Золотые будни Колымы

Мы упаковывали наши приборы в ящики, готовились к переезду.

– Серёжа, принеси мне, пожалуйста, рейку, – попросила меня Катя Прямикова, геолог, девушка лет двадцати, она год назад закончила техникум.

– Какую рейку? – спросил я.

– Ту что лежит рядом с треногой теодолита.

В большой палатке днём светло, так как открыты окна. В ней не жили. Палатка приспособлена для обработки пород в полевых условиях. Геологи её звали “камералкой”.

Я направился к ящикам сложенным в правом от входа углу палатки.

– Хочешь, я тебе покажу, как работать с нивелиром? – спросила меня Клава, улыбаясь, разглядывая меня на расстоянии, словно я был похож на сокровище, когда я принёс Кате сложенную рейку с красными и синими цифрами и стал смотреть, как Клава протирала ватой оптические линзы нивелира.

– Зачем он ему нужен? – перебил её неожиданно Клепиков, входя в палатку, – пусть займётся делом.

– Чем ты его хочешь заставить заняться? – Клава, вздрогнув, с удивлением посмотрела на Клепикова.

– Найду чем занять. Работы навалом, – ответил ей неопределенно Клепиков.

– Иди со мной, – сказал он мне.

Клепиков выбрался из палатки. Девушки, пожав плечами, промолчали. Я вышел следом за ним. Он направился к своей палатке быстрым шагом.

– Подожди меня здесь, – Клепиков юркнул в палатку, – иди сюда, – услышал я его приглушенный голос, словно из какого-то подземелья.

Я откинул полог палатки и заглянул с интересом вовнутрь. Слава сидел на нарах и держал в руках металлическую катушку. Смотрел пытливо на меня. Лицо его было каким-то злым.

–Ну, что встал, как пень на пороге. Бери эту катушку.

Я, пригнувшись, вошёл в палатку. Взял из рук Клепикова катушку.

– Выходи наружу, – отрывисто сказал он.

Я молча вышел из палатки и безучастно стал ждать, что теперь скажет Клепиков. Мне было как-то безразлично. Он подошел ко мне. Крутанул барабан катушки. Искал, как я догадался конец провода. Дыхание его было учащенным.

Размотав немного провода, Клепиков освободил наружный конец провода. Осмотрелся по сторонам. Подошёл к лиственнице, таща меня за собой, как на аркане, так как катушка с проводом была у меня в руках. Нагнулся и привязал провод к стволу лиственницы.

– Давай шагай в сторону сопки вместе с катушкой пока до конца её не размотаешь.

Я не успел даже спросить, зачем это нужно, как Клепиков развернулся и двинулся невозмутимым шагом в камералку.

Проклиная Клепикова, я медленно стал разматывать на ходу провод-звонковку. Этого провода на катушке было намотано, наверное, больше полкилометра. Мне пришлось то пятиться спиной, то, держа катушку сбоку, идти напролом через кусты, лесть на сопку, пока, наконец, бобина катушки не оказалась пустой.

Я остановился. Что мне теперь делать? Пастись с этой катушкой, как козел на привязи? Постоял в нерешительности, держа в руках злополучную катушку. Не знаю, почему я не бросил её на мох.

Чтобы отвлечься, забрался немного выше по склону. Наш лагерь был как на ладони. Идти обратно в лагерь мне не хотелось. Подумав, я привязал конец проволоки к стволу лиственницы. Взял катушку в руки. Посмотрел, запоминая место, если придётся сюда вернуться. Полез наверх на сопку.

“Ну и концерт, – посмеялся про себя, – привязали два дурака два конца проволоки к деревьям и вся работа!”

Сопка довольно крутая, покрытая мхом. Подниматься по ней неудобно. Сапоги тонули во мху, сбивая ноги. Наконец, я добрался до пологой площадки, которая снизу казалась верхушкой сопки. Мох кончился. Склон, покрытый камнями, тянулся к очередной вершине сопки, но она отсюда казалась недостижимой высотой. Дул пронизывающий холодный ветер, порывы его рвали башлык штормовки. Дальше идти я не решился.

