По полю мёртвых одуванчиков

V

Была суббота, на город опускался вечер. Поезд пока не успел наполниться людьми, до отправления оставалось ещё минут пятнадцать. Маша с большой сумкой через плечо вошла и села у окна в самом конце вагона. Позади был чертовски тяжёлый день.

Ксюша, её милая Ксю, в которой она так глупо сомневалась, спасла её. Они вместе обсудили всё, что случилось, так что Маша смогла перевести дух и оправиться от шока, после чего девчонки вместе с папой Ксюши, подполковником полиции, отправились к Маше домой. Отец сдержал обещание – в квартире всё было перевёрнуто вверх дном, когда они открыли дверь и вошли. Вещи вытряхнуты из шкафов, половина посуды перебита, мебель опрокинута. Хорошо хоть окна не разбил. Отец Маши сидел посреди всего этого хаоса на груде тряпья и горько плакал. Всю дорогу до дома Маша тайно надеялась, что он извинится и возьмёт свои страшные слова назад, но отец на неё даже не взглянул, он просто нацепил свой мятый костюм, взял сумку и ушёл. Папа Ксюши хотел его задержать, но девчонки его отговорили. Потом они полдня потратили на то чтобы хоть как-то привести квартиру в порядок. Что-то сделать им удалось, но до совершенства было ещё далеко, и Маша чувствовала, что по возвращении соседок у них состоится долгий серьёзный разговор. Ещё она поговорила с мамой и рассказала ей всё. Та не удивилась, только предложила купить билет на поезд и приехать. Маша не стала возражать.

Наконец поезд тронулся, и за окном замелькали серые фьорды многоэтажек. Вот уже навстречу ей несутся вышки ЛЭП, потом их и вовсе сменяет глухая стена леса. Звонит телефон. На проводе ОН.

Это ты… Я думала, ты уже никогда не позвонишь. У меня столько всего произошло, столько надо тебе рассказать. Где я? Я… я в поезде, еду домой. Это долгая история. Кастинг? Какой кастинг? Ах, это… Я не пошла на него. Просто решила, что это не для меня. Знаешь, я должна тебе кое в чём признаться. Я тебя люблю. Больше всего на свете. У меня нет человека ближе и роднее, чем ты. Прости меня, что вела себя как последняя стерва. Нет, ты тут совершенно не причём, это всё я, моя вина. Просто я слишком устала. Устала настолько, что начала забывать самые простые вещи. Забыла о том, что действительно важно. Знаешь, милый, нас скоро могут разъединить, в этой глуши связь ловит ужасно. Расскажи мне что-нибудь, пожалуйста. Мне это правда интересно.

И ещё минут двадцать она слушает его голос. Он успокаивает, словно бальзам, что она втирает себе в виски при головной боли. Она смотрит себе в душу и понимает, что не солгала, когда сказала, что любит. А потом связь обрывается. Состав замедляет свой ход, объявляют следующую остановку. Маша сходит, поезд стоит ещё полминуты и уезжает. Девушка остаётся совсем одна на платформе. Вокруг насколько хватает глаз – сосны. Очень тихо, только ветер шумит.

Её станция. Она дома.

Агентство

Рассказ

Макс возвращался домой с очередной пьянки, когда ему пришла смска от Поли: «На президента было покушение, адок-адок!!!».

– Ну, офигеть теперь, – пробормотал он. Увы, денег на звонок подруге не было, поэтому он быстро набрал ответ: «Франца Фердинанда уже убили. Поздравляю с началом Третьей мировой!» – и отослал.

Был приятный летний московский вечер, солнце уже пару часов как село, и на небе сквозь лёгкую дымку виднелись редкие звёзды. Потыкав в экран смартфона, Макс с разочарованием убедился, что мобильный интернет снова ни черта не грузит, а это значит, он не узнает, что же именно произошло, пока не вернётся в свою однушку, которую снимал на Калужской в двух шагах от метро.

