Хроники Реликта. Том I
Провели очередной сеанс связи. На земном форпосте кое-что изменилось. К Тартару прибыли энергоснабженцы и экспериментальный корабль-лаборатория, битком набитый разного рода генераторами.
– Намечается эксперимент, – сообщил Кротас. – Физики хотят «вырезать» кусок пространства вместе с кораблем и перебросить его с планеты за пределы атмосферы.
– А мы? – очень своевременно спросил Диего Вирт.
– А вас захватит спасательный патруль. Монтажники заканчивают сборку подъемника, завтра попробуем высверлить в атмосфере безынерционный канал. А пока вы будете корректировать наводку генераторов для эксперимента.
– Ясно, – отозвался Сташевский, помахал рукой Полине, и сеанс закончился.
На этот раз первым на вахту встал Грехов. Четыре часа пролетели незаметно, он даже спать не захотел, поглощенный наблюдениями за действиями любопытников и паутин. Да, они явно что-то готовили: притащили откуда-то еще несколько «грибов», и теперь вокруг колонны корабля образовалась сплошная черная стена. А уже перед самой сдачей дежурства – Грехов как раз смотрел на неподвижное облако белого дыма, из которого вырастал корабль, – облако это вдруг с сильным треском опало, и под кораблем всплыла сияющая до боли в глазах паутина. Она подхватила корабль снизу, края ее полезли вверх, и в конце концов звездолет оказался завернутым в «авоську». Все замерло на некоторое время. Потом паутина с долгим шипением расползлась прежним белым дымом, и Грехов, разжав вспотевшие от напряжения кулаки, злорадно пробормотал:
– Что, не вышло, голубчики?
Несколько паутин-наблюдателей тотчас же улетели к Городу, и, пока Грехов проверял функционирование главных систем танка, одна из них приволокла черный «гриб» и воткнула его выше по склону воронки. Они начали строить вторую цепочку «грибов». Все это происходило так целенаправленно, что Грехов вдруг понял тех, кто ратовал за присутствие на планете разума. И если он действительно был здесь, то по всем человеческим меркам оказывался за пределами понимания. Ни он, ни люди не понимали друг друга, и неизвестно было, что же требуется для того, чтобы сделать первый шаг к взаимопониманию. Единственное, что вынес Грехов из своего наблюдения, было то, что возня паутин у земного звездолета указывала на их явную заинтересованность в нем.
Разбудив Сташевского, Грехов наскоро пересказал ему все, что видел сам, и попросился расположиться на отдых в кабине. Но командир был непреклонен, и ему, хотя и с неохотой, пришлось удалиться. Сташевский же сел за передатчик и вызвал Станцию.
За бортом разгорался день, словно штампованный по заказу, – так он походил на остальные тусклые дни Тартара.
За ночь паутины построили еще одну цепь из загадочных грибообразных тел и терриконов, удвоив их количество. Над танком кружили уже три сети, так что в ощущениях людей преобладало чувство загнанной в угол жертвы. О связи со Станцией нечего было и думать. Сташевский сказал только, что ровно в шестнадцать по универсальному времени оттуда попробуют проткнуть атмосферу планеты направленным полем, и, если все обойдется удачно, проблема безопасной доставки грузов на Тартар будет решена.
Грехов машинально оглядел небосвод, волокнистая зеленая пелена которого нависла так низко, что казалось, будто над ними висит целая планета, закрытая облачным слоем. Вершина близкого корабля виднелась размытой и колеблющейся, и там, на полукилометровой высоте, Грехов увидел темное перемещающееся пятно. Оно медленно плавало на одной и той же высоте, иногда ненадолго замирало на месте, потом снова описывало круги и петли – неторопливо и бесцельно.
– Что это над кораблем? – спросил Грехов Сташевского. – Слева… Теперь плывет с другой стороны.
– Где?
Грехов переключил окно дальновидения и показал странное медузоподобное облако, просвечивающее, как кисейная накидка.
– Серый призрак, – посмотрев, пробасил Молчанов. – Неуловимое и чрезвычайно любопытное создание. Гилковский как-то нарвался на гравистрелка и, если бы не серый призрак, подплывший в этот момент, живым бы он не ушел.
– Я слышал об этом, – сказал задумчиво Сташевский. – Но думал, что это легенда.
– Нет, – сухо сказал Молчанов. – Я был вместе с ним…
– Но как же?.. – начал Грехов, но уловил движение Сташевского и замолчал.
