Сын Петра. Том 1. Бесенок
– Увлекательные? – удивилась тетя. – Мне всегда казалась, что вся эта цифирь и прочее крайне скучное дело.
Алексей заверил ее в том, что это не так. И показал простейший фокус со свечкой и змейкой.
Делается он быстро. Берется листок бумаги, из которого вырезается бумажная спиралька. За центральную часть подвешивается куда-то. На спицу или там ниточку. А снизу подносится свеча.
Поднесли – спиралька закрутилась.
Убрали – остановилась.
– Дивно? – спросил Алексей присутствующих.
– Занятно, – согласилась тетя. – А от чего же эта полоска вертится?
– Огонь свечи нагревает воздух. Он начинает подниматься вверх. Получается этакий ветерок. Теплый. Вот он и шевелит.
– И как ты до сего опыта додумался?
– Наблюдая за огнем, – как можно более беззаботно ответил царевич и улыбнулся. – Да и сами вы видели много раз, как тлеющие кусочки улетают из костра. Вот я и стал расспрашивать учителя. Оказалось, мои наблюдения верны. И хотя мы это еще не изучали, он охотно перескочил на этот вопрос. И я, закрепляя урок, выдумал сию поделку. Я мню, что ветер близким образом давит на паруса кораблей, гоняя их вперед. Но то еще надобно проверить…
А дальше царевич стал жаловаться, что изучение механики довольно сложно без небольшой мастерской. Такой, чтобы опыты там ставить всякие. Вот вроде такого. И какого-нибудь ремесленника толкового туда бы. Чтобы не ему самому руки свои сбивать. Царевич все-таки.
Наталья Алексеевна, вполне благодушно расположенная к племяннику, особенно после такого шоу, устроенного им, охотно поддержала эту просьбу. И пообещала и помещение выделить, и денег, и позволить нанять подходящего работника. Причем самому царевичу. Лично.
На чем тот и успокоился.
Он, собственно, и задумывал этот тщательно подготовленный «экспромт» только для того, чтобы расширить свои возможности. Опять же, с банальной целью – получить ресурсы для шагов, позволяющих набрать очки репутации у отца, как прямо, так и косвенно.
Гости Натальи Алексеевны разошлись по домам. И вместе с ними стали расползаться по столице и новые слухи о молодом царевиче. Что явно в отца пошел. И про стихотворение озорное и провокационное. И про фокус его, явно не по годам разумный. А уж то, что он упомянул корабли, вообще вызывало умиление. Но не у всех… Те же Лопухины на будущий день собрались у царицы и весьма неодобрительно об этом всем стали отзываться. И это мягко говоря. Сказывая, что мальчик-то одержим…
Бац…
Евдокия Федоровна, не выдержав, влепила оплеуху этому болтуну.
– Ты чего несешь?! Мой сын одержим?! – рявкнула она вдогонку.
Мужчина от такого обращения дернулся, но его сдержал старший родич, положив руку на плечо, и сказал:
– А что ты хочешь? Духовное учение отверг да еще высмеял прилюдно. А всякими бесовскими занятиями увлекается. Бесенок как есть. Али чертенок.
– Ты говори да не заговаривайся! – прошипела крайне раздраженная Евдокия Федоровна.
– Тебе что, правда глаза застит? Так протри их.
– И то верно, – поддакнул ей еще один родич. – В храме сомлел. Хитер. Язвителен. Ловок. Кто он, как не порождение Лукавого? Язва, а не ребенок.
– Тебе за твои слова нужно язык вырвать, – пуще прежнего завелась Евдокия, которую эти слова задели чрезвычайно.
– Да ты сама подумай…
– Это ты подумай! Куриная твоя башка! – рявкнула она. – Как одержимый в храм ходить может? А сын мой посещает службы исправно. И окромя того случая, когда от излишне строгого поста ему подурнело, стоит службу честно. И знамением себя крестным осеняет. И молитвы возносит. И исповедуется. И причастие принимает.
– А черт его знает этих бесят! Может, приспособился как-то?
– Али матерый. Чай, на царского сына покусился. Абы какой тут не пойдет.
– Верно… верно… – закивали со всех сторон.
– Вот как муженька твоего окрутили черти, так и сына.
– Верно, Нарышкина старая Лукавого под хвост целовала. Оттого и сила тех нечистых великая. Али ты думаешь, муж твой просто так по всяким ведьмам кукуйским шляется?
