Артефакт

Глава 1. Петрович и ночной гость

Это была обычная осенняя ночь. Такая, какая она должна быть в конце ноября, когда, казалось бы, пора уже наступить зиме, но выпадающий временами снег никак не ложится и всякий раз тает, не успев пролежать и дня. Влага конденсировалась туманом в низинах и проникала повсюду, куда только можно. И даже небо, казалось, было соткано из этой промозглой хмари.

Мокредь Петровичу не нравилась. От неё болели старые кости и появлялся насморк, поэтому дверь в сторожку была плотно закрыта, а пышущий жаром небольшой камин не оставлял сырости никаких шансов. В сторожке было чисто, накурено, а звук никогда не выключающегося телевизора давно слился с обстановкой, став не просто шумовым фоном, а частью самой атмосферы этого места. И если бы кто-то вдруг выключил этот ящик, то сразу что-то неуловимо изменилось бы.

Здесь было по-своему уютно. Настолько, насколько понятие «уют» может ассоциироваться с фразой «кладбищенская сторожка». Для подавляющего числа обывателей эти вещи вообще никак не соотносятся. И это понятно. На кладбище как-то меньше всего думается об уюте. И вряд ли у кого-то из вынужденных посетителей подобных мест возникло бы желание зайти в этот серый выцветший домик. А там было на что взглянуть.

Внутренняя обстановка никак не соответствовала тому, что снаружи. Внутри была большая, чистая комната избы-пятистенка и кухня. Последняя была ничем не примечательна, кроме всё той же чистоты. Ни сора, ни пыли, ни паутины по углам. Всё просто, но опрятно. Даже пол избы, собранный из широких и толстых, плотно подогнанных друг к другу досок, стеснялся скрипеть в такой обстановке. В комнате стояла старая кровать, которая всем своим видом намекала, что ей место в музее или в магазине антиквариата. Такой же старый, но крепкий круглый стол на резных ножках возвышался в центре комнаты. Два кресла, стоящие рядом, были под стать остальной мебели. Окна занавешивали тяжёлые, плотные занавески. А в углу, у кровати, притаился самый настоящий сундук.

На бревенчатых, ничем не обшитых стенах висели выцветшие фотографии. Многочисленные полки занимали книги. Всё в этой комнате выглядело так, как будто застыло во времени. Не в нашем, естественно, а где-то в девятнадцатом веке. Из общей картины выделялся только новый телевизор и скромная люстра на потолке с самыми обычными электрическими лампочками. Да ещё рамки фотографий были современные – из Икеи. Но всё остальное в комнате было старым и крепким, таким же, как и сам Петрович.

Кладбищенский сторож не был похож на типичного, среднестатистического старика. И он таким и не был. С виду ему было лет шестьдесят, однако высокий, седой как лунь мужчина ничем не проявлял подступающую старческую немощь. Скорее наоборот. От него словно веяло уверенностью и силой. У него было жёсткое, волевое лицо, на котором морщины органично соседствовали со шрамами. Нос был сломан в двух местах, придавая лицу еле уловимую асимметрию, а серые глаза смотрели на мир колючим и холодным взглядом. Аккуратно постриженная борода и густые закрученные усы довершали его облик. В отличие от большинства людей его профессии, он всегда был чист и опрятен. И трезв. В общем, он плохо вписывался в окружающую его действительность. И вместо рабочей спецодежды ему больше подошёл бы офицерский мундир императорской армии.

Здорово битый жизнью и повидавший разного на своём веку, здесь он нашёл себе приют. Начальство никак не отреагировало на то, что их новый сотрудник фактически живёт на кладбище. А может и отреагировало, но никто не задавал Петровичу никаких вопросов относительно того, по какому праву он, собственно, тут поселился. Естественно, не просто так! Петрович хорошо похлопотал над тем, чтоб в конторе не обращали на него внимания. Кроме того, на вверенной ему территории был идеальный порядок, а случаев вандализма или воровства никогда не было, что опять же, устраивало начальство.

Кладбище было не простое. Хоронили на нём разных, в том числе и очень влиятельных при жизни людей. Но Петровичу было все равно. Мертвые, такие разные при жизни, одинаково гнили в могилах. А их сон и покой берёг Петрович. Мёртвым старик доверял гораздо больше, чем живым. И на это у него были причины. Близость огромного количества покойников, а также мрачная, жутковатая атмосфера, приписываемая обывателями кладбищам, никак его не смущали. Наоборот, ему нравилась спокойная тишь этого места. А неслышно гуляющий между надгробий ветерок словно рассказывал ему истории мёртвых, нашёптывая ветхие, едва различимые слова.