Молчанов усмехнулся.
– Не сверлите его взглядом, Святослав, любопытство всегда законно. На меня гравистрелок не напал потому, что я в этот момент находился в кабине вездехода.
Что-то он не договаривал, Молчанов. Грехов понял это по его секундному замешательству, но продолжать коммуникатор не стал, а расспрашивать дальше было неудобно.
Грехов попытался представить вмешательство серого призрака при нападении гравистрелка (какова тогда его мощь?!), но как раз наступил один из периодов «сна на ходу», когда ему начинали грезиться странные смазанные картины – влияние излучения паутин, как говорил Молчанов, – и некоторое время пришлось провести в борьбе с забытьем. На каждого из них излучение, очевидно, действовало по-разному. «Хорошо бы сравнить ощущения…» – подумал он мимолетно.
В черте корабля сработали какие-то таинственные механизмы, по периметру вокруг его башни замелькали ярчайшие факелы сине-зеленого пламени, искажающие каждый раз контуры звездолета. Через несколько минут вспышки прекратились. Приборы бесстрастно зафиксировали появление и убыль ионизации, пляску электромагнитных полей.
Грехов привычно отметил время и, размышляя, тихо сказал:
– Не могу понять одного – почему на планету, жизнь которой не разгадана, присутствие разума на которой еще никем не доказана, послали отряд коммуникаторов? С кем они собирались устанавливать контакт? С паутинами? С любопытниками?
– С пластунами, – пробормотал Диего Вирт. – Или с серыми призраками. Не все ли равно?..
– Шутник, – посмотрел на него Грехов.
– Да, в этом вы правы, – вздохнул Молчанов, и узкое морщинистое лицо его помрачнело. – С посылом коммуникаторов поторопились. Но в данный момент это уже не вина, а скорее наша беда. На Станции в то время было слишком много горячих голов…
– Горячие головы… – по-стариковски пробормотал Сташевский, глядя на ровную колонну корабля. – Горячие головы… Раньше говорили: сколько голов – столько умов, но первых всегда больше. Полное совпадение с действительностью…
В кабине наступила относительная тишина. Но разве сравнить эту живую пульсирующую тишину с невыразимо холодной и глубокой тишиной целой планеты? Небывалой тишиной, казалось бы, абсолютно мертвого мира. Как понять ее, с чем сравнить? Как увязать ее с тем, что мир этот не мертв, что он жив, и жив активно? Спустившись со Станции, они из великанов, обозревающих всю планету единым взглядом, превратились в муравьев, ползающих по огромному механизму неизвестного назначения, муравьев, не способных понять отдельные движения шестерен, пружин и колес и объединить их в понятие механизма. Как можно было говорить о контакте, не поняв, с кем и как его устанавливать?
– Парадокс, – вслух сказал Грехов.
Никто ему не ответил.
– Паутины, – предупредил Диего. – Что-то много их сегодня.
Грехов поднял голову – паутина уже накрывала танк слабой сетчатой тенью – и, почувствовав болезненный толчок в висках, перестал видеть свет.
На какую-то долю секунды он ощутил бег времени. Нет, не бег – сжатую пружину времени. Бездну сжатого до невероятных пределов времени. Что-то происходило вокруг, происходило на всей планете, чувств человеческих не хватало, чтобы заметить это, увидеть, понять. Но прорвалось мгновение, какое-то «десятое» чувство, даже не интуиция – мгновение, когда ритм чужой жизни сам пробился в мозг, заставляя его напрягаться в безуспешных попытках осмыслить эту жизнь…
Грехов не успел ничего понять, просто ощутил – пропасть разверзлась под ним, захватило дух, и тут же он оказался на твердой земле, и нет пропасти, а сердце еще не успело отреагировать, замерло, когда все уже прошло…
Он никому ничего не сказал. Даже Сташевскому.
«Потом, – подумал он, – на Станции. Когда можно будет перевести это в шутку».
Взрыв
В шестнадцать часов по универсальному времени обещанный Кротасом канал прямого безынерционного сообщения со Станцией не появился. Связи тоже не было, все диапазоны, как и прежде, были сплошь забиты помехами.
Вечером Сташевский велел подъехать к кораблю поближе и остановиться невдалеке от двойного ряда часто натыканных «грибов». Невидимая отталкивающая стена все еще была на месте, делать было нечего, оставалось только ждать ночи, когда можно будет установить связь.
