Дух уходящего лета

Пятна на Луне сложились в силуэт охотника с ружьем.

Ручьёв заставил себя встать с газона и уже взял Малыша за ошейник, чтобы ввести в дом, как услышал негромкий, монотонный скулеж.

Лера, скорчившись, сидела на земле, прислонившись спиной к ограде, и тихо подвывала. Как никогда напоминая побитую дворняжку.

Преодолев отвращение (ничего, кроме отвращения, Ручьёв в данный момент не испытывал в отношении девушки. Злости не было, но жалости тоже), он взял ее за предплечье.

– Вставай.

Лера вскинула на него затравленный взгляд. Похоже, она начинала приходить в чувство.

– Ты меня?..

– Я отвезу тебя к матери, – устало сказал Ручьёв, – Поднимайся.

Несколько секунд она продолжала на него испуганно смотреть, затем поднялась на ноги. Чуть покачнулась. Ручьёв снова взял ее за плечо.

– Еще одна выходка – заночуешь в КПЗ, – бросил он холодно и приказал Малышу, – Сторожи!

Тот немедленно уселся у ног Леры, не сводя с нее своих всегда кажущихся печальными карих глаз.

Ручьёв вернулся в коттедж за ключами от "Фольсквагена" (слабый и нежный, утонченно свежий аромат парфюма Анны заставил его сердце болезненно сжаться), забрав ключи, вышел, вывел машину из гаража и, наконец, закрыв за собой ворота, опять приблизился к Лере.

– А ты меня подожди тут, дружище, – попросил он Малыша.

Тот согласно гавкнул и махнул хвостом- "метлой".

– Идем, – Ручьёв подтолкнул Леру к машине. Та сомнамбулически повиновалась.

Доехав до переулка Школьников, пятнадцать, Ручьёв вышел из "Фольксвагена", а после выволок вялую Леру, снова едва удерживаясь от того, чтобы не отвесить ей пару крепких оплеух.

…Дверь открыла на длину цепочки все та же изможденная женщина лет пятидесяти. Впрочем, увидев дочь (Ручьёв поставил Леру перед собой, держа обеими руками за плечи), дверь она тут же захлопнула, а через пару секунд распахнула уже шире.

Ручьёв бесцеремонно втолкнул Валерию в маленькую, тесную прихожую, сам вошел следом, закрыв за собой дверь.

– Я не знаю, что происходит с вашей дочерью, – жестко заговорил "Ржевский", не давая женщине произнести ни слова, – Какие препараты она принимает и в каких дозах, но предупреждаю – если вы не примете срочных мер, скоро она окажется в специальном учреждении. Это я вам гарантирую.

Лицо женщины (бледное, с желтоватым оттенком) стало краснеть.

– Вы… – казалось, она задыхается, – Это вы… вы… Кто довел Лерочку до такого состояния? Вы нелюдь, подонок…

– Заткнись, мама! – вдруг завизжала Лера, словно выйдя из транса, – Он тут ни при чем, ни при чем!

Ручьёв мысленно застонал и повернул дверной замок.

Лера в последнюю секунду уцепилась за рукав его итальянского костюма.

– Сережа…

Он с силой разжал ее пальцы. Опять посмотрел на мать Валерии, спокойно выдержав ее откровенно ненавидящий взгляд.

– Я предупредил вас. Не знаю, по какой причине вы меня ненавидите, вашу дочь я не совращал и золотых гор ей не обещал, но в последний раз говорю – если она снова появится в моем агентстве или рядом с моим домом… словом, рядом со мной, я немедленно вызову психиатрическую бригаду и буду настаивать на освидетельствовании вашей дочери на предмет употребления наркотиков или психического заболевания. Обещаю, – с этими словами он вышел за дверь.

Снова опустился на водительское сиденье своего "Фольксвагена", закурил.

Может, не все потеряно? Анна поймет, что погорячилась, заново все осмыслит и простит его?