Царица промолчала.
Лишь, насупившись, как грозовая туча, смотрела исподлобья на родичей.
– Забирать Лешку надобно. Спасать.
– Да отмаливать.
– Да разве отмолишь? Бес-то сильный, матерый.
– Значит, опытного старца какого привлекать, что многоопытен в таких делах.
То, что сына нужно от Натальи Алексеевны забирать, спасая от ее тлетворного влияния, Евдокия Федоровна и сама понимала. А вот все, что касалось чертей да бесов, ее заводило. Ведь даже если и так, то болтать о том не стоит. Тайком делать. А у этих вон язык как помело. Седмицы не пройдет, как вся Москва о том ведать будет. Да чего седмицы – дня…
И она оказалась права…
Царевна Софья, что некогда рвалась в царицы, также не обошла вниманием этот вопрос. Так-то ее держали в монастыре. Однако Адриан особой строгости в том не применял и дозволял ей довольно большие вольности. Покидать пределы монастыря, конечно, не давал, а вот гостей к ней пускал свободно. Само собой, не всех. Ибо старался не складывать все яйца в одну корзину и прекрасно понимал: случись что с Петром – ее вновь на престол поставят. Как царицу или регента – не так важно. Оттого и старался подстелить соломку. Люди-то смертны. Хуже того – смертны внезапно…
– Интересно, – тихо произнесла Софья, выслушав доклад о том опыте со спиралькой и стихотворении.
– Да. Дивный малец, – согласился ее собеседник.
– Слишком резвый. Как бы шею себе не свихнул. На него глянешь – даже отец был спокойнее.
– Да-да. Он крайне неосмотрителен. О нем уже шепотки пошли.
– Какие же?
– В доме Лопухиных сказ шел об одержимости. Они ныне станут пытаться выманить малого обратно домой. Да попытаться отмолить.
– Экая неловкость… – криво усмехнулась Софья. – Одержимость. Им бы помалкивать.
– Язык – враг их. Сами не ведают, чего болтают.
– Так и мы поможем этим лопухам. Да уж. Не зря их род так прозвали. Не зря. Хм. Эти слухи нам на руку.
– О том, что он одержим?
– Да. Только их дополнить надо. Просто одержим – это пустое. Многие бесноватых не боятся, а жалеют. Вот и пусть наши люди шепчут по кабакам, будто царева сыночка бес матерый захватил и растит из него злокозненного чернокнижника.
– А ежели Петр прознает?
– А ты делай так, чтобы не прознал. Чай, не вчера родился, и умишка поболее, чем у этого птенца Нарышкиных.
Глава 6
1696 год, май, 28. Москва
Алексей вновь играл в шахматы. В этот раз послеобеденные.
Он вообще часто это делал, так как свободного времени хватало, а с развлечениями в эти времена были туго. Во всяком случае, для его возраста.
Можно было, конечно, читать книги, благо что Наталья Алексеевна его в этом вообще никак не ограничивала. И через нее он получил полный доступ к царской библиотеке. И он их читал. Но слишком увлекаться этим не спешил, предпочитая по возможности любые форматы живого общения с местными автохтонными обитателями, так сказать, чтобы как можно скорее адаптироваться. Тем более что здесь, у тети, к нему регулярно стали приходить гости. Точнее, не прямо к нему. Гость шел к сестре царя, но с ребенком, а Алексей нередко присоединялся к всяким гостевым посиделкам…
Царевич эти невеликие хитрости не только не игнорировал, но и активно поддерживал, потому как получал таким образом не только дополнительное общение с людьми более близкого, нежели слуги, статуса, но и вытягивал из детей информацию словно пылесосом. Это не составляло какой-либо особой сложности. Люди вообще любят поговорить о себе. Чем Алексей и пользовался. И, внимательно слушая, задавал вопрос за вопросом, узнавая иной раз довольно неприятные и даже грязные подробности из жизни родителя этого карапуза или его родственников.
Причем, что примечательно, без всякого насилия или давления.
Дети гостей были рады и охотно шли на контакт.
Ведь царевич внимание уделил, а родители их всячески настраивали на то, что это шанс, что надежда на попадание их ребенка в друзья-приятели к сыну Государя. Что в будущем могло сильно повлиять на его карьеру.