Багровое светило наполовину влезло в зыбкий горизонт, заливая долину, Город, корабль, туманный воздух струями алых радуг. В мире ненадолго воцарился рубиновый цвет, перечеркнутый тенями скал и корабля. Потом Тина как-то одним движением ухнула вниз, и наступила вишневая, быстро сгущающаяся мгла.
Грехов развернул танк кормой к парящему звездолету и тихонько подъехал задним ходом вплотную к прозрачной силовой стене, но перестарался: танк снова развернуло, и он пятился уже вверх по склону воронки.
– Не играйся, – проворчал Сташевский, включая приемник. Связь отыскалась почти сразу, как только танк выехал на открытое пространство.
– «Мастифф», почему не отвечаете? «Мастифф», почему не отвечаете? – послышался в кабине голос Полины, и в виоме появилось ее милое, чуть осунувшееся лицо. Увидев их, она только глубоко вздохнула, нашла глазами Грехова и, глядя на него, сказала: – Почему молчите, Габриэль?
– Все нормально, малышка, – сказал Сташевский. – Давай нам начальство.
Полина уступила место смуглому горбоносому человеку с близко посаженными ярко-желтыми глазами. Сташевский и Молчанов почтительно склонили головы, Грехов с некоторым запозданием сделал то же. Это был Банглин, председатель Комиссии по контактам.
– Корабль все еще молчит? – быстро спросил он, ощупав каждого пристальным взглядом.
– Молчит, – ответил Сташевский. – Пройти к нему не можем…
– Знаю. Как ведут себя паутины?
– Сопровождают каждый наш шаг. Но защитное поле помогает, хотя и в неполной мере. Любопытники более опасны, но и встречи с ними более редки.
– А серые призраки?
– Призраки контакта с нами не имели… хотя в этом я и не уверен.
– То есть? Как вас понимать?
– При переходе через Город мы встретились с любопытником, и… в общем, мне показалось, что из Города нас вынес серый призрак. То есть не нас одних, конечно, а весь танк.
– Это весьма любопытно, – оживился Банглин. – А не мог автомат записать эту информацию на машинный инфор?
– Не знаю, не задумывался. Инфор мы отослали с зондом.
Банглин потускнел.
– Ах, да… Дело в том, что зонд не вернулся…
Грехов переглянулся с Диего. Наступила короткая тишина.
– Такие-то вот дела… – Банглин поморщился и продолжал: – Ваше пребывание на поверхности считаю нецелесообразным. Эксперимент с «вырезанием» корабля временно откладывается. Готовьтесь, через полчаса мы включим подъемник и опустим по каналу десантолет. Все понятно?
– Как будто все…
Банглин внимательно посмотрел на Сташевского, кивнул:
– Хорошо. Ждем вас здесь, до встречи.
Виом опустел.
– Давай, – скомандовал Сташевский, но Грехов уже и без него включил моторы, и танк запрыгал по каменным волнам. Башня корабля приблизилась.
Столб направленного излучения появился точно через полчаса, заметный, как дрожащий поток раскаленного воздуха, искажающий очертания Города. Столб колебался, не стоял на месте, танцевал. То ли его сбивало общее поле планеты, то ли было трудно поддерживать фокусировку луча на таком расстоянии… Гравиподъемник на Тартаре использовали впервые, и Грехов с тревогой подумал, что никто не знает, какой реакции следует ждать при этом от неведомых обитателей планеты.
Первым на отдаленный низкий гул, последовавший за установлением силового тоннеля, обратил внимание Молчанов. Он коснулся плеча Сташевского, тот предостерегающе поднял руку, и в этот момент произошло непонятное: слой почвы, в которую упирался силовой луч подъемника, вдруг с оглушительным грохотом лопнул, края разлома задрались вверх, и из-под почвы ударила в зенит черная струя. Грехов, спохватившись, помигал прожектором, закричал в микрофон: «Назад!» – но было уже поздно. В вышине загорелась желтая звезда – лазерный прожектор десантолета: со Станции начали спуск.
Новая волна грохота: еще одна струя взметнулась ввысь и достигла десантолета. В том месте что-то ослепительно вспыхнуло, и десантолет стал валиться на Город, оставляя за собой трассу гаснущих желтых огоньков. Через несколько секунд донеслось долгое раскатистое рычание.
