть. Фактически в этом можно видеть подтверждение идеи, что самостоятельная роль личных идей уменьшается, когда речь идет о ставках наивысшего уровня – когда на кону политическое выживание или гибель[11]. Оба в большей степени апеллировали к материальным интересам ключевых групп и традиционным чертам господствующей идеологии на начальном этапе, чем после своей победы в борьбе за власть. Но почему эти лидеры расширили свои коалиции и программы, достигнув руководящих постов? Почему они просто не держались той коалиции, с помощью которой выиграли борьбу за власть, – коалиции, которая в обоих случаях объединяла их с двумя наиболее могущественными интересантами системы: партийным аппаратом и военно-промышленным комплексом?

Один из ответов связан с пониманием, что стратегия «топтания на месте» не вызывала доверия у тех, кто верил в постсталинский консенсус; представители элиты стали воспринимать противоречия внутри системы как нуждающиеся в срочном разрешении, будь то осторожном (Брежнев) или решительном (Хрущев). Другой ответ – идеологический и эмоциональный: оптимистичная идеологическая традиция режима позволяла людям верить, что система способна построить общество изобилия для всех. Третий ответ – политический: это все еще была ленинская система, и лидеру не предоставляли фиксированного срока полномочий. Следовательно, лидеры постсталинской эпохи испытывали острую потребность в политической подстраховке даже после того, как они консолидировали свою власть. Политическая неопределенность касательно процедур и срока полномочий предоставляла лидеру стимул к созданию крупномасштабных (а не минимальных) выигрышных коалиций, что, в свою очередь, приводило его в итоге к спонсированию программ, привлекательных для аудитории в широком диапазоне политического спектра[12]. Выиграв в борьбе за власть посредством апелляции к узким заинтересованным группам с ярко выраженными предпочтениями, он приобретал все более значительную власть, а также получал стимул обеспечить себе политическую подстраховку путем вовлечения ранее сброшенных со счетов заинтересованных групп и идентичностей в свою коалицию. Независимо от того, заключалась ли его личная цель в подстраховке от рисков или в увеличении своей политической независимости за счет уменьшения зависимости от небольшой коалиции, поведенческий результат был одинаков: это расширенная коалиция.

Какими бы ни были причины провозглашения столь амбициозной программы, лидер оказывался в политической обороне, после того как недостатки этой программы становились очевидны. Именно в этот момент личные качества становились особенно важным фактором, определяющим поведение лидера. Его реакция на крах в гораздо меньшей степени была продиктована четким представлением о том, чем обернется дальнейшая политика. Хрущев в последние четыре года своего правления был склонен к значительным колебаниям. Как во внутренних, так и во внешних делах он отчаянно искал панацеи, способные помочь ему восстановить утраченный авторитет, при этом он столкнулся с самыми могущественными и укоренившимися в системе заинтересованными группами. Брежнев, напротив, сознательно избрал стратегию возвращения в коалицию, с которой он достиг вершин в 1960-х годах, и использования любых ресурсов, которые он сумел мобилизовать, ради попытки спасти как можно большую часть своей всеобъемлющей программы.

Укрепление авторитета и постсоветская политика

Сравнение стратегий Хрущева и Брежнева по укреплению авторитета позволило мне сделать общие выводы о природе советской политики. Но применима ли эта модель к системе, которая рушится или изменяется, как это было в период с 1988 по 1999 год? В данной книге я намерен продемонстрировать, что это на самом деле актуально и для нового контекста. В значительной степени такая актуальность проистекает из того, что первоначально модель была разработана для исследования демократических режимов. Идея лидерства как процесса преодоления социальных ограничений – и укрепление авторитета как необходимое условие для получения рычагов для достижения успеха – является универсальной политикой в конкурентных режимах, будь то конкурентные олигархии или плюралистические демократии. Действительно, я впервые развил эту идею, когда прочел классическое исследование Нойштадта, посвященное американскому президентству, где он утверждал, что «президентская власть – это сила убеждения» [Neustadt 1960: 10]. Мне пришла мысль, что советский режим в постсталинскую эпоху превратился в конкурентную олигархию, внутри которой политическая конкуренция публично выражалась в форме соревнования идей. Хотя принуждение и покровительство сохраняли ключевое значение для политического согласия в советской политике, важность идей возросла, поскольку цена, которую приходилось платить за политический провал, снизилась[13]. Я пришел к выводу, что кое-что полезное можно узнать о советской политике, рассматривая политическую пропаганду как нечто большее, чем просто игру в максимизацию власти, и рассматривая рычаги политического воздействия как нечто большее, чем просто возможность командовать и принуждать. Из этого логически следует, что базовая модель в высшей степени применима к режимам-преемникам, охватывающим публичные и демократические способы политического противостояния, поскольку эта модель первоначально возникла из исследования демократического режима.