Интересно, что бы это могло быть? Бомба в машине, отравление, выстрел из толпы? Да что угодно. У президента много врагов, хоть и рейтинг зашкаливает в последнее время. Макс шлёпал кедами по почти безлюдной улице и представлял, какой переполох сейчас в Агентстве. Если уж на мирной пресс-конференции министра иностранных дел Лаврина все носятся по редакции сломя голову и орут «Молни, срочно молни!», то сейчас вообще должно твориться нечто невообразимое. Не Агентство, а Хогвартс какой-то. Особенно жалко ему было дежурного по внешнему мониторингу, так как именно ему предстояло сегодня закрывать эту новость. От того, насколько оперативно он это сделает, зависело, опередят их сегодня конкуренты или нет. После каждого подробного мегасрочняка дежурный находил у себя на голове пару седых волос.

Пройдя мимо палатки, где абреки торговали шаурмой, Макс нырнул в подъезд панельной многоэтажки. Взлетев в квартиру по лестнице, он первым делом бросился к ноутбуку, хотя был страшно голоден и очень устал за день. Интернет услужливо загрузил новостной терминал. Его ждало разочарование: инфа о покушении была всего лишь версией засекреченного источника, которую под кучей оговорок дали конкуренты. На самом деле над Украиной сбили малазийский самолёт с тремя сотнями пассажиров на борту, и какой-то конспиролог по большому блату ляпнул корреспонденту, мол, целили в самолёт президента, который якобы пролетал в это время над той же местностью. Причём сам гарант Конституции в этот момент находился в Бразилии на саммите БРИКС.

– Ну, щас начнётся, – пробормотал Макс, забрасывая носки в дальний угол комнаты и заваливаясь с ноутом на кровать прямо в рваных джинсах. И действительно, началось…

В Агентство он устроился случайно. Однажды перед самым выпуском из университета Макс случайно попал на ярмарку вакансий, куда никто из журналистов, кроме него, почему-то не пришёл. Пройдя пару собеседований, Макс стал корреспондентом крупнейшего новостного агентства России и бойцом невидимого фронта по совместительству. Он никогда особо не горел желанием участвовать в информационной войне, но на то она и война, чтобы не спрашивать, кто чего хочет. Впрочем, ему было наплевать. Задачей Макса стало каждый день по сотне раз окунаться в могучий поток нечистот, выливаемых на Россию, и пытаться добывать из этого потока хоть какие-то крупицы адеквата. Макс неплохо знал английский, сносно немецкий и чуть-чуть французский, который изучал ещё в школе, потому ему было поручено мониторить западную прессу. Иногда его отправляли на пресс-конференции – «прессухи», и Макс старался выудить из потока сознания спикеров нечто, что редактор не назовёт шлаком.

Дурдом – такое впечатление создалось у Макса в момент, когда он впервые переступил порог редакции, которую все здесь именовали ньюсрумом. Огромные ряды компьютеров с уткнувшимися в мониторы людьми, снующими туда-сюда корреспондентами (корами), пронзительно зыркающими редакторами-надсмотрщиками и постоянным шумом ударяющихся о клавиши тысяч пальцев, который сливался в шелест то ли морского прибоя, то ли листвы в лесу. До прихода в Агентство всё это Макс ещё мог себе вообразить, но истошные крики «Молни скорей!», «Даю срочняк!» первое время вызывали у него лёгкий ступор. Впрочем, ко всему можно привыкнуть – уже спустя три дня Макс свыкся с мыслью, что он – «ватник», «колорад», «москаль», «холуй» и т. п. Разумеется, так писали только украинские сайты, и перестать обижаться на это не стоило особого труда. Европейские пропагандисты были куда интеллигентнее, у них всегда находились и изощрённые аргументы, и примеры из истории, и утончённый троллинг, противостоять чему было сложнее, так что Максу сперва было непросто избавиться от мысли, что они правы, а он сам занимается чем-то не тем. Но и это, словно насморк, быстро прошло.