Она же не дура, она умница… она должна понять, кто действительная жертва (жертва собственной ошибки) в данной ситуации.

Должна ведь?..

* * *

2. Где наш молодой герой находит ответы на некоторые вопросы, и эта ответы его не воодушевляют.

– Ты делаешь, Студент, успехи, – добродушно пробасил Смоленцев, после того, как Кирилл в честной борьбе положил Орлова на обе лопатки три раза (тогда как Орлов его – всего два).

Усмехнувшись, Кирилл направился к раздевалке, снял кимоно, принял душ, облачился в привычные джинсы и футболку и напоследок заскочил в туалет. Закрыв за собой тонкую дверцу кабинки, он вдруг услышал шаги входящих и знакомый голос (голос Дмитрия), обращенный определенно к тому, кто находился рядом с ним.

– Хочу выклянчить у шефа хоть пару недель законного отпуска, пока он добрый…

Раздался легкий смешок. В том, кто ответил Орлову, Кирилл по голосу узнал Олега Давидова ("Мориса").

– Опоздал, "гюрза". Со вчерашнего дня он Юпитер-громовержец. Даже Валька трепещет, такие громы и молнии мечет…

– С чего бы? – в голосе Орлова было неподдельное изумление, – С тех пор, как его возлюбленная стерва (тут у Кирилла екнуло сердце) сбежала от мужа (сердце Кирилла уже не екнуло, а высоко подскочило), он не Юпитер, а скорее… как там звали божество любви и счастья?

– Его звали Купидон, – Давидов рассмеялся, – Дело не в Анке его, "пулеметчице", а той дворняжке… каштаночке пухленькой.

– А, этой маньячке? – Орлов, похоже, также говорил с усмешкой, – М-да… выходит, оказался между двух огней наш Казанова…

– Говорю вам всем – женитесь, дети мои, – протянул Давидов, подражая слащавому пастырскому голосу, – Женитесь, плодитесь… и не желайте жены ближнего своего!

Тут расхохотались оба.

Кириллу было не до смеха. Быстро оправившись, он вышел из кабинки (Давидов с Орловым уже находились в вестибюле спорткомплекса) и, приблизившись к Дмитрию, тронул его за плечо.

– Не хочешь по пути заскочить в "Речушку"? ("Речушкой" называлось бистро, находящееся неподалеку). По пивку вдарим…

Орлов, чуть сощурившись, посмотрел на Кирилла.

– Да ты ж, вроде, не любитель…

– Как когда, – Кирилл растянул губы в улыбке.

Из спорткомплекса вышли втроем, но после того как Олег, распрощавшись, направился к своей "Мазде", Орлов снова бросил на друга острый взгляд.

– Что, есть тема?

– Есть, – признался Кирилл, – Но не для посторонних ушей.

– Так в чем дело? – Дмитрий вскинул брови, – Едем ко мне, у меня в холодильнике найдутся и пиво, и креветки, отварить которые – дело минутное…

– Послушай, – Кирилл ощутил небольшую неловкость, – Я не хочу быть навязчивым. Твоя Марина…

– Сегодня у нее родительский день, – с усмешкой пояснил Орлов, – То бишь, ночует у родителей. Так что никто нам не помешает обсуждать все, что заблагорассудится.

– Ну тогда… тогда спасибо тебе, – и Кирилл охотно ударил ладонью о подставленную ладонь друга.

…– Итак? – доброжелательный взгляд светло-карих глаз переместился с блюда, где заманчиво дымились свежесваренные креветки, на две запотевших банки с пивом, одну из которых Орлов протянул Кириллу, а другую взял себе, – Проблема, надеюсь, не вселенской важности?

Кирилл еле заметно улыбнулся.

– Отнюдь, – и чувствуя, что краснеет как мальчишка, вскинул на Дмитрия глаза, – Дело в том, что я видел Анну. Позавчера.

