По полю мёртвых одуванчиков
Трубка снова задребезжала, сердито и возмущённо – это звонил ОН, и она уже знала каждое слово, что он ей скажет. Всё это уже даже не напоминало дежавю – скорее какую-то заевшую пластинку на старом граммофоне. Маше не хотелось её слушать.
– У тебя опять телефон звонит, – сказала англичанка, выходя из кабинета и запирая за собой дверь.
– Я знаю.
– Ты не собираешься брать?
– Нет. Это мой парень, и мы опять ссоримся.
На стене громко тикали большие офисные часы. Рабочий день кончился, Маша могла уйти ещё пять минут назад.
– Ты его любишь? – спросила англичанка. Какое этой мымре вообще дело до её проблем?
– Я не знаю, – снова неожиданно для себя сказала Маша и нажала на «сброс». Да что с ней сегодня такое?
– То есть как это – не знаешь?
– Вот не знаю, и всё. Иногда, кажется, так и бросила бы всё здесь, и уехала туда к нему, на край света.
– Это ты на краю света, милая моя… – покачала головой англичанка.
– А иногда идёшь по универу и думаешь: Господи, ну за что мне всё это? Почему в этой жизни именно мне так не повезло? Почему у моих подруг нормальные отцы, которые балуют своих дочерей, могут просто так приехать и сказать: «Доча, я тут тебе айфон купил», а у меня нет? Почему у них у всех, девчонок, парни живут в одном с ними городе, задаривают их цветами, да чёрт с ними, с цветами – просто могут прийти и обнять в любой момент, а у меня нет даже этого? И вроде бы он звонит каждый день, и я уже привыкла давно, и живу одним только его голосом, но просто хочется иногда не слушать никаких нежных слов, хочется, чтобы тебя просто обняли, прижали к себе и не отпускали. Разве я так много прошу?
– А чего ты тогда за него так держишься, если даже не знаешь, любишь ты его или нет? Разве мало вокруг тебя молодых людей?
– В том то и дело, что много. Иногда даже слишком много. Так много, что кажется, словно жизнь мимо проходит.
– Так брось его и найди себе что поближе.
– Такого, как он? Здесь? Это маловероятно. Да и не смогу я его бросить. У меня сил не хватит, чтобы это сделать.
– Тогда сделай так, чтобы он тебя бросил. На это у тебя сил точно хватит.
Тут Маша впервые внимательно посмотрела на англичанку, словно до этого та была для неё чем-то материально невоплощённым, и тут внезапно обрела тело. С удивлением Маша подумала, что когда-то и эта бальзаковская лысеющая мымра была молодой и, может быть, даже красивой. В далёком, сгинувшем советском прошлом.
– Я сегодня видела, как Наталья Николаевна плакала, – сказала англичанка. – Я зашла к ней в кабинет после обеда за журналом и увидела, как она вытирала слёзы.
– Наша Наталья Николаевна? – не поверила Маша. Ей всегда казалось, что слёзные железы у этой стальной бабы атрофировались ещё в момент сборки на местном автозаводе. – С чего бы ей плакать? Дела у школы вроде неплохо идут.
– Она мне, естественно, не сказала, но думаю, это она над своей несчастной судьбою слёзы льёт. Ты тут новенькая – историю её не знаешь?
– Кто б мне рассказал…
– Она тоже была, как ты в своё время, ждала с моря погоды. Не такая красивая, правда, но парни всё равно заглядывались. Многие ухаживали, и она даже вышла за одного замуж, но долго это не продлилось. Год, от силы два. Муж у ней, как только женился, так перестал работать. Не сразу – постепенно. Сначала рисовал ей какие-то волшебные замки, обещал бизнес открыть, разбогатеть… Так красиво пел, что она и не сразу его раскусила. Только потом уже поняла, что на альфонса попала. Он каждый раз извинялся, денег у неё просил, говорил, что всё вернёт, когда разбогатеет.
– И потом что?