Есть и другие причины для применения этой концепции к постсоветской России. Во-первых, овладеть инициативой и тем самым заставить политических конкурентов обороняться – это широко используемая стратегия среди конкурирующих политиков в конкурентных олигархиях, а также в публичной демократической политике. Во-вторых, разделение правления на отдельные этапы отражает нечто более общее, хотя такие этапы в разных системах будут различаться по продолжительности и характеру. Этапы борьбы за престолонаследие (избирательная кампания в либеральных демократиях), которые сменяют периоды «медового месяца», первых недель во власти, или восхождения, за которым следует упадок власти, образуют знакомую схему. Поразительно, например, у скольких британских премьер-министров (даже «великих») карьера на посту завершилась провалом или отставкой [Rose 2001][14]. Наконец, существует общая тенденция политиков обещать больше, чем они могут выполнить, а затем сталкиваться с потерей доверия, когда их неспособность исполнить обещанное становится очевидной. Этот феномен вряд ли ограничен советской политикой, хотя для коммунистических режимов, безусловно, характерны огромные разрывы между стремлениями и возможностями. По всем этим причинам мы увидим, что структура укрепления авторитета помогает пролить свет на эволюцию президентства Ельцина даже несмотря на то, что его лидерство уже не осуществлялось в рамках марксистско-ленинского партийного государства.

До сих пор я обсуждал контекст, в котором происходит политический выбор; я меньше говорил о личностях и личных убеждениях рассматриваемых лидеров. Так было и с моей книгой о Хрущеве и Брежневе, где меня больше интересовали особенности системы, которые привели к возникновению ряда сходств между их правлениями. Однако в книге о Горбачеве и Ельцине личный фактор должен стать более значительным, причем гораздо более значительным. Реформизм Хрущева и консерватизм Брежнева имели давние корни в советской истории, равно как и первоначальная стратегия реформизма Горбачева в 1985–1987 годах. Но последующее решение Горбачева о продолжении трансформации системы и решение Ельцина попытаться разрушить и заменить ленинскую систему оказались беспрецедентными действиями политических лидеров, порожденных самой системой. Невозможно объяснить этот выбор, не обращаясь к личным качествам и убеждениям этих лидеров до того, как они пришли к власти, что и является основной темой следующей главы.

Глава 2

Горбачев и Ельцин: личные качества и убеждения

И Горбачев, и Ельцин большую часть времени, когда они находились у власти, были менее ограничены формальными политическими структурами, чем Хрущев и Брежнев. Поэтому для того, чтобы определить детерминанты многих из их политических решений, необходимо понять личные качества и убеждения Горбачева и Ельцина.

