Полюби меня. Навсегда
– Обещаю, я верну их так быстро, как только смогу, – просияв, обещаю я. – Ты не узнаешь эту квартиру!
– Просто пообещай мне, что позаботишься о себе.
– Обязательно, – соглашаюсь я. Пару секунд мы молчим. Есть еще кое-что, но я ненавижу попрошайничать. В конце концов откашливаюсь и собираюсь с духом: – И еще кое-что…
Малкольм поднимает голову, уголки его рта ползут вверх:
– Давай выкладывай!
– Один спонсор выбыл. – Я делаю небольшую паузу. – Не знаю, что делать. Видимо, мне придется свернуть программу.
– Мне очень жаль, – говорит Малкольм, и в его голосе слышится искреннее сочувствие.
– Я уже думала, можно ли сократить индивидуальное наставничество до девяти месяцев.
Каждому из моих подопечных после освобождения из тюрьмы дается год на то, чтобы встать на ноги. Это дольше, чем в других программах, но зато у всех, кто пробыл со мной полный год, получилось это сделать. Мы с Малкольмом долго это обсуждали. Консультировались с тюремными психологами и сравнивали показатели успехов в других программах.
– Когда начнешь сдавать квартиру, будешь оставлять выручку себе. Так и поступим, – объявляет Малкольм.
– Но…
Будь я из тех, кто плачет, наверное, разревелась бы. Но я не могу это принять. Малкольм и так делает более чем достаточно на протяжении многих лет. Он пустил меня к себе в самый темный период моей жизни, когда мне некуда было идти. Разрешает бесплатно пользоваться принадлежащими ему помещениями, устраивает бывших малолетних преступников на работу в свое кафе…
– Никаких «но», – категорично отвечает он, – ты всем занимаешься, так что и деньгами распоряжаться должна ты.
Он осторожно кладет руку мне на плечо, и я позволяю ему это сделать. Малкольм в курсе, что прикосновения выходят далеко за рамки моей зоны комфорта, хотя мы никогда по-настоящему об этом не говорили. Но иногда порыв берет верх над сдержанностью, которую он проявляет ради меня.
– Но только после того, как покрою твои расходы на ремонт. – На этот раз возражений я не потерплю.
Наше внимание привлекает звук ключа в дверном замке. Должно быть, это Рис и Джинни.
– Привет! – доносится от входной двери девичий голос.
Слышно, как она скидывает обувь, хотя я постоянно твержу, что разуваться надо аккуратно, и бежит по коридору на кухню. Потом сразу бросается ко мне и обнимает. Джинни – единственный человек, которого я подпускаю настолько близко. Так повелось с самого начала. Мне известно, что девочка нуждается в физическом контакте, и я терплю, даже если для меня это перебор. Я обвиваю ее руками и прижимаю к себе. И чем чаще это делаю, тем легче становится и тем менее одеревеневшей и оцепеневшей я себя чувствую.
– Хорошо провела время у Риса? – спрашиваю я.
– Мы смотрели кино, и Рис заснул! – смеется Джинни.
– Я думал, это останется между нами! – произносит появившийся в дверях Рис.
Каждый раз, видя его, я невольно вспоминаю нашу первую встречу. Озлобленный, сломленный молодой человек в тюремной форме шаркающей походкой подошел к столу, за которым сидела я. Его пронзительные голубые глаза казались потускневшими. Единственное, что осталось неизменным с тех времен, – его внушительный рост. С тех пор как он вернулся к жизни и ходит прямо, расправив плечи, это стало еще заметнее.
– Упс, – говорит Джинни и закрывает руками рот.
Очки у нее на носу сидят немного криво. В ближайшее время надо обязательно купить новые, эти явно погнулись.
Рис достает бутылку воды из моего холодильника. Сейчас мы уже общаемся друг с другом абсолютно свободно. И он так часто бывает здесь со мной и сестрой, что чувствует себя как дома. Я радуюсь, видя, что у них с Джинни все хорошо. И мне нравится находиться в их компании. Рис мне теперь больше друг, чем один из подопечных, хотя он еще не до конца прошел программу.
– Подвезти тебя в кафе, Рис? – спрашивает Малкольм и поднимается. – Я на машине.
– Было бы здорово. Мы немного прокопались, и я еле успеваю к началу смены. – На слове «мы» парень показывает на Джинни, она показывает ему язык.
