Сын Петра. Том 1. Бесенок
– Так в том сложности особой нет. Считай, умножение, просто необычное.
– Да. Все так. А как посчитать наоборот?
– Что наоборот?
– Ну вот есть у тебя какое-то число. Как понять, степенью какого оно является? Пусть будет второй степенью. Какое-нибудь неудобное число, например 576. С удобными-то и так все ясно.
– Сие есть вычисление корня. Я о том слышал, но не сведущ, – тихо ответил Никифор, которому каждый раз было неудобно признаваться в том, что он чего-то не знает.
– Я думал над этим. И смотри, что у меня получилось. Я решил не в лоб подойти к вопросу, а попробовать разложить[4] это число на более удобные для подсчета. Берем 576 и делим на 2.
– Почему на 2?
– Потому что на 1 делить нет никакого смысла. Так вот – делим. Получаем результат. Потом еще и еще. Видишь? Вот тут на два не делится. Возьмем 3. И вот тут. В итоге у нас получилось шесть двоек и две тройки. Значит, корень из 576 можно разложить на корень из произведения 2 в шестой степени и 3 во второй.
– С чего это?
– Два в шестой степени это что? Правильно – 64. А 3 во второй? Девять. Их произведение как раз нам и дает 576.
– Ну… – Никифор прям завис, глядя на то, что черкал Алексей на листочке. – Да, выглядит все именно так. Но зачем эта морока?
– Как зачем? Корень из 3 во второй степени это 3. Ведь корень – это вторая степень наоборот. А корень из 2 в шестой степени, выходит, 2 в третьей. Что дает нам 24 как произведение 8 на 3. А теперь давай проверим…
Никифор Вяземский потер лицо.
Он не очень понял, как, что и почему получилось у Алексея. Но все сошлось. Потом тот взял еще одно число. И вновь его разложил быстро и ловко. И еще. И еще.
– Интересно получается?! – спросил Алексей, старательно имитируя восторг после новой затянувшейся паузы.
– Интересно, – незадачливо почесав затылок, ответил учитель.
– Только я не знаю – совпадение все это или я действительно догадался до способа решения таких задач. Может быть, получится пригласить кого-нибудь сведущего в этом вопросе, чтобы он проверил мои измышления?
– Я не знаю даже, к кому обратиться, – как-то растерялся Вяземский.
– Может, в Славяно-греко-латинской академии кто подскажет?
– Может, и так… да… тут нужно подумать. Но мы в любом случае на сегодня закончили свои занятия.
– Постарайся уж найти. Мне ужасно интересно, что в итоге у меня получилось…
Учитель распрощался с царевичем и вышел от него.
Немного постоял. И направился на прием к царице, к которой, будучи учителем ее сына, имел доступ если не свободный, то без лишних проволочек и задержек…
– Странные вещи ты мне говоришь, – задумчиво произнесла Евдокия Федоровна, выслушав Вяземского. – Вновь, замечу. То он с твоих слов за седмицу цифирь всю освоил. То историю с географией. То теперь какие-то чудные вещи выдумывает. Как такое возможно?
– Не ведаю, государыня. Потому и прошу – давай пригласим для проверки людей сведущих. Может, у меня и правда помутнение рассудка? Я сам уже не знаю – можно ли мне верить.
– Даже так?
– Вот тебе крест – все своими глазами видел и своими ушами слышал. Но не понимаю, как такое происходит. Оттого и дурные мысли в голову лезут. Не мог же ребенок это все освоить в самом деле? Дурь. Сказка.
– Не мог, – согласилась с ним царица.
– А если мог?
– И что с того?
– Это ведь диво! Это ведь выходит, что у царевича светлая голова и дарования к наукам.
– Языки ведь он так ловко не освоил.
– То совсем иное. Языки зубрить надо, а тут понимать.
– И что ты предлагаешь?
– Проверить. Давай пригласим ученых мужей из Славяно-греко-латинской академии. И они Алексея проверят. Вдруг это все не наваждение?
Царица задумалась. Все эти странности с сыном ей нравились все меньше и меньше. Что дурные, что радостные. Ей хотелось, чтобы Алексей рос нормальным, здоровым, обычным… да еще с уважением к матери. Чтобы прислушивался к ней и делал так, как она велит. А не вот это все. Однако открыто возражать не стала, поскольку считала это глупым наваждением и надеялась, что серьезные ученые мужи его развеют…
– Приглашай их, – буркнула она и жестом показала, чтобы гость удалился.