Сейчас он сидел, развалившись в старом кресле, и читал. На душе было тепло и спокойно. Холодные щупальца непогоды бессильно шарили во тьме снаружи. А в камине, негромко потрескивая, горели поленья. Острый, совсем не старческий слух различал стук капель за окном. Они срывались с края крыши, покрытой шифером, и били о дно ржавой перевёрнутой бочки. Этот едва слышный звук тоже вплетался в атмосферу скромного уюта, и от этого старому сторожу становилось как-то особенно хорошо. Он забывал про книгу, закрывал глаза и напевал себе что-то, мыча в прокуренные, порыжевшие от табачного дыма густые усы.

На накрытом скатертью столе стояла широкая фарфоровая тарелка. На ней исходила паром только что сваренная картошка, обильно политая маслом и присыпанная мелко нарезанным укропом. На такой же тарелке рядом ждала своего часа крупная тушка курицы, запеченная в газовой духовке. В трёхлитровой банке плавали в рассоле огурцы, а венчала картину предстоящей трапезы большая непочатая бутылка виски. Петрович ждал гостя. Но это ожидание было совсем не в тягость. Вся еда была приготовлена в срок и совершенно не рисковала остыть.

Петрович отложил книгу и принялся набивать трубку, когда раздался громкий и настойчивый стук. Стучали не в дверь. Грохот был следствием настойчивых ударов снизу. В пол. Кого-то стук из подпола кладбищенской сторожки, да ещё и в ночное время, заставил бы поседеть, но Петрович легко поднялся на ноги и сдвинул в сторону задвижку шпингалета. Люк, ведущий в погреб, распахнулся и впустил ночного гостя.

Его внешний вид мог перепугать кого угодно. Но старый сторож давно был с ним знаком. К тому же за свою насыщенную, долгую жизнь он встречал персонажей гораздо страшней. Среди них были и люди – красивые и известные. Общаясь с ними, никто бы и не подумал, что руки этих «людей» по локоть в крови, а их омерзительные в своей жестокости дела вообще никак не соотносились с нормами человеческой морали.

Но, честно говоря, понятия «человеческая мораль», «нормы поведения» или «человек» никак не относились к ночному гостю Петровича. Он просто был его старым другом. Их связывал не один десяток интересных и опасных историй, и будь его гость человеком, они, наверное, обнимались бы при встрече и хлопали друг друга по спине. Но гость, не здороваясь, прошлепал грязными башмаками по полу и уселся во второе кресло. Не менее старое и скрипящее, чем то, в котором только что восседал сам Петрович.

Гость окинул взглядом накрытый стол и радостно хлопнул в ладоши. Затем он схватил бутылку и налил на двоих. Не дожидаясь Петровича, опрокинул содержимое своего стакана в пасть и набросился на еду. Петрович лишь покачал головой и присоединился к трапезе. Гость громко чавкал, периодически мыча что-то явно одобрительное. Насытившись, он откинулся на спинку кресла, громко рыгнул, полез в одну из сумок, висевших на поясе, и достал оттуда самую обыкновенную курительную трубку, вроде тех, что продаются в магазинах, и магазинный же трубочный табак. Недолго провозившись, он прикурил и выдохнул облако ароматного дыма. К этому времени Петрович закончил с едой и потянулся за своей трубкой, которую он так и не успел разжечь.

– Как сам? – привычно спросил Петрович.

Гость широко улыбнулся, обнажив острые зубы.

– Неплохо.

– И у меня неплохо. Партейку?

– Раздавай!

Возможно, за весь вечер это был единственный обмен фразами, в котором мата не было совсем. Петрович давно уже перестал обращать внимание на своеобразную манеру общения своего друга. Но даже для него – хорошо знавшего жизнь как с парадной, так и черной стороны, уровень сквернословия был запредельным. И вряд ли он стал водить дружбу с человеком, в чьей речи печатными были лишь предлоги да междометия. Но в случае с его другом все было несколько проще. Его извиняло то, что он не был человеком. А представители его расы вообще испытывали странную любовь к мату.