Квартира, в которой Рис живет вместе с соседом Маликом, находится хоть и недалеко от моей, но иногда машина не помешала бы. Однако зарплаты Риса на покупку не хватит. Я думаю, может, время от времени одалживать ему свою машину, тогда мы будем гораздо мобильнее в вопросах опеки над Джинни.
Я смотрю на маленькую худенькую девочку, которая обнимает брата. Ей определенно пойдет на пользу, если они начнут видеться чаще.
Глава 6
Сэм
В понедельник утром я первым прихожу в наш маленький душный кабинет на верхнем этаже главного корпуса Университета Перли. Комнату в башне, как мы ее называем, я делю с Антеей и Тимом – идеальной литературоведческой парочкой. Антея пишет диссертацию по сонетам Шекспира, хотя я, хоть убей, не понимаю, что нового можно о них сказать. По некоторым темам все сказано, но Антея эксперт, и я не вмешиваюсь. Тим изучает спорт в литературе и терпит многочисленные насмешки от нас с Антеей по поводу его темы. Впрочем, шутим мы по-доброму, ведь Тим настолько приятный парень, что если кто-то начнет насмехаться над ним по-настоящему, то, наверно, сразу попадет в «Ад» Данте.
Я сажусь за письменный стол и собираюсь включить компьютер, как вдруг замечаю на столешнице желтый стикер: «Обед в 12:00 в „Жемчужинах"?» Записка подписана едва читаемым «Риди». Риди – или мистер Рид, как его зовут на самом деле, – библиотекарь из литературоведческой библиотеки. Работая над диссертацией, я часто вступаю с ним в увлекательные дискуссии. Он настоящий книжный фанат и успел посоветовать мне пару-тройку текстов для исследования, которые очень пригодились. Его познания безумно ценны для моей темы «Культурное наследие и интертекстуальность». Тем не менее я удивлен приглашению на обед, поскольку до сих пор наше общение ограничивалось библиотекой.
– Доброе утро! – здоровается, входя, Тим – он явно в хорошем настроении. – Ну, хорошо провел выходные? – Он многозначительно шевелит бровями.
Изначально Тим и Антея хотели уговорить меня выпить с ними в пятницу вечером, но помешало мое свидание с Сарой. Он, естественно, понятия не имеет о том, что с Сарой все пошло наперекосяк, а потом я встретил Эми, и с ней у меня наконец-то снова появились мурашки и каким странным опытом это для меня обернулось. Прерванным половым актом без полового акта, так сказать. А еще о том, каким провалом закончился вечер.
– Неплохо, – отвечаю я, делая вид, что сосредоточенно читаю электронную почту.
Мне нравится Тим, но рассказ об Эми, ее странных правилах и моем решении не спать с ней выйдет за рамки установившихся между нами отношений. Кроме того, у меня возникает чувство, что, рассказав об этой встрече, я предам Эми. И еще пожелание, которое я написал Джинни в книге. Перепуганное выражение лица Эми, когда до нас обоих дошло, что мы, вообще-то, знакомы, прочно врезалось мне в память.
Если честно, меня до сих пор беспокоит то обстоятельство, что я случайно чуть не переспал с социальной работницей парня моей лучшей подруги. В свое оправдание должен заметить, что был не совсем трезв и прежде видел ее лишь однажды – мельком на вечеринке. Плюс эта ее неприязнь к прикосновениям. Я все выходные размышлял, не могло ли это быть своего рода фетишем и не аутистка ли она. Я где-то читал, что дискомфорт от тактильного контакта может быть вариантом проявления аутистического спектра. У меня даже возникло желание погуглить эту тему, но затем я решил доказать себе, что меня это не волнует. В конце концов, вот уже несколько месяцев я сам фактически не романтизирую секс, если он случается, и добровольно исчезаю еще до завтрака после интрижки на одну ночь.
Возможно, тот вечер просто отзеркалил такую же мою ситуацию, и сейчас мои мысли опять пошли по тому же кругу. Кажется, я пытаюсь обмануть себя. Она мне понравилась больше, чем все остальные, с кем я познакомился за последние пару месяцев. Тот факт, что я не смог соблюсти ее правила и просто заняться с ней сексом, впоследствии меня очень удивил. Острая потребность в близости с ней оказалась сильнее похоти. А такого я уже давно за собой не замечал.
– Как «неплохо»? – ухмыляется Тим.
– Неплохо неплохо, – я стараюсь говорить непринужденно.
– Вы с ней увидитесь снова?
Бросаю на него раздраженный взгляд в надежде, что это заставит Тима замолчать.