Наутро искомые люди явились.
В должной степени напряженные и испуганные, так как не знали – на кой бес они тут понадобились и что от них может потребоваться царице, которая никогда не отличалась интересом к наукам.
Никифор их встретил.
Объяснил задачу.
И провел к Алексею, который к их удивлению принял очень хорошо. И следующие несколько часов они приятно беседовали. Параллельно вкушая всякое. Гостям не ставили скоромную пищу, дабы блюсти пост, но даже постные сладости и прочие приятные закуски к горячим напиткам очень подошли. Тем более что у преподавателей в Славяно-греко-латинской академии денег и возможностей подобным образом питаться не имелось.
Это царевич сделал специально.
Ему требовалось расположить к себе преподавателей, делая определенный задел на будущее. А одними разговорами ведь, как известно, сыт не будешь…
Учителя, пришедшие из Славяно-греко-латинской академии, сначала глянули метод разложения, которым Алексей вычислял корни. Он им был вполне знаком, но этот парень, по их разумению, никак не мог его знать. Усомнившись в его знаниях и посчитав происходящее каким-то розыгрышем или обманом, они начали баллотировку самого царевича.
Долго, методично и вдумчиво.
В основном налегая, конечно, на четыре части цифири, то есть на базовые арифметические действия. Но и дальше заходя, прощупывая пределы. Так что Алексею Петровичу приходилось прикладывать все усилия, чтобы не раскрываться.
Потом, завершив с арифметикой, они решили коснуться географии и истории. Но не так рьяно. Во всяком случае, их подобные предметы сильно не интересовали. Просто проверили, что все действительно так, как им говорят.
– Царевич действительно разумеет то, что ему преподавали по цифири, географии и истории, – произнес чуть позже, когда экзамен закончился, один из учителей, держа ответ перед царицей.
Та скосила глаза на наблюдателей, что ей были отправлены на сие мероприятие. И те важно кивнули, подтверждая слова учителей.
– Алексей Петрович отвечал добро, – сказал один из них.
– Что же до способа вычисления корня, – продолжил тот же учитель, – то нам неведомо, подсказал ему кто или сам догадался, но и так и этак выходит славный результат. Даже если подсказал, все одно – очень хорошо, так как с ним знакомятся не на первом году обучения. А если сам догадался, то вообще блестяще, это говорит о его одаренности и светлом уме.
– Этот способ рабочий?
– Да, конечно.
– И он не просто его показал, но и подробно объяснил, что и зачем делает, – добавил второй учитель. – Значит, не заучил, но понял. Что весьма и весьма похвально. Так что мы полностью поддерживаем его рвение в продолжение учебы. Наша академия с радостью предоставит ему учителей и все необходимое для дальнейшего изучения истории, географии и арифметики, а также механики, к которой он явно имеет интерес.
– Отрадно это слышать, – без всякой радости ответила Евдокия Федоровна. – Вас наградят за помощь. Ступайте. И вы тоже, – добавила она наблюдателям.
Все вышли, оставив царицу наедине с патриархом, что молча наблюдал за этим кратким докладом.
– Что думаешь, Владыко?
– Просветление ума, что случилось у Алексея в храме, не может не радовать.
– Просветление ли? Меня все это пугает.
– Отчего же? Рвение к наукам не есть греховное занятие.
– Да, но я боюсь, что увлечение ученостью может привести его на Кукуй[5] или того хуже. Как и его отца. Сам же видишь, что тяга к знаниям привела Петра к бесовским страстям. Пугающим. Чуждым. Вон еретикам и безбожникам он ныне верный друг, а добрым, славным людям – если не враг, то пренебрегает ими. Да и кикимора бесовская с ним теперь постель делит, а не законная жена.
– Не гоже тебе такие речи вести.
– Отчего же? Я царица, которую он оставил ради нее. Сына своего оставил. И что же? Сын таким же растет? Разве это не должно меня печалить?
Патриарх промолчал.
Встал.
Прошелся по помещению.
И, подойдя вплотную к царице, тихо спросил:
– И что ты предлагаешь?
– Ограничить обучение Алексея этому всему. Пусть лучше духовные книги читает и просвещается богословскими трудами.
– Не станет. Ты же сама видишь, куда его тянет.
