Золотые будни Колымы

– Вы что, как ошпаренные примчались? – улыбаясь, спросила нас Клава, выходя из своей палатки.

– От медведя убежали! – посмеивался Николай Иванович, снимая очки, оторвавшись от любимого занятия – от теории шахмат, видя наше замешательство.

Время было обеденное. Кроме нас все уже раньше пришли в лагерь. Сидели за столом. Голованов положил на журнал свои очки. Ждали, когда Леонид разольёт в металлические чашки супа из котла.

– А где Слава? – обратилась к нам Клава, поправляя рукой свою прическу.

– Его с нами не было, – ответил я.

– Как не было? Он же пошёл к вам. Разве вы не встретились?

– Нет, мы его не заметили.

– Мы медведя на просеке сейчас видели, –сказал Виктор, прерывая тягостное молчание.

– Как медведя видели? – встревожился вдруг Голованов, – что же вы молчите!

Клава ойкнула:

– Мне страшно! Где же Слава?

Голованов встал с лавки и пошёл к палатке. Он юркнул в неё и подчас вышел, держа в руке карабин. Мы сразу поднялись. Дело принимало серьёзный оборот. Я заметил на столе охотничий нож и машинально взял его в руки.

– Леонид, пошли со мной к сопке, – коротко сказал Николай Иванович и закинул на правое плечо ремень от карабина.

– Обедайте, не ждите нас, – обратился к нам Голованов.

Я отдал нож Леониду. Он молча взял его. Николай Иванович и Леонид быстрым шагом пошли в сторону сопки. Через минуту они скрылись в небольшом молодом лесочке.

– Я же говорила Славе, пойдём сразу в лагерь, – тоскливо обронила Клава, – а вы не слышали никаких криков?

– Нет. Было тихо, – ответил ей Саша. Клава пытливо смотрела на нас, как бы ища поддержки и защиты.

Прошло примерно с полчаса. Суп в тарелках, остыл. Но мы не ели. Напряженно ждали возвращения наших товарищей. Прислушивались, но ничего не нарушало тишину, кроме журчащего ручья и назойливо гудящих комаров. За ручьем круто поднимался отвесный склон сопки, усыпанный осыпями мелкой гальки.

– Давай залезем на сопку. Посмотрим, не идут ли наши? – предложил Саша Виктору.

– Не надо никуда лесть, – возразила Клава.

Вдруг мы услышали неясные голоса приближающихся к нам людей. Это были Голованов, Клепиков и Леонид. Клава мгновенно преобразилась. Щёки её покрылись лёгким румянцем. Глаза заблестели.

– Почему костёр не горит? – спросил Николай Иванович, – нас ждете? Вот вам медведя привели.

Они засмеялись.

Клепиков подсел к нам. Лукавый взгляд его глаз смутил нас. Он был в хорошем настроении.

– Говорите, где вы медведя видели? – допытывался он, переглядываясь и подмигивая Клаве.

– На просеке, – ответил Саша.

– Это я там был. Вас лодырей искал. Где вы были?

– На сопке.

– На какой сопке?

– Вот на этой, – Саша показал рукой на вершину сопки.

– Что вы с неё могли увидеть? – недоверчиво возразил ему Клепиков, – охламоны, людей только напугали!

– Это был медведь! – упрямо стоял на своём Саша. Лицо Клепикова слегка помрачнело от какой-то мысли.

– Мы туда больше без оружия не пойдём. Дайте нам пистолет, Николай Иванович, – сказал Виктор. Он привстал от возбуждения, но затем снова сел на лавку.

Голованов медлил с ответом. Он о чём-то думал.

– Пистолет я вам не дам. Не имею права. Вы ещё нечаянно друг друга перестреляете. А на сопку завтра сходим вместе. Покажите, в каком месте видели медведя. Леонид подбросил сухих веток в костёр.

***

После обеда я пошёл с Леонидом вниз по ручью. За плечом у меня висел карабин. Леонид шёл не торопясь. В руке у него было удилище. Леска с блесной опущена в воду.

Леонид решил поймать хариуса, скользя по поверхности воды крючком с надсаженным оводом, особенно осторожно заводя его в глубокие места. Но хариус не попадался. Так вниз по ручью мы прошли километра два. Удача нам не улыбнулась. Хариус, наверное, спустился к устью ручья.

Погода стояла сухая. Дождей не было уже давно. Слева от нас расстилалась долина, поросшая кустарником и мелколесьем. Около ручья тянулись заросли ивняка. Вдруг Леонид остановился и позвал меня:

– Иди сюда.

Я отстал от него на несколько шагов. Рассматривал окрестности. Поэтому не сразу сообразил, что он хочет мне показать.

– Смотри, – повторил Леонид, показывая мне следы на иле около ручья. Вода в ручье спала, обнажив перекат, который ещё хранил влагу.

– Чьи это следы? – поинтересовался я.

– Медведь прошёл здесь совсем недавно.

Я с удивлением рассматривал следы, похожие на ступни человека. Страх я не испытывал. Скорее проявлял любопытство. Посмотрел на Леонида. Он держался невозмутимо. Словно перед нами были следы не медведя, а какой-то собачонки.