Разрушать эти дивные воздушные замки Алексей не спешил.
Зачем?
В конце концов, он ничего никому не обещал. Да от него этих обещаний и не просили. А поболтать? Почему бы не поболтать? Сидеть в углу и чураться лишних контактов было чревато далеко идущими проблемами, которые не выглядели чем-то привлекательным. Общаться же вежливо и на понятном для визави языке он научился давно в силу особенностей многолетней профессиональной деятельности.
Гости умилялись.
Тетушка выказывала удовольствие.
А он собирал информацию.
И все довольны.
В том числе и потому, что мало кто мог предположить, сколько их чадо может всего разболтать…
Скрипнула дверь.
Все замолчали.
– Алексей Петрович, – пискнула служанка, – тебя тетушка зовет.
– Случилось что?
– Гости. Тебя просют.
– И кого там нелегкая принесла? – поинтересовался Алексей, выходя в дверь.
– Не ведаю.
Но царевич не остановился на этом. И начал, пока шел, ей по ушам ездить. Странное ведь дело. Обычно знают, а тут молчат. Пока на полпути не выудил из нее, что тетушка говорить не велела.
Эта новость его напрягла.
В первый день тут, в этом теле, когда он выспался, у него появилась возможность выбрать стратегию поведения.
Нахамил маме с ходу.
Бывает.
Аффективное состояние. Ему вообще в тот момент было крайне сложно воспринимать все происходящее адекватно.
Но дальше-то как быть?
По некоторому размышлению он понял, что в принципе не сможет имитировать поведение ребенка. Для этого было нужно иметь довольно серьезные проблемы с головой. Тем более что имитировать требовалось не только малолетнего, но и до крайности избалованного человека категории золотой молодежи. Истерики, гнилые шуточки и оскорбления, публичные унижения и избивание слуг с последующими обвинениями в их адрес. Ну и так далее. Старый Алексей практиковал даже избивание учителя и духовника, что вообще в представление обновленной личности не лезло ни в какие ворота. Так что, покопавшись в воспоминаниях царевича, он прекрасно понял – не потянет. Изображать что-то настолько гнилое, незрелое и невменяемое ему просто театрального таланта не хватит.
Из чего проистекала главная проблема: как бы он ни старался, все одно заметят, что он иной. Что он сильно поменялся. И что пытается это скрыть, вызвав этим только дополнительные подозрения в чем-то совсем скверном. Причем произойдет это довольно быстро. А значит, тихо пересидеть и адаптироваться он не мог в принципе. Ему бы не дали.
Именно поэтому Алексей выбрал стратегию «выхода в софиты».
– Странный? Да, странный. И че?
Это влекло за собой проблемы, подставляя его под обязательный удар. Но так и затаившись удара не избежать. Только в этом случае, находясь в фокусе общественного внимания, злоумышленникам становилось сложнее быстро и просто «порешать этот вопрос». Он всегда на виду. Как фактически, так и фигурально. Он нем же вся Москва говорит, обсуждая его очередные выходки. И если он внезапно пропадет или с ним что-то случится, вопросов будет – замучаешься отвечать. И это как минимум.
Но это все требовало усилий. И немалых. Ведь игра в «светского львенка» вынуждала его старательно и непрерывно зарабатывать баллы репутации. В глазах нужных людей в первую очередь, но и с общественным мнением работать – чудя, так сказать, напоказ. Причем чудя грамотно.
Для него это была нетипичная стратегия. И он сам, и люди его профессии предпочитали находится в тени. Однако в текущей ситуации у него не оставалось выбора. Именно поэтому он так старательно собирал информацию и работал со слугами. Именно поэтому и напрягся сейчас, идя к какому-то неведомому гостю. Настолько напрягся, что даже хотел развернуться и вернуться в свои покои, сославшись на понос миокарда с вот таким рубцом или что-то аналогичное. Слишком уж это было похоже на предательство со стороны тети.
Параноидально?
Может быть. Но так быстро заканчивать эту партию ему совсем не хотелось…
Впрочем, царевич дошел до места назначения. Шел он медленно, потому что не хотел, но пришел быстро, потому что было недалеко. Слишком быстро…
Слуга открыл перед Алексеем дверь.