Перед глазами разворачивалась грандиозная панорама горных цепей. Лагерь был далеко внизу. Палатки казались маленькими.

Наш лагерь находился в большой долине, посредине её протекала мутная речка. В многочисленных распадках брали свое начало звонкие ледяные ручьи, впадающие в эту горную речку, которая разливалась по долине. Начиналось весеннее половодье.

Леса было мало. В основном лес рос на пологих склонах, клиньями уходя на сопку, покрытую рыжими пятнами мха, и кое-где остался снег, он был похож на облака, опустившиеся на лощины сопки.

***

На другой день я пошёл с Верой Костиной, – опытным геологом, и с Катей Прямиковой в маршрут. В рюкзаке у меня лежали мешочки из брезента, предназначенные для образцов пород, и консервы. К вечеру мы должны были вернуться в лагерь. Рюкзак за спиной был лёгким.

Мы перешли вброд речку. Пошли по её песчаному берегу. Погода стояла солнечная. Геологи шли немного впереди. Так прошли мы километра два. Наконец девушки остановились, поджидая, когда я подойду к ним.

– Серёжа, что ты медленно ходишь? – спросила Катя, улыбаясь. Её щёки слегка порозовели от весеннего загара.

– Кто же нас будет защищать от медведя? – добавила Вера. Они засмеялись. Видно им хотелось подурачиться. Я пожал плечами.

– Какие тут медведи. Если за километр видно кругом.

– Иди рядом с нами не отставай. Всё же когда мужчина рядом спокойнее.

– Вы, наверное, обо всём поговорили, вот вам и скучно. Сразу про медведя вспомнили.

Девушки засмеялись.

Геологини приоделись по-походному – в штормовки. Волосы прикрывали оранжевые спортивные шапочки. На ногах у них резиновые сапоги, в которые были заправлены джинсовые брюки. За плечами – рюкзаки.

Речка петляла в долине. Мы вышли на заброшенную дорогу, которой может быть, когда-то пользовались старатели.

Место низкое. Вода стояла на поверхности небольшого болотца. Дорога нас вывела к скалам. Свернули в сторону. Немного постояли, осматривая скальные склоны и, заметив небольшое ущелье в скалах, направились к нему. Стали медленно подниматься по склону каменной гряды.

Временами мои спутницы останавливались и брали образцы пород, отбивая геологическим молотком их со скал. Если они записывали в свои блокноты и работали с компасом, прислоняя его к грани какого-нибудь камня, я садился на валун, либо на кочку посуше и ждал, когда они замерят магнитное простирание и склонение геологического пласта или жилы. Затем мы снова гуськом шли по тропе.

Вера отдала мне охотничий нож. Как я понял на всякий случай. Теперь по сравнению с долиной обозримое пространство уменьшилось. Мы часто поглядывали по сторонам. Особенно напряженно вслушивались в разные шорохи, падение камней, где-то в стороне, скорее всего от естественной осыпи. Но у страха глаза велики.

– Ой, давайте будем выходить из этой глуши, – не выдержав, сказала Катя Прямикова, – что-то мне не по себе. Кто-то камни сваливает.

– А может это медведь прошлогодние запасы ищет? – предположил я.

– Да ты что! – ужаснулась Вера.

Мы сидели на большом камне. Рюкзаки сложили в кучу. Мешочки с образцами, когда они заполняли наши рюкзаки, мы вытаскивали и складывали недалеко от тропы. Что с ними будут делать дальше, я не знал.

– Летом здесь очень красиво. Речка внизу. Скалы как на Кавказе, – сказала восторженно Вера. Её голубые глаза осветились мечтами, и лицо сразу стало воодушевленным, загадочным. Сколько же на её памяти разных встреч, впечатлений, интересных случаев из жизни? Ведь по возрасту она старше нас.

