Мы не успеваем дойти до стойки хостеса, как она сама появляется передо мной, приветствуя доброжелательной улыбкой, но практически сразу же теряет ко мне интерес, переключаясь на того, кто стоит за моей спиной.
Глеб выходит вперед и с легкостью забирает на себя ведущую роль, окончательно забирая внимание девушки на себя. Ну еще бы. Ему это не составило бы никакого труда, даже будь он немым. И то, как загораются ее глаза, когда она любезничает с ним, вызывает в моей груди какое-то уродливое чувство. Я знаю, что это такое. Однажды я уже испытывала это чувство по отношению к этому же мужчине.
Нас усаживают за столик у окна, и Глеб практически сразу отходит на пару шагов, чтобы ответить на звонок, но я совершенно не против побыть несколько минут одна.
Мне нужно успокоиться и выбросить из головы то, что произошло в лифте. По крайней мере, сейчас.
Не зная, куда себя деть, поправляю челку и, сделав глубокий вдох, перевожу взгляд на окно, за которым открывается панорамный вид на весь город. Это… очень впечатляет. Здесь я еще не была. Красиво. Особенно вечером. Тысячи огней как на ладони.
– Добрый вечер. Меня зовут Оля, и сегодня я буду вашим официантом, – миловидный голос вынуждает меня оторваться от шикарного вида и перевести взгляд на подоспевшего к нам официанта. – Уже что-нибудь выбрали?
Я качаю головой.
– Я не голодна.
И это действительно так, мой аппетит испарился несколько минут назад.
– Может, что-нибудь хотите выпить? У нас отличная карта авторских коктейлей.
Я морщу нос.
– Нет, спасибо. Разве что… можно, пожалуйста, бокал «Киндзмараули». И маленькую бутылку минералки.
Официантка одобрительно кивает, записывая заказ, и в этот момент Глеб возвращается за стол, забирая себе внимание очередной представительницы женского пола.
– Добрый вечер. – Она улыбается ему иначе, чем мне, но Глеб не обращает внимания на ее попытку расположить его к себе. – Что-нибудь выбрали, или мне подойти позже?
Он что-то быстро печатает своими длинными мужественными пальцами в телефоне и одновременно жестом показывает Ольге подождать.
Официантка натягивает смущенную улыбку и делает незаметный вдох, убирая планшет себе за спину.
Прочистив горло, он откладывает телефон в сторону и поднимает ничего не выражающий взгляд на девушку:
– Стейк средней прожарки и воды, пожалуйста.
– Что на гарнир?
– На ваше усмотрение, – отмахивается он, при этом выглядя весьма любезным и одновременно закрытым для меня.
Что-то изменилось. Теперь между нами появилось совершенно другое напряжение, которое разрастается очередной пропастью. Будто он обжегся и вынес для себя урок, что от меня ему нужно держаться на расстоянии. Вот только у меня все наоборот. Я хочу понять, насколько далеко он может зайти при следующей нашей близости.
Встряхнув головой, я отчитываю себя за эти мысли.
И все же…
Будет ли у меня шанс узнать его по-настоящему? Разгадаю ли я когда-нибудь его секреты?
Официантка уходит и оставляет нас наедине.
Глеб наконец смотрит на меня, впервые после ситуации в лифте.
И я хочу сказать, в отличие от меня, ему удалось поработать над своими эмоциями, потому что теперь его лицо и взгляд совершенно нечитаемы для меня. Будто и не было той искрящейся катастрофы между нами.
Прочистив горло, я складываю на столе руки и призываю себя собраться.
– Полагаю, теперь мы можем обсудить рабочие вопросы?
Я откидываюсь на стуле, пытаясь казаться такой же незаинтересованной в его обществе. Но кого я обманываю? Адреналин во мне бьет ключом. И еще что-то горячее. Что-то похоже на… похоть, которая по-прежнему не угасает внутри.
– Тогда перейдем сразу к делу. – Глеб небрежно вскидывает ладони. – Мы выплатим денежную компенсацию в размере рыночной стоимости сносимого объекта. Либо твои клиенты могут выбрать компенсацию в виде жилья, отчего они, собственно, сразу же отказались.
Его профессиональный тон задевает меня, и, если честно, сейчас я этому рада.
– Мои клиенты – пожилые люди, – холодно чеканю я. – Люди старой закалки, которые всю жизнь прожили в своем доме и не выехали бы из него даже под гнетом пуль, одна только мысль о жизни в квартире для них – целая катастрофа.