Орлов закашлялся, отнюдь не пытаясь изобразить смущение. Похоже, он и впрямь от неожиданности поперхнулся пивом.

– Ну и? – не глядя на Кирилла, спросил "гюрза", ставя банку на стол и разламывая первую из креветок.

– Мы поговорили, -с некоторой заминкой сказал Кирилл, – Но у меня создалось впечатление, что она что-то скрывает… Она несколько раз повторила – многое изменилось, но что именно изменилось, не уточнила…

Орлов вздохнул и вскинул на Кирилла свои выразительные глаза, сейчас абсолютно серьезные.

– А с чего ты решил, будто я осведомлен лучше тебя?

– Я слышал… ваш разговор с Морисом, – Кирилл перевел взгляд на свои руки, чувствуя, что уши просто пылают.

– Подслушивать нехорошо, Студент, – мягко попенял Орлов и поднялся со старенького дивана, на котором они с Кириллом сидели. Прошелся по комнате. – Ладно, – наконец изрек он, в очередной раз запуская пятерню в свою густую соломенную шевелюру, – Коли так… Только спрашиваю еще раз – тебе это надо? Посуди сам, в прошлом году из-за этой дамы у тебя были довольно серьезные проблемы…

– Она не виновата, ты не хуже меня это знаешь, – пробормотал Кирилл, – Я виноват… и больше никто. Глупость моя, точнее.

Орлов тяжело вздохнул.

– С этим можно поспорить, да ладно… Вдобавок, она старше тебя – шесть лет – это существенно, Студент.

– Брось, – отмахнулся Кирилл и даже поморщился, – Это вообще значения не имеет. Я что, прошу тебя свести меня с ней? Лишь хочу, чтобы ты рассказал, что тебе известно.

– Немногим более, чем тебе, – Орлов снова взял свою банку с пивом и сделал пару глотков, – Да и то, что мне известно, лишь слухи. К примеру, по слухам, она собирается развестись, поскольку после рождения ребенка муж не уделяет ей должного внимания…

– Ребенка?! – Кирилл едва не выронил свою банку (впрочем, благоразумно поставил ее на стол), – У нее ребенок? Ты уверен?

Орлов пожал плечами.

– Все так говорят… Мальчик, где-то в начале марта родился. Долгожданный наследник капитала, – Дмитрий невесело усмехнулся.

– Черт, – пробормотал Кирилл, в свою очередь делая большой глоток пива, – И она однако хочет развестись?

– Может, хочет и не она, – с некоторой заминкой протянул "гюрза", – Сплетничают, что у Зарецкого связь с дочкой президента "Бета-банка". Говорят, что "Мега-банк" и "Бета-банк" скоро должны объединиться…

Наконец, говорят, что твоя пассия, – тут Орлов вскинул на Кирилла серьезные глаза, – Уже подыскала замену супругу.

– В лице Ручьёва? – холодея, догадался Кирилл.

Орлов пожал плечами и промолчал. Снова присел на диван.

– Ясно, – пробормотал Кирилл, – Значит, она вернулась и теперь живет у него?

Дмитрий кашлянул.

– Собственно… ну ладно, – он чуть покраснел, – Все же ты мой друг, поэтому… скажу. Живет она, как опять же сплетничают, то ли у родни, то ли в квартире покойного отца. Но точно не у Ручьёва. Однако, о том, что она уже согласилась стать его женой, тоже болтают уверенно.

– Понятно, – Кирилл весьма криво усмехнулся, – "Ржевский", походу, для нее всегда был чем-то вроде запасного выхода… страховкой. (Орлов поморщился: Студент был определенно пристрастен.) Значит, он на ней женится, ребенка усыновляет…

– Это не факт, – заметил Орлов, – Во-первых, ее ребенок остался на попечении папочки, в Швейцарии, в окружении нянек, кормилиц… кого там еще, не знаю. Маловероятно, что при разводе Зарецкий отдаст ей наследника. Помнишь, мы говорили о том, что есть игры, в которых свои правила? Ты безусловно знаешь о законе больших чисел, Студент? Так вот, когда речь заходит о больших деньгах… действительно больших, в действие вступают свои законы.