Кроме самого Макса в отделе мониторинга работало ещё человек десять, и у всех был свой чёткий график, глядя на который Макс лишний раз напоминал себе, что он – всего-навсего шестерёнка гигантской машины. Руководила отделом Таня Морган, невысокая блондинка с суровым взглядом. Макс никогда не мог выдержать его дольше шести секунд, ему казалось, что он стоит перед ней абсолютно голый. Тане было под тридцать, но при общении создавалось впечатление, что она как минимум вдвое старше. Она будто на троне с царственной осанкой восседала во главе их стола за двумя огромными мониторами, расставленными под углом, как страницы большой колдовской книги. Таня всегда знала всё абсолютно про всех, и Макс понятия не имел, как у неё это получается. На двух её рабочих столах были одновременно открыты сотни окон и программ с новостями на трёх языках, и Таня каким-то чудом умудрялась одновременно прочитывать их все, параллельно отдавая задания насчёт того, что достойно внимания Агентства, а что нет. В её спокойном уверенном голосе, которым она говорила Максиму «Пиши про ИГИЛ» или «Разберись с Асадом», крылась такая сила, что у Макса каждый раз словно перехватывало дыхание, и ему оставалось лишь судорожно кивать, чтобы показать: он всё понял. Где-то в глубине души Макс догадывался, что испытывает к Тане нечто большее, чем уважение и боязнь – это было похоже на какое-то мазохистское вожделение, какое некоторые жёны испытывают к мужьям в момент, когда те их бьют. Но от этого чувства Макс тоже предпочитал прятаться за толстым слоем брони из пофигизма.

За день Максу удавалось написать от пяти до десяти текстов. Это были маленькие новостные заметки в несколько абзацев, причём структура их была жёсткой, как железный гвоздь. Заголовок, лид (первый абзац статьи, цель которого – захватить внимание читателя), источник, цитата, контекст, подробности, бэк (фон, на котором происходят события). Только в таком порядке, никак иначе, за отход от канона – расстрел на месте. Отшлифованные до блеска кусочки информации один за другим вырывались из-под пальцев десятков людей за компьютерами и попадали в новостной терминал, на который было подписано множество газет, госучреждений и других информагентств по всему миру. Каждая третья новость из терминала переносилась на главный сайт, который прочитывали ежедневно миллионы человек. Всё написанное за день рождало определённый мир, некое фиксированное пространство, в котором можно было довольно комфортно существовать. Макс догадывался, что, пока это пространство не разорвано на части встречными потоками «чужих» новостей, существующий в России порядок незыблем.

Весь день с поздней ночи и до вечера следующего дня гул стучащих клавиш в Агентстве не умолкал ни на минуту. Уходя с работы, Макс еле передвигал ноги – ему казалось, он целый день пахал плугом поле. Он написал восемь текстов, пять про упавший Боинг и три – про очередную волну санкций Евросоюза. Переполох вокруг катастрофы только начался, а его уже тошнило от всего этого. Разумеется, многочисленные бездоказательные обвинения Запада о причастности России к катастрофе ему приходилось жёстко фильтровать, но уже то, что каждая вшивая газетёнка на английском старалась хоть как-то поддеть президента и русских, его дико раздражало. Нужно было срочно разгрузить мозг, и он отправился в свой любимый «Жан-Жак» в Китай-городе, где его ждали Прок и Поля, его друзья.

– А вот и наш бумагомаратель, – ухмыльнулся через густую бороду с закрученными кверху усами Серёга Прокопьев, или просто Прок. В руке его поблескивал бокал с красным вином. Шато Рейссон 2009, два косаря за бутылку – машинально подметил Макс.

– Я в последний раз писал на бумаге, когда подавал заявление на журфак, – хмыкнул он, садясь напротив Поли. – Почерк у меня щас, наверное, как у первоклассника.

– И это корреспондент одного из крупнейших Агентств нашей необъятной родины. Куда катится мир? – прикрыла глаза ладонью Поля, так что её густые чёрные кудри зашевелились, как змеи.