– А мы на что? Свернем на верную дорожку.
– Свернем ли? Сама сказываешь – он подражает Петру Алексеевичу. А тот упорен и просто так свои забавы не бросает.
– Алексей еще ребенок.
– С очень острым языком. Не боишься этого? Да и взгляд… он пугает.
– Да уж… вылупится и пялится не моргая. Аж мурашки по спине.
– Я о другом. Взгляд такой, словно он все понимает. Взрослый. Цепкий такой. Словно я перед Федором Юрьевичем предстал… или даже не стою, а вишу на дыбе. Экое наваждение… – Покачал он головой. – Хотя на лице его ни злости, ни печали. Стоит и спокойно смотрит на меня…. Я даже и не знаю, как с ним речи вести – как с ребенком али взрослым.
– Он еще ребенок! – повторила Евдокия, но уже с нажимом и куда более эмоционально. – И кем мы будем, если не сможем свернуть его на верную дорожку?
– А ежели отцу все расскажет? Он явно стесняться не станет.
– И что с того? Чему Петр завещал нам его учить, тому и учим. И даже больше даем. Иного, нежели Алексей желает. Да. Но в чем та беда? Мал еще нам указывать.
– Тоже верно, – нехотя кивнул Адриан после довольно долгой паузы. Это все выглядело весьма спорно. Тонким льдом, на который патриарху вступать не хотелось, дабы не ругаться с буйным и вспыльчивым царем. Но Евдокия говорила вещи разумные, и, пусть и с изрядным беспокойством, однако патриарх согласился.
– И пригляди за тем, чтобы Никифор с академией не якшался. А то ведь Алексей убедит его тайно там какие книги брать или еще чего.
– Пригляжу. Но шила в мешка не утаишь.
– Ты это о чем?
– Петр все равно о том узнает. Уверена, что одобрит? Али тебе бед с ним мало? Поговаривают, что он уже мыслит в монастырь тебя спровадить. И только приговорами друзей своих сдерживается.
– В монастырь… – тихо произнесла Евдокия. – К сестре своей посадит?
– Ой ли? – грустно усмехнулся Адриан. – Ты шутки не шути. С огнем играешь. Я тебя поддержу. Но если что – тебя Петр накажет, ибо давно ищет поводы. Так что каждый шаг делала бы ты осторожнее. Оступишься – и все. По краю ныне ходишь.
– Понимаю, – кивнула царица, после чего добавила: – И книги подбери добрые Алексею, пользительные для души. Ежели желает читать, то пусть читает. Не забивая себе голову глупостями и опасными еретическими учениями…
Глава 3
1696 год, апрель, 20. Воронеж
Царь устало вытер лоб, сев на молодую травку.
– Притомились мы что-то, государь, – буркнул упавший рядом Апраксин. – А еще и полудня нет.
– Али вернуться жаждешь? Или опасаешься надорваться?
– Что ты… сейчас дух переведем, и дальше. Так, к слову пришлось. Забегались. Вон аж взмокли.
Петр Алексеевич ничего не ответил.
Ему тоже было несладко, но подавать вида не хотелось.
– Эх… сейчас сына бы твоего сюда… – решил сменить тему Апраксин после неловкой паузы.
– Блажишь? На кой бес он тут сдался?
– Сам же сказывал – держится за юбку мамки и чурается дел твоих. Вот, – махнул рукой Апраксин, – посмотрел бы. Глядишь, и загорелся бы страстью к нептуновым делам али марсовым забавам.
– Мал он еще.
– Ты вот в шестнадцать лет ботик дедовский увидел. И сразу увлекся. А ежели бы раньше он тебе на глаза попался? Али не всколыхнул бы он тебе душу?
– Кто же то ведает?
– Просто вспомни себя. Тоже ведь был далек от всего этого. Жил и жил. А потом случился ботик, и все завертелось.
– Думаешь?
– Попытка не пытка. Там ведь, в Москве, когда готовились, он тоже сидел в стороне. Не пущали его по малолетству. А одними словами сыт не будешь. Тут надо посмотреть. А лучше пощупать. Его же мамка держит словно нарочно у юбки. Как наседка.
– Посмотрим.
– Я мню – чем раньше, тем лучше.
Петр задумался, но ответить не успел. Невдалеке раздались шум и возня какая-то. И он переключился на дела насущные, которые откладывать было некогда и переложить не на кого.