– У меня даже нет номера ее телефона, – заявляю я, имея в виду Эми, в то время как он подразумевает Сару.
– Чьего номера телефона? – встревает Антея, открывая дверь. Она приветствует Тима поцелуем в губы и посылает воздушный поцелуй мне, а потом широко улыбается. – Чтобы ты не чувствовал себя обделенным.
– Новая пятничная знакомая Сэма, – объясняет Тим.
Они ожидающе смотрят на меня.
Я не думал, хочу ли снова увидеться с Эми. Это был бы старый Сэм. Сэм, ищущий истинную любовь. Может быть, когда-нибудь мы случайно встретимся еще раз. Но, в конце концов, этого не захочет Эми. Даже если бы я до сих пор искал ту единственную, это бессмысленный вопрос. И как бы я объяснил это Тамсин и Рису? А Эми – женщине, которая явно хочет, чтобы ее оставили в покое? Даже думать об этом смешно. Нельзя увильнуть от секса, а пару дней спустя умолять о встрече. Нужно выбирать.
– Иногда молчанием можно сказать больше, чем словами, – приторным голосом тянет Антея. Она хохочет, и ее черные кудри раскачиваются. – «Но если мой язык и мало говорит, то мысленно любовь у ног лежит»[2].
Мы с Тимом одновременно издаем стон. Антея знает все сонеты Шекспира наизусть. Мы с Тимом называем это синдромом сонета. В отличие от синдрома Туретта[3], любое слово, даже бессмысленное, способно сработать у Антеи как триггер и вызвать цитату из сонета. Но она, конечно, не совсем неправа. То, что Эми занимает мои мысли, отличает ее от всех женщин, с которыми я в последние месяцы, так сказать, ходил на свидания.
– Возможно, это означает, что ты окончательно забыл Тамсин, – говорит Тим.
– У меня встреча с профессором Армитедж, надо обсудить с ней мое эссе по Элиоту, так что объявляю эту дискуссию законченной, – отвечаю я и встаю.
– «Когда нам вновь сойтись втроем, – театрально вопрошает Антея, – под ливень, молнию и гром?»[4]
Эта девушка беспрерывно цитирует не только сонеты Шекспира, она знает наизусть слишком много отрывков из его трагедий.
– «Когда мечей затихнет звон и будет бранный спор решен»[5], – продолжает Тим, с усмешкой глядя на Антею.
– Как я рад, что вы нашли друг друга, – вставляю я, – потому что кто еще вас выдержит?
– Ты, например, – заявляет Антея и запрокидывает голову, наблюдая за тем, как я протискиваюсь мимо ее стула к выходу.
Профессор Армитедж – выдающаяся женщина-ученый, которая тем не менее может немного пугать, особенно студентов младших курсов, – научная руководительница моей диссертации. Ее кабинет расположен тремя этажами ниже нашей комнаты в башне. Я спускаюсь пешком, потому что движение пойдет на пользу моей голове.
Разумеется, я забыл Тамсин. Поначалу мне было больно видеть, что моя лучшая подруга безумно влюблена в другого парня и счастлива, поэтому я на некоторое время ограничил общение с ней до минимума. Но видит бог, в последние несколько месяцев у меня появилось достаточно отвлекающих факторов, чтобы окончательно выбросить ее из головы. И теперь мы снова относимся друг к другу так же, как и до моего смятения чувств. Мы лучшие друзья. Так и должно быть! Лучшие друзья, которые, правда, не рассказывают друг другу, если чуть не переспят с кем-то из общих знакомых. Я сохраню все в секрете. Уверен, Эми тоже не будет трезвонить о нашей встрече на каждом углу.
Когда в начале первого я захожу в «Жемчужины», меня встречает аромат свежеприготовленной еды. Во время обеда здесь угощают студентов по выгодным ценам. Выбор небольшой – обычно рагу с мясом и без. Но готовят вкусно, и в университетском кафе царит непринужденная и веселая атмосфера. По вечерам тут часто проводятся дискуссии, поэтические слэмы[6] или концерты. Все мероприятия бесплатные, благодаря чему «Жемчужины» стали самым популярным заведением в кампусе, несмотря на неприглядную пластиковую мебель.
Риди я замечаю в очереди перед барной стойкой. Библиотекарю уже за сорок, и он выделяется очень консервативным стилем в одежде, поэтому сразу бросается в глаза.
– Пока найди нам стол, – предлагает он, – я тебе чего-нибудь возьму. Сегодня есть вегетарианский карри. Что будешь пить?