– Черное извержение! – прошептал Диего.
Они уже неслись на полной скорости, так что за кормой вздулась полоса пыли. А из странного разлома вдруг плюнула еще одна струя, вздымаясь на неведомую высоту. На Станции догадались выключить канал подъемника, и растущий столб оборвался, стал падать с неба исполинскими черными брызгами, одна из которых, размером с гору, чудом миновала танк.
Паутин объявилось чрезвычайно много. Они суетились в воздухе, не замечая танка, но Грехову наблюдать за происходящим было совершенно некогда, и он не увидел, чем закончилось жуткое в своей мощи и непонятности явление.
Танк с ходу углубился в первую попавшуюся «улицу» Города, уходящую черной рекой в глубь призрачного, насыщенного голубоватым туманом свечения массива. Здесь тоже роились паутины. Большинство их проносилось к месту падения десантолета, остальные выстраивались в одну громадную сеть, накрывающую Город сверху.
Почему-то взгляд Города переносить стало легче, а может, просто не было времени на анализ своих ощущений. Во всяком случае, мозг справлялся с влиянием постороннего психотронного излучения. Приемник перестал греметь, и в шелестящей тишине они вдруг услышали… плач ребенка! Это было странно и чудовищно! Откуда в Городе мог оказаться ребенок?!
Сташевский переключил диапазоны и присвистнул. Плач, вернее, тоненькое тоскливое завывание царило на всех несущих волнах. Более того, плач слышался со всех сторон, брать пеленг было бессмысленно.
Они так и не разобрались, что это было: эхо передачи со Станции, фокус необычайной помехи или еще что-то… Крупная вибрация потрясла вдруг Город. Откуда-то снизу, из таинственных его глубин, послышалось низкое мощное гудение. Сразу в нескольких местах раздались гулкие удары – взрывались паутины!
Грехов взглянул на пульт и ужаснулся. В пространстве происходило светопреставление! Приборы показывали безумную пляску силовых полей, невероятную плотность излучений! Давление за бортом то падало до нуля, то поднималось до невообразимых величин! Температура менялась ежесекундно!..
Но на все это ему было наплевать, главным было то, что в центре пульта смотрел на него зловещий рубиновый глаз: защита реактора давала сбои, поле не держало, пульсировало, что-то его расщепляло, и растерявшийся автомат быстро-быстро переключил генераторы с основного на дублирующий.
Сташевский оценил опасность быстрее Грехова.
– Из танка, быстро! – гаркнул он и одним движением выбросил Молчанова из кресла.
– Зачем?! – изумился тот.
Грехов притормозил. Диего Вирт молча подтолкнул растерявшегося коммуникатора к выходу и махнул на прощание рукой. Он все и всегда понимал сразу и не требовал объяснений.
«Дружище, пришла и твоя очередь действовать самостоятельно…» – обожгла Грехова мгновенная мысль.
Танк мчался над струящейся чернотой «улицы», под ним грохотало и гудело, и впереди уже показались редкие клубы дыма: где-то догорал разбившийся десантолет. Две блестящие фигуры вскоре исчезли за поворотом.
Сташевский пытался что-то сделать с настройкой защиты, но рубиновый глаз пылал неудержимо, до взрыва оставались, может быть, какие-то мгновения, и Грехов все увеличивал скорость, словно пытаясь убежать от самого себя, от своих мыслей и страха.
На одной из «улиц», пересекавших их дорогу, догорали остатки разбитого десантного шлюпа, они проскочили мимо, но Сташевский крикнул: «Стой!» – и Грехов остановил танк.
– Беги!
– Нет!
– Да беги же!..
Сташевский вдруг схватил Грехова за плечо, сжал его до боли.
– Я прошу тебя, Габриэль, – почти беззвучно сказал он. Никогда Грехову не забыть его лица, когда он говорил свое: «Я прошу тебя, Габриэль…» – Помоги пилоту, если он жив.
Внутри у Грехова словно что-то сломалось. Он не помнил, как выбирался из кабины, а когда оглянулся, танк был уже далеко. Наконец скрылся за поворотом, а Грехов все смотрел ему вслед сквозь набегающие будто от злого ветра слезы. Странно, что паутины не обратили внимания на столь удобную для них цель: спасатель забыл включить генератор защитного поля, горб которого весомой тяжестью давил спину. Он только смотрел и считал вслух секунды. А потом ослепительный свет вспыхнул над Городом и выжег все тени жарким дыханием ядерного ада.