– Миру определённо скоро конец, так что предлагаю за это выпить, – сказал Прок, налил вина в пустой бокал Максу, и они чокнулись. Вино оказалось кисловатым, но Макс не подал виду, так как платил за бухло не он.

– Ну, как там ваши с Боингом сегодня? – спросил Макс, бросив взгляд на Полю. Она была редактором пользовательского контента на сайте московской либеральной радиостанции.

– Не спрашивай, это какой-то адок. Мне пришлось переться на работу вчера в десять вечера, когда я тебе написала, и разгребать всё это вместе с остальными, хотя это вообще даже не моя тема! Удалось поспать несколько часов на диванчике, а потом опять вкалывала до вечера. Главред меня только час назад отпустил.

– То-то я смотрю, ты похожа на труп из последней серии «Ходячих мертвецов», – съязвил Макс и тут же больно получил увешанным перстнями кулаком в плечо. – Ай! Ты хоть кольца снимай, когда бьёшь! А то нашим завтра придётся выпустить новость под заголовком «Корреспондента Агентства до смерти избил либерал из пятой колонны».

– На себя посмотри, крымнашист, – буркнула Поля.

– Да вы вообще, журналюги, офонарели, скоро в глотки друг другу вцепитесь. Уж насколько у меня работа собачья, а такой грызни нет, – проговорил Прок, закручивая усы. Он работал «трэйни асоушиэйт» в одной крупной международной юрфирме и очень злился, когда его должность переводили на русский язык – «юрист-стажёр».

– Ты теперь всех, кто поддерживает воссоединение с Крымом, будешь называть крымнашистами? – спросил Макс.

– Я вообще теперь определяю отношение к людям по принципу: «Скажи мне, чей Крым, и я скажу, кто ты». Общалась тут намедни с одним мидовцем, он мне сказал, что Крым – крымчан. Настоящий дипломат…

– Но ты, конечно, против?

– Ещё бы! Как сказала Собчак, нефиг воровать из горящего дома подаренный по пьянке канделябр. Никакое это не воссоединение, это аннексия, и профессор Зубов был прав, такое уже бывало в тридцать восьмом году.

– Ты говоришь, как фашисты.

– Что?!

– Ну, в смысле, немцы. Просто у меня редакторша почему-то всех немцев за глаза фашистами называет. Каждый день говорит мне: «Макс, погляди, что там фашисты про Крым пишут».

– И как? – поинтересовалась Поля.

– Ничего хорошего не пишут – аншлюс и аннексия, и дело с концом. Худшей издёвкой для них является употребление в этом контексте слова «воссоединение» – оно у них ассоциируется с воссоединением двух Германий в девяностом. А ведь этим они обязаны русским и Горбачёву. Но никакой благодарности, только вёдра помоев. С таким же успехом я мог бы каждый день писать, что ФРГ аннексировала ГДР, нарушив нормы международного права!

– Как вы запарили со своей политикой, политика тут, политика там! Дайте побухать спокойно, – простонал Прок, опустошая бокал. – Я вот сегодня правил договор на двести миллионов рублей с одной конторой по глобальным стратегическим коммуникациям…

– Красавчик, – Макс сделал ещё глоток кислого пойла.

– Кстати, о коммуникациях, – сказала Поля. – Мне кажется, Макс, тебе надо заняться чёрным пиаром. Это как раз твоя тема. Моему знакомому журналисту на днях звонили, намекнули, что заинтересованы в поддержке Донецкой народной республики и предложили ему «помочь её руководству формулировать мысли» и «правильно позиционировать себя в медиа-среде». Он их сразу же послал…

– Думаешь, я не пошлю?

– Не знаю. А пошлёшь?

– И я не знаю. Пока об этом не думал.

– Вашу мать… Официант, можно водки? – громко сказал хмурый Прок, яростно теребя усы, и Поля с Максом поняли, что пора сменить тему.

Прок пил этим вечером за троих. Когда совсем стемнело, он вызвал за счёт своей конторы такси и уехал домой, а Макс с Полей остались одни у входа в «Жан-Жак».

