– Хорошо, – Скарятин обречённо кивнул, – я сделаю.
– И как идут дела с созданием военно-революционных судов?
– Суды создаются. Военные с радостью восприняли эту идею и быстро назначили свои представителей, но с юристами возникли проблемы. Многие не хотят судить, и мы не можем обеспечить все суды своими людьми.
– Тогда увеличьте им оклады в три раза и придумайте дополнительные льготы, наконец, дайте мне список отказников, и я смогу найти слова для их убеждения. Если они хотят идти против власти и закона, значит, я имею полное право не защищать их жизнь, личное достоинство и имущество. И попрошу вас, Григорий Николаевич, давайте без ненужных сантиментов. Мы здесь не играемся, мы выживаем. На кону стоит очень многое. Вам понятно?
– Да, я всё понимаю. Мне тяжело выполнять подобные распоряжения, но я тоже не вижу иного выхода.
– Рад, что нашёл в вас единомышленника. Информируйте меня обо всех возникающих трудностях, я помогу вам.
– Всенепременно.
Когда Скарятин ушёл, Керенский вызвал адъютанта и приказал найти Модеста Апоксина, «верного» слугу жёлтой прессы. Этот перезрелый фрукт сейчас мог очень сильно пригодиться. Ну и что, что мерзко пахнет? Каждому фрукту – своё место. Всё в дело, всё в дело.
Апоксин примчался буквально через два часа. А почему и не примчаться, когда всех матросиков и других его недоброжелателей к ногтю прижали, а его приблизили. Это очень сильно грело сердце зрелого неудачника, он уже давно расплатился со всеми долгами, завёл любовницу, пристроил детей. А впереди уже замаячили далёкие горизонты роскошной жизни, ну какой дурак откажется от всего этого? Модест дураком не был, а потому мигом и примчался на «ковёр» к Керенскому.
– О, господин Модест, – Керенский даже изволили выйти из-за стола, чтобы пожать руку Апоксину.
В ответ Апоксин изогнулся так, что стал похож на вопросительный знак. Его узкая ладошка мигом вспотела. Керенский холодно улыбнулся и удалился обратно к столу, мимоходом вытирая ладонь о штанину.
– Ну, как идут дела с прессой?
– Весьма-весьма прекрасно! – Модест ел взглядом начальство, которое изволило пожать ему, недостойному…, руку.
– Это радует, а что с тиражом газеты?
– Очень возрос и всё благодаря вам, господин министр! – Апоксин снова изогнулся в поклоне.
– Не сомневался, вы хорошо себя зарекомендовали на этом посту, господин Апоксин, и я думаю, что вас пора переводить на другой уровень, но для этого нужно, прежде всего, ваше желание и команда единомышленников, которой у вас нет.
– Что вы, что вы, у меня всё есть, а чего нет, то я достану, хоть из-под земли.
– Ммм, да вы присаживайтесь, – Керенский скривил губы в понимающей ухмылке. – А вы ценный человек, я не разочаровался в вас. Я вот тут подумал, что вам нужно подобрать пост в правительстве, как вы считаете, потяните?
– Да я, да я! – Модест внезапно сполз со стула, встал на колени и пополз к Керенскому, – Да я, да я, да я… на всё готов ради вас!
Керенский, глядя сверху вниз на Апоксина, улыбался, но не брезгливо, а поощряюще.
– Что же, ваш энтузиазм очень радует. Я собираюсь создать отдел пропаганды при военном министерстве и назначить туда именно вас за ваши заслуги передо мной. А потом, специально под вас, мы создадим в правительстве министерство информации и прессы. Как вы смотрите на это?
– Да я, да я! – Модест больше ничего не мог сказать, его просто заклинило на этих двух словах.
– Но вы должны учесть, что на этом посту нужно будет здорово поработать. Вашей обязанностью будет объяснение нашей политики и вложение в головы несознательных граждан понимания об их чудовищной ошибке, если они пойдут против правительства. Это надо делать напористо, органично и агрессивно.
Люди должны знать, что мы несём им закон и порядок. Много закона и много порядка. Мы творцы добра против зла, мы…, – Керенский мысленно сплюнул и осёкся. Вид Апоксина, стоящего на коленях, возбуждал в его голове чувство вседозволенности и силы. А это опасное и ненужное чувство. Признаться, оно опьяняло сильнее вина.
– Встаньте! Негоже будущему министру стоять передо мной на коленях.
Апоксин резво вскочил.
– Вы можете стать моей левой рукой и помощником во многих скользких делах. Вы же понимаете, о чём я говорю? – вкрадчиво осведомился Керенский, спокойно сидя на стуле, откинувшись на его спинку.
– Как есть, как есть, господин министр.