– Святослав!.. – прошептал Грехов похолодевшими губами. – Святослав…
А город сотрясался, вибрировал, стонал, качались полупрозрачные стены «зданий», растрескиваясь под аккомпанемент сатанинского грохота и скрежета, низкий гул взрыва расползался ущельями улиц, свистящими вихрями пролетали над Городом паутины. Пурпурный грибообразный смерч возносился к небу. Яркий, веселый и страшный смерч…
Грехов сделал шаг, и в это время из стаи паутин над головой выпал серый призрак, устремился к нему. На один миг необычайная глубина раскрылась перед Греховым. Словно распахнулись врата в иной мир, в совершенно чуждый ему мир иной гармонии… Вселенная качнулась и закружилась вокруг него… Последнее, что он почувствовал в преддверии забвения, – удивленный взгляд. Потом был короткий полет, мелькнул и остался в стороне Город, приблизились скалы, и его бережно опустили на рыжую почву. Призрак взмыл вверх и исчез, а от скалы вдруг отделился металлический гигант и направился к нему. Робот-охранитель.
– Диего… – прошептал Грехов, борясь с рыданием. – Святослава… нет…
– Диего Вирт ушел в Город, – отозвался голос Молчанова. – За вами… так он сказал… Безумству храбрых поем мы песню… Герои… Гибнем, как мухи в паутине… К чему?.. А потом нас начинают спасать серые призраки…
Но Грехов уже не слушал Молчанова. Он смотрел на Город. Ждал. Он знал, что, если Диего не вернется через час, он пойдет за ним точно так же…
Над Городом вставало алое сияние, перечеркнутое черным дымным столбом. Странную белую метель гнал ветер из Города, пока Грехов не понял, что это летят паутины.
– Надо найти убежище, – пробормотал Молчанов. – Здесь стоять небезопасно…
– Тогда Диего нас может не найти, – ответил безжизненным голосом Габриэль и вдруг почувствовал, что над ним смыкается тьма.
Как сквозь толстый слой ваты, донесся чей-то знакомый голос:
– Габриэль!
– Диего, – прошептал Грехов. – Вернулся!..
Часть третья. Посвящение в истину. Габриэль
На Земле
Молочно-белая со светящимися прожилками стена бесшумно раскололась и выпустила двоих в голубоватых халатах: высокого мужчину с властным лицом и полную женщину с виноватым выражением глаз.
– Что? – глухо спросил Диего Вирт, делая шаг из ниши.
Мужчина окинул его цепким взглядом, узнал, кивнул и прошел мимо. Женщина приостановилась.
– У него афазия… психологический шок. Это не опасно, но лечиться нужно долго. Земля, голубое небо, голубые озера… Или чарианский санаторий.
– На Чаре он уже был… после катастрофы. Больше года…
– Мария, – окликнул из-за поворота старший врач.
Женщина ободряюще улыбнулась и ушла.
– Так, – пробормотал Диего. Поймал себя на том, что повторяет слова и жесты Сташевского, и помрачнел. Сташевского нет. Ему не нужна уже никакая медицина – ни земная, ни чарианская… Барельеф на стене Героев… Стереопортрет в УАСС… память… И память…
Стена медцентра раздвинулась вновь, и оттуда вышла Полина Серебрянникова, бледная и тихая. Они встретились глазами, и Вирт невольно сделал шаг навстречу.
– Что ты, Полин?
Полина покачала головой.
– Не надо, Диего. Я просто устала. Спасибо… за Габриэля. За то, что он жив.
Диего Вирт слегка нахмурился, взял Полину за локоть. «Узнать, что Габриэль жив, – подумал он, – после того, как целый год была уверенной в его гибели… и потом едва не потерять снова… Не слишком ли много для одного человека?»
– Диего Вирт, вас просят зайти на командный пункт, – сказал вдруг из ниши женский голос. – Диего Вирт, вас просят зайти на КП.
Он скользнул взглядом по белой стене, скрывающей за собой зал и аппаратуру медицинского комплекса, и повел Полину к эскалатору.
В центральной диспетчерской командного пункта его ждали Банглин, Кротас и универсалисты.
– Грехова надо на Землю, – сказал Диего, рассматривая браслет видеосвязи на руке. – У него шок…
– Трансгал «Солнце» уходит к Земле завтра, в семь часов, – сказал Кротас. – Грехова отправят с ним.