– Серёжа, ты хотя бы костёр зажёг, – Катя, сузила свои медовые глаза до безжалостных бойниц, из которых колючими искрами вдруг посыпались стрелы обвинения, передернула плечами, – холодно мне.

Я, озадаченный таким неожиданным поворотом, осмотрелся.

– Где я найду дров для костра. Вокруг одни камни.

– Какой ты, Серёжа, невнимательный. Мог бы заранее набрать сухих веток стланика, – заметила, укоряя меня за нечуткость, Вера, переглянувшись с Катей.

– Мы проходили через заросли стланика. Ты ещё чуть не упал, когда через них перелазил, – напомнила мне Катя, закипая от возмущения, что у меня нет стыда за бездействие.

– Кого ты просишь. Он, наверное, костра разжечь не сможет.

Вера бросила на меня леденящий взгляд, брови её сошлись у переносицы, достала из кармана пачку болгарских сигарет “Шипку”. Вытащила сигарету. Чиркнула спичкой. Прикурила. Затянулась. Закашлялась. Отодвинулась от нас. Стала смотреть на речку.

Я поднялся. Лучше быть на ногах и подальше от этих кикимор. Ставят из себя обиженных. Подошёл к своему рюкзаку. Вытащил оттуда банку с тушёнкой и килькой. Нарезал хлеб ножом. Затем открыл банки.

– Будете, есть? – обратился я к девушкам.

– Давай, – живо согласилась Катя.

Вера бросила свою дымящуюся сигарету в камни.

– Надо было бы с собой термос взять, – пожалела Катя, вдруг став прежней, кроткой, не обижаясь на меня.

Мы ели бутерброды. Сухой хлеб еле лез в горло.

– От твоей еды мне ещё холодней стало, – сказала мне Катя весело.

Она встала. Потянулась. Затем вдруг толкнула меня в грудь, да так, что я не удержался и слетел с камня. Этого поступка я от Кати не ожидал. Я растерялся. Девушки хохотали. Особенно заливалась смехом Катя. Румянец покрыл её щёки. Лицо её в этот момент было прелестным. Я, понарошку потирая бок, встал.

– Ну, ты, что совсем того…? – и шагнул к Кате.

Она отбежала от меня. Я сделал ещё один шаг, но, запнулся об кочку и упал. Девушки даже взвизгнули от хохота.

– Тоже мне жених! Заморозишь нас совсем или от смеха умрём, – сказала Вера, поднимаясь, – пошли дальше.

Мы накинули на плечи рюкзаки. Я показал Кате кулак. Она улыбнулась. Губы её беззвучно шевельнулись.

***

Через несколько дней после затяжных дождей я, Блатнов и Таялов вернулись на то место, где геологи оставили образцы пород.

Когда мы шли туда, небо вновь заволокло низкими тучами. Не успели мы подойти к скалам, как пошёл дождь.

Речка, через которую я спокойно переходил с девушками, на глазах увеличивалась в размерах. В лавине мутной воды неслись побелевшие от времени брёвна, лежавшие на месте стоянки, живших когда-то здесь людей, может быть оленеводов.

– Надо было нам пойти именно сегодня за твоими камнями, – проворчал Таялов, – промокнем, как курицы.

Всё же мы добрались до последнего обнажения, где лежали оставленные образцы пород. Забрав все мешочки с камнями, решили сократить обратный путь. Поднялись до верха скал и спустились с крутой сопки, скорее сбежали по склону, так как невозможно тихо спуститься вниз, если тебя сзади подталкивает своей тяжестью в лопатки рюкзак. Каким матом крыл каюр геологинь за их увесистые мешочки, которые они оставили нам в подарок на скальных обнажениях.

Туман скрыл сопки и сполз в распадок. Мы стояли у самой воды и не решались войти в бурлящий поток.