– Ну что, терпение у неё кончилось, она его к стенке припёрла, так ничего путного не добилась и в итоге вышвырнула из дома. Он в чём был, в том ушёл к матери жить. Это лет пять назад было, как раз она школу эту открыла.
– И что, за пять лет она не смогла себе найти мужа?
– Не смогла. Говорит, утратила веру в мужчин. Мол, измельчал мужик. Все настоящие повывелись, только в кино остались. Ни одного к себе на метр не подпускала всё это время.
– Понятно теперь, чего она такая злая целыми дням ходит.
– Она не злая, а очень несчастная. Посуди сама, где в нашем городе молодой, сильной, преуспевающей женщине найти себе нормального мужика? Кругом одни алкаши да импотенты. А сейчас ей уже тридцать, некоторые мамаши своих детей к этому возрасту в школу ведут, а она всё одна.
– А как же этот – миллионер её, Али? – спросила Маша, поглядывая на телефон, не зазвонит ли снова?
– Не думаю, что это у них серьёзно, она и сама это понимает. У них это всё недавно началось, мы как раз переехали в это здание, которым Али владеет. Для него эти шуры-муры – так, интрижка, ничего больше. Когда у тебя столько денег, совсем по-другому начинаешь и на людей вокруг смотреть, и на мир.
– Зачем вы мне вообще всё это рассказали?
Англичанка пристально посмотрела на Машу сквозь свои массивные увеличительные стёкла.
– А ты сама не догадываешься? Не сиди на попе, не жди, пока счастье само в руки приплывёт. За ним ещё нужно побегать. Сдай за меня ключ на вахту, пожалуйста, – и, набросив на плечи серое драповое пальто, преподша отдала Маше ключ и ушла.
Как только дверь за англичанкой закрылась, телефон снова зазвонил. На видавшем виды экране высветилась их общая фотография, которую они сделали в аэропорту в последний раз, когда ОН прилетел в город под Новый год. Она тогда ждала в холле, наверное, целый час, потому что рейс, как всегда, задержали, якобы из-за тумана, и Маша вся извелась, пока самолёт отгоняли на стоянку, пока пассажиры получали багаж за стеклом. Она увидела ЕГО через тонкую стеклянную стенку и почувствовала себя золотой рыбкой в аквариуме, подозревающей, что где-то там есть большой и интересный мир, но самой ей в него ни за что не попасть. Зато потом она была награждена за все томительные часы, дни, месяцы ожидания, она чуть с ума тогда не сошла. Казалось, человек не может испытать столько счастья, не может так сильно любить, чтобы у него от напряжения не разорвалось сердце. Стеклянная дверца со скрипом отъехала в сторону, и ОН, бросив свои чемоданы, рванул к ней и подхватил её на руки как пушинку, и целовал, целовал, целовал, пока другие прилетевшие отводили взгляды и смущённо улыбались. В тот момент, у него на руках, она достала телефон и сфотографировала их обоих, чтобы каждый раз, глядя на фотографию, испытывать хоть одну сотую того невероятного счастья, что захлестнуло её, когда любимый приехал. Но сейчас она смотрела на фото, и сердце предательски молчало. Наконец, она решилась.
– Алло. Можешь не начинать, я знаю, что была не права, я прошу у тебя прощения. Да. Больше не буду. Блин, я же сказала, не начинай, я не хочу опять ссориться по этому поводу! Я не ору на тебя, успокойся. Нет, я здесь одна, нас никто не слышит. Потому что появились кое-какие дела. Зачем тебе знать? Лучше расскажи, что произошло у тебя, – и Маша надолго замолчала, слушая этот спокойный красивый голос, говоривший ей о вещах, бесконечно от неё далёких, и потому не вполне интересных. Время от времени она переспрашивала отдельные непонятные слова, хмыкала, когда ОН пытался шутить, в чём-то поддакивала, – в общем, старалась показать участие. Все его подобные рассказы обычно заканчивались словами «Что мы всё обо мне да обо мне?», и тогда она пересказывала последние сплетни из универа, жаловалась ему на свою фигуру – ей всё казалось, что она толстая, – сетовала на низкую зарплату и безденежье, перечисляла всех, кто с ней заигрывал за последнее время, убеждая, впрочем, что кроме него ей никто не нужен. Ещё они очень много говорили о сексе. Когда ты надолго и вынужденно чего-то лишён, на ум не приходит ничего иного, кроме как обсуждать это до посинения. Но теперь ей вдруг всё это опротивело. Стоило ему начать очередной свой радужный рассказ о какой-то маленькой, но приятной победе, к горлу подкатил ком. Нет, она не завидовала, хотя и замечала за собою порой это чувство, просто это всё больше стало напоминать ей какую-то пошлую драму на фоне картонных декораций, грубо размалёванных для прогорающего театра.