Глеб опускает большую ладонь на стол и начинает медленно стучать пальцами по стеклу.
– К чему ты ведешь?
– Я веду к тому, что мои клиенты хотят прожить остаток жизни в своем доме. Не в квартире. Это не обязательно черта города. Уверена, они согласятся и на загородное проживание. Главное, чтобы это был свой дом.
Пальцы Глеба зависают над столешницей.
– Ты не в том положении, чтобы ставить условия, Лена.
– Я не ставлю условия, а иду на уступки. И я буду благодарна, если вы учтете пожелания моих клиентов и выполните их. Это в ваших же интересах. Я в свою очередь обещаю уговорить их согласиться на ваше предложение.
Склонив голову набок, он наблюдает за мной.
– Я вот понять не могу, это смелость или глупость?
Я хмыкаю, качая головой.
– Ты хочешь сделать мне комплимент? Или запугать меня?
– Я хочу понять, что заставляет тебя быть такой отчаянной.
«Ты!» – хочется крикнуть мне, но, медленно сжав сложенные на столе руки, я усмиряю порыв.
Глеб выдерживает паузу вместе со мной, а потом кивает и произносит:
– Хорошо. Значит, будет им свой дом. У тебя неделя, чтобы подготовить их к выселению и отойти в сторону.
Сцепив зубы, я игнорирую укус раздражения от его командного тона. Хотя он и не звучал требовательно, но сами слова предполагали мое беспрекословное подчинение. А я не из тех женщин, кто любит пресмыкаться. И все же… в данном случае мне приходится проглотить горечь от уязвленной гордости.
Появившаяся официантка нарушает искрящееся между нами напряжение, расставляя напитки, стаканы и бокал. А затем она улыбается и берет еще что-то с подноса, ставя на середину стола.
– Комплимент от заведения.
Девушка ставит на стол корзинку, прикрытую белой льняной салфеткой. А когда откидывает ее в сторону, перед нами оказывается свежевыпеченный хлеб и булочки, сдобренные оливковым маслом, кунжутом и приправами.
До этого момента я действительно не хотела есть, но сейчас… черт.
Аромат хрустящей корочки и прованских трав достигают моих рецепторов и во рту моментально скапливается голодная слюна.
К черту плохое настроение. Мне нужна парочка хороших углеводов.
Я беру кусочек цельнозернового багета и намазываю его маслом с маленькой керамической плошки, а потом откусываю кусок, нарушая тишину соблазнительным хрустом.
Боже, это так вкусно!
Я жую, с блаженством прикрывая глаза от райского вкуса, распадающегося на языке. Не знаю, каким чудом я сдерживаю рвущийся наружу стон, потому что это восхитительно. Настолько, что я на мгновение забываю обо всем, что минуту назад кололо мое сердце иглой.
Но когда я доедаю последний кусочек, облизывая морскую соль и травы с пальцев вместе с крошками, мне приходится посмотреть на Глеба, который следит за мной пристальным взглядом, а на его губах появляется подобие улыбки.
Я сглатываю остатки вкуса и запиваю водой, не жалея о том, что забыла о своих манерах.
Дернув головой, облокачиваюсь на стол и бросаю на него вызывающий взгляд.
– Что? Никогда не видел девушек с аппетитом?
Глеб задумчиво облизывает нижнюю губу, прежде чем отвечает мне низким голосом:
– Никогда не видел девушек, наслаждающихся едой, словно они занимаются сексом.
Эти его грязные разговорчики.
– Это лучше, чем секс, – парирую ему. – Я люблю готовить, но еще больше люблю поесть и никогда не скрывала этого. Готовь, ешь, люби. Софи Лорен не посоветует плохого.
Глеб поглаживает пальцами свой квадратный подбородок.
– Это интересно. Но если честно, я тоже считаю, что женщины, изнуряющие себя диетами, ужасно утомительны. Судя по твоим формам, ты не занимаешься подобной ерундой?
Я не понимаю, он пытается меня смутить или сделать комплимент?
Вообще-то после родов и стрессов я похудела настолько, что лишилась своего женственного животика. Но мои бедра – они переживут даже голодную войну.
– Не совсем. Был период, когда я усердно худела, изматывая себя голодающими диетами. Но в конце концов я приняла себя. Ладно, частично приняла. – Я немного усмехаюсь, поймав себя на небольшом лукавстве. – В общем, я плюнула на все диеты и просто начала хорошо питаться и заниматься спортом, чтобы подтянуть фигуру.