– Вот и прекрасно! Тогда начнём готовиться к новой должности уже сегодня. Вам следует составить список литераторов, тех, кто усиленно поддерживал большевиков и эсеров, и выяснить, где они сейчас живут. После чего передать список мне и в Бюро особых поручений. Прежде всего, там должны оказаться Максим Горький и Владимир Маяковский. Желательно ещё узнать все адреса подпольных типографий. Всех их накроет Бюро. Вы готовы этим заняться?
– Всенепременно.
– Ну, что же, деньги у вас есть, осталось получить к этому власть. Вы сможете найти людей в свою команду?
– Сколько угодно.
– Замечательно! Тогда дерзайте, жду от вас результатов.
Апоксин, непрерывно кланяясь, дошёл до двери, быстро обернулся, пнул её чуть ли не носом и, на ходу надевая котелок, выбежал из кабинета.
А Керенский уже звонил в Бюро.
– Евгений Константинович, в скором времени некто Модест Апоксин передаст вам список литераторов, сочувствующих левым революционерам, вы там перешерстите их досконально. Дураков предупредите, показав им тюремный карцер, умных нужно перетянуть на свою сторону, а всех остальных посадить. И нужно, как можно быстрее, арестовать Горького и отправить его в самый сопливый, то есть холодный каземат Петропавловки. Он парень простой, из низов, пусть привыкает к скотской жизни, певец свободы…
Ещё есть некто Владимир Маяковский, его нужно напугать, чтобы он бежал в Финляндию. Да, сажать не надо, убивать тоже. Пусть он у финнов достаёт из широких штанин. Что? Это юмор у меня такой. Да, он непонятный, что поделать, захлёстывает иногда. Вы поняли. Прекрасно! Звоните!
А вечером Керенский принимал у себя бывших черносотенных деятелей: Булацеля, Никольского и Меньшикова.
– Господа, как идут дела с вашей Российской крестьянской партией?
– Скорее плохо, чем хорошо, но всё же, что-то начинает получаться, – вздохнул Булацель.
– Хорошо, но я предлагаю вам переехать в город Орёл или в Тулу и уже там непосредственно расширяться. В Петрограде нет крестьян, да и вокруг их тоже не то, чтобы много. Вы должны работать в сельскохозяйственных губерниях. Орловской, Курской, Воронежской, Белгородской и других, расширяясь и на юг, и на восток. Мы должны максимально рассказывать и объяснять свою позицию и всегда ратовать за спасение Отчизны. По стране пробежала волна атеизма, но она неровная и рваная. Где смогла найти дыру, туда и прорвалась, вам же предстоит упирать на православие и семейные ценности. Я надеюсь на вас.
– Боюсь, вы слишком много возлагаете на нас надежд, – сказал Никольский.
– Ничуть, – прищурился Керенский. – Всё получится, если вы будете твердо знать, что если мы не победим, то погибнем. Никто ни вас, ни меня не пощадит, вы даже не представляете, с чем вам придётся столкнуться. Я, к сожалению, тоже не всё понимаю, и потому вы должны приложить все силы для просвещения огромной массы крестьян, это очень необходимо. Не жалейте ни себя, ни других в продвижении своей цели, иначе будет поздно.
– Мы всё это понимаем и предупреждали об этом со страниц газет ещё десять лет назад.
– Что же, тогда прошу всех вас посетить императора, после чего господин Меньшиков опубликует в своей газете дарственную императора на свою землю в пользу государства. Кроме этого, он объявит в своём послании, что вся земля должна управляться государством, а не частными лицами. А мы закрепим это своим указом, но с отсрочкой для тех, кто владеет ею в порядке частной собственности на время войны и первых пяти лет после неё. Дальнейшее решение о выкупах и остальном распоряжении уже примет Учредительное собрание или новое правительство. Не будем заглядывать так далеко.
– Неожиданное решение, весьма неожиданное. Последствия его очень трудно будет просчитать, но возможно, что оно и правильное, – удивлённо покачал головой Павел Булацель. – И вы собираетесь допустить нас до императора?
– А почему нет?! Это в его интересах и в моих тоже. Власть ему больше никогда не вернуть, а семью он спасти может только в том случае, если я смогу оставаться и дальше у власти. Пусть ненадолго, но этого времени России должно хватить для того, чтобы закончить войну и восстановиться после хаоса революции.
– Благодарим вас за доверие и возможность повидаться с Романовым.
– Не стоит, – Керенский пожал всем троим руки и проводил из кабинета.
Саша Керенский, продукт двадцать первого века, имел намного меньше знаний по истории и общественным наукам, чем Александр Керенский, продукт культуры начала двадцатого века. В то же время, обладая после знанием (в меньшей степени), логикой и разносторонними знаниями XXI века (в большей степени), он мог сразу разложить по полочкам всю составляющую управления государством.