– Знаешь, – вдруг перебила она его на середине предложения, – мне сегодня приснился сон. Я уже не раз говорила, какие яркие мне обычно снятся сны. И в этом тоже всё было почти что как в жизни. Мне приснилось, что на нас напали фашисты, как в сорок первом. В какой-то момент рано утром началась бомбёжка, весь город встал на уши, люди носились по улицам и кричали, а над самыми крышами домов пролетали бомбардировщики и сбрасывали снаряды. Бомбы падали, дома тряслись от страшных взрывов, во все стороны летели ошмётки кирпича и бетона, осколки стекла, облака пыли поднимались до неба, повсюду что-то горело. Я бежала сквозь дым и пепел к своему дому, где, я точно знала, была вся моя родня – родители, тётя с дядей, бабушка с дедушкой, младший брат и даже лучшая подруга. Я была почему-то на сто процентов уверена, что стоит мне попасть домой, и всё наладится, я смогу их всех защитить, но когда я уже подбегала к подъезду, прямо в окна нашей квартиры угодила здоровенная бомба. Взрыв во сне был такой силы, что я упала на землю и потеряла сознание, а когда пришла в себя, на месте моего дома была лишь груда обломков, ничего больше. Подожди, не перебивай меня, пожалуйста, дослушай до конца. И я стою такая, смотрю в шоке на эту гору кирпича, над которой вьётся пыльное облако, и от шока не могу даже заплакать. Всё, что было мне дорого, всё, ради чего я жила, погребено под этими кирпичами, все самые дорогие мне люди. Куда мне теперь идти, что делать, зачем мне вообще теперь жить? И я пошла куда-то, куда глаза глядят, и вдруг вижу, что вокруг меня квартал, который не застала бомбёжка. Новенькие высотные дома, чистые и светлые дворы, хороший асфальт на дорогах, клумбы с цветами тут и там, фонари не разбиты, плитка на тротуарах. Тут из-за поворота выворачивает красивая красная машина, кабриолет. Там сидят какие-то парни с девушками, смеются громко, им весело. Среди них я вижу тебя, ты сидишь рядом с водителем. Я подбегаю к тебе и кричу: «Фашисты напали, надо скорей уезжать!», а ты на меня смотришь с недоумением, и твои дружки на меня косятся как на ненормальную: «Ты что, какие фашисты? Посмотри вокруг, всё же хорошо!» Тогда я тупо начинаю реветь, рассказываю, как бомба попала в мой дом, как все, кого я любила, погибли, а ты только головой качаешь и говоришь: «Это всё неправда, этого не могло случиться, всё хорошо. Садись лучше к нам. Мы как раз едем в кафе есть мороженое». Вот так вот, мороженое есть, ни больше, ни меньше. Я знаю, что реальность и сон между собой никак не связаны и что в жизни ты бы так не сказал, но тогда, во сне, когда всё было так реально, мне захотелось тебя убить. Просто придушить на месте. Я поражалась, как ты можешь говорить такие вещи, когда мои родители погибли? Я и проснулась с этим чувством, и у меня ушло утром минут пятнадцать точно, чтобы убедить себя в том, что это и правда был сон. Кстати, я устроилась на новую работу. Я буду танцевать стриптиз.