Друзья пили, курили и шлёпали картами о стол. Гость рассказал Петровичу последние новости, которые никогда не сообщат в официальных СМИ. Непривычному собеседнику было бы тяжело слушать, в основном, односложные предложения, щедро сдобренные матом, но Петрович давно привык к манере друга изъясняться. Он с интересом слушал его, периодически уточняя что-то. Время от времени гость выпадал из беседы. Он начинал ерзать и недовольно бормотать себе под нос. Проигрывать ему совсем не нравилось. А вот когда выигрывал, то громко щёлкал длинными узловатыми пальцами с острыми когтями и радостно восклицал что-то восторженно-матерное.

Петрович лишь усмехался в пушистые усы, поглядывая на странного приятеля. Наконец виски кончился. Гость перевернул бутыль и потряс, надеясь заполучить ещё каплю спиртного.

– Ыыы, б..я!

– Что?

– Кончилось всё, ёпт! Да и я засиделся. Домой пора, ёпт.

– Что-то вид у тебя уставший какой-то.

Гость уже сидел на краю прямоугольного отверстия в полу, свесив во тьму ноги. Он взглянул на Петровича желтыми глазами с кошачьим вертикальным зрачком и горестно вздохнул.

– Ход новый роем, мать его…

– А-а-а, дела, значит. Ну и ладно. На вот, собрал тебе кое-что, – Петрович протянул ему небольшой пакет, от которого чудесно пахло какой-то едой.

Гость сунул в пакет морду и глубоко втянул воздух.

– У-у-у-у! – блаженно протянул он.

– Знал, что тебе понравится. Ну, давай, до встречи!

Гость кивнул и исчез в темноте подпола. Петрович положил на место крышку, прибрал в комнате и лёг спать.

Глава 2. Привет из прошлого

Перед рассветом ненадолго зарядил снег, принеся с собой предвкушение зимы и скорого Нового Года. Но природа ещё только примеряла зимний наряд. Словно капризная красавица у зеркала – то надевала белое платье, то, сморщив милый носик, снимала его и прятала в шкаф. И этот наряд, судя по всему, опять ей не по вкусу.

Деревья ещё не успели сбросить все листья и сейчас стояли под липким снежным покровом белые с чёрным, с вкраплением поблёкших красок осени, которыми ещё совсем недавно полыхали леса. Снег медленно таял, наполняя свежий воздух влагой и смутным чувством лёгкой грусти о величественной, суровой красоте зимней сказки, которая заглянула в наши края ненадолго, но решив, что ещё рано, ушла куда-то, оставив на память лужи талой воды, которую впитывала земля, становясь грязью…

Выворачивая комья ещё не промёрзшей почвы, из могил вылезали мертвецы. Одни нашли здесь последний приют совсем недавно и выглядели бы вполне по-человечески, если бы не неестественная бледность и трупные пятна. Другие были сильно изъедены червями, прикрытые кое-где истлевшими остатками костюмов и платьев, в которых были похоронены. Трупные черви не желали покидать внезапно вставшие из могил тела. Они копошились в пустых глазницах, сыпались из открытых ртов, отваливались от костей вместе с кусками отгнившей плоти.

Мертвецы выползали на серый снег, пачкая его глиной и отвратительными кляксами гноя, расшвыривая венки и отравляя воздух удушливой вонью. Шатаясь и спотыкаясь, словно пьяные, они поднимались на ноги и шли неверной походкой в сторону кладбищенских ворот. Беззвучно пройдя мимо рядов могил, окружённых изгородями, кошмарная процессия добралась до крыльца сторожки.

Петрович открыл глаза. Сердце тревожно колотилось в предчувствии беды. Страх! Петрович давно забыл, каково на вкус это чувство. Его застали врасплох и обезоружили: силы не было, словно её выкачал кто-то без остатка. Его всё-таки нашли! Но кто?! Ведь он всё просчитал и замёл следы, спрятался ото всех людей, кто его знал. Он пропал с мониторов и даже инсценировал собственную смерть. Давно уже расслабившись, будучи уверенным, что все про него забыли, Петрович планировал спокойно скоротать остаток жизни и тихо умереть, унеся с собой в могилу главную тайну всей своей жизни.

На крыльце раздался жалобный скрип и треск старого дерева. В следующую секунду в комнату ввалились непрошеные гости и без остановок двинулись дальше, заполняя собой тесное пространство комнаты, лишая Петровича возможности воспользоваться подземным ходом, который был вырыт как раз для такого случая. Усилием воли Петрович успокоил разбушевавшиеся чувства. Никто не сможет превратить его в трусливого зайца. Старый лев – это всё ещё лев! Всем суждено умереть.