– Прости за весь этот разговор и за то, что ударила, – проговорила Поля.

– Да ладно, – хмыкнул Макс. – Но кольца лучше снимать.

– Хорошо. Позвонишь Элине?

Макс достал телефон, набрал номер.

– Она ждёт, – сказал он, закончив разговор. Они направились в сторону метро, чуть обнявшись. В трёх станциях вышли, прошли вдоль проспекта минут десять и свернули в тёмный проход арки, дальше на лифте на девятый этаж. Дверь открыла невысокая красивая девушка лет двадцати с длинными русыми волосами. По вечерам она работала по вызову, а днём училась в одном из московских вузов на экономиста, и Макс с Полей периодически наведывались к ней.

– Давно вас что-то не было, – сказала Элина, отправляясь в душ.

– Зарплату задержали, – пожал плечами Макс, запирая за собой входную дверь…

С утра он проснулся разбитым. В Агентстве Морган заставила его распутывать сложный коррупционный скандал в одном из крупных машиностроительных концернов ЕС, а потом разбираться в причинах забастовки пилотов аэропорта во Франкфурте. Выпив лошадиную дозу кофе, Макс кое-как родил парочку текстов, после чего Таня подозвала его к себе.

– Макс, все коры сейчас заняты по горло с хохлами, а наш спец по Палестине в отпуске. Вам с Жанной надо сходить на прессуху к израильской послице и послушать, что она скажет про операцию в Газе. Справитесь?

– Без проблем, – кивнул он и отправился на задание. Обычно на всех пресс-конференциях, где он бывал до этого, Макс просто записывал всё на диктофон, а после спокойно расшифровывал запись в редакции за своим компом. Но то было с экспертами и аналитиками, которые просто пытались заглянуть за дымку завтрашнего дня и состряпать хоть какой-то правдоподобный прогноз, а сейчас ему предстояло иметь дело с полноценным ньюсмейкером.

Жанна была всего на год старше Макса и работала в Агентстве немногим дольше его, но её вот-вот должны были отправить собкором в Нью-Дели, так как она хорошо знала хинди и английский.

– Блин, как же я тебе завидую, – сказал Макс, когда они подходили к зданию международного пресс-центра, где у входа покуривали операторы федеральных телеканалов. – Ты только-только устроилась, а уже едешь собкором. Мне с моим английским и немецким нужно минимум лет пять отпахать, чтоб куда отправили… Жить в Индии и путешествовать по разным местам с политиками и бизнесменами – это же мечта! Я следил за лентами собкоров в других странах, они в день пишут от силы два-три текста. Это же на час работы, всё остальное время – полная халява!

– Я бы не идеализировала так работу собкоров, – сдержанно проговорила Жанна, которая, полностью отвечая стереотипам об индийцах, увлекалась йогой и буддистской философией. – Чтоб написать эти два-три текста, им приходится много копать, да и психологически это тяжело. Всё-таки жизнь в другой стране, вдали от близких и друзей…

Макс лишь скептически хмыкнул. Войдя в зал для пресс-конференций, они миновали стройные ряды штативов с видеокамерами и устроились на свободных местах, приготовив диктофоны. Госпожа посол в сопровождении переводчика и военного атташе появилась полчаса спустя, сославшись на московские пробки. На Макса произвёл впечатление безукоризненный русский этой красивой, уверенной в себе женщины и та тёплая энергия, которая от неё исходила. Около часа посол и атташе по очереди высказывались на тему только что начатой Израилем в секторе Газа операции «Нерушимая скала». Атташе, мощный лысый мужик с рублеными чертами лица, гвоздил слова низким басом, а посол говорила тихим доверительным голосом, каким беседуют у камина за бокалом глинтвейна старые друзья. По их словам выходило, что палестинский ХАМАС – понарывшее тут и там туннели вероломное зло, которое добрый Израиль в порядке самозащиты должен если не уничтожить, то хотя бы ослабить. Для этого израильтяне бомбят школы и жилые кварталы палестинцев в Газе.