После этих слов они опять поссорились. ОН долго не мог поверить в то, что она его не разыгрывает, потом уговаривал, словно заклинание, повторяя: «Откажись от этой затеи, откажись, откажись, откажись». Говорил, что стриптиз – это первый шаг к проституции, что половина стрипклубов – это замаскированные бордели, что оказывать интим-услуги клиентам входит в непосредственные обязанности стриптизёрш. Рисовал мерзкие картины того, как она будет раздеваться, пронзаемая насквозь сотней похотливых глаз, так что Маше в какой-то момент показалось, что её сейчас вырвет. Заклинал не ходить даже на этот кастинг, потому что это станет началом конца их любви, что он никогда не станет терпилой, смирившимся с такой работой своей девушки, что страшнее этого может только быть мужем проститутки и подбрасывать её на машине к клиентам, – мол, такое частенько практикуется в той же Европе. Маша слушала всё это, проглотив язык. Слова не то что застряли у неё в горле – они умерли ещё в утробе, так и не родившись. Лишь когда он задался вопросом: что на всё это скажут её родители? – она не выдержала. Если не стриптиз, то что тогда? Она стёрла себе все сапоги, пока обивала пороги этих чёртовых контор. Никто не берёт студентку без опыта работы, да ещё и на сокращённый рабочий день. Знал бы он, сколько гадостей ей предлагали, сколько раз смотрели на неё как на игрушку, как на товар? Наступит зима, а у неё нет нормального пальто или пуховика, не говоря уже об обуви. Те сапоги, что у неё есть, она носит уже третий год, они прослужат ещё немного, но до весны явно не дотянут. Где ей взять деньги на все эти обновки, на новую косметику, на квартиру, ведь у неё каждый рубль на счету. Отец никогда ей не даст ни копейки, а мать с братом и так с хлеба на воду перебиваются. Она устала занимать у подруг и соседок, те уже косятся на неё при встрече, а у Светы, что пашет на хостесе, дела едва ли не хуже, чем у неё самой, её вообще лишили зарплаты. Он ещё слишком молод, у него нет постоянного заработка, чтобы обеспечить её. Те крохи, что он зарабатывает своими подработками, дают ей не помереть с голоду, она очень ему благодарна, но этого всё равно мало, бесконечно мало! А если бы она пошла танцевать стриптиз, она могла бы получать сорок штук в месяц. Сорок штук! Снимать отдельную квартиру, ни от кого не зависеть, покупать любые шмотки, в ресторане питаться хоть каждый день! Не было бы этих сочувствующих взглядов Ксюши, с которой она даже кофе после пар выпить не может, не было бы снисходительных ухмылок Лены, не было бы этого постоянного страха как перед концом света, а были бы уверенность и спокойствие. И всё это только за то, чтобы поработать несколько часов ночью, раздеться под музыку, то есть делать то, что ей нравится больше всего на свете! Да, согласна, ей было бы тяжело первое время, но она перешагнула бы через себя, ведь все так делают, ведь часто жизнь складывается совсем не так, как мы хотим. Что, счастье? Пускай не рассказывает ей о счастье! Кто ему сказал, что, переступив через себя, она уже никогда не почувствует настоящего счастья, как в детстве? Кто сказал, что деньги не принесут радости, а будет только горе и сожаление? У него всегда была богатая фантазия, но тут она уже переходит все границы. Ему повезло, у него никогда не было таких проблем, никогда не приходилось бороться за кусок хлеба, и слава Богу! Она не завидует, она очень рада за него, правда, но пусть он прекратит жить в этом своём маленьком позолоченном мирке, где всё всегда складывается так идеально! Мир не такой, как он его себе представляет, он другой, он страшный и злой, он враждебный и холодный, и согреет его только тот, кто ободрал себе кожу на руках, собирая обледеневший хворост. Если он не принимает её со всем её проблемами, не лучше ли ему бросить её? Она давно бы нашла себе какого-нибудь папика, какие уже раз пятьсот попадались ей на пути… А что, в самом деле, жила б себе на его деньги припеваючи, занималась тем, что ей действительно нравится, не