Он изучает меня с такой интенсивностью во взгляде, что я начинаю чувствовать себя неловко.
– Для чего ты изматывала себя? Это какой-то стереотип у женщин?
– Нет. – Я беру тонкую ножку бокала между пальцев и задумчиво покручиваю его. – Просто моего мужа не устраивала моя фигура. Бывшего мужа, – поправляю сама себя.
– А твой бывший муж – это мой брат.
Я поднимаю взгляд на Глеба и на мгновение замолкаю, не заметив, как легко он подвел меня к интересующей его теме.
– Да. Твой брат.
Взгляд Глеба становится еще интенсивнее, будто он обдумывает следующий вопрос или вообще сомневается, стоит ли его произносить. Но он произносит:
– А ребенок? – Я вижу, как кадык на его горле дергается. – Ребенок от моего брата?
Мое сердце екает, и боль пронзает меня с такой силой, что я хочу потереть место в груди, где вспыхнул дискомфорт. Вместо этого я поднимаю бокал вина и делаю глоток, прежде чем ответить кратко:
– Да.
Глеб выглядит серьезным.
– Что по поводу меня? Ты была влюблена? Или, может, я? – Я открываю рот, чтобы ответить, но Глеб перебивает меня. – Не ври мне только, Лена. Не после того, что произошло в лифте.
Я не готова обнажаться перед ним сейчас, поэтому кусаю его в ответ.
– Между нами была легкая интрижка.
От сказанных слов я чувствую отравляющую горечь во рту.
– Легкая интрижка. – Он кивает, поджимая нижнюю губу.
– Ты слишком легко отказался от меня, чтобы это было чем-то большим.
Глеб хмурится, задумываясь над моими словами, но я не вижу в его глазах и толики боли, которую пережила я.
– Мне жаль, если я обидел тебя, но я не помню этого.
Я издаю сухой невеселый смешок.
Такие холодные слова.
И в этот момент я не жалею, что не открылась ему полностью. По крайней мере, сейчас все это бессмысленно и только причинит мне новую боль. При нынешних вводных Глеб не поймет ни меня, ни моих чувств, даже если я озвучу ему все, что так жестоко кипит во мне, тогда как он остается совершенно бесчувственным.
– Ты знаешь, я даже немного завидую тебе. – Медленно облизываю губы и снова смотрю на него. – Я бы тоже хотела забыть.
С минуту мы играем в гляделки, а потом Глеб поднимает стакан воды и протягивает мне.
– За память, которая лжет.
– За воспоминания, которые причиняют боль.
Глеб дергает уголком губ, но веселье не отражается в его глубоких глазах, когда наши бокалы сталкиваются друг с другом.
Дзынь.
Когда мы оба делаем по глотку и возвращаем бокалы на стол, между нами появляется какая-то странная недосказанность, но мы оба ее игнорируем.
В этот момент появляется официантка с нашим заказом, но, видимо, чересчур увлекшись Глебом, она что-то пропустила мимо ушей и почему-то принесла мне нарезку домашнего сыра. Однако я решаю не ставить девушку в неудобное положение и пытаюсь сгладить всю нелепость ситуации, отвлекаясь на шпажки с сыром, виноградом и грецким орехом с предложенным в плошке джемом из крыжовника.
Сочетание вкусное.
Соленый сыр, сладость винограда и терпкий вкус грецкого ореха с ягодным джемом. То, что нужно после горького послевкусия нашей холодной беседы с Глебом.
Немного расслабившись, я позволяю себе насладиться молчаливой трапезой. Глеб тоже одобряет мое решение и принимается разрезать свой стейк, отправляя в рот сочные куски мяса.
А я даже не замечаю, как залипаю на его уверенных и точных движениях. Эти длинные мужественные пальцы, умело направляющие нож. Вены, выступающие на кулаках при движении. И массивные челюсти, хладнокровно пережевывающие мясо, сок которого остается на его красивых губах.
В этот момент я понимаю, что Глеб поймал меня с поличным, но это не заставляет меня отвести взгляд, когда он облизывает свои губы и дергает острым кадыком.
Я сглатываю следом, немного сжимая бедра из-за дискомфорта. Я бы назвала это возбуждением. Но сейчас оно причиняет мне только боль.
Сделав глубокий вдох, я скрещиваю под стулом ноги и поднимаю глаза выше, сталкиваясь с тяжелым взглядом Глеба.
– Я могу поделиться, – как ни в чем не бывало предлагает он, при этом глядя на меня, как на что-то интересное.