Диего Вирт поднял глаза на председателя Комиссии по контактам.
– И Серебрянникову, конечно, – добавил Банглин, поняв безмолвный его вопрос. – Прошу вас, Диего, расскажите о… гм… спасении Грехова еще раз. Ситуация, скажем прямо, неправдоподобная…
Вирт встретил взгляд Кротаса и вдруг почувствовал робость, как на экзамене. Эти суровые люди, прошедшие огромную жизненную школу, закованные в броню своих обязанностей, знали цену решений и имели право не только просить, но и приказывать, хотя, наверное, были так же уязвимы, как и все остальные. Однако жизнь и работа после неудач, катастроф и жертв для них не кончились.
– У меня этот факт не вызывает сомнений. Грехова принес из Города серый призрак. Я в это время снова пошел в Город, думал, вдруг пригодится моя помощь… Молчанова я оставил с роботом-охранителем… Успел пройти, наверное, с полкилометра, когда увидел летящего призрака… Вернулся. Вот, пожалуй, и все…
– А что делал призрак потом?
– Улетел к Городу. А спасательный модуль нашел нас только через пять часов.
– Любопытно, – тихо сказал Сергиенко, переглядываясь с Квециньским. – Это не первый случай такого рода. Паутины нападают, охраняя Город, а серые призраки спасают людей. Почему?
– Может, кое-что нам пояснит сам Грехов, – сказал Банглин, – когда поправится. А вообще, с таким положением дел мириться нельзя. Надо подключить все крупнейшие лаборатории проблем контакта, физические институты, объявить широкое обсуждение возникших затруднений среди специалистов…
– Лишь бы не признаваться в поражении, – дернув щекой, сказал Кротас. – Не слишком ли дорого мы платим ради познания?
– Я пойду? – сказал Диего Вирт, чувствуя себя лишним.
– Да-да, пожалуйста.
В зале после его ухода некоторое время длилось молчание. Потом Сергиенко исподлобья взглянул на зло прищурившегося Кротаса и усмехнулся.
– А ты, Нат, ты лично способен признаться в своем бессилии перед этой планетой? Перед теми, кто бросил нам этот странный вызов? Можешь ответить?
– Я-то? – переспросил Кротас. – Я-то способен, я на многое способен… Вы посылаете людей на разведку нового, неизведанного, но не считаетесь виновными, если они встречаются с опасностью и гибнут. Спасатели же не имеют права погибать там, где ждут их помощи. И если они все-таки гибнут, то виноват я. Виноват в том, что не предусмотрел, не смог предусмотреть всего, посылая их в спасательный рейд…
– Утрируешь, Нат. – Банглин поморщился. – Разве мы ищем виноватых? Существуют какие-то методы разрешения тех противоречий, которые мы испытываем с изучением цивилизации Тартара. Просто мы не нашли этих методов, поэтому так велик риск в познании, как ты говоришь, нового, неизведанного. Неужели отступим?
– Предположим, нет. Но какой ценой? Снова жизни товарищей?
Холодный огонь сверкнул в глазах Банглина, но говорить он ничего не стал. Слева от них сработали системы обзора, и с высоты пяти тысяч километров открылся вид на ровный белесый сфероид Тартара.
Диего Вирт стоял на смотровой площадке станции приема трансгалактических кораблей и смотрел на яркую желтую звезду в правой полусфере площадки. Это было Солнце. Он не один раз возвращался из дальних полетов, видел десятки других светил, более могучих, яростных и, наоборот, багровых и тихих, как потухающий костер, но Солнце волновало его по-иному, смотреть на него было приятно и радостно, потому что Солнце – это уже Земля, это запахи и тепло родного дома.
– Идем, Диего, – окликнул его Шелгунов.
Вирт с сожалением оторвал взгляд от черного «небосвода» с искристой полосой Млечного Пути.
– В отдел? – спросил Шелгунов уже в коридоре, поблескивая в полутьме круглыми зоркими глазами.
– Сначала отправлю Габриэля.
– Лечцентр на Филиппинах?
– Нет, медицинский профилакторий в Брянских лесах, на Десне. Там родилась Полина, а она лучше знает, что нужно Габриэлю для выздоровления…
– Не везет парню. Второй раз попадает в переделку. Как это с ним случилось?