дрожа над каждой копейкой. Многие так живут, а кто кричит про высокие идеалы и совесть, тот сам не жил так, как она, и не знает, что это такое! Ах, он не ждал от неё таких слов? Причём здесь вообще любовь? Как его любовь поможет ей купить продуктов на выходные, подыскать новые туфли, заплатить за квартиру в следующем месяце? Он молчит, он думает только о себе, о своей якобы задетой чести, об униженном самолюбии и оскорблённых чувствах. А она думает о том, что будет есть сегодня на ужин. Теперь это гречка, завтра макароны, потом картошка, а дальше? Как он любит это словечко «мещанство». Он всегда его употребляет, когда она говорит о «хлебе насущном». Пусть он простит её, она не шлюха и не предательница, она мещанка. Алло, алло, трубка отзывается короткими гудками, где-то за шесть тысяч километров нажали на «сброс». А может, у него кончились деньги, всё-таки они говорили больше часа… В любом случае, на улице уже стемнело, надо скорее добраться до дома, на завтра делать много домашки, но она, скорее всего, забьёт. Сегодня она уже ни на что не способна, её выпили до дна…
III
На следующий день Маша встречалась с Антонио, которого уже за глаза прозвала «американцем». Он был высок, широкоплеч и очень красив. Может быть, даже красивее её парня. Чувство юмора у него однозначно лучше, да и сложен он не в пример ЕМУ. Они сидели в кафе и болтали. Маша поглощала самый, наверное, вкусный тортик, который она когда-либо пробовала, а американец заливался соловьём. Естественно, счёт оплатил он, и Маша, обычно подчёркнуто независимая, сейчас благодарно промолчала. Они начали было говорить по-английски, какой изначально и был уговор, но Маша быстро свела всё к флирту, в упор расстреляв Антонио своими большущими горящими глазами. Заметил ли он, как она на него пялится? Что он думает о её фигуре, интересно? Такому, как он, должен нравится её тип, иначе как было бы неприятно узнать, что его влекут длинноногие худышки! Что-то он такое рассказывает интересное, что-то об Америке, он ведь почти полгода прожил в городе Ангелов, его и внешне от американца не отличить. Чётко очерченные скулы, большие, вечно ухмыляющиеся губы, умный взгляд с прищуром, прямой нос, подбородок, как у героев голливудских боевиков, небритый, правда, но это ничего, ему даже идёт. А голос такой мягкий и приятный, так бы и слушать его, лишь бы он не замолкал, а говорил, говорил, говорил… Ещё у него большие мускулистые руки, он ведь спортсмен, перепробовал почти все экстремальные виды спорта – и парашют, и сноуборд, и сёрфинг, и горный велик, и банджиджампинг, и чего только не было. Они просидели в том кафе часа два, и всё это время Маша не переставала пожирать американца глазами. Уже с первых секунд, стоило ему поздороваться с ней по-английски, она поняла, что хочет его, да так сильно, как уже давно никого не хотела. Её всегда возбуждали умные мужчины, именно так её парню и удалось заполучит её в первый раз, он сразил её своим интеллектом, и теперь вот этот красавчик ничуть ему не уступал, а в чём-то даже и превосходил. Боже, если б она только могла оказаться с ним наедине, он был бы не жилец – растерзала бы на тряпочки вот этими вот самыми ногтями. А этот в постели хорош, видно по взгляду, бр-р-р, аж мурашки по коже. Что же он о ней думает, что думает, что, что, что? Но нельзя же вот так в лоб, сразу, это как шахматы, детский мат тут не поставишь, придётся вести долгую и напряжённую игру…
Из кафе Маша не вышла, а вылетела, паря на высоте примерно трёх сантиметров от земли. Он проводил её почти до самого подъезда, и если бы Маша не была точно уверена, что соседки дома, то обязательно пригласила бы к себе на чашечку кофе, а там… Её пустующий диван страшно обрадовался бы новому гостю. Но вот он вежливо прощается с ней, по-дружески целует в щёчку и не спеша бредёт прочь. Задница у него тоже что надо. Маша, соберись, ты вся дрожишь, как восьмиклассница. Конечно, понятно, что у тебя уже три месяца ничего не было, но так ведь тоже нельзя.