И если кто-то сумел найти его и фактически загнать в угол, то смертью точно ничего не завершится. Оставалась небольшая надежда, что его тайна умрёт вместе с ним, но она была настолько слабой, что на неё можно было не рассчитывать. Страшно? Наверное, да! Всю жизнь не боявшийся смерти, привыкший драться до конца, он и сейчас не мог позволить себе сдаться так просто. К тому же он не один. Петрович распахнул сундук. Вот она! Старая гусарская сабля, верой и правдой служившая ему долгие-долгие годы. Острый изогнутый клинок хищно блеснул в полумраке.

– Ну что, подруга, снова в бой?!

Сабля была не так проста, как могло показаться. На её клинок в своё время были наложены нужные чары, и она была отличным оружием как против живых, так и против нежити. Успев срубить ближайших к нему мертвецов, Петрович выбил стекло и рыбкой нырнул на улицу. Там он поднялся на ноги и с трудом разогнулся.

– Годы всё же не те, – горестно продумал он.

Но жалеть об ушедшей молодости было некогда – мёртвые были рядом. Они просто стояли на улице, словно жуткие изваяния, под окном и ждали его появления. Не издав ни звука, мертвая свора двинулась на пожилого сторожа, вытянув перед собой костлявые руки с растопыренными пальцами. Клинок запел в руке Петровича, как когда-то давно, и принялся плести кружево смерти. Старик рубил мертвую плоть, навсегда лишая её возможности вновь подняться. Он уворачивался от цепких пальцев и вновь рубил. Он ломал старые мёртвые кости, дробил суставы и черепа, орудуя эфесом, будто кастетом. Но как бы ни был он ловок и быстр, мёртвые повисли на нём со всех сторон, не давая пошевелиться. Его повалили и потащили вглубь кладбища. В какой-то момент сабля выпала из его руки, и десятки ног втоптали её в грязь.

Однако сторож не думал сдаваться. В один момент, когда мертвецы замешкались на узкой тропинке между оградками, ему даже удалось вырваться. Он упал на раскисшую кладбищенскую землю, но мёртвые, будто ожидая этого, ухватили его за ноги и поволокли дальше. Лишь его пальцы оставляли борозды в раскисшей почве, не находя опоры. Он всеми силами пытался перехватить контроль над мёртвыми, но ничего не получалось. Внезапно пропавшая сила и не думала возвращаться. Более того, он даже не смог найти того, кто управляет мертвецами. Кто же это мог быть?!

Мёртвые добрались до могилы с массивной надгробной плитой и, расшатав, повалили её. Нечастный сторож оказался на этой плите, как пациент на операционном столе хирурга. Словно выполнив задачу, трупы застыли на месте, удерживая Петровича. Воцарилась глухая тишина.

– Ну, привет, Петрович, – произнёс кто-то невидимый, – Ведь так тебя сейчас зовут? Странное имя. Но мы-то оба знаем, как тебя зовут на самом деле!

Невидимый противник глухо засмеялся. Этот голос с едва заметным немецким акцентом показался Петровичу смутно знакомым, но, сколько он ни напрягал память, не смог вспомнить, кому он мог принадлежать.

– Да не напрягайся ты так, вон сейчас мозги через уши полезут от натуги.

В зоне видимости появился высокий человек в дорогом чёрном пальто. Чёрные с небольшой проседью волосы были аккуратно зачёсаны назад. Аккуратно подстриженная борода и безукоризненно уложенные усы, выгодно подчёркивали тонкие черты его лица.

– Зиверс, сука! Жив, гадёныш!

– Ага, жив – самодовольно ухмыльнулся он, – А вот ты скоро сдохнешь и присоединишься к своим дружкам.

– Мы ведь на костре тебя… – прохрипел Петрович.

– Ага. А ещё голову отрубили, а до того повесили. Только это был не я. И сожгли вы потом не меня. Наивные азиатские парни. Кстати, а что случилось с твоими подельниками, а? Легко было убивать тех, с кем дрался плечом к плечу? Где была твоя честь?!

Петрович молчал. Зиверс знал, куда ударить побольнее. В памяти Петровича всколыхнулись воспоминания о событиях, о которых он почти забыл. Силой воли он подавил ненужные сейчас мысли и сконцентрировался на своём враге.

– Что тебе надо?!

– Будто ты не знаешь. Где компас?

– Пошел на х..й!

– Как грубо. Только это тебе не поможет. Знаешь ведь, что я всё равно доберусь до него. Я предлагаю быструю и лёгкую смерть в обмен на информацию. Или может, предпочитаешь мучения? Меня это тоже устроит. Ты ведь не хуже меня знаешь, что иногда из мёртвого правду вытащить проще. К тому же мёртвые не лгут.