Он вошел в помещение предельно напряженный и готовый в любой момент действовать. Как угодно. Хоть в окошко прыгать, уходя от прямой угрозы. Однако обнаружил внутри только тетю, беседующую с мамой. Приватно. Потому что здесь больше никого и не имелось. Причем вид у них не был враждебный или конфликтный. Да, на подружек они не походили, но и не шипели друг на друга.
– Мама? – удивленно спросил он, как-то даже растерявшись.
– Сынок! Рада тебя видеть.
– Я тоже, – без всякой радости в голосе ответил парень.
– Я соскучилась.
Алексей промолчал. Вступать в эту игру он не собирался.
Тетя, выждав паузу, произнесла:
– Присаживайся. Мама хочет с тобой поговорить.
– О чем же? И зачем такая таинственность? Я уже подумал, что меня собираются посвящать в рыцари кислых щей.
– Почему сразу кислых щей? – улыбнувшись шутке племянника, спросила тетя. – Может быть, сбитня? Он ведь тебе нравится больше.
– Я хочу, чтобы ты вернулся домой, – встряла Евдокия Федоровна.
– Благое желание, но нет. – ответил Алексей. И, обращаясь к своей тете, хотел продолжить развивать глупую шутку, однако мама скороговоркой выпалила:
– Я пообещала твоей тете, что у тебя будет все потребное для учебы. И учителя, и книги, и мастерская.
– Мам, зачем ты меня обманываешь? Или ты думаешь, что я не знаю о вашем желании устроить изгнание демонов из меня? Отчитка или экзорцизм. Так это, кажется, правильно называется? Ты удивлена? Отчего же? О том, что вы обсуждали на семейном совете, уже даже золотари в Москве знают. У Лопухиных ведь язык без костей. Ну или, скорее, без мозгов, потому что они треплют им где попало. Иной раз даже думается, что улицу им мести много лучше, чем метлой.
Евдокия Федоровна замерла с открытым ртом. На полуслове. Слова сына застали ее врасплох.
– Что случилось? Я все испортил? – нарушив неловкую паузу, язвительно спросил Алексей.
– Ты все не так понял…
– Что именно я не так понял? Я изменился. Это факт. Вас это пугает. Это тоже факт. И вы думаете, что я одержим. А потому полагаете, что меня нужно спасать. Что я понял не так?
– Это для твоего же блага.
– Ах вот уже как? Сначала недоговариваешь. Потом отрицаешь. Теперь оправдываешься. На что ты рассчитываешь, мам? Нет. Я тебе не верю.
– Родной матери?
– При чем тут это? Ты ведь меня уже обманывала. Что помешает тебе это сделать вновь?
– Сынок… Я же твоя мать. Я же не желаю тебе дурного.
– Не желаешь? Допустим. Докажи.
– Как?
– Вот ты говоришь, что сделаешь все для моей учебы. А раньше нос воротила от немецкой учености, называя ее еретической. Докажи, что теперь нос не воротишь. Надень вместе с тетей Натальей немецкое платье, и давайте отправимся втроем на Кукуй. Погуляем там. Пообщаемся с людьми. Посмотрим, как они там живут, чем дышат.
– Но это же безумие! – воскликнула царица.
– А не безумие отдавать родного сына палачам по надуманным причинам?
– Каким палачам? – опешила царица.
– По словам этих болванов, бес ведь во мне сидит матерый. И скорее всего, молитвами его не вытравить. Так что нужно будет принимать более серьезные меры. Сажать меня на хлеб и воду. Применять пытки для ослабления беса. Дыбу, порку и прочее.
Алексей врал, вплетая вымысел в правду, целенаправленно атакуя своих «потерявших берега» родичей и вынуждая их переходить от нападения к оправданиям.
Опровергнуть эту ложь у тети не было желания, а у мамы – возможности. Евдокия Федоровна просто воскликнула:
– Я ничего такого не слышала!
– Все может быть. Однако об этих намерениях даже на торговых рядах вовсю шепчутся. Может, они подобное обсуждали уже без тебя.
– Я клянусь! Чем хочешь клянусь, что я не знала!
– Если проводить обряд экзорцизма, то, я думаю, это стоит делать тут, под надзором людей, которые не допустят безумств со стороны этих шутов. И да, если что, – отпив из бокала, сказал Алексей, – это святая вода. Можешь уточнить у духовника.
Мама ничего не ответила, залипнув взглядом на бокале.
Царевич же вполне вежливо попрощался с женщинами и вышел.