Её парень не звонил ей в тот день, и на следующий тоже не позвонил. Лишь на третий день трубка робко зазвенела, и смущённый голос, который она едва узнала, начал лепетать какой-то невразумительный бред, снова умоляя её отказаться от танцев. Что это, что случилось? Куда делось её благоговение, где её нежность и страсть? Она уже позволяет себе почти насмехаться над ним и говорить эти колкости… Не морщись так, дружок, а то прямо отсюда вижу твою озадаченную физиономию. Я не буду больше прыгать и вилять хвостиком, как маленькая собачка. Да, ты был всем, ты заменял собою солнце когда-то, но сейчас твой свет погас, твои лучи больше не греют, а мне ведь так хочется тепла. Я рассказала тебе про очередного придурка, который ко мне клеился, и даже не исключила варианта, что сходила бы с ним куда-то, а ты это проглотил, как горькую пилюлю. Я напомнила тебе, как ты нелепо и жалко выглядишь в тех шмотках, что тебе покупает твоя мама. О, вот оно, голос изменился. Не понравилось, хе-хе. Не всё тебе слушать дифирамбы, милый мой! Да, ты не самостоятельный, ты меня правильно понял. Вспомни хотя бы те дни, когда мы жили вдвоём в одной квартире, как муж и жена, ты же не мог делать даже элементарных вещей по хозяйству. Ну и что, то ты сейчас живёшь один? Почти уверена, что в твоей комнате сейчас такой же бардак, как тогда. Тебе бы взять себе в жёны кухарку или уборщицу, на кой чёрт я тебе сдалась? Дыши глубже, зайчик мой, пытка только началась. Терпи, терпи. Не хочешь ли ты сказать, что сдуешься сразу же после таких невинных подколок? Кстати, у меня сегодня встреча с одним знакомым. Какая разница с каким? Хороший мальчик, пригласил меня в кино. Давно хотела сходить на тот фильм. Ты ведь не против, надеюсь? Это ведь просто кино, что тут такого? А, вот и он звонит, ну всё, пора бежать, не скучай!
Ты снова звонишь мне, вчера обрывал весь телефон, когда я якобы ушла с каким-то парнем в кино. Мне даже жалко тебя, это не очень справедливо с моей стороны – врать тебе и не брать трубку весь вечер. Хотя, если задуматься, то ситуация, что я пошла бы с кем-то в кино, более чем возможна – достаточно выйти в интернет, и тут же выстроится длиннющая очередь из красавчиков. Так что если это и было враньё, то с высокой долей истины. Тебе интересно узнать подробности моего вчерашнего похода с неким Н.? Да к чему они, зачем я буду портить тебе нервы? Ну подарил он мне цветы, ну пытался поцеловать пару раз, но я ему не позволила. Сказал мне, что на руках носить будет, звезду с неба достанет – в общем, нёс какую-то невообразимую пошлость. С другой стороны, у него дорогая машина, он менеджер в филиале крупной московской компании… Что? Да, он старше тебя на пять лет. Такой уж точно сможет обеспечить девушку, если захочет. Зачем я тебе всё это рассказываю, – тебе же, наверное, неприятно? Я лучше не буду продолжать, а то ты меня ещё, чего доброго, начнёшь ревновать. Не начнёшь? И правильно, ревность – это признак слабости и неуверенности в себе. С другой стороны, парень, который не ревнует свою девушку, может и вовсе её не любить. Ты ведь меня любишь? И снова молчание в трубке. Неужели мы терпим с тобой всё это только для того, чтобы вот так вот угрюмо молчать в телефон?