Петрович поднял голову и с силой плюнул. Плевок не долетел, но заставил Зиверса отшатнуться.

– Это было ни к чему. Ты подумай сам, проиграл ведь. Я тебе милосердие предлагаю. А где компас, я узнаю в любом случае.

Петрович тщательно «сканировал» эфир. Силы у него не было, но ведь можно использовать ту, что так щедро тратил сейчас Зиверс. Можно подобрать те крохи энергии, что пронизывают пространство вокруг, и ударить. Нужно лишь время. То, что творит сейчас его старый враг, требует уйму сил, и скоро он выдохнется. Нужно выждать. Зиверс очень любит повыпендриваться, так пусть. А он пока подготовится для контратаки.

– А ты молодец. Я долго искал тебя. Почти семьдесят лет прошло. Ты умеешь быть незаметным, старый враг. Скажи, легко было иметь ключ к всевластию и не воспользоваться им? Что, неужели тебя ни разу не посетила такая мысль? Что молчишь? Отвечай, ничтожество!

– Дурак ты, Зиверс! Какое всевластие? Ты даже не смог понять, для чего был создан этот артефакт.

– Так для чего же? Просвети меня. Я расшифровал древние рукописи и разобрался, как он работает. Я сумел его зарядить и даже активировать. Что ты можешь знать о нём такого, чего не знаю я?

– Может, и немного, но зато самую суть. Ты ведь даже название перевёл неверно. Никакой это не компас. Ты – безграмотный маг-самоучка, что ты там мог понять. Активировал артефакт – ну ты прям гений! Макака тоже может включить телевизор. Знаешь, как у нас говорят: «Сила есть –ума не надо». Ты дилетант от магии, Зиверс…

Петрович нес пургу, не особо задумываясь, насколько правдоподобно она звучит. Да это было и не важно. Пусть Зиверс слушает и тратит силы. Он уже накопил немного энергии. Её должно было хватить на то, чтобы запустить в голову Зиверса, например, камень. Как раз такими булыжниками была обложена соседняя могила. Но для этого камень нужно было сначала выдрать из цементного раствора. А на это тоже требуется энергия, которой потом не хватит на удар. Поэтому надо поискать оружие попроще. Права на ошибку у Петровича нет, и он прекрасно понимал это. У него сложился вполне рабочий план. Надо усыпить бдительность Зиверса и оглушить его. На какое-то время он потеряет контроль над своими марионетками, и их мёртвые пальцы наконец-то отпустят его. Дальше всё решат скорость и физическая сила…

– Ты хоть слышишь себя сейчас?! Что за бред ты несёшь?! – закричал Зиверс.

Получилось! Петровичу удалось вывести его из себя.

– А ещё твоя мама – портовая шлюха и даёт в жопу за гроши!

– Что?!

Это глупое оскорбление резко выбивалось из всего того, что до этого говорил Петрович. На это был и весь расчёт. Зиверс отвлёкся. Один из мёртвых вдруг осел мешком на землю. В ту же секунду эта груда гнилой плоти, истлевшей одежды и костей, взметнулась в воздух. Правая рука мертвеца была срублена под углом и теперь торчала двумя сколами лучевых костей, нацеленных в шею Зиверса. Тот увернулся в последний момент, неуклюже подставив левое плечо, куда глубоко вонзились острые кости. Зиверс вскрикнул от боли. В тот же миг мёртвые отпустили Петровича и стали валиться в грязь. Секунда потребовалась Петровичу, чтобы вскочить и, оттолкнувшись от гранита, прыгнуть на своего врага.

Мощный удар кулаком пришёлся Зиверсу в лицо, и они оба завалились в холодную грязь. Петрович не собирался оставлять хоть какой-либо шанс противнику. Он навалился на него сверху и принялся бить его по голове. Сегодня этот гад умрёт. Петрович отрубит ему голову и сожжёт его на костре. Как положено…

Что-то с силой толкнуло Петровича в спину. По ощущениям – словно ударили кувалдой, и почти в тот же миг он услышал хлопок выстрела. Сознание померкло, и всё вокруг заволокла темнота.

– Очнись, гад! – послышалось как сквозь вату. Петрович с трудом открыл глаза. Перед ним снова был Зиверс. Его лицо было разбито в кровь, а дорогое пальто было заляпано грязью. Петрович снова лежал на гранитной плите, удерживаемый восставшими мертвецами.