– Просто воду. Спасибо!
Я пробираюсь сквозь толпу студентов, чьи разговоры заполняют зал с высокими потолками. Увидев, что двое парней собираются уходить, я быстро перехватываю их столик. Риди не приходится долго ждать. Он ставит между нами тяжелый поднос и садится.
– Ну что, как дела с исследованием? – спрашивает коллега. – Я прочитал твое эссе по «Бесплодной земле». Весьма впечатляет.
– Без твоих переводов с древнегреческого у меня ничего не получилось бы, – признаюсь я. Риди ночи напролет торчал со мной в библиотеке, пока мы наконец не остались довольны переводами метатекстов, которые цитирует Т. С. Элиот. – И теперь эссе действительно опубликуют в сборнике.
Профессор Армитедж сообщила мне об этом сегодня утром. А еще она хочет номинировать его на премию молодых талантов.
– Поздравляю! – Риди хлопает ладонью по столу. – Именно такие отлично смотрятся в резюме.
– Ты же знаешь, я за этим не гонюсь, – отвечаю я.
– И тем не менее надо задумываться, чем ты хочешь заниматься после защиты. Когда заканчивается срок твоей стипендии?
У меня вырывается стон:
– Осенью. Знаю. Не волнуйся, я не пропущу дату подачи заявок. – И, чтобы сменить тему, спрашиваю: – А у тебя как дела? Все хорошо?
– Да, лучше не бывает. Но я хочу кое-что с тобой обсудить. Надеюсь, это не испортит тебе настроение.
Я не удивлен, что для этого обеда есть какая-то причина. Но то, что тема серьезная, оказалось неожиданностью.
– Вот что я нашел в библиотеке. Лежало рядом с мусорной корзиной. – Он подвигает по столику листок бумаги.
– Что это? – не понимаю я.
– Сам прочитай, – кивает мне Риди.
«Ты слышала, что Руби с ним встречалась?» – читаю я.
Ниже другим почерком написано: «Что-о-о? Серьезно? Эта корова? Как же несправедлив мир».
Потом опять первый почерк: «Похоже, у них было».
Снова второй: «Да ты шутишь! Руби и Макферсон? Не может быть».
Первый: «Он на следующее утро выскользнул из ее комнаты. А еще она рассказала Надин. Я от нее и узнала».
Второй: «Я сейчас умру! Почему Руби? Почему не я?»
Первый: «Теперь я тоже буду вешаться ему на шею. Если слухи не врут, он со всеми этим занимается».
Второй: «ДА ЛАДНО! Тогда я тоже пойду к нему сразу после пары».
Я поднимаю голову. Изнутри по телу разливается жар, но это не приятное тепло.
– Какого черта? – произношу я.
Риди кивает:
– Я подумал, ты захочешь знать, что о тебе говорят.
– Спасибо, Риди. – Не представляю, что я должен сейчас сказать. Кто эти студентки? Отвергнутые фанатки?
– Сэм, мне неловко задавать тебе этот вопрос, потому что это, естественно, твое дело, но… – Риди прочищает горло. – … ты спишь со своими студентками?
Я чуть водой не поперхнулся.
– Риди! Нет, конечно, нет!
– Тогда откуда берутся слухи? Такие вещи могут разрушить твою карьеру, ты же понимаешь?
– У меня один раз было со студенткой из вводного курса, с Руби, – сознаюсь я. – Это разовый случай, мы напились. Я не собирался делать ничего подобного и сразу сообразил, что это хреновая идея.
Черт! Единственный раз я допустил ошибку и повелся на заигрывания студентки с вводных семинаров. Это случилось после того, как меня отшила Тамсин, я чувствовал себя дерьмово. Свидание с Руби принесло мне удовлетворение. То, что позже мы слишком бурно оттянулись на вечеринке, а на следующее утро я проснулся в ее комнате в общежитии, вообще не входило в мои планы.
– Ох, Сэм, – тянет Риди, – будь осторожен! У тебя двойная роль: студента и представителя университета. Ты должен внимательно следить за тем, что о тебе говорят. Если это единичный случай, то с чего они взяли, что ты со всеми… – Он замолкает, потому что ему явно неудобно.
– В последние несколько месяцев я много гулял. Это так, да. Но со своими студентками максимум мог выпить кофе. И после Руби больше ни с кем из курса не разговаривал. Я же не самоубийца.