Он был вынужден руководить в стиле «пожарной команды». Да, буйный нрав и деятельный характер не давали ему возможности отсидеться. Но это все мелочи. Он бы нашел куда более интересное применение своему шилу в известном месте, но у него так критически остро не хватало толковых командиров и администраторов. Всюду приходилось совать нос и шевелить закисшее «болото» в ручном режиме.
После смерти отца в 1676 году все посыпалось. Все его наработки. Вся его команда…
Строго говоря, началось все несколько раньше.
После завершения затяжной войны с Речью Посполитой в конце 1660-х Алексей Михайлович распустил часть полков, чтобы сократить расходы, потому как война эта измотала казну державы до крайности, вогнав в экономический кризис.
Но в целом костяк удержал. И войска, и командования, и прочих.
А вот потом он умер, и начались чудеса.
Старший брат Петра, Федор, провел определенные реформы, на первый взгляд довольно толковые. Так, по итогам реформы 1680 года формально количество полков нового строя увеличилось[6], потому что в них перевели стрельцов, городовых казаков и пушкарей, оставив только московских стрельцов в стрелецкой службе, хоть и в изрядном количестве[7]. Кавалерию тоже причесали и упорядочили, переведя помещиков частично в рейтар и конных копейщиков[8]. Вооруженные силы России при этом были разделены на территориальные округа – разряды.
На первый взгляд все хорошо.
Это ведь повышало стройность системы и улучшало структуру управления, но трансформация воинских людей старой службы – городовых казаков, стрельцов и прочих – в солдат проходила номинально, из-за чего некоторое время худшие солдатские полки уступали в выучке лучшим стрелецким полкам. Ведь в стрельцы при Алексее Михайловиче переводили солдат-ветеранов в награду. Впрочем, это продлилось недолго. Солдат мал-мало гоняли. Хоть как-то. Оставшиеся же стрельцы быстро их «догнали и перегнали» в слабости подготовки, совершенно разложившись. И к моменту Кожуховских маневров 1690 года представляли из себя жалкое зрелище. Даже на фоне крайне слабо обученных солдатских полков.
Из-за всего этого «веселья» количество действительно боеспособных полков быстро снижалось. Да и инфраструктура, обеспечивающая армию, изрядно пострадала, отчего материальное обеспечение войск деградировало на глазах. Совокупно это привело к тому, что Россия в довольно небольшие сроки умудрилась утратить современную боеспособную армию, которой и Речь Посполитую победила, и Швецию сдержала в ее стремлении к экспансии на русские земли. И это притом что Федор Алексеевич провел на первый взгляд достаточно разумные реформы. Подкачало исполнение. Иными словами, кадры, которые, как известно, решают все.
В период регентства Софьи ситуация усугубилась еще сильнее. Она активно и агрессивно интриговала для трансформации своего положения из регента в натуральную царицу, что привело к еще более широким и безрассудным «кадровым решениям», чем при правлении брата. Толковые и проверенные офицеры с момента смерти Алексея Михайловича к началу правления Петра в известной степени разбежались. Да и государственный аппарат адаптировался под совсем иные задачи, далекие от управления державой. Слишком много ловких людей «повышенной проходимости» продвинулось вверх, пользуясь мутной водицей этих откровенно гнилых политических интриг. «Внезапно» оказалось, что, когда доходило до дела более сложного, чем надувание щек, делать его могли «не только лишь все», а считаные единицы.
Вот Петр и бегал как угорелый, пинками заставляя шевелиться всех – от государственного аппарата до всяких мастеровых. Сам он далеко не во всем разумел, поэтому в процессе «ломал дрова» в чрезвычайном количестве. Пытался вникать. Пытался учиться. Что порождало увлечение «ручным управлением» и большие проблемы со всякого рода систематикой и планированием. Но кто, как не он? Тем более что нарастающая слабость России все чаще становилась предметом шепотков при дворе соседей.
Оттого-то Петр Алексеевич и рвал жилы, пытаясь взять маленькую крепость в устье Дона – Азов, чтобы показать таким образом: есть еще порох в пороховницах и ягоды в ягодицах.