– Не перейдём здесь. Слишком узкое место. Вода собьёт с ног, – сказал Николай Таялов.

– Пойдём вдоль речки к перекату, – ответил, не возражая, Блатнов.

Вода хлюпала у нас в сапогах, так как брюки давно промокли от дождя.

Продираясь сквозь заросли кустарника, которые обойти было нельзя, мешал крутой склон сопки, мы прошли метров сто пока, наконец, не вышли на открытое место, где ручей, сбегающий с распадка сопки, сливался с речкой, придавая ей быстроту своих вод.

Местность в этом месте была заболочена.

– Может, попытаемся здесь, вроде течение воды послабее, – предложил я, замедлив шаг. Николай и Саша остановились.

– Здорово живёшь. Нас тащишь в воду, – отшутился Блатнов, – а не знаешь брода. А если затянет в трясину?

– Да мы же здесь проходили, – ответил я.

Подняли до бёдер скрученные голенища болотных сапог и вошли в речку. Через три шага почувствовали всю силу несущего потока.

Вода била о сапоги. Ноги не находили опору на дне. Ещё мгновение и мышцы ног не выдержат давления воды. Камни на дне реки откатывались от сапог.

– Давай руку, – крикнул мне Таялов.

Его мужественное лицо придало мне уверенности.

Я лихорадочно протянул свою руку. Стало легче держать равновесие. Взявшись за руки, мы двинулись втроём дальше.

– Крепче держись, – предупредил меня Таялов.

Я шёл последним. На стремнине вода залилась в сапоги. Ледяная, она словно обожгла икры ног. Еле дотерпев до конца переправы, мы, как ошалелые, выскочили из воды и, сбросив с плеч рюкзаки, стали снимать сапоги, выливая из них воду, стоя разутыми в мокрых портянках на кочках какой-то травы.

Дико закричав, Блатнов упал. Мы сразу не поняли в чём дело. Николай босиком подбежал к Саше. Тот крутился на траве от боли.

– Нога, – стонал он.

Таялов поднял ногу Блатного вверх, оттягивая пятку.

– Что мышцу свело? – спросил он.

В побелевших от боли зрачках Саши сквозила тоска. Я молча смотрел на него.

***

Два дня, не переставая, шёл дождь. В палатке было холодно. Дрова в печке не горели. Сырость и влага пропитала всю одежду. Пытались укрыться от стужи в спальном мешке, который почти не грел. К палатке нельзя было прислониться, промокла насквозь.

Привезли лошадей. Каюр, прихрамывая, поставил их под навес мокрых промёрзших.

Сопки были закрыты плотным туманом. Казалось, что это облака опустились до самой земли. Шум дождя не заглушал рёва несущейся воды в ручье, который превратился в настоящую речку. Какова должна быть река, если сейчас ручьи, как реки!

Чтобы пополнить запасы продуктов завхоз Лесков решил поехать на машине в объезд на другой берег реки Дебин через мост, который находился в пяти километрах ниже по течению реки от места расположения нашего лагеря.

В помощники он взял меня. Ехать не хотелось. Было холодно. Дорога раскисла от воды. Машину трясло и кидало в сторону от рытвин и промоин в полотне дороги, хотя шофер вёл машину тихо и осторожно. Дорога была сделана в скале. С одной стороны была сопка, с другой крутой откос берега реки.

Не подъезжая до моста, шофёр вдруг остановил машину и выругался:

– Кажется, приехали. Кардан стучит.

Он заглушил двигатель. Открыл бордачок. Взял из пачки “Беломорканал” папиросу. Дунул в мундштук. Засунул папиросу в рот, прижал пальцами мундштук, повернулся ко мне:

– Ну, что, студент. Поможешь мне заменить крестовину? – спросил он меня.

– А что мне делать? – поинтересовался я, хотя мне не очень хотелось вылезать из тёплой, пусть прокуренной, пахнущей бензином, кабины.