Понимаешь меня, надеюсь?

Кирилл молча кивнул.

– Кстати, еще один слух, который мне не кажется недостоверным, – Дмитрий протянул Кириллу блюдо с уже очищенными креветками (с ними Орлов расправлялся так же шустро, как с семечками).

Кирилл не чувствовал голода, однако из вежливости взял пару креветок – бело-розовых и чуть сладковатых.

– И что за слух? – мрачно полюбопытствовал он.

– Муж еще до рождения ребенка заставил ее пройти генетический тест, – спокойно произнес Орлов, – Чтоб быть уверенным… на сто процентов.

– Вот скотина! – вырвалось у Кирилла.

Дмитрий хмыкнул.

– Не скажи. То, что для нас с тобой, может, и дикость, для господина банкира – разумная предосторожность. Кто захочет, чтобы его капиталы уплыли в чужие руки?

– Но Ручьёв вроде не празднует еще победы? – допив первую банку пива, Кирилл тут же вскрыл вторую.

– Он ее отпразднует, – убежденно сказал Орлов, – "Ржевский" не из тех, кто упускает свои шансы. Так что, Студент, выброси блажь из головы, пока не поздно.

"А если поздно?", мрачно подумал Кирилл и вяло улыбнулся "гюрзе".

– Сгоняю-ка я еще за упаковкой светлого… одной, думаю, нам сегодня будет мало.

* * *

3. Где мы наблюдаем, как героиня постепенно находит плюсы в своем новом статусе.

Ручьёв был прав, ей не следовало самой садиться за руль: некоторое количество алкоголя плюс стресс… неминуемая авария.

Однако Анна в аварию не угодила. И даже не угодила в лапы ГАИ. Поистине уверуешь в ангела-хранителя.

"Нельзя возводить людей на пьедесталы, Аня, – в очередной раз вспомнила она изречение отца, – Ибо рано или поздно они с пьедесталов падают… как правило.

Что вовсе не означает, что ты должна заранее считать того или иного человека негодяем."

Она не считала Ручьёва негодяем (даже после случившегося инцидента).

Ситуация была банальна. Просто примитивна. Примитивна… до омерзения.

Вот это и было самым худшим – видеть человека, которого считала сильным, жалким и униженным. Униженным существом (подобных Лере Анна мысленно называла не иначе как существами. Не девушка, не женщина… даже не бабенка. Существо), которое несравненно ниже тебя по всем параметрам, это ли не худшее? (Конечно, униженным она считала Ручьёва (вполне обоснованно), а не себя (тоже обоснованно).

Словом, у Королевы, фактически лишенной Короля и наследного принца, не стало и сэра Ланселота.

Сверзился бедолага Ланселот со своего пьедестала.

…Ситуация была достаточно невеселой, чтобы не смеяться, но и недостаточно трагичной, чтобы плакать.

Оставалось устроиться с ногами на диване, с кружкой горячего шоколада со сливками и сочинением господина Дюма (отца, разумеется). Ни на что более серьезное ее сейчас не тянуло.

По закону подлости, долго ей наслаждаться покоем не удалось – зазвонил телефон (не сотовый, а старомодный стационарный аппарат, установленный еще при жизни профессора Васнецова).

"Если Ручьёв, брошу трубку и отключу телефон из розетки", решила Анна.

Звонил не Ручьёв.

Звонил г-н Зарецкий.

– Ну, как ты? – по обыкновению устало и снисходительно.

– Мерзко, – честно сказала Анна, – К слову, ты не слишком часто меня контролируешь для мужа, собирающегося оформлять развод?

Зарецкий кашлянул.