Нет, конечно, были и другие цели. Тут и выход к южным морям, и затруднение крымским татарам совершать набеги на Русь. Однако без добрососедских отношений с турками толку от этого выхода в Азовское море не было никакого. Даже если прорваться в Черное, все равно – кроме турок, там торговать было не с кем. Крымские татары же из-за хорошо налаженной засечной службы уже давно предпочитали грабить южные пределы Речи Посполитой, в частности Малую Польшу. Да и поток рабов, который шел через перевалочную базу в Азове, был больше связан с восточными землями, чем с Россией…
* * *– Что-то ученые мужи, что приходили из академии, пропали с концами. А обещались в самые краткие сроки подобрать мне учителя, – произнес Алексей после завершения очередного урока с Никифором Вяземским.
– То мне неведомо, – спрятав глаза, ответил тот. – Видно, надо еще подождать. Чай, дело-то непростое.
– Врешь ведь.
Никифор промолчал.
– Им запретили?
– Я не говорил этого. Да и толком не ведаю, что произошло.
– Значит, что-то произошло?
Вяземский вновь промолчал, виновато пряча глаза.
Алексею это совершенно не понравилось, и он отправился к матери. Прямиком.
– Где учителя? – спросил он, входя к ней.
– А поздороваться с матерью?
– Доброго тебе здравия, мама. Где мои учителя и книги?
– О чем ты говоришь?
– О Славяно-греко-латинской академии, которая обещалась прислать мне учителя или даже учителей, дабы я продолжил изучать арифметику, географию, историю и сверху к этому механику. Куда они запропали? Я хочу, чтобы к ним послали человека и напомнили об этом обещании.
– Это излишне.
– Почему?
– Ты мал еще далее такие трудные науки учить. А потому было решено обождать. Вот пройдет годик-другой, и вернемся к этому вопросу.
– Значит, это ты запретила их ко мне пускать?
– Да.
– Мама, я наследник престола. И я выполняю приказ моего отца и государя. Ты вот так открыто противишься этому? Я правильно тебя понимаю?
– Ты пока мал и неразумен. За тобой приглядывать поставлена я. И, посоветовавшись со знающими людьми, я решила, что твоя блажь преждевременна, хоть и благостна.
– Серьезно? И с кем же ты посоветовалась? Полагаю, что моему отцу будет интересно узнать их имена. Чтобы поспрашивать их о том – от дурости они такое тебе сказали или черную измену удумали. Возможно, даже на дыбе.
– Это не твоего ума дела! – резко ответила царица, которой ОЧЕНЬ не понравились слова сына. Прямо задели.
– Ясно, – холодно ответил Алексей и не прощаясь вышел.
Вяземский, что увязался за ним, проводил его встревоженным взглядом.
– Что-то, прости Господи, недоброе с ним произошло. Раньше он таким не был, – перекрестившись, произнес Никифор. – Он ведь тебе, государыня, прямо угрожал.
– Это пустые слова, – чуть дрожащим голосом возразила царица.
– О нет, – возразил Вяземский. – Будьте уверены, он что-то задумал. Надо его чем-то занять. И скорее. Его явно тяготит изучение языков, хотя он прилежен и усерден в том настолько, насколько это возможно. Отчего делает успехи. Однако видно – это чуждая для него наука.
– Вертоград многоцветный, может, ему дать для чтения? Там много поучительных стихов, – произнесла одна из служанок.
– Да, так и сделаем, – твердо произнесла царица. – Желает читать – пусть читает.
– Может, уступим его просьбе? – осторожно спросил Вяземский.
– Дури этой? – фыркнула Евдокия Федоровна. – Еще чего!
– Государь ведь с нас спросит.
– А что не так? Мы ведь не отказываем ему в обучении, но направляем куда следует. Ибо без духовного ничего от прочего не будет пользительного. В том нас и патриарх поддержит.
– Поддержит ли? – осторожно спросил Никифор.
– А разве есть сомнения?
Наставник Алексея Петровича не стал возражать и хоть как-то комментировать. Уж что-что, а как-то встревать в подобные разборки он не желал. Тем более что на самом деле ему импонировала страсть царевича. И он не разделял желания царицы помешать учебе.
Алексей тем временем пришел к себе и с нескрываемым раздражением развалился на первой удобной для того плоскости.
– Случилось что? – поинтересовалась няня с веселящим обновленного царевича именем Арина. Жаль, что не Родионовна. Кормилица, которая часто крутилась рядом. Одна из мамок да нянек.
– Все хорошо, – буркнул парень.