Это чистая правда. После того как Тамсин меня отвергла, мне нужно было отвлечься. Ее отказ на какое-то время выбил почву у меня из-под ног. Так бывает, когда приходится коренным образом переосмыслить свои представления о любви. Сейчас я понимаю, каким был идиотом – как насчет Руби, так и насчет любви.
– Наверное, в ближайшее время тебе стоит вести себя чуть сдержаннее. Ты аспирант, ты считаешься учащимся, – произносит Риди, – ты, разумеется, не сделал ничего противозаконного. Но представь, что случится, если об этом станет известно Армитедж. Или – еще хуже – профессору Филдинг. Ее моральный кодекс работает не так, как наш. Если бы эта записка попала не в те руки…
– Я знаю, – говорю я. Подумать страшно, что могло произойти, если бы этот листок увидела профессор Филдинг, декан института и абсолютный корифей в области американской драматургии. Моя благодарность за то, что он попал к Риди, не знает границ. – Спасибо, Риди! Серьезно. Ты спас мою задницу. Никогда этого не забуду. Если я могу что-то сделать, чтобы отплатить тебе…
Риди делает вид, будто на мгновение задумался. Затем его губы изгибаются в почти дьявольской ухмылке, как будто он только и ждал, что я предложу ему свою помощь.
– Раз уж ты спрашиваешь, – отвечает он, – на самом деле действительно есть кое-что, в чем мне не помешает помощь. В нашем архиве много дубликатов и устаревших изданий. Мы отправляем их региональным школам. Можешь собрать книги и отвезти их в новый дом.
– И о скольких книгах идет речь? – уточняю я, поскольку не могу избавиться от ощущения, что заключаю сделку с дьяволом.
– Нужно закончить за два дня. Так ты еще больше проникнешься посылом о том, что университет – это не расширенный портал для знакомств, где можно смахивать влево и вправо. Как оно там называется?
– Tinder, – подсказываю я, умолчав о том, что недавно удалил приложение с телефона.
– Точно. Ты запомнишь: университет – это не Tinder.
Глава 7
Эми
– Раз в четверг тебе нужно выйти на смену вместо Лиз, то я перенесу свой обход домов на вторую половину дня, ближе к полудню. Оттуда недалеко до школы. Должно получиться, – предлагаю я.
Рис, Джинни и я сидим в нашей кухне-гостиной и составляем график на следующую неделю. Обсуждаем, кто забирает Джинни из школы, когда она ночует у Риса, когда Рис приходит к нам и так далее. Рано или поздно мы хотим переключиться в режим планирования на целый месяц, если честно, мне необходимо снова распределять свои дела на длительный срок, но пока не получается.
– Надеюсь, мы скоро найдем замену Лиз. Нельзя, чтобы это превратилось в обычную практику. – Кажется, Рису неловко из-за того, что мне придется его подменять.
– Без проблем, правда. Не переживай!
– Да, Рис, не переживай, – эхом повторяет за мной Джинни, ненадолго подняв голову от картинки, которую в этот момент рисует.
– Можете зайти в кафе после школы, – добавляет он.
Вообще-то, четверги у Риса и Джинни – это неизменные братско-сестринские дни. Я понимаю, почему он делает все возможное, лишь бы все-таки увидеться с Джинни: ей необходим привычный распорядок и ему, наверное, тоже.
– Мы же сможем? – с надеждой спрашивает она у меня. А потом у своего брата: – А нам дадут пирога?
– Конечно, – хором отвечаем с Рисом. Джинни довольно улыбается, и мое сердце тает.
Джинни, Рис и я – настоящая команда. Он не ее отец, она не наша дочь, я не ее мать, но мы превращаемся в семью – проблемную, соединенную по воле случая семью. У нас есть общий быт вроде совместных завтраков, обедов или ужинов, братско-сестринских дней, чтения вслух по вечерам, хотя в десять лет она для этого слишком взрослая.
Духовка пищит, а это значит, что готова макаронная запеканка, которую Рису дал с собой его сосед по квартире Малик. Рис поднимается с дивана, выключает духовку и достает тарелки из подвесного шкафчика.
– А что случилось у Лиз? – интересуюсь я, потому что та вдруг уволилась ни с того ни с сего.
– Если честно, точно не знаю. Какие-то семейные обстоятельства. В любом случае она вернулась в Орегон.
Я киваю:
– А когда ты работаешь в пятницу?
– У меня утренняя смена. Вечером Тамсин хочет сходить со мной в кино, но тогда мы просто выберем фильм, который тебе тоже понравится, Джинни. Как думаешь?
– Есть что-нибудь с роботами? – с энтузиазмом откликается та.