– А почему мерзко? (последнюю ее фразу президент "Мега-банка" попросту решил проигнорировать. Да и нужно ли отвечать на риторические вопросы?)

– Мерзко… потому что плохо, – сухо ответила Анна.

– Ты нездорова? – заботливо спросил господин супруг (фактически "экс").

– Здорова… тьфу-тьфу, чтоб не сглазить, – вяло ответила Анна.

– С работой что-то не заладилось?

– Да нет… я к ней собственно и не приступала еще. Приступлю на следующей неделе.

– Значит, Ручьёв, – спокойно констатировал супруг.

Анна промолчала.

Есть границы, черт возьми, которых лучше бы не переступать.

Зарецкий вздохнул.

– К слову, жди послезавтра Савельева. Привезет тебе некоторые необходимые вещи: одежду, косметику и прочее. Ты ведь уехала налегке…

– Циля приказала тебе это сделать? – холодно поинтересовалась Анна, – Ведь ей мои шмотки ни к чему – коротконогой и толстозадой…

– Дура, – снисходительно прервал Зарецкий ее желчную тираду.

"Пошел ты", ответила Анна мысленно и прервала связь.

Через секунду выдернула из розетки и телефонный шнур.

Сотовый также отключила.

И вновь устроилась на диване, отложив книгу и взяв семейный альбом.

"Значит, на чем мы остановились, папа?

На том, что помимо себя ни на кого лучше не полагаться.

Верно. Стану полагаться на себя и только."

Вскоре она задремала, и ей приснился отцовский летний домик, а в домике, перед камином, сидел на корточках долговязый молодой мужчина с ясным и немного беспомощным взглядом темно-карих глаз.

И самой светлой и простодушной в мире улыбкой.

"Он сказал "до свидания", – подумала Анна в полудреме, – И ждал, когда я отвечу… но я не ответила, и это было глупо.

Глупо, милый мальчик, теперь я это в полной мере сознаю… Глупо."

* * *

– Добрый день, леди и джентльмены (то же, но по-английски). С сегодняшнего дня вы с моей помощью (в меру ослепительная улыбка) станете более углубленно изучать английский язык.

Мне известно, что все вы более или менее владеете основами английского и поэтому, я думаю, особых трудностей при изучении делового английского у вас не возникнет.

И сейчас я вам это докажу, представившись вам на английском:

I'm a teacher. Mine name is Anna Valentinovna Vasnezova (сдержанные смешки мужчин, весьма кислые улыбки женщин).

– Добрый день, мадам и месье. С сегодняшнего дня мы с вами начнем изучать основы французского языка. Возможно, это представляется вам сложным? Уверяю вас, это совсем не так сложно, как кому-то из вас сейчас кажется.

И я это докажу, назвавшись вам по-французски (та же фраза, что и на английском – "Я учительница, меня зовут…" и т. д, и т.д.

(Сдержанные смешки мужчин, весьма кислые улыбки женщин).

За вступительной речью – вопросы. И первый из них, разумеется, несмотря на строгий деловой костюм, средней длины каблуки туфель, отсутствие ювелирных украшений и минимум макияжа, мужской: замужем ли она?

О том, что она замужем (пусть уже лишь формально), а главное - кто ее муж, знал лишь директор фирмы "Полиглот" – приятный мужчина средних лет с хорошими манерами. Если б не взгляд, которым он ее буквально облизывал (напомнив ей тем самым кота, облизывающегося на горшок со сметаной), Анна сочла бы его довольно милым.

Впрочем, и ему (она во всяком случае на это надеялась) не было известно об истинном положении вещей ("Я сказал, что ты помешана на независимости, в том числе финансовой", – со свойственной ему тонкой иронией сообщил ей г-н Зарецкий по телефону).

И Анна сердечно его поблагодарила за составленную протекцию и (не будем умалять достоинств г-на Зарецкого) проявленный такт.