– Что дальше? – спросил Макс, когда конференция закончилась и операторы стали сворачивать шнуры.

– Как можно быстрее составить новость и передать оператору, чтоб он оформил и кинул её на флаг, – ответила Жанна, и они отправились искать тихое местечко. Главное в работе новостных агентств – скорость, потому что новость, пришедшая с опозданием, уже никому не нужна. Получив от источника новость – это может быть и одна замаскированная под кучей красивых слов фраза, – корреспондент звонит новостному оператору и надиктовывает её. Оператор обрабатывает записанное в стилистике Агентства, после чего отправляет на флагман («флаг») – отдел выпускающих редакторов, которые проверяют текст на наличие стилистических и фактических ошибок, затем новость выкладывают в терминал и на сайт, откуда её расхватывают на цитаты многочисленные газеты, телеканалы и новостные сайты.

В сквере рядом с пресс-центром нашлась пустая скамейка.

– Мы будем давать всю эту лабуду про контрабанду оружия и организацию терактов палестинцами? – спросил Макс.

– Ты что, конечно, нет, – ответила Жанна. – Всё, что она сказала, надо делить минимум на два. Ты вообще бэки читал перед выходом?

– Ну как тебе сказать…

– Понятно. А как ты собираешься отбирать цитату, когда даже не знаешь, что из сказанного новость, а что нет?

Макс ничего не ответил. Нахмурившись, Жанна вручила ему диктофон.

– На вот, найди, что она говорила про обстрел палестинской школы, когда дети погибли, я пока лид напишу. – Повозившись с чужой техникой, Макс нашёл нужный кусок записи и стал слушать.

– Кажется, она говорит, что Израиль снимает с себя всю ответственность, так как им казалось, что в школе прячутся боевики ХАМАС.

– Кажется или точно?

– Да точно, точно. Хочешь, сама послушай.

– Ладно, диктуй, – Жанна записала под диктовку Макса цитату, после чего проговорила её в трубку первому освободившемуся оператору. – Ну вот и всё, работа сделана. Поехали в редакцию.

Морган нахмурилась, когда они вернулись с задания чуть позже, чем было нужно, но ничего не сказала, и Макс уже было расслабился, как вдруг ему пришло сообщение от Прока: «Ну и днища у вас там работают, даже фамилию посла правильно записать не могут!». В панике Макс полез на главный сайт и с ужасом обнаружил, что в фамилии посла допущена ошибка – по его вине! Это он неверно продиктовал сложную еврейскую фамилию Жанне, когда та передавала новость оператору. Странно, что на выпуске этого не заметили. Макс быстро кинул взгляд на сидевшую напротив Жанну и по полным страха глазам понял: она тоже заметила. На долю секунды её палец прижался к губам, мол, молчи, но какой смысл утаивать свой косяк от Морган, когда взрывная волна запущена и бесчисленные сайты доверчиво принялись распространять его ошибку по просторам сети? Весь оставшийся день Макс боязливо поглядывал в сторону Тани, вздрагивая под каждым её взглядом, однако она так ничего и не сказала ему. Ошибка в фамилии посла была не первой в его практике, он и раньше позволял себе некоторые упущения, зачастую из-за чистой невнимательности. Однажды он перепутал имя и отчество военного эксперта, и новость вышла в таком виде, отчего политолог долго ругался в трубку, заставляя Макса краснеть, как советский флаг. Другой раз Макс перевёл фразу «senior official in the foreign office of Egypt» как «министр иностранных дел Египта» вместо «высокопоставленный чиновник египетского МИДа», за что Морган костерила его по-чёрному целую неделю. Втайне Макс подозревал, что его небрежность к фактам рано или поздно больно ему аукнется. В школе и в институте цена ошибки – плохая оценка, в худшем случае незачёт и пересдача, а тут, на выходе, когда всем плевать, какого цвета у тебя диплом и насколько ты крут был за партой alma mater, ценой может быть чья-то жизнь, в том числе и твоя.