– Алексей пока останется у меня, – достаточно холодно произнесла Наталья Алексеевна, когда дверь закрылась.
– Разумеется! – воскликнула Евдокия Федоровна. – Вот уроды! Это же надо такое удумать?! И ведь все отрицать станут!
– Ты правда не знала?
– Вот тебе крест! – широко перекрестилась царица и поцеловала нательный крест. – Пусть я вечно гореть в аду буду, если соврала. Или ты думаешь, что я бы пошла на такое? Это же мой сын!
– Но они-то пошли.
– Их подначивают. Это всегда было заметно. Но кто – не ведаю. Они меня за дуру держат и только давят, только требуют. А теперь еще и это. Как им это в голову-то пришло?
– Я напишу брату. Он найдет на них управу.
– А заодно и на меня, – буркнула Евдокия. – Ты ведь будешь довольна?
Наталья и Евдокия уставились друг на друга. Глаза в глаза. И сидели так несколько минут. Ни одна не отвернула и не опустила взгляда. Наконец сестра царя произнесла:
– Алексей предложил дельную вещь.
– Какую именно?
– На самом деле две. И про выход на Кукуй, и про экзорцизм.
– Кукуй… немецкая слобода… глаза бы мои ее не видели и уши бы не слышали. Зачем мне туда идти? Да еще и вырядившись во все это?
– Сходить туда в твоих интересах.
– Если сын будет жить у тебя, то зачем мне это?
– А ты подумай, – едко улыбнулась Наталья, не развивая тему. – Что же касается отчитки или, как Леша сказал, экзорцизма, то его, думаю, нужно проводить открыто и при большом стечении народа. Чтобы устранить пустую болтовню.
– Пустую ли? Ты же видишь, какой он.
– Просто повзрослел раньше времени.
– Вот именно.
– А что в том дурного? Я за ним приглядываю. Он усердно учится, возится в мастерской, играет в шахматы и общается со слугами. Последнее меня поначалу смущало, но я быстро сообразила, зачем он это делает. И я скажу я тебе – дельная вещь. Завоевав их расположение, Леша теперь знает все сплетни Москвы. Я сама иной раз у него спрашиваю новости. Или ты думаешь, как он прознал о болтовне твоих родственников?
– Вот как… ты находишь, что это нормальное поведение для его возраста?
– А ты находишь свое поведение нормальным для твоих лет? – встречно спросила Наталья Алексеевна. – Или ты думаешь, что муж от тебя бегает просто так?
– Что ты имеешь в виду? – подалась вперед и, чуть не зашипев, спросила царица.
– А ты подумай. Сама. Мои слова ты все равно не услышишь.
– Да при чем тут я? Алексей…
– А что Алексей? – перебила ее сестра царя. – Он странный. Да. И что такого? Я в этой странности не вижу ничего дурного. И это, – кивнула она на бокал с недопитой водой, – моя идея. Духовник ее поддержал. Я ничего дурного в племяннике не вижу. Да, изменился. Да, я не могу себе даже представить, что там произошло в церкви. Но мне это и не важно. Обновленный он мне нравится больше, чем тот – старый…
* * *Тем временем глава Преображенского приказа розыскных дел Федор Юрьевич Ромодановский перекладывал бумажки и слушал доклад. Очередной. Как раз касаемо царевича.
То, что бабы там не поделили ребенка, его мало волновало. Не его дело. Да и Евдокия не жаловалась. То, что малец стал учиться хорошо, – тоже. Скорее даже обрадовался, так как Петр ему на бестолковость сына постоянно жаловался. А вот слухи…
– Что-что? – переспросил он докладчика.
– Говорю, что сказывали, будто бы чернокнижник молодой растет.
– И кто же этот бессмертный и бесстрашный болтун? Пьянь какая, поди?
– Так и есть. В пяти кабаках таких выловили. Горькие пропойцы.
– И выдумали они это не сами?
– Все как обычно. У всех одна и та же история. Намедни пропились до крайности. Крест пропили. А тут незнакомец щедрый. Угостил. Да по секрету разболтал им тайну великую. Ну они там и горлопанили потом. Им охочие до острых сплетен потом уже сами подливали.
– Интересно получается… – тихо произнес Ромодановский. – Пока Лешенька был бестолочью и творил всякие непотребства, так всех это устраивало. Сидели тихо. А как за ум взялся – так одержимый стал и даже теперь чернокнижник.