Мотнув головой, я прокашливаюсь и бросаю сухо:
– Нет, спасибо.
Переключив внимание на зал, я ловлю взгляд официантки и показываю на свой опустевший бокал. Девушка кивает и направляется к барной стойке, чтобы повторить.
В конце концов, я не за рулем. Да если честно, я и не помню, когда позволяла себе расслабиться. Почему бы и да?
Спустя несколько минут ожиданий передо мной появляется новый бокал, наполненный вином богатого рубинового цвета.
Я делаю глоток и, не выпуская тонкую ножку из пальцев, откидываюсь на спинку стула.
– Думаю, я тоже имею право поинтересоваться твоей… – пожимаю плечом, – новой жизнью.
Глеб промакивает рот салфеткой и озадаченно поджимает губы.
– Я, может, и потерял память, Лена, – он делает глоток воды и теперь, полностью удовлетворенный, подражает моей позе, указывая стаканом воды на меня, – но тот факт, что ты со мной была не до конца искренней, способен различить. – Глеб расчетливо прищуривается. – Не ожидай от меня излишних откровений. Я не лезу в чужую душу, если мне там не рады. И, если я не стал настаивать, это не значит, что я принял то, что ты бросила мне как подачку. Ты первая провела между нами границу. Так что теперь не переступай ее сама.
Разозлившись на его тон, я тяжело выдыхаю и делаю большой глоток вина.
– Слово свое я сдержу, – продолжает он бесстрастно. – Вас с сыном никто не тронет.
Я борюсь с закипающим раздражением, прежде чем проигрываю ему.
– Границу переступил ты, когда вернулся. – Я поднимаюсь из-за стола, затем лезу в сумочку и достаю наличные, бросая их на стол. – Надеюсь, это наша последняя встреча. Хорошего вечера. Думаю, найти другую компанию тебе не составит труда.
С этими словами я разворачиваюсь и бросаюсь на выход. К черту все это.
Не он это.
Чужой.
Не родной.
Забудь, Лена! Стас прав. Ничего хорошего не выйдет.
И нет, я не жалею о том, что не была честна до конца.
Просто потому, что этот человек совершенно не тот, кого я оплакивала столько лет.
Задыхаясь, я вырываюсь под крупные капли дождя, запоздало вспомнив о зонтике. Да и плевать.
Запрокидываю голову и подставляю лицо ливню в надежде, что холод капель охладит мою кровь. И скроет слезы, которые у меня нет сил сдерживать.
Дура.
Зачем вообще позвонила ему?
Судорожный вздох поднимает мою грудь, и я прикрываю глаза, почувствовав позади себя тепло пиджака, который приятной тяжестью падает на мои плечи. С такой же тяжестью опускается в мои легкие тропический аромат мужского одеколона.
– Я довезу тебя до дома.
Уходи.
Убирайся!
Из моей головы, из жизни! Из сердца!
Но я ничего не говорю, вместо этого молча срываюсь с места, желая забыть об этом дне, как о страшном сне. Желая забыть о его возвращении и холоде.
Вот только не всегда наши желания нам подвластны.
– И все же. – Я резко останавливаюсь и оборачиваюсь, но никак не ожидаю, что врежусь в грудь преследующего меня Глеба.
Оступившись, я теряю равновесие, однако Глеб ловит меня, осторожно обхватывая мои плечи и чуть отстраняя от себя.
– И все же? – Он вскидывает бровь, глядя на меня с хмурым выражением лица, по которому точно по граниту стекают острые капли.
Я вскидываю голову с вызовом, надеясь казаться сильнее, но как же мне надоела эта чертова сила. Хочу к нему. Чтобы он был моей силой. Чтобы, когда я падала, он ловил меня, как сейчас. Как я мечтала все эти годы.
– Все это… так… странно. – Я тоже хмурюсь и, наплевав на все, касаюсь ладонью его грубой от щетины и мокрой от дождя щеки. – Ты здесь. Вроде бы все тот же, но в тоже время такой чужой.
Пальцы Глеба грубее впиваются в мои плечи, и он припечатывает жестким голосом:
– Так помоги мне вспомнить. – Он слегка встряхивает меня. – Я вернулся сюда в надежде, что ты мне поможешь, Лена. Но я, блядь, не знаю, как вести себя с тобой. Потому что тебя ни черта нет в моей голове. И я не помню, каким был с тобой. – Глеб стискивает челюсти, не выпуская мои плечи из сильных рук. – Но мне важно вспомнить все. Важно, черт возьми!