Трубка дребезжит в знак твоего приближения. Как мне надоела наша с тобой фотка на экране, когда ты звонишь! Это же просто кошмарная скука – держаться за все эти символы, как за соломинку. У меня по всей квартире твои подарки, я о них едва ли не спотыкаюсь. Всё это для тебя ужасно важно. Для меня? Не знаю. Раньше каждая вещица вызывала воспоминания о хорошо проведённом времени, а теперь этого почему-то нет, я не знаю почему. Теперь это просто вещи. Может, я тебя разлюбила? Нет, я, конечно, тебе этого не скажу. Во-первых, это глупо, а во-вторых, я и сама не знаю. Мне совсем не интересно, что там у тебя происходит по учёбе, поверь на слово. Вот у меня радость. Я за последнюю неделю похудела на два с половиной килограмма. Вообще, как ты знаешь, я ужасно толстая, и не пытайся убедить меня в обратном. Ты бы видел, как мужики волочатся за нашей новенькой из группы, Леной, а ведь она просто селёдка! У неё вместо груди – два прыща на доске, попа размером с мой кулачок, но от парней отбою нет. Где справедливость? Да ты мне уже раз пятьсот рассказывал эти байки, что мужчинам нравятся пышные девушки с большой грудью и выпуклым задом. Это всё чушь. Современным мужчинам нравятся скелетоподобные модели с ногами от ушей, иначе они не были бы так популярны. Времена Мерилин Монро, когда ценился мой тип фигуры, давно прошли. Меня даже преподы в универе зовут «девушка из 60-х», представляешь? Я отстаю от моды на пятьдесят лет! Поэтому буду худеть. Сяду на жёсткую диету и буду сбрасывать по три кило в неделю. Жалко, конечно, что грудь и попа пропадут, но красота требует жертв. Ну что ты так разбушевался, найдёшь себе толстушку и будешь кормить её плюшками с утра до вечера, а я хочу быть стройной!
О, ты снова позвонил! Выносливость, достойная восхищения. Ты знаешь, я сегодня гуляла по городу, и была такая классная погода, и люди шли мне навстречу и улыбались, и вообще всё было замечательно. Я впервые поняла, как сильно я люблю свой город. Может быть, я бы даже осталась тут навсегда. К чему мне шум мегаполиса? Там так грязно и уныло, и воздух плохой, люди вечно куда-то бегут, торопятся… Всё, как в большом муравейнике. Как ты там вообще живёшь?! На народ посмотришь – черным-черно, русских-то практически не осталось, одни мигранты. Постоянная борьба за выживание, цены на еду и жильё конские, бешеные расстояния – это ж надо себе представить, тратить до трёх часов каждый день на дорогу от дома до работы и обратно, вечно стоять в этих пробках и очередях! И в этот ад ты хочешь меня забрать? Не говори так про наш город, он намного лучше того чудовища, где ты теперь учишься. Здесь всё так спокойно и размеренно, никто не летит стремглав, здесь просто душой отдыхаешь… Кстати, у меня всё ещё есть шанс перевестись с бакалавриата на специалитет. Я знаю, тебе бы этого очень не хотелось – ещё целый год провести в разлуке… Но мне ведь тоже надо думать о будущем. Кто такой бакалавр у нас в стране? Это недоучившийся специалист. Ты уже устроился там более или менее, а мне ещё нужно будет где-то искать средства на жильё – ты прекрасно знаешь моё отношение к общежитиям. А ещё эти вступительные экзамены в магистратуру… Я просмотрела кучу сайтов вузов – там практически везде нужно сдавать английский язык. Помнишь, как ты смеялся, когда я пыталась поговорить с тобой по-английски? Ты вообще всегда смеёшься надо мной, когда у меня что-то не получается, не оправдывайся. Твой эгоизм никогда не позволит тебе понять, что нет людей плохих и хороших, а есть люди, идущие разными путями. Я, наверное, что-то не то говорю… Ты совсем перестал ласково называть меня, говорить мне нежные слова и признаваться в любви. У тебя такой холодный и злой голос теперь, что я почти не узнаю его. Что происходит, милый?