– Я же вижу, что ты кручинишься. Снова с матерью разругался?
– Это так заметно?
– Этого все ждали, – тихо произнесла она.
– Ждали?
– Слуги перешептывались с того самого дня, как ученые мужи приходили. Столько разговоров… столько разговоров… – покачала она головой.
– И о чем же они перешептывались?
– Ты как маму тогда обидел, обозвав курицей безголовой, так все затаились. Стали ждать, чем все это обернется.
– Я этого не говорил, – перебил ее Алексей.
– Ну я сама не слышала, а вот люди болтают.
– Не боятся, что им за такое язык вырвут?
– Так тихо же болтают, – лукаво подмигнув, заметила кормилица. – Да и сама Евдокия Федоровна жаловалась, ничуть их не стесняясь.
– Жаловалась? – охренел Алексей. Ему и в голову не могло прийти, чтобы царица жаловалась кому-то на свою мимолетную перепалку с малолетним сыном. Это было так странно… так глупо…
– Да. Родичам. Но понимания там не нашла.
– Неудивительно, – покачал головой Алексей. – И что же, выходит, это все просто наказание за мой длинный язык? Мама не забыла, не простила и просто хочет поставить меня на место. Уязвив.
– Нет. Мама твоя хоть и злится, но зла тебе не желает. Она все это для твоего же блага сделала.
– Я мыслю иначе.
– Ты юн.
– И глуп?
– Я этого не говорила.
– Тогда отчего ты считаешь, что она желает мне блага? Я этого не вижу и пользы для себя в ее поведении не нахожу. Просто какая-то дурь.
– Она боится, – заговорщицки прошептала Арина, – что ты станешь как отец. Увлечешься ученостью заграничной и впадешь в еретические искушения. А потом окажешься на Кукуе.
– Значит, она боится потерять не только его, но и меня? – излишне громко переспросил Алексей, сделав свой вывод из слов кормилицы.
– Только тише, тише…
– Понимаю, – шепотом ответил Алексей, кивнув, – и у стен есть уши.
– Именно так.
– Даже знаешь, кто нас сейчас подслушивает?
– А кто того не знает? – улыбнулась она.
– А зачем ты мне это говоришь? Про мать. Ты ведь рискуешь. Если она узнает, то может и расстроиться. Вряд ли все, что она обсуждала, предназначалось для моих ушей.
– Ты изменился после того, как сомлел в храме. И многим слугам по душе те изменения пришлись.
– Чем же? Неужто моей страстью к учебе?
– Нет. То не наше дело. Но мы все заметили, как ты стал с нами обходиться.
Алексей едва заметно усмехнулся.
Старый царевич вел себя довольно паскудно. Даже несмотря на возраст. Мог, например, пользуясь своим положением, поколотить палкой своего наставника или духовника, если те слишком допекали его, не давая маяться дурью. Про остальное окружение и речи не шло. Тому доставалось, и очень прилично. По сути, вторым именем прежнего Алексея было Джоффри. Того самого гнилого короля из «Игры престолов». Ну, может, чуть погуманнее. Впрочем, при любом раскладе и оценках говнюком старый царевич являлся первостатейным.
Теперь все изменилось.
Он не только прекратил свои глупые выходки, но и стал по возможности помогать и облегчать жизнь своего окружения. Там, где мог. И это заметили. И это оценили.
– И ты поэтому мне рассказала про маму?
– Конечно. Мы не хотим, чтобы ты вновь с ней ссорился. Она ведь мама. Она любит тебя. И не со зла все это делает.
– А что еще болтают?
– Всякое. Владыко от нее намедни уходил весь какой-то сам не свой. Словно тревожился чего или опасался. Так что, мню, недолго эта хмарь продлится. Просто потерпи.
– А те ученые мужи из академии? Про них что-то слышно?
– Как не слышать? Слышали. Они приходили. На следующий день после того, как учебу проверяли твою. Но их развернули обратно, сказав, что их позовут, когда нужда возникнет.
– Мама?
– По ее приказу.
– А Владыко что?
– Ничего.
– Совсем ничего?
– Он явно опасается вставать между мамой твоей и государем. Говорят, он ходил в академию после. Говорил о чем-то. Но о чем – неведомо. Если с ним, улучив момент, поговоришь, может, сумеешь склонить на свою сторону. А он уже и маму убедит.