Я открываю и закрываю рот, ошеломленная его напором.
Дождь льет стеной, и, кажется, мы оба задыхаемся, стоя под холодным потоком. Но не от воды, а от слов, которые он вонзил в меня отравленными копьями.
Последнее, чему я отдаю отчет, так это тому, как комкаю на его груди промокший бадлон и, дернув к себе, целую.
Я целую неподвижные мужественные губы Глеба в надежде, что они ответят мне взаимностью, но они остаются холодными и напряженными, как и их бесчувственный хозяин.
Идиотка. Неужели я рассчитывала, что смогу все исправить поцелуем?
Господи, да что со мной?
Глаза вновь обжигает волна подступающих слез, и, зажмурившись, я отстраняюсь от Глеба, сжимая дрожащими пальцами его бадлон крепче.
А потом просто беру и бью по его твердой груди кулаками, выдыхая сквозь стиснутые зубы:
– Однажды ты сказал мне… – Я втягиваю в легкие обжигающий воздух и заставляю себя посмотреть на Глеба. Даже если заплачу, он все равно не увидит моих слез. – Ты сказал мне, – я повторяю громче из-за шума дождя, – что больше не можешь цепляться за ложные надежды. Не можешь выносить, когда тебе ворошат душу. – Глеб заметно стискивает челюсти, но в остальном остается неподвижным. Я сглатываю ком в горле и продолжаю: – Тогда же ты сказал, чтобы я исчезла из твоей жизни. Что ничего не выйдет. Чтобы я начала жизнь с чистого листа. – Я снова сжимаю его проклятый бадлон и дергаю от бессилия. – Без тебя, – цежу я сдавленно. – Ты говорил, что так будет лучше. Что ты принял это решение, и оно не подлежит обсуждению. Решил и точка! Сдался и сказал забыть! Но проблема в том, что я не забыла. – Я мотаю головой, чувствуя, как дрожат мои губы. – Я не смогла, – тише. – А ты смог.
Я отпускаю его бадлон и только сейчас понимаю, как сильно онемели мои пальцы.
– Не знаю как… но ты смог забыть меня.
Покачав головой, я медленно отступаю назад, но вздрагиваю, когда он хватает меня за руку и дергает на себя.
– Я тоже не знаю как, Лена. – Мозолистая ладонь перемещается на мое горло и мягко сдавливает его. Я распахиваю рот и задыхаюсь от грубой близости, когда Глеб прижимается носом к моей щеке и рычит: – Но. Эти. Блядь. Губы.
Он сминает их большим пальцем, прежде чем наклоняется и прикусывает нижнюю.
– Эти губы сводят меня с ума, – хрипит он и забирает мой слабый стон требовательным поцелуем. – Черт… сладкие…
Все, что я могу, это пытаться не задохнуться, когда его язык встречается с моим и бьет разрядом тока. М-м-м… Я проглатываю еще один свой стон, позволяя Глебу поглощать себя, несмотря на бурлящую внутри обиду. Сейчас все это становится неважным.
Важно лишь то, как самозабвенно он целует меня. Настолько, что мне хочется разрыдаться от нарастающего внутри облегчения.
Я даже не замечаю, как впечатываюсь спиной во что-то твердое и холодное.
Его пальцы собственнически впиваются в мою плоть, и я горю, наплевав на то, что мы все еще стоим под проливным дождем.
Я пытаюсь угнаться за ним, целуя его губы так, словно от этого зависит моя жизнь. Не уступаю. Вымещаю всю свою тоску по нему. Он не поймет. А я плевать хотела сейчас на это. Вот просто шлю все к черту и пропадаю в поцелуе, граничащем с безумием.
Сильные ладони Глеба сминают мое лицо, и он отрывается от моих губ, прижимаясь ко мне лбом. Мы оба тяжело дышим. Нас даже трясет одинаково.
– Кто ты такая? – хрипит он и запрокидывает мне голову так, чтобы я смотрела в его мрачное лицо. – Почему мне так крышу от тебя сносит?
Я хочу, чтобы ты сам об этом вспомнил!
Но вместо того, чтобы озвучить свои мысли вслух, я накрываю гранитные скулы Глеба ладонями в ответ и тянусь к мужественным губам, желая получить тепло его языка. Еще раз. Я хочу этого. И мне все равно, что мы на улице. Все равно на редких прохожих, спешащих укрыться от дождя. Тот факт, что мы не обращаем внимания на непогоду, лишь обостряет все, что сейчас происходит между нами.