– Ну, все сволочь, игры кончились! У тебя пять минут. Либо ты рассказываешь всё и получаешь пулю в голову. Либо тебя живьём рвут на куски мои зомби. А потом я достаю информацию своими методами. Время пошло.

Петрович молчал. Он знал, что Зиверс не сдержит обещания, и не даст лёгкой смерти. Да и нужна ли она ему? Нет! Он будет бороться до последнего! Так что будь что будет. Он собрал остатки воли в кулак и сосредоточился на воспоминаниях. Он спешил запутать их, перемешав в винегрет из обрывков мыслей и фактов. Он не очень-то верил, что у него получится, скорее пытался максимально усложнить Зиверсу жизнь. Тот вытащит из него всю информацию об артефакте, в этом Петрович даже не сомневался.

– Ну и дурак. Твоё время вышло, – беззлобно бросил Зиверс.

– Погоди…

– Что?!

– Зачем всё это? Я про мёртвых? Ты такое ссыкло, что не мог вызвать меня на честный поединок? – хрипя кровью, произнёс Петрович, – Ты даже снайпера притащил, трус!

– Я струсил? Перед кем? Тогда, много лет назад, ты и твоя кодла взяли меня числом. Я был сильнее любого из вас. А теперь – посмотри на себя. Ты старик! А я очень силён! Я силён как никогда прежде! А что до честного боя – можно сказать, что я победил тебя честно. Я обложил тебя как зверя. Как медведя, которого нужно выгнать из берлоги. Я выкачал из тебя все магические силы с помощью особого аркана. Да, это моё изобретение! Круто, правда? Честно это или нет, я не знаю, магия это оружие, а на войне как в любви – все средства хороши. Так что считай этот ход военной хитростью. Не моя беда, что ты не был готов. А что до кадавров… я их использовал, потому что могу. Мне так захотелось. Ну, прощай!

Живые трупы, подчиняясь неслышной команде, принялись рвать плоть, с треском ломая и вырывая из суставов кости, разбрасывая по сторонам обрывки внутренностей. Кровь хлестала во все стороны, окрашивая всё вокруг красным. Она стекала на землю и смешивалась с кладбищенской грязью. Холодные руки мертвецов, ломая рёбра, разорвали его грудь и выдрали оттуда лёгкие и сердце. С мерзким хрустом сломались шейные позвонки, и голова была отделена от тела.

Слепо таращась пустыми глазницами пожелтевшего черепа, мертвец протянул голову Петровича своему повелителю. Зиверс забрал её и двинулся к выходу с кладбища. Зомби застыли на месте, подобно механическим куклам, в которых закончился завод, и почти одновременно повалились в месиво из тающего снега, грязи и крови, оставив растерзанный труп торчать обломками костей в безразличное серое небо.

Глава 3. Ник

Ник вел автомобиль, сверяясь с показаниями навигатора. Если ему верить, то с учётом всех пробок, на месте он будет в полдвенадцатого. Телефонный звонок поднял его с постели в десять утра. Из динамика телефона прозвучал набор цифр. Тренированная память Ника запомнила это автоматически, но на всякий случай он записал цифры в блокнот. Сборы были недолгими. Всё снаряжение лежало в рюкзаке. Он лишь заглянул в него для порядка. Позавтракав, он гулко простучал подошвами высоких трекинговых ботинок по бетонным лестничным маршам и выскочил из парадной.

Он всегда был лёгок на подъём. Это было особенно кстати, когда он выбрал, чем будет зарабатывать на жизнь. Точнее сказать, жизнь как-то сама свернула на эту тропинку. Давно. Наверное, ещё в детстве, когда его с головой поглотил мир волшебных сказок. Очарованный ими, он верил, что мир населён огромным количеством самых разнообразных волшебных существ. Эльфы, гномы и прочие.

Однажды он набрался смелости и отправился в лес в ночь на Ивана-Купалу искать знаменитый цветок папоротника. Конечно, цветок он не нашёл. Но зато отыскал свой путь в жизни. Во всяком случае, именно эту ночную вылазку Ник считал началом. Потом были ночные кладбища, заброшенные дома, различные места, о которых ходила дурная молва. И вот сейчас он – автор нескольких книг, а его блог хоть и не сделал его богатым, но позволял сносно жить одному. Да и квартира досталась ему от родителей, что сильно экономило деньги. Его образ жизни был интересным, насыщенным и не всегда законным. Но ему везло, и он ни разу серьёзно не «влип».