– Про Государя также всякие гадости болтают.
– Думаешь, те же?
– А новым откуда взяться? Да и мнится мне – знают они нас. Оттого и взять не удается.
– Или очень осторожны. В каждый кабак-то своего человека не посадишь. Да и многое он услышит из тихих разговоров?
– Так и есть. Все эти пропойцы сказывали, будто бы им шепотом о чернокнижнике говорили.
– Может, нам своих пропойц завести?
– Так трое уже. Но проку с этого нет. К ним никто не подходит, словно ведает – кто они…
Глава 7
1696 год, июнь, 10. Окрестности Азова
Петр Алексеевич стоял у борта полугалеры «Принципіумъ» и наблюдал за тем, как на суше разворачивается масштабное действие. Татары пытались атаковать лагерь русских войск, осаждавших Азов.
Не взять.
Нет.
Решительный натиск они не только не вели, но и не практиковали в силу специфической тактики ведения боевых действий. И если войско шло на марше – может быть. Да и то под вопросом. Даже полевые укрепления были для них проблемой с которой они предпочитали не связываться.
Строго говоря, все, что татары могли в текущей ситуации сделать, – это беспокоить войско, пытаться нарушить его снабжение и не давать предпринять штурм, нависая над тылом. Требовалось их отбросить, чем поместная конница и занялась, выйдя из лагеря…
Петр не знал, какими были помещики в прошлом. И особенно не стремился знать. Ему это было ни к чему. Он жил настоящим. А в настоящем дворянское ополчение представляло собой, по сути, легких драгун. У всех мушкеты с кремневым замком и сабелька, которой, впрочем, они пользоваться толком не умели и носили в основном для статуса. У кое-кого имелись пистолеты. Но так или иначе – их основным оружием был «карамультук», с которого они умели даже с седла стрелять и там же перезаряжаться, по случаю спешиваясь и давая более организованный огневой отпор. Не только умели и ценили такое, но и предпочитали огненный бой всем остальным.
Из-за этого, к слову, идеи с русскими драгунами во времена Михаила Федоровича и Алексея Михайловича так и не пошли. Зачем? Если с начала XVII века в этой роли вполне выступало поместное ополчение, почти полностью отказавшееся к середине века от лука со стрелами.
Доспехов никто, кроме отдельных состоятельных личностей, не носил. Вроде сотников или того выше. Да и те их надевали больше для статуса.
Татары тоже были преимущественно в тряпье, хотя и другом, но вместо огнестрельного оружия предпочитали саадак – лук со стрелами, что сразу бросалось в глаза. В сочетании с сильным влиянием польской и мадьярской культуры на платье поместных дворян это давало хорошо узнаваемый силуэт воина. И как следствие, позволяло весьма точно с большой дистанции понимать, кто где.
Это в XVI веке русская поместная конница была едва ли отличима от татарской, как обликом своим, так и тактикой. А вот потом, на рубеже XVI–XVII веков, она снова свернула «на запад», и пути-дорожки военных традиций потихоньку разошлись. Впрочем, Петр этого не знал и с борта полугалеры наблюдал за достаточно масштабным, но весьма деликатным сражением без всяких задних мыслей и исторических рефлексий.
Ни татары, ни поместные не рвались сходиться в свалку.
Так, наезжали. Постреливали. Отходили.
Этакие танцы конных групп.
Только у поместных они выходили более продуктивными. Все-таки аргументация мушкетом более весома, чем стрелой. Как там пелось в песне? Против самых лучших стрел все решает огнестрел? Вот так и происходило, из-за чего татарское войско сначала откатилось назад, а потом и совсем отошло.
Впрочем, было видно – они не сильно-то и старались. Скорее изображали попытку растревожить лагерь и вынудить его отойти, чем на самом деле к этому стремились. И это не удивительно. Османы их использовали явно не по их профилю. Сильной стороной татарской конницы было умение ограбить и разорить территорию максимально быстро и предельно основательно, уклоняясь от серьезных стычек с неприятелем. А тут полевой бой… это, мягко говоря, не их сильная сторона. И оттого в нем выглядели они очень бледно…
Так что покрутились.
Пошумели.
Да разошлись.
Даже потерь особых не сложилось. Ни у тех, ни у других.