– Тебе придется разобраться в этом самому, – шепчу я, и Глеб вновь набрасывается на мой рот, рыча и сминая мои губы своими.
– Лгунья, – стонет он и кусает мою нижнюю губу, будто наказывает. – Но красивая, черт возьми.
Я не успеваю ответить, потому что Глеб со всей мужской грубостью забирает воздух из моих горящих легких.
Такой злой и несдержанный. Но такой настоящий.
Он рядом и хочет меня, пускай пока еще и не понимает почему.
Все происходит слишком быстро.
Сквозь шум в ушах я слышу разблокировку машины. Щелчок дверью. А потом меня осторожно толкают на заднее сиденье внедорожника.
Я вся мокрая. Узкая юбка липнет к ногам и затрудняет движения, но Глеб решает эту проблему, когда забирается следом и рывком усаживает меня к себе на колени, с треском задирая мою юбку на бедра.
Черт.
У меня перехватывает дыхание.
На мгновение мы замираем.
Смотрим друг на друга.
Не мигая.
Все вокруг исчезает. Перестает существовать. Кроме нас. Наших прерывистых вдохов. Приглушенного шума капель дождя, бьющего по крыше машины и запотевшим стеклам. Его горячих ладоней на моих бедрах. Его жадных пальцев, которые царапают обнаженную кожу над ажурным краем чулок.
Я не сопротивляюсь, ни когда Глеб приподнимает меня. Ни когда расстегивает свои брюки. Ни когда он отодвигает мои трусики в сторону и головка его члена пружинисто касается моих влажных складок.
Боже…
Глава 7
Я впиваюсь пальцами в затылок Глеба и прижимаюсь своим лбом к его. Так жарко. Так невыносимо жарко. Он смотрит на меня сверкающими дикими глазами, сжимая мои пышные бедра и опуская меня на свою толстую твердую длину.
Глеб в нетерпении толкается бедрами, и я соглашаюсь с ним, проглатывая его сдавленное шипение вместо воздуха. Царапая его затылок, чтобы хоть как-то справиться с поглощающей вспышкой болезненного удовольствия.
Потому что… потому что я уже забыла, насколько эта боль бывает приятной. И необходимой. Глеб исчез, а вместе с ним и та часть меня, которую он научил любить все, на что способно мое тело. Он исчез и забрал с собой ту часть меня, о которой я никогда не узнала бы без него.
А сейчас я чувствую, как внутри пробуждается неконтролируемый огонь, разжигая во мне все, что я запрещала себе испытывать, когда потеряла этого мужчину.
Все эти годы я никого не подпускала к себе, превратившись в какое-то фригидное существо. Я уже и не надеялась, что когда-то вновь все это испытаю, отчаянно погрязнув в домашней рутине, материнстве и работе.
Но в эту секунду я чувствую, как мое тело сбрасывает с себя многолетний панцирь бесчувственности, как оно оживает, распускается и тянется к Глебу как к единственному источнику тепла, в котором я как никогда нуждаюсь.
До дрожи в пальцах. До болезненных мурашек на коже. До удушливых стонов. Господи… это что-то нереальное. Мне не может быть так хорошо, но мне хорошо. Внутри, подобно маленьким непослушным искоркам, горят такие эмоции, что я совершенно не знаю, как с ними справиться. Я задыхаюсь ими и жаром мужчины, который намерен покорить меня.
Тяжело дыша, я принимаю каждый сантиметр восхитительного члена, чувствуя, как во мне нарастает какая-то первобытная потребность подчиниться этому мужчине и только ему.
Я тянусь за губами Глеба, но он хватает меня за загривок, с жадностью сминая мои волосы в кулаке, и оттягивает голову назад, чтобы смотреть мне в лицо, пока я привыкаю к его размеру.
– Ах… черт. – Я зажмуриваюсь и закусываю губу, наполненная им до предела.
– Это, блядь, действительно, ах… черт, – сдавленно рычит он и, шлепнув меня по заднице свободной ладонью, жадно сминает ее, поднимает и насаживает обратно.
Ах…
– Глеб! – срывается с моих губ громким стоном, но это лишь подначивает его, и он повторяет это грубое движение, всплескивая в моем животе целый фейерверк ощущений, и снова целует меня.
Глеб сильнее сжимает мои волосы, грубо истязая мои губы.
Поцелуй варварский.
Будто он впервые добрался до моих губ.
Будто не целовал меня несколько секунд назад.
Будто он мечтал об этом поцелуе целую вечность.
Конец ознакомительного фрагмента.