Посему смотреть на нее шеф мог как ему заблагорассудится, однако вряд ли осмелится сделать новой красивой сотруднице фирмы (а он определенно являлся гурманом по части женщин) непристойное предложение.

* * *

…Оставив "Пежо" на платной стоянке, она по пути заскочила в булочную (знала, что не доведут до добра полуфабрикаты, но после двенадцати лет в качестве супруги г-на Зарецкого (имеющего, конечно же, личного повара) заново учиться готовить было просто лень), а приближаясь к дому, увидела на скамейке у подъезда высокую фигуру мужчины в неброском, но очень элегантном костюме.

Первым побуждением было повернуть назад и рвануть… да хоть в Луговку. Но это было глупо. И недостойно. Наконец, малодушно.

Ко всему прочему Ручьёв ее уже увидел.

"Десять дней выдержал, – подумала Анна, – Истинный джентльмен. Счел, что за десять дней я остыну."

Увы. Для того, чтобы она переменила свое решение – не становиться женой Ручьёва, – десяти дней определенно было недостаточно.

Хотя она и не исключала, что со временем прежние отношения с Ручьёвым могут восстановиться. Ибо в качестве друга Ручьёв устраивал ее как никто иной.

Правда, в данный момент ни видеть его, ни общаться с ним ей не хотелось абсолютно.

– Добрый вечер, – негромко сказал Ручьёв, когда она к нему приблизилась (точнее, приблизилась к подъезду).

– Привет, – отозвалась Анна, – А где цветы?

Его невеселое лицо на секунду сделалось растерянным.

– Какие цветы?

Анна улыбнулась.

– Те, что дарят провинившиеся мужчины своим дамам. В знак примирения.

Посторонний, наблюдая за этой сценой, вполне мог решить, что эта элегантная красавица (со столь ласковой улыбкой) фактически уже простила чрезвычайно приятного мужчину с грустным взглядом.

К сожалению (или счастью) Ручьёв слишком хорошо знал Анну. Ее слова (и ее улыбка) являлись очередным проявлением стервозности и означали, что она, во-первых, пережитого унижения не забыла; во-вторых, и не простила.

Поэтому он лишь мрачно сказал:

– Если это все, что я должен сделать, тебе через полчаса доставят на дом содержимое цветочного павильона.

– Так много не нужно, – небрежно отозвалась Анна, доставая из сумки ключи (первым следовало открыть дверь подъезда), – Иначе моя квартира станет выглядеть похоронным бюро.

Ручьёв кисло улыбнулся.

И в лучших джентльменских традициях попытался забрать у нее не слишком увесистый пакет с продуктами.

Она отдала, стараясь при этом минимально касаться пальцев Ручьёва.

Тот слегка кашлянул (дабы прочистить горло).

– Уже приступила к новой работе?

– Приступила. И не такой уж новой – я ведь по окончании вуза два года преподавала в гимназии, пока Зарецкий не пристроил меня переводчиком в издательство, – она бросила на Ручьёва короткий взгляд (он поднимался следом за ней, на четвертый этаж, пешком).

Лифт в доме имелся, но Анна ненавидела лифты. Она страдала легкой формой клаустрофобии.

Наконец остановившись у двери квартиры, где она некогда проживала вдвоем с отцом, Анна снова повернулась лицом к Ручьёву.

– Спасибо, что помог поднести сумочку. Отдай, пожалуйста, – безупречно вежливо… и ласково.

Лицо Ручьёва окончательно помрачнело. Но сумку он отдал без возражений.

После чего, однако, уперся рукой в стену таким образом, чтобы загородить ей проход в квартиру.

– Что я должен сделать, чтобы ты наконец простила меня? Что? Встать на колени? Покаяться публично? Что? Говори, я сделаю.

Его воспаленный взгляд и глухой голос действительно впечатляли. На пару секунд она ощутила почти то же, что и в аэропорту год назад, когда Ручьёв умолял ее остаться с ним…

и она была очень близка к тому, чтобы согласиться.