– Не спеши. Обмозгуем сначала.

Шофёр зажёг спичку, прикурил папиросу и выпустил облако дыма.

До моста оставалось совсем немного. Я заметил на краю дороги стволы тополей, которые росли только вблизи моста. Туман был таким плотным, что не видно было и в десяти метрах впереди.

Шофёр открыл дверку кабины, и сразу потянуло сквозняком. Мы вылезли из кабины. Дождь хлестал с порывами ветра. Около моста просигналила машина.

Шофёр обошёл машину, пнул сапогом заднее колесо, присел, пытаясь заглянуть под машину. Мы с завхозом стояли рядом. На завхозе была надета плащ-палатка, которая защищала его от дождя и ветра.

– Ничего не поделаешь, как не крути, а под машину лесть надо, – недовольно, но спокойно сказал шофёр. Он встал на подножку машины и заглянул в кузов.

– Студент, ты, сможешь залезть в кузов? – спросил он меня.

– Могу, – ответил я, – а что?

– Подай мне брезент.

Я взялся за край борта, поставил ногу на борт заднего колеса, подтянулся и перемахнул через борт кузова. Ближе к кабине лежал свёрнутый брезент, которым мы хотели накрыть продукты.

– Этот что ли? – не решительно спросил я.

– Ты угадал.

Я подошёл к брезенту, взял его за край.

– Он же мокрый. Что ты с ним будешь делать?

– Мокрый, зато чистый, – ответил шофер.

Я молча подал в руки шофёру потяжелевший от воды брезент. Затем спрыгнул с кузова, держась рукой за борт.

Шофёр постелил на землю брезент и полез под машину.

Со стороны моста опять просигналила машина.

– Что они там сигналят, пойду, посмотрю, – Лескову не стоялось на месте, и он оправился к мосту.

Шофёр что-то насвистывал, но, услышав слова Лескова, замолчал, но тут же выругался:

– Вот старый хрыч надумал за продуктами в такую непогоду ехать. Валяйся теперь в грязи.

Я присел на корточки и старался понять, что должен буду делать, если потребуется моя помощь.

– Ведь проверял недавно кардан. Видел, что люфт есть, а не заменил, шприцом только смазал, думал, что дотяну до гаража, – говорил скорее сам с собой шофёр, как бы ругая себя. Мне было видно лишь его ноги.

– Так и знал. Разбило крышку. Рассыпался игольчатый подшипник. Повезло нам студент, что не весь кардан снимать.

– Что сломалось? – спросил я.

– Хорошо, что медленно ехали. Разбило крестовину. Оторвался бы кардан от заднего моста, перевернуло бы машину.

– Неужели! – воскликнул я, забыв даже про слякоть и дождь.

– А ты что думал. Запросто. Ещё не то бывает. Сломались бы на перевале. Никакие бы тормоза нас не удержали бы от дороги… в рай.

Шофёр вылез из-под машины. Он посмотрел на меня смеющимися глазами, видимо, тешился, что нагнал на меня страха. Руки у него были грязные от копоти и масла. Он прошёл к кабине. Отодвинул сиденье. Достал немного ветоши. Протёр свои руки.

Встал на подножку. Нагнулся. Рубашка задралась, обнажив голую волосатую спину. Дождь стучал по обнаженной спине. Но шофёр, казалось, этого не замечал. Он искал что-то в железном ящике, который был под сиденьем.

Около моста снова просигналила машина. Потом две.

– Что-то случилось. Авария, наверное, какая-нибудь, – сказал шофер.

Он спрыгнул с подножки, держа в руках несколько гаечных ключей и монтировку.

– При таком тумане столкнуться друг с другом, как ночью чужой сапог надеть, если сильно прихватит…

– Может быть чем-нибудь помочь? – посодействовал я.

– Нет, я сам.