Горбачев как политическая личность

В биографии Горбачева нет ничего, что указывало бы на личность бунтаря. Скорее Горбачев производит впечатление человека – плоть от плоти организации: он вступил в КПСС в более молодом возрасте, чем Ельцин, и снискал внутри этой организации немалые почет и уважение[15]. Горбачев приехал в Москву молодым человеком из провинции с намерением «пойти в гору» в столице и подняться в политической иерархии. Одно из первых его действий после поступления в МГУ – он стал комсомольским активистом. Он подал заявление о приеме в партию, будучи совсем молодым. Карьера Горбачева началась на юрфаке МГУ, где он стал комсоргом своей группы, а затем пошла обычным путем по лестнице политической иерархии, сначала в ВЛКСМ, затем в партийном аппарате. Попав в партаппарат, он уже его не покидал. Хотя некоторые аналитики считают, что такой карьерный путь неизбежно обуславливает менталитет «консервативного» аппаратчика, правильнее рассматривать его как показатель веры в «ведущую роль партии» в советском социалистическом обществе и в то, что правильная организация и мобилизация с партией во главе является гарантией движения к «полной реализации потенциала социализма». Интерес Горбачева к партийной работе проистекал из возможности заниматься политической деятельностью в качестве народного лидера. Ему претила кабинетная бюрократическая работа, и когда ему предложили должность в прокуратуре, он отказался.

Ельцину, как и Горбачеву, не нравилась формальная бюрократическая кабинетная работа, и он предпочитал работать напрямую с людьми, занятыми решением конкретных проблем. Они оба гордились своими мотивационными способностями. Но Ельцин, в отличие от Горбачева, был увлечен сложными техническими задачами строительства и гордился своими техническими навыками, которые позволят ему достичь новых высот в грандиозных строительных проектах. Прежде чем попасть в партийный аппарат, он много лет проработал в хозяйственном управлении. Во время своего восхождения в партийно-государственном аппарате Ельцин оценивался благодаря стройкам, проходившим под его руководством. Горбачева как комсомольского лидера начальство в Ставрополе оценивало исходя из более абстрактных, субъективных и политических критериев.

Горбачев был не только человеком организации в рамках политической бюрократии, но и человеком семьи. С отцом отношения у него сложились дружеские и нежные. Когда Михаил был подростком, он круглосуточно работал вместе с отцом-комбайнером, собирая урожай; они обсуждали новости и во всем доверяли друг другу. Отец относился к сыну как к равному. Летом 1948 года, когда они работали бок о бок, Михаил получил орден Трудового Красного Знамени, а отец – более престижный орден Ленина. Горбачев всю свою жизнь гордился этим достижением; в своих мемуарах, написанных в 1990-х годах, он заявлял, что до сих пор считает это своей величайшей заслугой [Горбачев 1995: 56]. На протяжении большей части своей политической жизни в номенклатурной иерархии Горбачев, судя по всему, верил в систему и был сторонником улучшения ее функционирования.

Горбачев умел двигаться вперед, ладить с людьми. В беседах с глазу на глаз он выступал человеком, способным «считывать» взгляды и предпочтения своих собеседников, подстраивать свою тактику в соответствии с их позициями и заставлять их поверить, что он с пониманием относится к их убеждениям – даже когда его целью было изменить их мнение[16]. Эта черта характера сослужила хорошую службу, когда он поднялся по ступеням партийной иерархии. В 1970-х годах многие члены Политбюро приезжали отдыхать на Ставрополье. Горбачев их встречал и общался с ними в неформальной обстановке [Болдин 1995: 127; Brown 1996: 49–51][17]. Нет никаких свидетельств ни его возмущения и неприязни по отношению к московскому начальству, ни того нескрываемого нетерпения, которое Ельцин стремился подавить, не всегда успешно, в начале 1980-х годов.

Войдя в состав брежневского Политбюро, Горбачев садился как можно дальше от генсека и старался не выказывать брезгливости при неуместных промахах Брежнева [Горбачев 1995: 182–183]. В своих воспоминаниях он отмечает, что в брежневской Москве главным было «знать свое место»: никогда не выходить за рамки своего положения и чина [Горбачев 1995: 182]. Придя к власти, Горбачев сохранил тактическую осторожность как определяющую характеристику своей политической личности, пусть даже пытаясь изменить систему. Ф. М. Бурлацкий на основе бесед с различными помощниками и соратниками Горбачева утверждает, что тот был «склонен к компромиссу» и предпочитал «твердую руку» и это «раздражало прямого и вспыльчивого Ельцина», который был более склонен рисковать [Бурлацкий 1997: 122, 129–130][18].