Конечно, Леонид, как давний житель этих мест, привык ко всему. Его лицо чуть заросшее рыжей бородкой и усами было обвеяно ветрами, закалилось невзгодами жизни. На него можно положиться при случае.

Как обманчива бывает тишина. Шли беззаботно ни о чём не подозревали, а, впереди, может быть, скользнув звериным взглядом, пробирался к зарослям смородины и малины медведь.

Мы прошли ещё немного вдоль искрящейся от солнца воды в ручье, что журчала еле слышно, обтекая круглые камни. Потом повернули обратно, и пошли через лиственничник. Мох стал сухим, обламывался под сапогами, образуя провалы. Пахло багульником.

Свистели евражки, подавая друг другу сигнал тревоги. Завидев нас, они вставали на задние лапки, чтобы хорошо нас рассмотреть. Затем исчезали в норах или разбегались по кочкам. Мох кончился. Начались кустарники карликовой ивы и тальника. На земле лежало много заячьего помёта.

Я ткнул носком сапога какие-то странные кучи, похожие на огромные муравейники, но почерневшие и безжизненные. Под ногой оказались обыкновенные опилки.

– Откуда здесь опилки?! – я остановился, удивленно оглядываясь, стараясь понять. Леонид взглянул на кучи опилок, которых здесь было очень много, нахмурился и ответил:

– Здесь была пилорама.

– Пилорама?! – повторил я и ничего не понял.

– Да, лет тридцать назад. Здесь была зона, – он, немного помолчав, добавил, – лагерь заключённых.

Я молча смотрел на опилки, что больше походили на землю. Леонид стоял рядом. На простодушном лице слегка выступил пот. Леонид был небольшого роста. Он был молчалив. Жизнь, похоже, его сильно потрепала, и он свыкся со своей судьбой. Но невольно мой живой интерес пробудил в нем воспоминания.

– В этой долине когда-то находилось тысячи людей, – начал он свой рассказ и сел на сухие опилки, как бы приглашая меня отдохнуть, – летом от белой одежды зеков всё белело вокруг. Работали вручную. Пески возили к бункеру на тачках. Видишь по склону сопки линию канавы?

Леонид показал мне рукой на сопку. Сопка была длинной. Склон её был относительно ровным. Недалеко от вершины действительно просматривался срез, похожий на ров, который с небольшим уклоном тянулся через всю сопку.

– Её зеки пробивали в скале. Потом выстилали канаву деревянными колодами, по которым спускали воду к промприборам, В то время электроэнергии было мало, водяные насосы не использовали. Приходилось собирать воду с сопок. А работали, знаешь как? Не так как сейчас. Хочу, выйду на работу, хочу, посплю. На работу гнал страх.

Один раз мы спускались по отвалу, а охранник, как заорёт: “Быстрее, гады бегом!” и дал очередь из автомата. Кто знает по нам или в воздух. Назад никто не оглядывался. Одна мысль только в голове вертелась – добежать до монитора живым. Со скотиной лучше обращались, чем с нами. Издевались, как хотели. На лошадей для смеха надевали валенки на ноги, а нас гоняли разутыми по снегу в сорокаградусный мороз.

Я с уважением и с каким-то затаенным страхом вглядывался в Леонида. Старался подавить в себе брезгливость, что невольно росла во мне от слов Леонида. В мозгу моём стучала мысль: “Преступник! Отсидел свой срок, а до сих пор злости не убавилось”.

Каким-то подсознанием я понимал, что об этом говорить вслух нельзя, поэтому я делал вид, что сочувствую. Но всё же рассказ Леонида вызывал необъяснимый протест.

Суровые невыносимые условия лагерной жизни. Неужели нельзя было поступать с ними по-человечески?

Я в то время не знал, что отлаженная машина террора пропускала людей через гигантскую мясорубку, не оставляя от сотен её жертв никаких следов. Только спустя годы я понял, что Леонид ни в чём не виноват, что он, несмотря на все невзгоды, сохранил в себе черты человека, пусть маленького, но всё же человека.

Я помню, в то время задал ему глупый вопрос:

– Леонид, а ты после того как тебя освободили, был дома?

Леонид сверкнул глазами, у него задрожали пальцы рук. Он так посмотрел на меня зло и с ненавистью, что я испугался.

– Нет, домой я не поехал. Остался здесь. Пусть считают меня мёртвым, – тихо ответил он.

Мы пошли дальше.

– Смотри, в шурф не упади! – предупредил меня Леонид, обходя стороной залитую водой яму.

Таких ям здесь было много. Шурфы были пройдены очень давно. Стенки их обвалились.

Я заметил какую-то дощечку, лежавшую возле одного такого полуобвалившегося шурфа. Наклонился, придерживая приклад карабина, взял её в руки.

Дощечка выцвела под солнцем. На ней сохранилась полуразмытая надпись, сделанная карандашом. Скорее всего, это был номер шурфа и год проходки. Если я правильно разобрал надпись, то шурф проходили в 1940 году, двадцать восемь лет назад.

Примечания