Он снова полез под машину. Его участи я не завидовал. Лежать на земле под дождём. Когда льёт как из-под ведра, да ещё в грязи. Я старался не обращать внимание на дождь. Мне казалось отсиживаться в кабине, когда человек работает, подло. Я снова присел на корточки. Хотя мне в спину лил дождь, а телогрейка, чувствовалась, уже промокла, и через воротник под рубашку поступала вода.

– Студент, принеси мне молоток, зубило и ключ на десять.

– Где их взять?

– Посмотри в ящике под сиденьем.

Я пошёл к кабине. Из тумана показалась фигура завхоза.

– Завхоз идет, – сообщил я шоферу.

– Чёрт с ним. Неси, что я тебе сказал, – услышал я в ответ. Молоток и ключ я нашёл сразу. Зубила что-то не мог найти. Подошёл завхоз.

– Плохи дела, ребята. Мост размыло. Дальше дороги нет.

– А что случилось? – спросил шофер. Он бросил работу и вылез из-под машины.

– Вода прорвала дорогу перед мостом с двух сторон. Встали машины на трассе.

– Ну и дела, – шофер свистнул, – мне же надо было бензином заправится. Литров двадцать осталось в баке.

Мы снова залезли в кабину. Это известие изменило наши планы.

– Я говорил, что это половодье добром не кончится, – рассердился Лесков, – я уже тридцать лет живу в этих местах, но такой дружной весны ещё не было. Вот те крест, – Лесков перекрестился, морщины пробежали по его лбу, он достал носовой платок, отсморкался, – снегу зимой много выпало. На склонах сопок наст снега был больше метра.

– Что ты объясняешь, словно я сам не знаю, – перебил шофёр Лескова, вытирая тряпкой замасленные пальцы.

– Что теперь будет? – поинтересовался я.

– Пока вода в реке не убавится, ничего сделать будет нельзя, – твёрдо ответил Лесков, глянув на меня люто. Видимо, он переживал, что придётся ограничить нас пайком.

– Да нет, так не оставят. Что-нибудь сделают. Шутка ли трасса остановилась. Никакой связи между посёлками, – возразил шофёр, выкуривая папиросу быстрыми нервными затяжками.

– Ты рассуди, как реку остановишь? Или другой мост построишь? Ну что устранил поломку?

– Мне осталось работы на пять минут. Надо же вот приключение! Я хотел поставить машину в гараж на яму. Масло в двигателе надо заметить.

Шофёр снова полез под машину. Я стал искать зубило, но не нашёл его.

– Дядя Ваня, – обратился я к шофёру, – нет зубила.

– Принеси мне молоток и отвёртку из-под клапана, понял?

– Сейчас принесу.

В кабине сидел Лесков.

– Ну что долго ещё, – спросил он меня.

– Я за отвёрткой пришёл, – ответил я.

– Вот нелёгкая, машина, как назло сломалась, – проворчал завхоз.

Через несколько минут мы с дядей Ваней вместе затягивали болты у кардана, прикрепляя фланец к заднему мосту.

– Сильнее закручивай, слабак, болты, – сказал мне шофёр, проверяя болты, закреплённые мной.

– Сколько тебе лет?

– Двадцать один осенью будет, – отозвался я.

– Местный что ли или приехал сюда?

– Я из города Миасса.

– Родители там живут?

– Нет, я учился в геологоразведочном техникуме.

– На кого?

– На геофизика.

– А бродяга. Тогда все ясно. Вылезай из-под машины, студент.

– Придётся ехать к мосту, – сказал шофёр, когда мы сели в кабину, – мне здесь не развернуться.

Он включил зажигание и нажал на газ. Машина поехала. Я напряженно всматривался вперёд сквозь лобовое стекло, которое забрызгивало дождём. Двигались щётки, очищая от воды узкий полукруг.

Не доезжая до моста, мы остановились. Вышли из машины, и пошли пешком. То, что я увидел, поразило меня. На дороге вереницей стояли машины. Толпились люди. Мы подошли к ним.