– Не знаю. Надо проверить.
Я правда восхищаюсь тем, как Тамсин справляется с ситуацией. Она не только встречается с сильно травмированным парнем – хотя большую часть времени по нему этого не скажешь, – но и внезапно получила в придачу его младшую сестренку. И я еще ни разу не слышала, чтобы она жаловалась. Наоборот, она стала для Джинни по-настоящему близким человеком. Сначала мне было не по себе при мысли об этом, ведь кто может гарантировать, что она внезапно не решит, что для нее это слишком. Что в девятнадцать лет она слишком молода для подобной ответственности? Но, чем больше узнаю ее и ее бурлящий оптимизм, тем сильнее ей доверяю.
– Тогда я заберу тебя из кино, – предлагаю я, чтобы Рис не чувствовал себя обязанным отказываться от ночи со своей девушкой, – ты же должна рассказать мне, что произошло в фильме.
Рис с благодарностью мне улыбается и ставит передо мной и сестрой по тарелке с запеканкой.
Рис попрощался и ушел, а я укладываю Джинни спать. Читаю ей вслух главу из «Гарри Поттера» и проверяю, уснула ли она. Потом возвращаюсь за кухонный стол. За день слишком много всего накопилось, и мне предстоит разбираться с документами.
Я должна регулярно отправлять в департамент социальной защиты отчеты об участниках программы ресоциализации, чтобы не потерять свой официальный статус, а вместе с ним и финансовое обеспечение. Это весьма обременительная обязанность, потому что я предпочла бы потратить это время на действительно важные вещи, обход домов подопечных и личные беседы. Но без субсидий проект прекратит свое существование и не сможет приносить пользу.
В отчетах я обычно описываю принятые меры, расходы и дальнейшие шаги. Впрочем, в то же время это помогает мне еще раз прокрутить в голове, сколь многого мы успели добиться вместе, и показывает, каких успехов добились некоторые из моих подопечных за минувший квартал, демонстрирует, почему я продолжаю изо дня в день заниматься этой работой, хотя она отнимает у меня бесконечно много энергии. Но возможность быть рядом, когда те, кого отвергло общество, получают второй шанс и используют его, наполняет меня такой радостью, что вставать по утрам становится чуть легче. На самом деле перед этими докладами следует проводить беседу с участниками программы, но я не успела назначить официальную встречу с Маликом и Рисом. Однако, поскольку я и так общаюсь с ними обоими гораздо больше, чем со всеми остальными, думаю, я могу что-то о них написать. И тем не менее поговорить нам, конечно, в ближайшее время придется.
Я еще раз перечитываю два отчета, которые написала о Малике и Рисе.
В прошлом месяце Малик Капела столкнулся с затруднениями, когда работодатель уволил его по личным причинам. Предыстория его депрессивных эпизодов поначалу меня встревожила, но быстро нашелся новый работодатель. Малик устроился помощником повара в ресторан «Секвойя». Пока его новый руководитель очень доволен. Первый официальный разговор на рабочем месте состоится в следующем месяце. Последние полгода с небольшим перерывом Малик обеспечивает себя сам. Он берет на себя ответственность за семью и друзей. Его социальные показатели выше среднего. Он добрый, отзывчивый молодой человек, который делает лучше жизнь других. Для программы также незаменимы его позитивный взгляд на вещи и неутомимая воля. Я более чем уверена, что он успешно завершит программу.
Не буду ничего писать ни о финансовых трудностях, которые Малик и его девушка Зельда преодолевают вместе, ни о небольшом кризисе в отношениях, который сильно его потряс, ни о нынешнем счастье, которое он тоже переживает с Зельдой. Хоть это и существенная информация, мне все же кажется, что Малик заслуживает некой конфиденциальности. Я подписываю распечатку и кладу в стопку готовых оценочных форм.
Рис Болтон с каждой неделей берет на себя все больше ответственности в кафе «У Мала». Он наладил контакт со своей сестрой и образцово его поддерживает. Травмированный и выбитый из равновесия молодой человек превратился в уверенного в себе, жизнерадостного и ценного члена общества. Хотя поначалу казалось, что он будет отказываться от любой помощи, стоило дать ему этот шанс. Я редко бываю так оптимистична в своих оценках, несмотря на то что последний квартал ресоциализации еще впереди. На сегодняшний день Рис уже способен самостоятельно стоять на ногах. Если в ходе следующей беседы он изъявит желание завершить программу досрочно, я удовлетворю его просьбу.