"И еще… я не хочу, чтобы ты подыскивал мне замену."

"Это и нереально."

Оказалось, еще как реально.

Или он не считал серьезной изменой связь с той молодой женщиной – достаточно доступной (наверняка), достаточно привлекательной, чтобы служить временной подружкой, но недостаточно умной и интересной, чтобы из-за нее всерьез можно было потерять голову?

Анна вспомнила (хоть сейчас ей этого хотелось меньше всего) грязную сцену у коттеджа Ручьёва. И свои ощущения, сходные с ощущениями облитого помоями.

И самым мерзким был не пьяный бред той девицы, которую использовали и пнули, как приблудную кошку, а реакция Ручьёва.

"Сэра Ланселота", в миг утратившего свое рыцарское достоинство, когда он ударил ту молодую женщину.

Хладнокровно ударил. Расчетливо. И лицо его в тот момент было отнюдь не лицом красивого и благородного рыцаря.

Рыцаря из тех самых романов, над слабостью жены к которым г-н Зарецкий часто подшучивал (порой беззлобно, а порой и весьма желчно).

Что ж, господин Зарецкий являлся реалистом. Как и ее отец. И не хуже ее отца знал, как часто валятся с пьедесталов "сэры Ланселоты".

– Послушай, Ручьёв, – мягко сказала она, – Я сейчас абсолютно не склонна наблюдать драматические или театральные жесты. У меня был напряженный день, я устала… и хочу, наконец, воспользоваться преимуществами своего нынешнего статуса – когда не нужно никому давать отчета…

– И соблюдать протокол, – негромко добавил Ручьёв, убирая руку.

– Именно, – кивнула Анна, – К тому же, если ты испытываешь потребность каяться, – тонкая улыбка, – Покайся лучше перед несчастной дурочкой, принявшей твою куртуазность за любовь.

Счастливо, Серж, – коротко бросила она напоследок, распахивая дверь квартиры.

После чего захлопнула ее за собой.

* * *

4. Где наш герой ступает на весьма зыбкую почву, заключая сделку… с Сатаной.

Едва за Анной захлопнулась дверь квартиры, Ручьёв с силой врезал кулаком по стене и издал звук, напоминающий глухое звериное рычание.

Стерва, законченная стерва… За какие такие грехи он наказан, вынужденный любить столь прожженную стерву?

…А ведь он ее любил… чем безнадежнее, тем сильнее.

Любил… и вместе с тем ненавидел. Ненавидел за то, что готов был перед ней всячески унижаться, ненавидел за то, что она управляла им, как дрессированным пуделем… ненавидел за то, что не мог перестать ее любить.

А следовательно, и мучиться.

Ибо Анна, как ему сейчас казалось, попросту не способна была прощать. Ни малейшего промаха, ни малейшей ошибки.

Либо ты безупречен, либо…

либо вой с тоской на Луну – больше-то ничего не остается.

Конечно, за руль своего "Фольксвагена" он сел в прескверном расположении духа.

И ничего удивительного не было в том, что спустя четверть часа он оказался на волосок от того, чтобы провести сегодняшнюю ночь в камере предварительного заключения.

Спасла Ручьёва его реакция – в последний момент он сумел-таки резко ударить по тормозам, въехал передним правым колесом на тротуар, но пешехода – бородатого мужчину в серо-зеленом камуфляже, с какой-то затрапезной котомкой за спиной, – Ручьёв не сбил, лишь задел бампером.

Тем не менее тот упал на асфальт.

Ручьёв, выскочив из "Фольксвагена", подбежал к нему. Мужик уже поднимался на ноги и озирался, словно бы не совсем понимая, что произошло.

– С вами все в порядке? – отрывисто спросил Ручьёв… и осекся. Всякий, кто в этот момент мог за ним наблюдать, заметил бы, как страшно побледнел "Ржевский". И что лицо его исказилось то ли от страха, то ли от изумления.