Река размыла насыпь перед мостом с двух сторон, образовав два новых русла.

Деревянный мост теперь казался островком, на котором стояла грузовая машина с включёнными фарами, она каким-то чудом успела проскочить через первый провал дороги. Но это лишь обострило ситуацию, если вода снесёт мост, значит, погибнет шофер, из этого бурлящего потока ему не выбраться. Машины стояли также на другом берегу, там тоже толпились люди. Рассмотреть хорошо вокруг мешал туман и дождь.

– Разбушевалась стихия.

– А этот на “Аннушке” выскочил на мост, хотел проскочить, да в штаны наложил.

– Да разве это шофер, какого черта его понесло на мост. Все горячо обсуждали случившиеся.

– Меня удивляет, что мост держится.

– Ничего вода свое возьмёт, сваи подмоет, недолго мосту стоять осталось.

Ветер усилился. Дождь хлестал в лицо. Похолодало. В воздухе закружилась снежная крупа. Мокрая одежда совсем не грела. Видимость почти исчезла. Даже в двух шагах ничего нельзя было различить. А снег словно прорвался из тумана, всё валил и валил, засыпая обнажённую мокрую землю. Впечатление было такое, что возвращалась зима.

По-прежнему неукротимо шумела река, устремляясь в пробитую её брешь в обход моста, продолжая разрушать дорогу и расширяя свое русло.

На мосту просигналила машина и замигала передними фарами, включив дальний свет, пытаясь пробить тусклым светом белесую мглу.

Шофёр просил о помощи. Несмотря на то, что все были облеплены снегом, и ветер продувал насквозь, никто не расходился.

– Что сигналит, словно мы боги, –ё обронил кто-то, – ничего мы не сделаем. Такая его судьба. Он жилец пока мост стоит.

– Трос или даже верёвку на мост уже не перекинешь. Да где их взять. Поди, метров десять до моста.

– А какой смысл? Только раньше его утопим.

– Одна надежда на дорожников. Если приедут с техникой. Может, что сделают.

С нашей стороны река размыла часть дороги, что смогла, так как в основном дорога была пробита в скале и уходила от речки на подъём. На другом берегу, дорога в свое время была насыпана на торф. Вода, не успевая протекать около моста, заливала низменную часть долины, выходя из своего русла. Таким образом, дорога встала как временное препятствие на пути набирающей силу воды. Поэтому нам понятно стало, что на том берегу машины с включёнными фарами начали отъезжать назад, освобождая опасную часть дороги.

Меня окликнул завхоз. Я обернулся.

– Садись в машину. Сейчас поедем, – сказал он мне. Я взглянул на дорогу. Наш шофёр развернул машину. Мы сели в машину и поехали обратно в лагерь.

***

Новость о том, что река прорвала мост, быстро разнеслась по лагерю и расстроила всех.

Снег облепил палатки, прикрыл мох, но под снегом хлюпала вода. Сопки побелели. Туман рассеялся. Лес казался сказочным. Ветки лиственниц были прикрыты пушистой снежной шалью. Чёрными пятнами выделялись следы на снегу и обнажённая земля.

Лошади стояли понурые в загоне. Они были худые, костлявые бока выпирали из кожи. Во время переезда на машинах по дорогам Якутии до лагеря их почти не кормили.

Шурфовщики закончили проходку шурфов. Геологи взяли пробу со стенок шурфов, но наличие золота в пробах после промывки не обнаружили.

Промывал шлихи2 Василий Князев, смывая водой из ручья крупинки породы деревянным лотком.

– Милая, я бы рад тебе подарить на колечко, – старался он утешить геолога Веру.

Надежды разведки на золото на этом участке не оправдывались. Решено было продолжить работы на верхушке сопки, что возвышалась над лагерем. Поэтому шурфовщики оставались в лагере. Только теперь им предстояло копать не шурфы, а канавы.